Если ОФК действительно играет важную роль в подсчете ценности опции, то нарушение работы ОФК должно привести к специфическим проблемам при осуществлении выбора. Человек с поврежденной ОФК может продолжать выполнять действия по хорошо закрепившимся поведенческим шаблонам, потому что они не требуют расчета субъективной ценности. Если вы всегда смываете воду в унитазе после того, как им воспользуетесь, мозгу не нужно обдумывать ценность нажатия кнопки слива или не нажатия ее. Решение уже принято в тот момент, когда вы входите в туалетную комнату.
Однако поврежденная ОФК затрудняет способность человека принимать решения в соответствии с изменяющимися условиями. Этот процесс требует от мозга немедленного подсчета ценности того или иного действия. Давайте представим, что вы только что смыли воду. Для большинства людей это новое условие мгновенно снизит ценность нажатия кнопки слива во второй раз, поэтому вы не совершаете это действие. Но человек с нарушениями работы ОФК не в состоянии привлечь информацию об изменившихся условиях в процесс принятия решения, поэтому очень вероятно, что этот человек снова нажмет кнопку слива по привычке. Затем снова и снова. Это феномен, когда человек продолжает выполнять действие, переставшее быть полезным, называется персервацией и возникает в результате нарушений работы ОФК.
Очень распространенное и при этом неожиданное последствие некорректной работы ОФК – переедание и набор лишнего веса. Это может показаться странным. Почему поврежденный участок мозга, который отвечает за такое абстрактное понятие, как ценность, приводит к обжорству? Дело в том, что мозг не может обновлять информацию о ценности пищи по мере того, как происходит процесс ее потребления. Когда вы принимаетесь за еду, то первая ложка имеет для вас самую высокую ценность, так как вы испытываете чувство голода. Процесс приема пищи продолжается, и постепенно приходит ощущение наполненности, вследствие чего ценность каждой следующей ложки снижается. Как только ценность очередного кусочка еды становится ниже, чем ценность какого-либо другого действия, например мытья посуды, вы прекращаете есть. Описанный выше процесс требует от мозга постоянного обновления информации о субъективной ценности еды в связи с изменяющимися условиями. Но именно это люди с поврежденной ОФК делать не в состоянии. Для человека с поврежденной ОФК каждый кусочек еды доставляет столько же удовольствия, сколько и самый первый, поэтому они систематически переедают. Они продолжают есть даже когда осознают, что давно наелись. Их мозг прекрасно регистрирует сигнал наполненности, но это ощущение не преобразовывается в новый поведенческий акт, потому что сигнал не достигает ОФК.
Мы разобрались, как мозг рассчитывает ценность разнообразных предложений. Но что происходит, когда мозг замечает экономически выгодное предложение? Как он заставляет нас действовать в этот момент? В главе два мы познакомились с мышами, страдающими от дофаминовой недостаточности, которых в своей лаборатории создал Ричард Пальмитер. Его мыши не могли естественно производить дофамин и сидели в клетках без движения, не могли есть и пить до тех пор, пока им не вводили дофамин. Я объясняю это явление тем, что дофамин снижает порог выбора поведенческого шаблона, а без дофамина порог настолько высокий, что ни один шаблон не может быть выбран.
Исследование Джона Саламоне, профессора физиологии из Университета Коннектикута, позволило доработать эту идею до конца: мыши Пальмитера были страшно ленивыми, настолько, что им не хотелось пройти несколько шагов до кормушки и поилки. Как мы это выяснили? Благодаря экспериментам Саламоне, результаты которых выявляют ключевую роль дофамина в формировании мотивации. Когда ученый снижал интенсивность дофаминового сигнала в вентральном стриатуме, грызуны меньше хотели трудиться ради вознаграждения. Они предпочитали выполнять легкие действия вместо сложных, учитывая то, что сложное действие могло принести им большее вознаграждение. В нормальной ситуации выбор сложного действия был бы более рациональным. Проще говоря, чем меньше дофамина, тем ленивее становилась мышь. У мышей Пальмитера дофамина вообще не было, а значит, они, вполне вероятно, были самыми ленивыми мышами на свете.
В человеческом мозге дофамин функционирует таким же образом. Повышение концентрации дофамина, например при помощи амфетамина, рождает у людей желание работать за вознаграждение, даже если оно очень небольшое или неопределенное. Дофамин превращает нас в активных и предприимчивых.
Давайте рассмотрим ситуацию, при которой мозг естественным образом выпускает порцию дофамина. После многочисленных повторов мозг научился ассоциировать внешний вид, запах, звук и другие пищевые раздражители с вознаграждением в виде пищи. Как только вы заприметили плитку шоколада в отделе со сладостями, в организме резко повышается уровень дофамина. Дофаминовый взрыв дает энергию на то, чтобы рука схватила шоколадку и положила ее в корзину. Если бы вместо шоколадки ваш взгляд упал на пакет замороженного гороха, то дофаминовый взрыв прошел бы с меньшими последствиями, потому что горох не сулит большого вознаграждения. Скорее всего, вы просто пройдете мимо. Дофамин настраивает степень мотивации соответственно размеру обещанного вознаграждения. Весь этот процесс протекает в бессознательной части мозга.