1835

Все занятия вернулись к своему обычному течению — заседания кабинета, Комитета министров, Государственного Совета, балы и театральные спектакли. Казалось, в Европе все успокоилось, за исключением Испании, где постоянно лилась кровь. В это время Европа была потрясена неожиданным событием, ставшим настоящим горем для императора. Знаменитый государь Австрии, старейший монарх мудрый Франц I скончался, он покинул своих подданных и больше не мог влиять на политические дела Европы. Эту потерю живо ощутили все правительства, тем более остро, что агитаторы во всех странах основывали свои чудовищные надежды на общеизвестную неспособность принца, который призван был поддерживать сложное царствование своей неумелой и неопытной рукой. Ему надо было запрячь в австрийскую телегу Италию, Венгрию, Богемию, Галицию и Иллирию, которые все стремились в разные стороны, желали своей национальной независимости и имели свои собственные интересы. На протяжении более 40 лет мудрой и опытной руке удавалось сохранить единство столь сложного объединения и провести его через все несчастья и потрясения. Исчезновение этой руки повергло в дрожь всех приверженцев порядка и спокойствия.

Вена заливалась слезами от огорчения и беспокойства, и все европейские правительства выразили ей свои искренние соболезнования. Со времени смерти императора Александра ни одно событие не было столь фатальным для дальнейшего поддержания стабильности. Общая заинтересованность связала вместе всех представителей более частных интересов вокруг могилы почившего государя с тем, чтобы использовать все имевшиеся в их распоряжении способы для поддержки императорского трона — единственного выразителя австрийского могущества. Все крупнейшие государственные чиновники во главе с князем Меттернихом и архиепископами решительно и дружески помогали друг другу с тем, чтобы придать силы слабому Фердинанду I. У последнего хватило мудрости, чтобы почувствовать ситуацию и сохранить на своих постах чиновников своего отца, он выразил им полное доверие.

Император поспешил выразить ему, насколько он разделяет боль всей Австрии, и насколько искренне он намерен доказать сыну и всей нации тот интерес, который всегда к ним испытывал в соответствии с обещанием, данным им в ответ на доверие и дружбу Франца I. Без промедления он послал в Вену графа Орлова с тем, чтобы поддержать сторонников нового императора, укрепить их в их похвальных намерениях и убедить их в той действенной и искренней поддержке, которую он посчитал своим долгом оказать благополучию их страны.

Император обращал свое внимание на все вопросы, требовавшие какого-то улучшения. На протяжении нескольких лет по его повелению рассматривался вопрос о законодательном обеспечении политического и гражданского положения евреев. Этот труд поступил в Государственный Совет и был одобрен императором. Документ четко определил права, обязанности, подати и способы защиты евреев, тем самым им были даны новые возможности для развития своей промышленности и закреплены равные с другими подданными империи права на судебную защиту.

Вот уже несколько лет императрица не показывалась в Москве. Вместе с императором она поехала туда с тем, чтобы провести здесь начало весны. К 26 апреля погода наладилась, и мы с императором воспользовались этим. В 15 верстах от Царского Села, он посетил колпинские заводы, сооруженные Петром Великим. Именно здесь этот гениальный человек приказал изготовлять все, что нужно из железа, меди, а также блоки и шкивы, необходимые для снаряжения флота. Здесь все еще следовали инструкциям, полученным от основателя нашего флота. Основные сооружения, такие как дамба, накопители воды, искусственные водоемы, пушки — все это относилось к петровскому времени. С тех времен их только поддерживали и восстанавливали по примитивным планам, сделанным еще его рукой. Император Николай приказал все это обновить и украсить. Он осмотрел все мастерские, жилища, больницы, интересовался малейшими деталями с тем пристальным вниманием, с которым он относился ко всему, и остался весьма довольным всем тем, что было ему показано. Вечером на второй почтовой станции император почувствовал сильное недомогание и был вынужден остановиться на несколько часов. Наутро он поехал в рядом расположенное военное поселение гренадерского полка, которое теперь служило казармой и лагерем для гвардейского полка гродненских улан, которые прошли перед ним парадным маршем.

Оттуда мы отправились в Новгород, где нас ожидали гвардейские драгуны и две батареи полевой артиллерии, которым также была оказана честь высочайшей инспекции на площади города. После этого вечером в 30 верстах от Новгорода император принял парад образцового полка карабинеров и принял участие в ужине кадетского корпуса Аракчеева. Это заведение было образовано на средства влиятельного министра императора Александра, который, не назначив себе наследника, еще при своей жизни оказал значительную поддержку этому корпусу. Первоначально он должен был располагаться в Новгороде, и был перенесен на место этого поселения только после ужасных и кровавых событий, которые предрешили уничтожение отжившей свое системы военных поселений. Место, которое теперь занимал этот корпус, было замечательным, и это заведение, без сомнения, станет один из лучших в своем роде. Тем же вечером, после столь насыщенного дня, мы вновь отправились в дорогу и безостановочно добрались до Москвы.

Через несколько дней сюда приехала императрица и за ней — двое младших великих князей Николай и Михаил. Их появление в национальных костюмах доставило огромное удовольствие народу. Великий князь Константин, уже способный понимать то, что он видит, сопровождал императрицу. Он был поражен красотой Москвы и особенно преданностью и восторгами ее жителей.

Погода была прекрасной и обещала сделать наше пребывание особенно приятным. На замечательной прогулке за пределами города 1 мая собралась вся семья. В середине дня в поставленном по случаю выезда павильоне собрались тысячи экипажей и огромное количество пеших гуляющих. Еловый лес, бывший в течение года весьма печальным зрелищем, был со всех сторон украшен и оживлен палатками, красивыми павильонами, кафе и ресторанчиками, группами музыкантов и цветами. Прогулки группами и поодиночке продолжались до конца дня. Повсюду толпа окружала экипажи императорской семьи и в лесу раздавались радостные крики и возгласы. После прогулки двор покинул Кремль и перебрался на другую сторону Москвы-реки в имение, ранее принадлежавшее графине Орловой и выкупленное императором. Дом и прилегавшие территории были весьма обширны и были очень удобно распределены. Сад был прекрасен, а вид на течение реки, на поля на другом ее берегу и на город был одним из самых красивых и разнообразных из всех, которые только можно было увидеть. Мы все расположились в этом радостном жилище, в котором пользовались всеми преимуществами деревенской жизни. Но та единственная вещь, которая была нам совершенно необходима — хорошая погода, — на следующий день испортилась. Холод, ветер, дождь и даже снег быстро заставили нас пожалеть о Кремле. И почти все оставшееся время мы были лишены радостей весны. Это восполнялось балами, спектаклями и более или менее многочисленными собраниями у императрицы.

Течение дел пошло обычным порядком, и каждое утро император направлялся в свои кремлевские покои для того, чтобы принять генерал-губернатора и других чиновников с их докладами, затем к часу дня он спускался на площадь перед дворцом для того, чтобы присутствовать на параде соединенных гвардейских частей. Он забавлялся тем, что выстраивал троих своих младших сыновей на офицерских местах по линии равнения, что очень радовало и забавляло публику, которая в экипажах и пешком каждое утро толпой становилась там с тем, чтобы увидеть императора и его сыновей. Каждый день повторялась давка, сложно было пробиться сквозь эти массы людей, заполнивших улицы от самых дверей, через которые выходил император.

Каждый день возобновлялись радостные возгласы, которые обожаемый император собирал и получал в своем дворце. Императрица также везде была предметом восхищения. Она воспользовалась своим пребыванием в Москве для того, чтобы посетить и внимательно осмотреть крупнейшие приюты для брошенных детей и институты благородных девиц для дворянок и горожанок, которые по завещанию императрицы-матери перешли под ее благотворительное управление. Император отдельно занимался военными школами, университетом, городскими учреждениями и особенно войсками корпуса под командованием князя Хилкова. Его состояние было наихудшим по сравнению с тем, что от него требовалось, особенно плоха была пехота. Для этих частей, также как и для кавалерии, были организованы многочисленные разнообразные упражнения, за которыми мы наблюдали за пределами города на просторных полях перед Петровским дворцом.

Наступило время показа продукции национальной промышленности, выставка была заботливо и красиво устроена в большом помещении Благородного собрания, все фабриканты и ремесла соперничали между собой в желании оказаться лучшими. Со всех частей России стекались лучшие образцы всех отраслей торговли и производства. Изделия из шерсти и корабельные снасти были выставлены столь же заботливо, как самое драгоценное золотое шитье и шелка. Каждый вид продукции выставлялся в отдельной комнате или на специальных столах. Парусное полотно, как и самая тонкая ткань, были разложены в порядке и красиво украшены на всем протяжении отведенного им пространства. На своих местах были механические модели от планетарной системы до плугов. Ювелирные изделия, бронза, фарфор, стекло, сукна, хлопчатобумажные ткани, кожи, вышивка, предметы из железа, изделия столярного ремесла и роскошное черное дерево — все это представляло для любопытных глаз бесконечно разнообразное и самое роскошное зрелище из всего того, что могло быть собрано в одном месте. Мы были изумлены всей этой разнообразной продукцией и тем невиданным размахом, которого достигла наша национальная промышленность.

Император и императрица неоднократно осматривали все это с самым большим вниманием. Они ободряли фабрикантов расспросами об организации производства и об изменениях в их доходах и их заведениях. Очень довольный всем увиденным император собрал у себя самых крупных владельцев предприятий и поблагодарил за улучшения в их производстве, которые столь мощно способствовали обогащению страны. Он добавил, что теперь, когда промышленность достигла своего размаха и движется только в сторону дальнейшего развития, осталось только привлечь внимание правительства и фабрикантов к предмету, без которого промышленность и производство станут скорее бедствием, чем благом. Это забота о рабочих, возрастающее из года в год число которых требует отеческого, действенного и душевного присмотра, без которого это множество людей неизбежным образом развратится, станет несчастным и плохо управляемым сословием, представляющим опасность даже для хозяев, которые используют их труд. Император закончил тем, что назвал и привел в качестве примера двух присутствовавших на этом приеме владельцев фабрик, которые выделялись своей мудрой и отеческой заботой о своих рабочих. Он добавил, что приказал информировать себя о тех из них, кто последует этому примеру, и что он будет рад выразить им свою признательность.

Погода несколько улучшилась, и появилось желание увидеть некоторые загородные имения. Министру императорского двора князю Волконскому была оказана честь принимать у себя своих государей в прекрасном имении, расположенном в 20 верстах от Москвы. После изысканного обеда все прогуливались в саду дворца, содержание которого могло бы любого убедить в том, что в нем живут постоянно. Между тем, уже на протяжении более 40 лет служебные обязанности хозяина не позволяли ему проводить здесь более нескольких дней с перерывом не в один десяток лет.

Очень богатый и постоянно проживавший в Москве князь Сергей Голицын, который пользовался расположением императрицы-матери и которого особо отличал император, также имел счастье принимать Их Величества в своем имении, находившемся всего в нескольких верстах от столицы. Искусство и богатство вопреки природе сделали из него великолепное обиталище с большими водоемами, вырытыми с большими трудностями посреди лесов, с павильонами прекрасной архитектуры, с оранжереями, с изобилием растительности и цветов, все это представляло собой сад, столь же просторный, сколь и прекрасный. Все здесь свидетельствовало о роскоши и богатстве древнего и владетельного рода, все здесь также говорило о достатке и счастье крестьян.

Император также посетил имение графа Шереметева, огромное состояние которого относилось еще к допетровскому времени. На протяжении более 50 лет это имение, одно из тех, которыми владела эта семья в окрестностях Москвы, оставалось необитаемым. Несмотря на это и на весьма малую заботу, с которой ныне граф Шереметев относился к его содержанию, оно все еще давало представление о роскоши и величии его прежних владельцев. Замок, по размерам напоминавший дворец, огромные залы, покрытые позолотой и украшенные прекрасными росписями, были сохранены в целости. На стенах комнат висело большое количество картин, а весьма многочисленная коллекция портретов князей и знаменитостей времен Петра I и правления императрицы Елизаветы делало ее уникальной в своем роде. Она привлекла любознательное внимание Императора, который приказал князю Волконскому попросить позволения у адъютанта его величества графа Шереметева сделать копии с целого ряда этих портретов, которых не было в императорской коллекции и изображенные на которых люди давно стали историческими знаменитостями.

После посещения нескольких частных имений император пожелал осмотреть свои собственные, и направился в Царицыно, находившееся в 18 верстах от Москвы. В этом месте, где с удовольствием проводили время многие наши цари, сохранились водоемы и прекрасная растительность. Запрет на рыбную ловлю, введенный более двух веков назад, и который возобновляли все государи, превратил эти озера в настолько богатые рыбой места, что были вынуждены разрешить рыболовство в течение двух лет. Уже Петр I перестал здесь жить, и некогда прекрасные и просторные сады больше не радовали глаз и перестали быть похожими на величественные и богатые пейзажи, почти повсеместно встречающиеся в окрестностях Москвы.

Тем не менее, императрица Екатерина пожелала основать здесь летнюю резиденцию государей и приказала выстроить прекрасный дворец, достойный древней столицы. Был подготовлен план, авторы которого хотели соединить готическую архитектуру с характером древних сооружений Москвы. Это плохо продуманное сочетание превратилось в каменную громаду, которая поражала своими размерами, но отличалась дурным вкусом.

Императрица Екатерина приехала осмотреть свое новое сооружение и осталась им столь недовольна, что тотчас же отдала приказ сломать это огромное здание и выстроить новое. Из-за огромных затрат, которые были бы неизбежны при исполнении этого приказа, он был отменен, и стены здании были предоставлены разрушительному влиянию времени. Сад, однако, был частично завершен и служил местом прогулок жителей столицы. Император осмотрел развалины, определил, что они не заслуживают новых затрат и решил использовать сооружение в качестве казармы или образовательного учреждения.

Оттуда мы направились в большую и богатую деревню Коломенское, расположенную в 5 верстах от городских застав. Здесь у наших царей была летняя резиденция, и здесь появился на свет Петр I. От древних сооружений осталась только шатровая церковь, границы дворца в том виде, в котором он существовал еще в начале царствования Екатерины, были обозначены посадками акации. На месте древнего обиталища царей стояла только новая постройка в виде павильона. Мы поднялись по достаточно высокой лестнице и оказались на террасе этого павильона. Нас удивил величественный вид, открывшийся нашим глазам. У наших ног река Москва, словно блестящая лента, разворачивалась на огромной равнине, расположенной перед нами, справа она терялась за горизонтом, а слева она оканчивалась огромным городом Москвой.

Многочисленные стада заполняли противоположный берег реки, огромное пространство оживлялось деревнями, церквами и растительностью. Император воскликнул: «Именно здесь я построю дворец. Жилище государей должно быть в этом месте, на это указывает рождение Петра Великого и вид на Москву». Закат солнца еще больше украсил эту картину. Сбежавшаяся посмотреть на императора толпа народа теснилась у лестницы и вокруг старинной церкви. В тот момент, когда император с императрицей вошли в нее, колокольный звон возвестил об обряде бракосочетания. Я получил приказ на следующий день пригласить молодоженов в Кремль, где императрица собственноручно одарила молодую жену подарками, а я дал мужу несколько сотен рублей.

На въезде в город войска уже были приведены в боевую готовность и получили такую же похвалу. После вынесения благодарности командирам и обеда, присланного дворцовой кухней императрице, мы приготовились к отъезду, сели в коляску и без остановки доехали до Новгорода. Погода исправилась, и первые теплые летние дни сделали поездку весьма приятной.

На следующее утро мы поднялись на борт парохода, принадлежавшего военным поселениям, и прошли по красивой речке, которая своим весенним половодьем затопила окружающую равнину и превратила ее в подобие озера. Вода была спокойной, как зеркало и отражала древние стены Новгорода. Многочисленные монастыри и церкви со всех сторон демонстрировали свои золотые купола, как память о прошлом богатстве этого города. Они являли собой прекрасный вид и навевали глубокие воспоминания. Мы быстро прошли перед сооружениями, которые видели столько поколений, столько величия и разрушений. Наше судно двигалось к Юрьевому монастырю, митрополитом которого был монах Фотий, ставший известным, благодаря тому набожному почитанию, которое он сумел внушить добродетельной графине Орловой, уже много лет тратившей свои огромные богатства на украшение этого монастыря. Император сошел на берег у дверей этой пышной обители, внутри все было спокойно, никто не догадывался о его приезде.

Мы вошли в главный храм, не встретив ни одного человека, который мог бы нас узнать. Внутри молился один монах. После молитвы император стал рассматривать внутреннее убранство, которое украшало церковь. Затем мы вышли оттуда и только теперь императора узнали. Фотий вышел из своей кельи и направился ему навстречу. Он был потрясен этим неожиданным приездом, но пытался сохранить спокойный вид, который ему явно изменял. К нашему большому удивлению мы увидели графиню Орлову, которая подбежала к императору, исполненная радости от той чести, которую он оказал своим присутствием этой святой обители, для которой она стала благотворительницей и почти руководительницей. Появление женщины в мужском монастыре могло бы показаться скандальным, если бы не допускавшая никаких сомнений репутация графини. Она сопровождала императора в кельи, в больницу и в различные церкви так, словно она служила в монастыре. Фотий настолько потерял голову, что он не вспомнил о тех почестях, которые в подобных случаях монастырское начальство обязано было оказать главе государства и церкви. Возвратившись в Петербург, император передал через Синод Фотию повеление направиться в Александро-Невскую лавру с тем, чтобы там выучить свои обязанности, что было выполнено им с монашеским смирением. Он был счастлив и польщен тем, что к нему приезжал его государь.

Проведя несколько дней в Елагине, двор расположился в Петергофе, и император возобновил свои обычные летние занятия — он часто ездил в Кронштадт и в гвардейский лагерь в Красном Селе. Он делал это чаще, чем обычно потому, что его младший брат великий князь Михаил был в отъезде и передал командование гвардией храброму генералу Бистрому, который страдал от ран и не мог осуществлять командование столь деятельно, как к этому приучил войска великий князь. Врачи направили его на воды Карлсбада, где он провел все лето. Таким образом, император возложил на себя наблюдение за учением войск и жизнью лагеря.

В Петергоф приехала сестра императрицы княгиня Нидерландов со своим супругом принцем Фредериком, сюда же приехал герцог Нассау, все они оставались здесь во время всего периода пребывания двора. Празднование 1 июля было еще более величественным, чем обычно. По роскоши и изяществу иллюминация превзошла все то, что можно было видеть в предыдущие годы. На день праздника в Петергоф приехала огромная толпа, но он прошел при полном порядке. Каждый раз праздник приятно удивлял своей грандиозностью, более ста тысяч человек наполнили дворцы и сады, при этом не было ни одного несчастного случая, ни малейшего беспорядка. Это тем более удивляло иностранцев, что представитель даже самого низкого сословия проявлял такое уважение и почтительность, которые подчас невозможно встретить в многочисленных собраниях даже самого избранного общества. После этого замечательного праздника, когда несколько дней Петергоф был наполнен людьми, начались большие маневры, которые привели нас в Гатчину. По возвращении из красносельского лагеря меня жестоко лягнула лошадь. Моя лошадь понесла и бросила меня на лошадей трубачей, следовавших за императором. Из-за этого я был вынужден несколько дней провести в постели.

В то время, как в Петербурге наслаждались роскошью двора, устраивали гвардейские учения и проверяли флот, пока здесь предавались забавам и жили в полнейшем спокойствии, в Париже мечтали о цареубийстве и о смертных казнях. Фиески, корсиканец, и с ним многие французы хладнокровно и исподволь готовили ликвидацию Луи-Филиппа, его сыновей и ближайшего окружения. Адская машина была приготовлена в одном из домов на бульварах, перед которым король должен был пройти во главе парада войск гарнизона и национальной гвардии. Взрыв прогремел в назначенный момент, Луи-Филипп с сыновьями спасся, словно по волшебству, но капитан времен Французской Революции и боевой товарищ Наполеона, маршал Мортье остался лежать мертвым в луже собственной крови на парижской мостовой. Это покушение ужаснуло Францию, возмутило Европу и стало новым сигналом для всех правительств бороться против смелых предприятий этого подлого сброда, который поклялся уничтожить троны и будоражить нации. Более, чем когда либо было важно, чтобы великие северные державы показали всему миру насколько единые интересы и единые принципы еще теснее скрепили их союз, тем более, что смерть императора Франца I внушила революционерам новые надежды и устрашила слабых принцев.

Встреча государей Австрии и Пруссии с императором, согласованная на их последнем свидании в Шведте и в Мюнхенгреце, стала совершенно необходимой. Она была подготовлена со всей пышностью, которую придали военные праздники и торжества этой акции, сколь политически важной, столь и соответствовавшей старым воспоминаниям о победах 1813 и 1814 годов, единственным венценосным участником которых остался король Пруссии.

Все гвардейские кавалерийские полки, представленные одним взводом каждый, и составившие три эскадрона, уже покинули территорию Польши. Полк кирасир принца Альберта вышел из южных военных поселений с тем, чтобы присоединиться к армейскому корпусу, расквартированному в королевстве. Местом сбора всех этих войск и местом встречи короля с императором был избран Калиш, наиболее близко расположенный к прусской границе.

Представленные одним взводом каждый все гвардейские пехотные полки составили целиком несколько батальонов. Соединения гвардейской артиллерии были составлены из различных бригад этого рода оружия, входивших в гвардейский корпус. Полк гренадер, носивший имя короля, и батальоны армейского полка имени прусского принца, также были присоединены к этим войскам и собрались в Ораниенбауме 14 июля с тем, чтобы их перевезли по морю в Данциг. Достаточное количество плавсредств было собрано на всем протяжении канала, на расстоянии примерно в версту, пароходы стояли на рейде для того, чтобы отбуксировать их в Кронштадт, где все эти различные воинские соединения ожидал стоявший на якоре императорский флот.

Ранним утром император появился перед ораниенбаумским дворцом, где все войска были построены фронтом к морю. После торжественной молитвы под открытым небом о благополучном плавании, знаменосцам было приказано стать во главе колонн, и под звуки музыки и барабанную дробь император лично провел их до конца мола, где его ожидала шлюпка. Тем временем войска поэтапно выстроились по всему протяжению канала, каждый напротив предназначенного ему плавсредства. Все эти действия и погрузка на шлюпки были выполнены с замечательной точностью. Эта длинная цепочка судов, заполненных блестящими штыками, по мере готовности выходила на рейд и двигалась к соответствующему пароходу, все это представляло собой великолепное зрелище, тем более прекрасное, что оружие сверкало на ярком солнце, позолотившем волны.

Со своей стороны прусский король отобрал отряды из всех гвардейских полков, приказал полку кирасир, носившему имя императора Николая покинуть свои квартиры, и собрал их в лагере, устроенном невдалеке от того, что был подготовлен в Калише. Это было сделано для того, чтобы получить возможность после небольшого перехода присоединить солдат Пруссии к солдатам России. 1 августа император, императрица, великая княгиня Ольга, нидерландский принц Фредерик со своей супругой, сестрой императрицы, царствующий герцог Нассау и молодой великий князь Константин в качестве адмирала поднялись в Петергофе на борт большого и красивого парохода императорского флота «Геркулес», чтобы прибыть в Данциг. Нам с графом Орловым была оказана честь находиться на том же пароходе, остальная свита, мужчины и женщины, сели на пароход «Ижора», который поднял якорь в одно время с нами. Сопровождавший императрицу в ее поездке в Германию князь Волконский и все кареты должны были прибыть на место по суше раньше нас.

Морское путешествие стало очаровательной прогулкой, тем более, что погода была прекрасная, так же как и любезное состояние духа его Величества. Только герцог Нассау страдал от морской болезни, да так сильно, что почти не мог двигаться на протяжении всех пяти дней, которые длилось наше плавание. Время от времени нас встречали фрегаты или бриги, отделившиеся от нашего флота с тем, чтобы в случае необходимости принять приказания императора. В двадцати милях от германского берега нас встретил весь флот в полном составе, дал салют в честь императора и развернул борта, чтобы сопроводить «Геркулес». Но ветер был слабый, и наш пароход быстро оставил позади весь флот. Из-за своей скорости пароход лишил нас того прекрасного зрелища, которым мы недавно любовались. К заходу солнца мы увидели колокольни Данцига, замедлили ход парохода с тем, чтобы войти в канал, находившейся в пяти или шести верстах от города. Оба берега были полны любопытных, а в том месте, где «Геркулес» должен был остановиться, нас ожидали городские и военные власти.

Рядом с красивым павильоном, установленном для приема Их Величеств, была выстроена почетная гвардия и экипажи, готовые их отвезти. Солнце зашло, и в темноте стали различимы вспышки пушечных выстрелов с крепостных укреплений Данцига. Их звук чудесным образом сливался с колокольным звоном и радостными криками народа, собравшегося на дороге. Но этот павильон был так неудачно поставлен, что существовала опасность зацепить его гребным колесом «Геркулеса», и спуститься на берег можно было только с большим трудом. Тогда император приказал подать свою шлюпку и вышел на берег, на некотором расстоянии от павильона выше по течению со своей супругой, принцами и принцессами. После того, как он обнял наследного принца Пруссии, посланного королем приветствовать его, он сел в карету и поехал в заранее приготовленное для него место. Город был заботливо освещен, все его население толпилось на улицах, стояло у окон и приветствовало императора и дочь своего государя выражением самой живой радости. После Петра Великого первый раз монархи России входили в стены этого города, который столь часто осаждали наши войска, и который был взят нашими солдатами в 1806 году в борьбе с грандиозными легионами Наполеона.

На следующее утро за пределами крепости в сопровождении наследного принца император сел на лошадь с тем, чтобы присутствовать на параде нескольких прусских батальонов и эскадронов, составлявших гарнизон Данцига. В тот же день после обеда император расстался с императрицей и направился в Калиш, а она со своими двумя детьми и своим братом наследным принцем двинулась в Берлин.

Мы ехали без остановок. Незадолго до проезда императора в Торне загорелся большой мост, мы даже видели нескольких солдат, охранявших его. Так и не удалось выяснить личность поджигателей, полиция во всей Пруссии работала плохо, но можно было небезосновательно заподозрить, что это были польские недоброжелатели, которые попытались воспользоваться переполохом во время проезда императора с тем, чтобы осуществить свои преступные и гнусные планы. Достигнув границ Царства Польского, император отослал приготовленные части сопровождения, и мы приехали в Калиш, проехав в одиночестве эту страну, еще дымившуюся от ненависти к России.

Маршал Паскевич встретил Его Величество перед дворцом во главе своих генералов на правом фланге почетного караула. Дворец был заботливо приготовлен для приема Их Величеств, короля Пруссии и сестер императрицы княгини Нидерландов и великой герцогини Мекленбургской. В возведенной перед дворцом большой зале и в приспособленном для этого городском театре был приготовлен обед на 300 человек. В прилегавших ко дворцу помещениях и в частных городских домах были приготовлены комнаты для князей и всех тех, кто был приглашен или обратился с просьбой присутствовать на маневрах в Калише. Польские жители города были очень удивлены, видя, как император в одиночку ходил пешком по улицам Калиша для того, чтобы осмотреть помещения, приготовленные для основных лиц свиты, больницы и все то, что заслуживало его внимания.

Он стремился к тому, чтобы все было устроено наилучшим образом, и чтобы каждый человек чувствовал себя удобно. Он посетил лагеря, устроенные в просторном и красивом помещении за пределами города, они были разделены на две части — для пехоты и для кавалерии. Первый был устроен на гребне огромного и пологого склона, возвышавшегося над окрестностями, за лагерем открывался вид на город, вокруг него далеко простиралась окружавшая его местность. Большое место было оставлено для прусских войск, которые должны были стать его частью. Палатки императора, его свиты и прусского короля были расположены слева от этого места так, чтобы находиться между русскими и пруссаками. В центре перед лагерем был заботливо построен деревянный павильон, в котором была огромная обеденная зала, со вкусом украшенная оружием и военными трофеями. Наверху был балкон, откуда открывался вид на лагерь и его окрестности.

Император провел смотр войск и занимался с ними упражнениями вместе и по отдельности с тем, чтобы приготовить их к большому параду, который должен был пройти в присутствии прусского короля и всех иностранных принцев и генералов. Он был доволен выправкой и обученностью войск, и развлекался тем, что обучал казаков конвоя из состава полка горцев Закавказья численностью в 500 человек. Их разноцветная форма была богато украшена на персидский манер, что придавало им вид диких азиатских племен, столь необычных для европейского глаза, они создавали образ Востока и представляли наше могущество там. Составлявшие основу набранного там полка черкесы привлекли наше внимание изяществом и дерзостью, с которыми они владели своим оружием и лошадьми. Разделенные на две части, горцы бились друг с другом с изяществом и замечательной горячностью, которая привлекла внимание императора. В это время основная их часть с каждой стороны находилась в резерве и разгорячилась до такой степени, что император приказал он остановиться и собраться вокруг своего знамени. Та часть, которая находилась с другой стороны, неверно поняла приказ и бросилась захватывать знамя у другой половины. Нападение было настолько стремительным, что получилась серьезная схватка, опрокинутому на землю знаменосцу со своими товарищами пришлось всерьез защищать доверенную им священную реликвию, с обеих сторон посыпались сабельные удары, полилась кровь. Бросившемуся в гущу сражения императору и нам с величайшим трудом удалось разъединить и успокоить обе стороны. Затем он проехал перед их строем с видом полнейшего удовлетворения, провожаемый приветственными криками. Затем черкесы и конвойные казаки продемонстрировали свою ловкость в обращении с лошадьми и с оружием. Они начинали атаковать, сидя в седле, затем нагибали голову почти до самой земли, лошади шли на отпущенных поводьях, они собирались вместе, вновь рассыпались с изяществом, на которое были неспособны никакие другие войска в мире.

Окончив все эти инспекции, император покинул Калиш, где его сопровождал принц Нидерландов Фредерик и герцог Нассау, и направился в Лигниц, где его ожидала императрица, король Пруссии, принцы королевской семьи, австрийский эрцгерцог Франц со своим дядей, наследный герцог Мекленбург-Шверина со своей супругой, сестрой императрицы, и другие принцы. Все они собрались с тем, чтобы приветствовать российского государя и присутствовать на сборе прусских войск. Находившийся ранее по состоянию здоровья в Германии, великий князь Михаил также приехал туда.

Прусский лагерь был в нескольких верстах от города, весь корпус, состоявший из примерно 20 тыс. человек, прошел парадным маршем на следующий же день после нашего приезда. С тем неправильным комплектованием, которое существовало в прусской армии, войска были хороши. Армия была выдумана и подсказана революционными идеями, распространившимися в Пруссии во время ее порабощения под властью Наполеона, и была призвана освободить ее под победоносными знаменами России. Весь народ должен был служить, но не более трех лет. Армия стала реальной властью, в руках правителя больше не было ничего, что можно было бы противопоставить этой национальной силе. Армия состояла из молодых людей, слабых физически и морально. Старые офицеры, которым довелось воевать, и которые помнили прежний порядок вещей, еще поддерживали дисциплину и обучение военному делу, но по мере того, как они исчезали или слабели с возрастом, их наследники все более разделяли суждения молодых солдат, гражданских лиц, о том, что они призваны скорее только командовать. Толпа любопытных, собравшихся на парадной площади в экипажах, верхом и пешком, обращали мало внимания даже на приказания, исходившие от короля. Они настолько усложнили прохождение войск, что кавалерия даже была вынуждена нарушить слева ряды своих взводов, и парад стал немного напоминать базар.

Помимо съехавшихся ото всюду иностранцев, в Лигнице находился австрийский генерал принц Ваза. Он получил это разрешение благодаря письму, написанному его женой императрице, которое император оставил без ответа. После этого он обратился к князю Меттерниху, сообщив ему, что он рассматривает это молчание, как согласие, и он выезжает в Лигниц. На что последний ему ответил: «Вы действуете по пословице. Но я Вам не советую играть в слова с императором Николаем». Прусский кабинет, столь же связанный с королем Карлом-Юханом, как и наш, был поражен приездом принца Вазы. Так же как и император. Находившийся в Лигнице и уже получивший приглашение приехать в лагерь под Калишем адъютант шведского короля известил всех, что он будет, к несчастью, вынужден отказаться от этой чести, если князь Ваза получит разрешение туда приехать. Более того, в соответствии с официальным приказом своего государя всем шведским подданным избегать встречи с претендентом на престол Швеции, он будет вынужден покинуть Лигниц. Император поручил мне довести до сведения эрцгерцога Фердинанда, насколько он огорчен, что не может принять вельможу, носящего австрийскую форму и находящегося в сложном положении, но политические обстоятельства и тесный союз с королем Карлом-Юханом вынуждают его поступить именно так. В любом случае не может принять принца Вазу в Калише. В то же время император приказал мне передать адъютанту шведского короля, что он просит его остаться в Лигнице, что он берет на себя ответственность перед его государем. Мне было поручено объяснить королю Швеции суть происходящих событий в письме на имя нашего посла в Стокгольме графа Сухтелена. Шведский полковник был весьма польщен столь любезными и искренними действиями императора, и остался в Лигнитце. Принц Ваза был несколько напуган своими поспешными и непродуманными шагами, он вернулся в Вену и начал жаловаться дамам высшего света, одним из героев которого он стал.

Каждый день для всех принцев, принцесс и всех иностранных генералов устраивался большой обед, а вечерами был прием у короля. Городские власти устроили бал, который, впрочем, был плохо освещен и недостаточно хорош. Войска порадовали нас заранее приготовленными учениями, после которых они направились в окрестности Доманцы в Силезии, где стоял лагерем другой прусский корпус. Туда же по отдельности направились король, принцы и все иностранцы. Император и императрица жили в замке Доманцы, принадлежавшем графу Бранденбургскому. Это было старинное жилище, расположенное в красивой долине, окруженное вдали высокими горами, деревнями, замками и заботливо выращенной растительностью, что делало окрестности столь же богатыми, сколь и живописными. Король жил в княжеском замке, находившемся в пяти верстах от Доманцы и в двух верстах от лагеря. Замок был приведен в порядок и заботливо украшен, он был центром красивой и густо населенной равнины. Для прусских принцев, эрцгерцогов, немецких принцев, иностранных генералов и офицеров были определены жилища у окрестных жителей, что придало и так украшенной своим городом местности особую живость. Рядом с обиталищем короля была построена большая и художественно украшенная галерея, служившая обеденным залом для многочисленного общества, которому была оказана честь быть приглашенным к королевскому столу. Помимо иностранцев, прусских генералов и полковников в него входили офицеры армейского корпуса, окрестные дамы и дворяне. В лагере было построено просторное помещение, полностью меблированное и задрапированное изнутри, в котором офицерский корпус устроил изысканный бал всем именитым гостям этого военного лагеря. Король также устроил обед в Доманце у императора, куда было приглашено столько людей, сколько позволило помещение. Вечерами здесь собиралось значительно меньше людей, почти исключительно члены семьи императрицы и некоторые люди из ее свиты и из свиты императора.

По утрам мы садились на лошадей и ехали на парады или военные учения, которые были похожи на утренний показ в Лигнитце, конец нашего пребывания был ознаменован двумя маневрами между двумя объединенными корпусами. Корпус, прибывший из Лигнитца, атаковал корпус, расположенный в Доманце. Войска, и особенно генералы, показали свою малую обученность к большим военным передвижениям. Действия были медленными и плохо скоординированными, а под конец началось такое столпотворение, что король не нашел другого способа восстановить порядок, как прекратить маневры. В пехоте много солдат ушли из рядов с тем, чтобы отдохнуть, так как они уже устали после нескольких часов марша с полной выкладкой. Этот маленький пример мог служить доказательством того, что однажды эта прусская армия, молодые солдаты и старые офицеры которой ослабеют от тягот и лишений реальной войны, предоставит неприятелю хороший шанс.

После маневров император сошел с лошади и сел в коляску, мы поехали по дороге в Бреслау, где императрица задержалась с тем, чтобы присутствовать на балу, устроенном в ее честь городскими старшинами. Мы же продолжили свой путь в Калиш, куда приехали 28 августа в 2 часа пополуночи. Императрица прибыла в тот же день в 8 часов вечера. На следующий день в приготовленные им резиденции прибыли эрцгерцоги Франц и Иоганн, а также прусские принцы.

В день тезоименитства наследника 30 августа состоялся церковный праздник с участием взводов лейб-гвардии Павловского и Атаманского полков, у атамана также были именины. В три часа пополудни все собрались в русской церкви, устроенной в большом зале, расположенном по соседству с дворцом. Император выехал к польской границе, находившейся в 5 верстах от Калиша, с тем, чтобы встретить короля Пруссии, своего царственного тестя. Через два часа они вместе прибыли во дворцовый двор, где был выстроен почетный караул гренадерского полка, носившего имя прусского короля. Справа государей ожидали великий князь Михаил, маршал Паскевич, военная свита императора и все генералы. Король прошел перед линией войск и вошел во дворец, где на лестнице его встретила императрица, его царственная дочь, проводившая его в приготовленные для него апартаменты, те же, которые он занимал в 1813 году, когда отступавшие от нашей границы и преследуемые нашей победоносной армией французы явили Пруссии и всей Европе надежду на свое освобождение и возвращение прежнего величия. Именно в этих помещениях 22 года назад его принял император Александр и протянул ему свою спасительную руку. Он предал забвению союз Пруссии с Наполеоном против России и подписал с Пруссией союз против своего врага.

Погруженный в столь давние и важные для истории двух монархий воспоминания король был вдвойне поражен уважительным отношением и ласковой заботой, которыми его окружили его любимая дочь и его могущественный зять, а также видом русских солдат, живо напомнившим ему об опасностях и победах 1813 и 1814 годов, тем более, что он не имел повода их вновь увидеть со времени взятия Парижа. Вечером перед заходом солнца на площади перед дворцом в парадной форме собрались все генералы и офицеры, находившиеся в Калише и в военных лагерях. За ними плотными колонами были выстроены музыканты — барабанщики, трубачи и горнисты общим числом свыше полутора тысяч. В тот момент, когда король появился на балконе, его встретили общим криком «Ура!», и все музыканты исполнили марш, сочиненный королем еще в то время, когда он был наследным принцем. Затем для императора был исполнен национальный гимн и, наконец, все барабанщики пробили вечернюю зорю. В этой сцене было нечто величественное, что почувствовали все ее участники, а именно — волнение почтенного товарища и друга императора Александра.

Ранним утром следующего дня прусские войска, уже несколько дней стоявшие лагерем около нашей границы, отправились в путь и выстроились смешанной колонной пехоты и кавалерии у Калиша за дорогой, напротив левого крыла нашего лагеря. В 11 часов прибыл король Пруссии, он сел на лошадь на правом фланге своих войск с тем, чтобы торжественно принять императора и императрицу, которые тоже были верхом. Я имел честь сопровождать ее величество в этой кавалькаде, также как и на других маневрах и парадах в Калише. Пруссаки встретили своего короля криками «Ура!», которые они переняли у русских во время кампаний 1813 и 1814 гг. Их выправка была отработана, но было видно, каких усилий им стоило желание показать себя с наилучшей стороны, находясь рядом со своими старыми товарищами по дням войны и дням побед.

Один за другим в Калиш приехали: наследный принц Пруссии, принцы Вильгельм, Карл, Август, Альберт, эрцгерцоги Франц и Иоганн, наследный принц Мекленбург-Шверинга с супругой, принц Фредерик Нидерландский с супругой, супруга короля княгиня Лигниц, правящий герцог Нассау, герцог Кумберландский, наследные принцы Гессен-Дармштадта и Гессен-Касселя, принц Фридрих Вюртембергский, принц Карл Мекленбург-Стрелицкий, принцы Карл и Фридрих Шлезвинг-Голштинские и большое количество сопровождавших их генералов и офицеров. Все они были верхом и увеличили и без того многочисленную военную свиту императора, состоявшую из генерал-адъютантов, адъютантов и генералов нашей армии, приглашенных участвовать во встрече в Калише. В то время как все это блестящее и многочисленнее общество следовало за двумя государями вдоль линии прусских войск, наши солдаты в строгом порядке покинули свои палатки и выстроились следующим образом.

Пехота побатальонно выстроилась в колонну перед лагерем, с другой стороны артиллеристы выстроили орудия спиной к лагерю таким образом, что между ними и пехотой образовалась широкая свободная полоса. Кавалерия была построена по центру лагеря в одну линию с орудиями. Император со своим Главным штабом расположился на левом фланге пехоты, а я сопроводил императрицу к правому взводу конных гвардейцев из полка, носившего ее имя. Они стояли напротив палаток императора и прусского короля. Став во главе пруссаков со шпагой в руке, король повзводно повел свои войска к центру лагеря, маневрируя между этими рядами пехоты, кавалерии и артиллерии. По мере того, как он продвигался вперед, знамена и штандарты взвивались к небу, начинала играть музыка, барабаны выбивали походную дробь, батальоны брали оружие на караул, солдаты кричали «Ура!», а артиллерийские орудия сопровождали своей канонадой это триумфальное шествие, которое объединило в одном праздничном построении воинов России и Пруссии, после того, как 22 года назад на берегах покоренной Сены наступление мира разъединило их. Когда пруссаки подошли к приготовленным для них высотам лагеря, они в свою очередь выстроились в две линии, одна напротив другой, российская гвардия прошла между ними перед королем, получив от прусских войск крики «Ура!» и воинские почести, которыми сама только что приветствовала их появление. В этой встрече и в этом приеме было нечто возвышенное, что крепко объединило все сердца. Солдаты обнимались, словно братья, офицеры сердечно пожимали друг другу руки в знак искреннего и прочного союза. Оба государя заключили друг друга в объятия, как бы скрепляя священный союз дружбы и взаимного интереса, который восстанавливал связи между двумя народами, укреплял мир на земле, и который заставил дрожать наших врагов. Император проехал перед своим тестем во главе взвода своей гвардейцев, императрица с правой стороны — во главе взвода конногвардейцев, а король, в свою очередь, продефилировал перед ними во главе своих войск, которые представляли всю его армию.

Организация питания прусских солдат и офицеров была заботливо продумана. Часть прусских офицеров обедала в большом зале, построенном посреди лагеря, сюда же в знак почета были приглашены офицеры российской гвардии. Остальные, не принадлежавшие к этим войскам прусские офицеры, которые имели разрешение присутствовать на парадах и маневрах, были поручены заботам адъютанта императора. Те из них, кто входили в свиту короля или принцев, вместе с другими иностранцами обедали за пышно приготовленным столом гофмаршала двора в специально построенном помещении рядом с дворцом. Вечером всем были бесплатно розданы билеты в немецкий театр, который специально привезли из Берлина с тем, чтобы не лишать короля ежедневного развлечения, к которому он привык в своей столице.

На 1 сентября выпало воскресенье, поэтому для участия в богослужении в лагерь прибыли государи, великая княгиня Ольга, великий князь Михаил, молодой великий князь Константин, князья, княгини и вся их многочисленная свита. В центре лагеря гвардейские части, и другие войска выстроились в виде широкого каре, внутри которого находилась походная церковь, где велась служба. После нее все прошли несколько сот шагов в то место, где прусские войска, выстроенные подобным же образом, присутствовали на службе лютеранского священника и пели немецкие псалмы. Это соединение двух религий и двух богослужений в одном лагере в присутствии двух государей, являвшихся главами различных вероисповеданий, было живым свидетельством терпимости этих двух церквей, тем более бросающимся в глаза, что все это происходило на территории католической страны, столь нетерпимой и столь фанатичной в своей вере.

Этот контраст и союз двух народов, освященный еще и религией, глубоко поразил всех. Суровое и благочестивое молчание огромного числа людей, собравшихся под открытым небом, позволяло четко различать молитвенный распев и мелодичное пение как русских священников и хора, так и прусских церковнослужителей. Во всем этом было нечто торжественное и священное, даже более возвышенное и величественное, чем церковные службы в самых просторных и богато украшенных храмах. Эта церемония, одушевленная самой прекрасной погодой, и самым ярким солнцем, была окончена барабанным боем и звуками всех собранных здесь музыкальных инструментов, под которые оба войска выстроились каждое перед своими палатками.

Тем временем полк мусульман народов предгорий Арарата, части кирасирского полка и казачьего полка кавказской линии собрались на равнине в окрестностях лагеря. Солдаты обоих государств выстроились огромным кругом в форме амфитеатра, оставив внутри широкое пространство для участников нового действия. Иностранные офицеры, конные и пешие, желавшие увидеть представление, столпились вокруг солдат и образовали для него пеструю окантовку, состоявшую из разноцветных военных мундиров различных стран Европы. На самом высоком месте, рядом с артиллерийской батареей расположились император, прусский король, императрица, принцы и принцессы. Своим звучным голосом император дал команду к началу турнира. Иноверцы кирасиры и казаки, соревнуясь друг с другом, пришпоривали коней, атаковали, уклонялись от ударов с изумительным проворством, благодаря резвости своих скакунов, привыкших к таким действиям, столь же стремительным, сколь и изящным. По команде своих офицеров они стреляли из ружей и пистолетов, наступали, отступали, разворачивались на месте, скакали, стоя на лошадях, разбивались поодиночке, вновь собирались вместе с такой слаженностью, которая устрашила бы любую вражескую регулярную кавалерию. Эти воины были выучены непрекращающимися сражениями, они обращались со своим оружием с неповторимой быстротой и скакали на лошадях столь же изящных и сильных, как и их атлетически сложенные всадники.

Это представление очень заинтересовало всех присутствовавших иностранцев и позабавило дам богатством и разнообразием представленных мундиров. Это был праздник, напомнивший времена Крестовых походов, объединивших Европу и Азию. В тот же день состоялся большой обед на 320 персон. Зала была соединена с дворцом специально украшенной галереей, через которую государи и дамы пришли на подготовленный со столичной пышностью банкет. Адъютанты императора делали все возможное для того, чтобы оказать требуемые почести иностранным генералам и офицерам, и пока император обедал с прусским королем в семейном кругу, мне было поручено председательствовать на этом обильном пиру.

Следующий день был ознаменован большим парадом всех войск, на обширной равнине в 5 верстах от Калиша войска были построены в колонны в 4 ряда. В двух первых стоят 60 батальонов пехоты, третий состоит из 68 эскадронов кавалерии, четвертый — 136 артиллерийских орудий. Император командует лично и принимает своего августейшего тестя с воинскими почестями и криками «Ура!», которые сопровождают государей по мере того, как они приближаются к войскам и двигаются вдоль линий полков. Наследный принц Пруссии командует гвардейскими частями, великий князь Михаил — всей гвардейской пехотой, принц Вильгельм Прусский — всей гвардейской кавалерией. Императрица с принцессами следует за государями вдоль всех четырех линий, после чего вместе с королем они занимают место принимающего парад. В сопровождении своего Генерального штаба император приветствует короля, первой порóтно проходит пехота, разделенная взводами пешей артиллерии. Кавалерия проходит поэскадронно в ускоренном темпе, затем конная артиллерия на той же скорости. Затем прошли маршем полковые колонны четырех батальонов первой линии, причем в таком сложном построении, которое удивило всех иностранцев замечательной четкостью своего исполнения. В тот момент, когда гренадерский полк, носивший имя короля, приблизился к нему, он встал во главе полка и приветствовал императора. Эти действия повторил император при прохождении прусского кирасирского полка, носившего его имя. По окончании парада король выразил свое полное одобрение маршалу Паскевичу и свое удовлетворение всему его сопровождению. Все генералы и офицеры различных национальностей были удивлены прекрасным состоянием наших войск, особенно их поразили превосходство артиллерии и красота лошадей.

Следующий день был посвящен отдыху, император продемонстрировал королю 100 прекрасных лошадей, привезенных из внутренних районов России, которых он подарил прусскому гренадерскому полку, носившему его имя. Прошедший парад открыл череду военных учений и маневров. Первой выступила объединенная гвардия под командованием наследного принца Пруссии. Сев на лошадь, я сопровождал карету, в которой императрица и ее сестры следили за войсковыми учениями. Вдруг среди артиллерийского огня наше внимание привлек особо громкий взрыв. Императрица спросила у меня, что это было, и я ответил, что он был следствием разрыва зарядного ящика. Она была тем более испугана, что в предыдущий момент мы заметили в той же стороне императора со всей свитой.

Я послал узнать что случилось, и вскоре нам сообщили, что, кроме двух пушкарей, никто не пострадал. Один из них сидел на лошади зарядного ящика, а второй в тот момент открыл его, чтобы достать оттуда боеприпасы, оба несчастных были убиты на месте. Вероятно, причиной взрыва стала искра, принесенная сильным порывом ветра с казенной части стрелявшего орудия. Последствия взрыва могли быть куда более тяжелыми, так как в ящике находились боевые заряды. С этого дня было приказано, чтобы на учениях в зарядные ящики не укладывали боевые снаряды. После этого злосчастного случая императрица и принцессы больше не просили меня приближаться к стреляющим батареям, что до последнего времени было одним из их развлечений во время маневров.

На следующий день все войска были собраны в 6 верстах от Калиша, и император принял командование ими. Императрица прибыла верхом и пожелала объехать головные части всех воинских колонн, она скакала с такой смелостью, что заставляла меня обливаться кровавым потом. Наконец, я ей заметил, что ее лошадь устала, она спешилась и пересела в коляску. Без заранее составленной диспозиции, не предупредив генералов о том, что он собирается делать, император повел эту массу войск в 68 тыс. человек так четко, слаженно и легко, что глубоко удивил всех присутствовавших на этих маневрах военных. Только что сформированный авангард двинулся вперед с тем, чтобы начать сражение. Он отступал, вновь выстраивался, менял направление движения, его заменили линейные войска, которые выстраивались, опираясь друг на друга, пока легкая кавалерия атаковала и успешно отвлекала внимание неприятеля то на одном, то на другом фланге. В это время более 100 пушек своим густым поддерживающим огнем создали благоприятную обстановку для масс кавалерии с тем, чтобы опрокинуть неприятеля и ворваться в Калиш. Завершить сражение было предоставлено пехоте, которая под барабанный бой и звуки музыки штыковой атакой через различные входы ворвалась в предместья города. Здесь император приказал войскам взять оружие на караул, склонить знамена и приветствовать своего тестя криками «Ура!» тем более громкими, что они были подхвачены всеми другими батальонами. Русские и пруссаки стались превзойти друг друга в быстроте и правильности выполнения команд, которые император отдавал своим сильным и громким голосом, или которые он отправлял генералам через своих адъютантов.

В тот же день состоялся праздник Кавалергардского полка, находившийся в Калише взвод этого полка был приглашен на обед во дворцовый сад, вместе с ним пригласили взвод прусских гвардейцев, все было сделано таким образом, чтобы рядом с русским обязательно находился пруссак. В качестве главы кавалергардов императрица находилась рядом с этим столом с тем, чтобы оказать им почет. Было любопытно наблюдать, с какой любезностью наши простые солдаты обращались с пруссаками, как они старались, чтобы те их услышали и поняли. Император поднял тост за здоровье короля и его гвардейского корпуса, король ответил тостом за здоровье императора, императрицы и кавалергардов.

На следующий день в лагере был устроен великолепный праздник в честь государей. В 7 часов вечера все общество прибыло в экипажах и собралось в павильоне, выстроенном в середине лагеря, на специальной платформе была поставлена палатка для короля с тем, чтобы он не страдал от ветра. Более 2 тысяч музыкантов встретили его звуками марша, сочиненного им еще когда он был наследным принцем. Затем 600 хористов пропели в честь короля стихи, сочиненные одним солдатом, для которых мой адъютант Львов сочинил музыку. Пение сопровождалось залпами 18 артиллерийских орудий, произведенных с поразительным тактом и точностью. Это было сигналом к началу салюта, украшенные разноцветными огнями различные декорации сменяли друг друга, и как только зажглась платформа, украшенная королевским вензелем, все музыканты и хористы исполнили национальный гимн «Боже, царя храни!», который сопровождался ружейными залпами всех пехотных батальонов, выстроенных перед своим палатками, и орудийным огнем. В этот момент в тылу лагеря была дана команда к началу обстрела города с высокими минаретами, который был подожжен гранатами, последовательно взлетавшими в воздух из заранее приготовленных зарядов. Один из них состоял из 40 тысяч ракет. Казалось, началось извержение вулкана, везде блестело и грохотало, земля содрогнулась, воздух был полон огня. Это было настоящее военное торжество, вполне достойное воинов, организовавших его для самых могущественных государей на земле.

После этого весь лагерь осветился иллюминацией, и все вернулись в город, освещенный сосудами с подожженной смолой.

На следующий день с большим успехом состоялись большие маневры всех войск. В последующие дни под личным командованием императора батальоны, составленные из взводов наших гвардейских полков, провели учения перед палаткой короля, а пруссаки, в свою очередь, показали свою выучку перед императором. Вечером накануне своего отъезда, король пожелал попрощаться с русским генералами и офицерами и выразить им удовлетворение от своего пребывания, которое они сделали для него столь приятным. Наши военные были выстроены перед окнами короля, который вышел на балкон и несколько раз с большим чувством поприветствовал всех собравшихся здесь с тем, чтобы пожелать ему счастливого пути. Небольшие размеры помещения позволили войти в него только генералам, и король со слезами на глазах попрощался с ними и с большим чувством засвидетельствовал им свое удовлетворение и удовольствие, которые он получил, находясь среди столь прекрасных войск, с которыми более двадцати лет назад он разделил тяготы войны и славу победы.

Все были очень тронуты тем, что король проявил душевность и выразил свое огорчение во время этой аудиенции, которая завершила его пребывание в лагере Калиша, откуда он на следующий день 10 сентября уехал в Бреслау. Император проводил его до границы и вернулся в лагерь. Прусские войска и прибывшие из Петербурга наши части были собраны каждые вокруг своих палаток, и были отслужены молебны всевышнему ниспослать всем счастливое возвращение домой. После этого русские отдали воинские почести пруссакам, получили взаимные приветствия в виде последних криков «Ура!», после чего обе части войск прошли парадом перед императором и императрицей и направились домой. Прежде чем расстаться с войсками, император выразил им сою признательность, особенно он поблагодарил офицеров, которых собрал вокруг себя. После того, как он кончил говорить, все со слезами на глазах бросились целовать его руки и колени так, что его лошадь с трудом устояла на ногах.

Пехота возвратилась в Данциг с тем, чтобы там сеть на корабли, конница возвращалась по суши тем же путем, что и пришла сюда. Прусские и австрийские принцы вместе с другими иностранными генералами попрощались с Их Величествами, которые верхом вернулись во дворец Калиша. Императрица там сошла с лошади, а император в сопровождении маршала князя Паскевича направился к месту его расположения, где была собрана рота полка Орловских егерей. Император приказал ей принять имя маршала и приветствовать своего нового шефа князя Варшавского, который в 1810 году, будучи полковником, сформировал этот полк. Эта любезность тем более тронула сердце маршала, что он, так же как и все мы, не знал о ней. На следующий день императрица покинула Калиш и уехала в Теплиц, а император последовал за ней на день позже и ужинал в Бреслау с королевской семьей.

На австрийской границе Его Величество встретил князь Лихтенштейнский, а в Нейшольце ему представился великий бургграф Богемии граф Хотек. Смена лошадей на почтовых станциях была так плохо организована, что для императорской коляски с трудом нашли хороших коней. Для остальных были спешно собраны крестьянские лошади, снабженные плохой упряжью и еще хуже управляемые. В этих горных местах они представляли для экипажей постоянную угрозу быть опрокинутыми. Коляска с личной прислугой императора была отправлена вперед, и мы были очень рады вновь ее увидеть в небольшом городке до наступления ночи. Император принял решение заночевать здесь в очень скверной гостинице, а мы с князем Лихтенштейнским и графом Хотеком устроились на ночь в плохеньком трактире, где с трудом достали кое-что поесть, в чем мы очень нуждались. Из-за плохих лошадей вся свита императора отстала и догнала нас только на следующий день.

В двух почтовых станциях от Теплица нас ждали экипажи австрийского двора, и Хотек упросил меня убедить императора ненадолго задержаться с тем, чтобы он мог предупредить своего господина, который хотел выехать нам навстречу. Это стало лишним поводом для того, чтобы не отказать в данной просьбе, император тщательно занялся своим туалетом, надел форму полковника венгерских гусар и сел в свою коляску вместе с князем Лихтенштейнским. Меня он оставил в коляске графа Хотека, запряженной крестьянскими лошадьми, нам было приказано отправиться вперед, но очень скоро императорская коляска нас обогнала, и мы потеряли ее из виду. Хотек был вне себя, постоянно выкрикивал ругательства, я от души смеялся над его преувеличенным отчаянием. Чтобы его утешить я его уверил, что его августейший государь легко простит ему это запоздание, единственной причиной которого был император Николай.

— Даже если император и простит меня, — вскричал он, — то князь Меттерних будет непременно ругать!

Наконец, мы приехали более чем на полчаса позже того, как оба государя встретились на улицах Теплица и направились во дворец князя де Клари, где они все расположились — император Австрии с супругой на первом этаже, а император Николай с императрицей наверху, как если бы они были гостями этих мест и должны были бы разместить тех, кто имел бестактность занять наилучшие помещения. Вскоре один за другим в Теплиц приехали принцы и принцессы, которые до этого были в Лигнице, Доманце и Калише. Последним приехал король Пруссии. За обедом у императора Австрии мы собрались все вместе, и я не смог удержаться и сказал великой герцогине Мекленбургской о том, что мы немного похожи на труппу странствующих актеров, которые в каждом городе вновь надевают свои костюмы и играют свои роли. Новые высокие гости увеличили наше общество, кроме государей Австрии в Теплиц приехали эрцгерцог Карл, князь Меттерних, наш посол при венском дворе Татищев, граф Коловрат, многочисленные немецкие принцы, генералы и офицеры их свит. Этот небольшой городок был переполнен.

Жители Вены смотрели на эту встречу двух императоров с некоторой долей неудовольствия и опасения. Они опасались сравнения. Действительно, контраст был ошеломляющим: рядом с одним из самых красивых мужчин, рядом с монархом, прекрасным телом и душой, находилось тщедушное существо, хилое телом и разумом, тень государя, даже манера держать себя и речь которого очень напоминали самого обычного человека. Потребовалась вся любезность и вежливая деликатность Николая для того, чтобы скрыть свое удивление и спрятать его от ревнивых глаз австрийцев. Его всегда предупредительное, дружеское и даже уважительное поведение с Фердинандом быстро завоевали ему восхищение и похвалы австрийских придворных и, особенно, супруги императора. Она с благодарностью оценила столь деликатное поведение нашего императора. Можно смело сказать, что его австрийский коллега был очень плохо принят в обществе. Он с трудом запоминал имена тех, кто был ему представлен, отвечал односложно и, часто невпопад, на все то, что старались ему сказать, чтобы сделать вид, что не заметили его полную неспособность. Но австрийский народ и министры правительства разыграли перед всем миром благородный и великий спектакль: все поклонялись трону, который почти не был занят, все объединились вокруг государя, который был всего лишь его подобием. Все чиновники исполняли свои обязанности в полном порядке и с усердием, которые были им привиты императором Францем, высокая память о котором создавала как бы благотворную тень, с которой согласовывали все решения члены правительства. Обладавший полным его доверием князь Меттерних еще поддерживал лучи славы монархии. Ему помогал руководивший финансами Коловрат и военный министр граф Клам, который был генерал-адъютантом нового государя. Этот триумвират составлял славу империи, все об этом знали, но тщательно скрывали и делали вид, что подчинялись только императору. Такое положение дел, такой общий настрой увеличивали уважение и доверие к трону. Он объединил многочисленных членов правящей семьи, чиновников, знать, военных, горожан и крестьян. Можно было сказать, что этих людей было слышно, было видно их воодушевление, они желали, чтобы ими управлял человек, достойный их прекрасной страны.

Но сколь бы благородным не было это положение, насквозь пронизанное монархическими чувствами, оно не могло дать необходимой уверенности и готовило несчастья в будущем. Меттерних, эрцгерцоги Иоганн и Карл, молодая императрица искали в благородстве и в твердости императора Николая гарантию защиты, они искренне и целиком доверились ему. Николай свято помнил свое обещание, данное им почтенному императору Францу в Мюнхенгреце, о том, что он станет опекуном для его сына и щитом для его империи. Своей усердной деятельностью он завоевал расположение и доверие австрийских министров, он искренне помогал им советами. Ни один из них больше не имел секретов от него, и они все поздравляли себя с такой сильной и счастливой протекцией.

Обычно обедали у императора Австрии, который имел вид скорее предмета мебели, чем хозяина приема. Вечерами несколько раз ходили в театр, и каждый день заканчивали в водном салоне, где собиралось все общество: государи, принцы, императрицы и принцессы, все танцевали или слушали музыку. Однажды вечером, когда император Николай разговаривал у окна, я уже не помню с кем, в залу, куда он обычно не входил, зашел император Фердинанд. Я предупредил императора Николая о его появлении, он сразу пошел ему навстречу и приветствовал глубоким поклоном. Ответом ему был легкий кивок головы, затем этот бедный Фердинанд, не имевший привычки бывать в обществе и испытывавший трудности в манере поведения, повернулся к нему спиной. Со своей стороны наша императрица постаралась оказать ему внимание, но также не смогла добиться никакой взаимности.

В Теплице было собрано несколько батальонов, немного артиллерии, уланский и гусарский полки, носившие имя императора Николая. В прекрасной долине, расположенной в окрестностях города, эти войска прошли парадным маршем, после чего в специально поставленной палатке была отслужена католическая месса. Фердинанда подсадили в седло с такими предосторожностями, словно речь шла о боязливой женщине. Он двинулся вперед шагом, больше не обращая внимания на государя России. После чего войска продефилировали перед ним, а обе императрицы в это время сидели в красивой коляске. Встав во главе полка, носившего его имя, Николай, как простой полковник, поприветствовал австрийского государя, одновременно приблизившись к коляске австрийской императрицы с тем, чтобы отдать ей рапорт о состоянии полка. Через несколько дней в двух лье от Теплица для Николая были устроены военные маневры, на которых Фердинанд не присутствовал. По их итогам у нас создалось впечатление об очень скромных способностях генералов и о слабой полевой выучке войск. Следившему вместе с нами за учениями эрцгерцогу Карлу, который был хорошим судьей, стало стыдно за этот скверный пример, который был продемонстрирован императору России.

В другой день гусарский полк ожидал своего августейшего шефа на равнине со стороны Кульма, где за 21 год до этого гвардейцы его брата императора Александра остановили победоносное продвижение Наполеона и заложили первый камень в будущие победы союзных армий Австрии, Пруссии и России. В своей красивой венгерской форме император сел на хорошую лошадь и в сопровождении трех гусарских генералов в блестящих мундирах, которые служили ему адъютантами, принял на себя командование этим полком, с радостью подчинявшегося его голосу. Он командовал по-немецки, четко, со знанием дела, что очень удивило всех присутствовавших, и что заставило гусар действовать стремительно и организованно, к чему они не были приучены. То же относилось к австрийским генералам и офицерам, бывшим на этом любопытном и поучительном для них действии. Императрица Александра прибыла со своими сестрами в открытом экипаже уже после того, как полк был построен в линии в ожидании прибытия австрийского императора. За это время Николай провел свою августейшую супругу перед фронтом, он представил ее солдатам своего полка, переговариваясь и шутя с рядовыми гусарами, что их очень обрадовало. Императрица Австрии и король Пруссии прибыли один за другой и после получасового ожидания было объявлено о прибытии Фердинанда, который, наконец, появился в коляске. Его окружение с трудом убедило его выйти из нее и пересесть на лошадь с тем, чтобы проехать перед полком и принять приветствия его командира императора. Наконец, он сделал это, даже не подумав взять на караул перед тем, кто так любезно исполнил роль австрийского полковника. Но когда гусары стали перестраиваться повзводно с тем, чтобы пройти перед ним, он исчез и никакие просьбы его свиты не смогли вернуть его назад. Таким образом, Николай прошел парадным маршем перед австрийской императрицей, рядом с которой находились король Пруссии и наша императрица. Этот отъезд Фердинанда, его непростительное колебание перед тем, как сесть в седло, и его уход в тот момент, когда его присутствие было наиболее необходимо, повергли в отчаяние всех этих блестящих австрийцев, которые страдали от его неспособности тем больше, что они были в восхищении от фигуры, манеры поведения и любезной вежливости императора Николая.

Покойный император Франц после побед 1813 года приказал соорудить памятник в честь победы, одержанной под Кульмом. Однако исполнение его воли откладывалось, и князь Меттерних подготовил прошение, которое должно было исполнить этот приказ, так как это был самый подходящий для этого момент. Полноразмерная модель памятника была поставлена именно там, где памятник должен был быть установлен, и где для него уже был готов фундамент. Все собранные в окрестностях войска были выстроены вокруг этого места. Там же собрались католические и лютеранские священнослужители и один греческий священник. Из Петербурга прибыли дворцовые гренадеры, которые сражались и были ранены в битве при Кульме. Здесь же собралось движимое любопытством все население Теплица.

В назначенный час в парадных мундирах и костюмах сюда же прибыли три государя, императрицы, принцы и принцессы, для приема которых был выстроен специальный павильон. Прекрасная погода способствовала этому памятному торжеству в самом живописном и светлом месте, которое только можно было себе представить. Король Пруссии был единственным живым свидетелем прекрасного союза трех монархий, который спас Европу от невыносимого деспотизма Наполеона. Именно на это место 21 год назад он лично явился для того, чтобы посмотреть и приободрить наших храбрых солдат, которые в заметном меньшинстве боролись с врагом, воодушевленном достигнутыми успехами. Наша гвардия под командованием графа Остермана и генерала Ермолова покрыла себя славой ценой огромных людских потерь, но этим она выиграла время для других русских и австрийских войск, которые прибыли сюда и полностью уничтожили корпус генерала Вандама, попавшего в плен. Эти воспоминания живо взволновали короля, который видел себя представителем императоров Александра и Франца, и произвел большое впечатление на всех присутствовавших. По павшим в этот памятный день военнослужащим была отслужена заупокойная месса, их память почтили артиллерийскими залпами, произведенными с долгими паузами. Наши пожилые дворцовые гренадеры, передав оружие в руки своих товарищей, плакали горючими слезами, все были очень взволнованы. После молитвы был заложен первый камень в памятник, который должен был передать будущим поколениям славу сражения под Кульмом, союз трех государей 1813 года и союз тех, кто в настоящий момент восстанавливал его между этими же тремя державами. Троекратный залп из мушкетов и артиллерийских орудий заполнил равнину и многократно повторился в окрестных горах и лесах.

В тот же день император пожелал отметить услуги, оказанные России и своему августейшему брату Александру. Он послал ленту Ордена Святого Андрея Первозванного графу Остерману и генералу Ермолову. И тот и другой уже давно были не у дел, и даже подумать не могли, что в уголке Богемии их государь вспомнил о них.

Во время нашего пребывания там князь Меттерних искал случая еще больше сблизиться со мной и всячески демонстрировал мне свое доверие. Он попросил у меня одного из моих служащих, с которым недавно познакомился. По его мнению, этот человек был вполне достоин возложенной мною на него миссии, как благодаря своему бойкому перу, так и манерой вести беседу. Примерно год назад я послал его в Германию с тем, чтобы брать на заметку журналистов, печатающих грубый вымысел о России и о ее государе, и вообще для того, чтобы при помощи хороших статей в различных печатных органах бороться против революционного духа, исходившего из журналистики. Эта последняя задача тронула сердце князя Меттерниха, он уверил меня, что у него нет никого, кому бы он смог ее доверить, и в этой связи он попросил меня послать моего человека в Вену, чтобы тот под руководством князя работал на пользу России и Австрии и вообще стремился распространять правильные мысли и подходы.

Я согласился тем охотнее, что опасался, как бы не подумали, что наше правительство, которое таким образом вмешалось в эти дела, было слишком высокомерно для того, чтобы налаживать связи с журналистами. Таким образом, мой служащий, который находился в Германии как простой путешественник, в этом же качестве обосновался в Вене. Одним из направлений, которым князь Меттерних занимался с особым рвением, была высшая полиция или секретная служба. С чувством гордости он рассказывал мне о ней, посвящая в малейшие детали ее организации и функционирования. Так как я нашел в его рассказах много полезного, а некоторые детали даже хотел позаимствовать, в той степени, в какой это позволяли различные обстоятельства, князь мне предложил направить к нему в Вену одного из моих жандармских офицеров, которому он обещал все показать и даже ввести в службу как одного из самых близких к нему представителей. Его целью было бы координировать наши польские расследования с теми, которые по тому же поводу вели австрияки. С удовольствием приняв это предложение, сразу же по возвращении в Петербург я направил в Вену подполковника Озерецковского. Там ему был оказан тот прием, который был обещан мне князем.

После восьмидневного пребывания императрица со своим августейшим супругом покинули Теплиц, я сопровождал их в императорской коляске. На ночь мы остановились в Терезиенштадте, богемской крепости, построенной в качестве центра обороны этого края. Городские здания, почти все принадлежавшие различным гарнизонным службам, были празднично иллюминированы. Командир инженерной части эрцгерцог Иоганн встретил императора и представил ему планы всей крепости и внешних укреплений. Ранним утром следующего дня гарнизон был побатальонно выстроен за пределами крепостных стен на очаровательной равнине, там он выполнил несколько упражнений по стрельбе. В то же время были открыты шлюзы с тем, чтобы наполнить водой крепостные рвы. Вслед за эрцгерцогом и в сопровождении генералов и офицеров император объехал укрепления, изучив их во всех подробностях. Он остался очень доволен замыслом и устройством сооружений, которые были воплощены как в строительстве укреплений, так и в многочисленных арсеналах, госпиталях, казармах, помещениях для штаба, коменданта и других служащих.

После легкого завтрака мы вновь отправились в путь и прибыли в Прагу в разгар прекрасного дня. Этот старинный и красивый город открылся перед нашими взорами с высоты холма и показался нам очень похожим на Москву. В центре его, у подножия холма, на котором возвышался старинный и просторный замок, изогнутой чертой протекала река, также как Москва-река течет у подножия Кремля. Большое количество церквей, башен, старинные стены и сады придавали этому городу такое сходство с Москвой, которое поразило нас всех.

В карету императрицы, в которой также находился император, были запряжены лошади из дворцовой конюшни, я следовал непосредственно за ними, но мои лошади на секунду замешкались, и, поднимаясь на холм, я остался позади в тот момент, когда они въехали под своды замка. У подножия большой лестницы стояла огромная толпа народа, наверху я увидел императора Австрии со своей супругой, эрцгерцогов и весь двор, чуть ниже расположился князь Меттерних и наш посол. Глубоко встревоженный я выскочил из коляски и спросил, где император Николай. Меттерних задал мне тот же вопрос, оказалось, что их карета въехала через другие ворота. Весь австрийский двор поднялся по лестнице и принялся искать высоких гостей, которых они ждали. Ничуть не менее встревоженный, я смешался с толпой с тем, чтобы найти предназначенное мне помещение, расположенное неподалеку от императорской резиденции. Нашел я его в доме священника, расположенном между очень высокой стеной, полностью скрывавшей улицу, и развалинами старинного собора замка. Все это напомнило о том недостатке порядка, который царил при дворе в связи со слабостью государя.

Помимо всего прочего, здесь забыли приготовить помещение для приема императора России, которого ожидали на праздник в самый просторный замок Европы. Только за несколько часов до его приезда князь Меттерних, пожелав лично убедиться, что все готово, был в ужасе от столь не соответствующего положению дел упущению, в гневе явился к императрице и попросил ее срочно отдать требуемые распоряжения. Она со своим супругом поспешила занять другое помещение, а прежнее было передано в распоряжение высоких гостей, которым, если бы они приехали на пару часов раньше, негде было бы разместиться. Прибывшие вскоре один за другим принцы и принцессы, которые везде сопровождали нас еще от Лигница, все, так или иначе, испытали трудности и неприятности с размещением. Прусский король не приехал в Прагу, он находился в Силезии, где ожидал приезда наших государей.

Вечером весь город сверкал праздничной иллюминацией, утром несколько батальонов пражского гарнизона устроили учения и военный парад. Артиллерия показала свои искусство в стрельбе, император Фердинанд проехал перед торжественным строем пехоты, ничуть не показав вида, что сделал это в честь императора Николая, который по собственной инициативе со всей приветливостью, которую только можно себе представить, уступил ему ведущую роль. Это продолжалось вплоть до начала парада, во время которого австрийский император не смог скрыть свою слабую натуру. В связи со всеми этими обстоятельствами сюда съехалось множество людей, которые желали увидеть российского императора. Он в форме венгерского гусара вызывал всеобщее восхищение. Было устроено большое театральное представление, оба императора в сопровождении императриц зашли в одну ложу, но император Николай расположился в глубине таким образом, чтобы аплодисменты публики, которые были предназначены ему, получил император Фердинанд, ответивший на это довольно неловким движением головы. При дворе был дан большой бал, величественные залы дворца были украшены старинными картинами, которые только и остались от обширной и драгоценной обстановки замка до императора Иосифа II, который по непонятным причинам продал ее по бросовым ценам. Бал был очень многочисленным, здесь собрались все светские дамы Праги и пригородов, которые демонстрировали алмазы и другие богатства Богемии. Наша молодая великая княгиня Ольга, которой было всего 13 лет, тоже появилась там, сияя красотой и изяществом. Именно здесь в первый раз она появилась в свете. Это очень оживляло ее и придавало ее очаровательной фигуре еще больше элегантности. Ее сопровождала дочь эрцгерцога Карла, которая вскоре стала супругой Неаполитанского короля. В ее лице и манерах было что-то соблазнительное и оживленное, и это прекрасно гармонировало с нашей очаровательной великой княгиней.

Наше пребывание в Праге продолжалось не более 4 дней, здесь мы расстались с принцами и принцессами и приготовились выехать в Силезию. Утром, когда экипажи были уже поданы, император подошел к Фердинанду и сказал ему: «У меня есть просьба к Вам. Позвольте мне съездить в Вену с тем, чтобы засвидетельствовать мое уважение вдовствующей императрице, вдове друга моего брата Александра и моего друга». Это неожиданное обращение очень тронуло императора Фердинанда, в ответ он выразил свою радость и благодарность. Государь попросил князя Меттерниха написать письмо к его жене, затем мы немедленно сели в коляску и направились по дороге в Вену.

Императрица в это время направилась в Фишбах, в замок принца Вильгельма, брата короля, ее августейшего отца. Никто не был посвящен в тайну поездки в Вену, только я знал об этом и накануне вечером направил фельдъегеря заказать от моего имени почтовых лошадей. На следующее утро в курс дела был поставлен наш посол, он передал мне ключ от своего кабинета в Вене с тем, чтобы устроить там Государя, который пожелал остановиться в посольском доме. Генерал князь Лихтенштейна, который был уже готов сесть в коляску, чтобы ехать с нами в Силезию, к своему большому удивлению узнал эту новость только в момент отъезда. Все были в восторге от этой любезной внимательности Государя. Благодаря большим чаевым, которые я давал почтальонам, и усердию князя Лихтенштейна, всеми силами пытавшегося стряхнуть обычное хладнокровие с владельцев почтовых станций, которые никогда не видели столь спешащих путешественников, мы двигались с нашей обычной быстротой. Государь ехал инкогнито, под видом моего адъютанта, и это нас очень развлекало в дороге. Я принимал серьезный вид и был несколько раз недоволен взрывами хохота и шумом, производимыми молодыми офицерами из моей свиты. Мы ужинали на почтовой станции у ее владельца, пригласили его с нами за стол и очень забавлялись его нелюбезным видом.

Нам потребовались лишь сутки для того, чтобы добраться до Вены. Для этой страны, где почтальоны, лошади и путешественники никогда не торопятся, скорость была небывалой.

На подъезде к Вене император взял в свою коляску князя Лихтенштейна, а я занял место в его экипаже вместе с его молодым адъютантом. Наша коляска двигалась впереди, и мы добрались до посольского дома, совершенно не привлекая внимания прохожих. Исключение составили несколько человек, которые знали меня в лицо и казались удивленными, увидев меня. Дверь посольства была закрыта, и я первым выскочил из коляски. Появился швейцар и, увидев русского генерала, за которым следовал еще один экипаж, принялся с таким усердием звонить в свой колокольчик, что служащие и сотрудники посольства сбежались из всех помещений, как по звуку набата. Один из слуг посла Татищева узнал меня и повел нас по парадной лестнице, так и не признав того, кто следовал за мной. Я спросил у него, где кабинет посла, и когда я показал ему ключ, то он и его товарищи посмотрели на меня с удивлением. Потом император спросил у другого, русского по происхождению лакея, не приходилось ли ему видеть на улицах Петербурга его фигуру, этот вопрос произвел действие электрического удара. Я еле успел приказать закрыть ворота и никого не впускать, как вся улица перед посольством заполнилась народом. Императору был приготовлен экипаж и после часового приведения себя в порядок он поехал в Шенбрунн, где жила императрица-мать Новость о прибытии русского монарха распространилась с быстротой молнии. Едва я успел спешно одеться, как получил записку от княгини Меттерних, в которой она умоляла меня приехать к ней, а мои комнаты наполнились сотрудниками посольства, посыльными коменданта и всех властей столицы, которые хотели убедиться в правдивости столь неожиданного и любезного визита. На улицах царило оживление, люди встречались, поздравляли друг друга, Вена была полна слухов. Австрийский посол в Англии князь Эстергази два дня назад видел императора в Праге и был уверен в его отъезде в Силезию, он прибыл в Вену через три часа после нас и был поражен оживлением, царившем на улицах и в собственном его доме. Он не мог поверить данным ему по этому поводу объяснениям и без промедления приехал ко мне с тем, чтобы самому убедиться в их правдивости. Мы оба посмеялись над его удивлением. Княгиня Меттерних бросилась мне на шею и была сама не своя от радости, когда я сообщил ей о том, что во второй половине дня после визита к императрице-матери Император прямиком приедет к ней с тем, чтобы вручить письмо от мужа. То любезное внимание, которое император оказал вдове и памяти Франца I, драгоценная память о котором была жива среди венцев, расположила к нему все слои населения, от членов императорской фамилии до представителей низших классов. Светские дамы толпились на лестнице и в вестибюле посольства с тем, чтобы мельком увидеть проходящего Николая. На улицах люди бежали за его коляской, и с энтузиазмом приветствовали сотрудников посольства. Ранним утром следующего дня император вышел во фраке с князем Лихтенштейна, чтобы осмотреть город. Он зашел в несколько лавок и накупил подарков своей супруге, вернувшись, он нанял фиакр, в котором вместе с князем Лихтенштейном, поехал в монастырь, где был похоронен император Франц. Один из монахов открыл склеп и стал свидетелем того уважения и волнения, с которыми Николай приблизился к гробнице с останками этого великого государя. Это посещение захоронения еще увеличило восторги жителей Вены, нанятый им фиакр стал предметом всеобщего любопытства, с этих пор его стали изображать на гравюрах, заполнивших все лавки.

Испытав счастье принимать у себя Государя, княгиня Меттерних умоляла меня устроить повторный визит вечером. Император пожелал, чтобы я сопровождал его, может быть, из опасения потерять голову в обществе привлекательной женщины, которая самым очаровательным образом предавалась своей радости. Со своей стороны, также не доверяя себе при беседе с красивейшим мужчиной Европы, она пригласила двух своих родственниц. Таким образом, нас было четверо. Я тогда уже лег спать, чтобы немного отдохнуть, но пришлось вставать, приводить себя в порядок и отправиться на эту встречу, которая прошла очень любезно с обеих сторон, но несколько напряженно.

Сразу по приезде был отправлен курьер к Венгерскому палатину, который на следующий день приехал представиться своему августейшему шурину, которого он только раз видел в двухлетнем возрасте в Петербурге во время свадьбы с великой княгиней Александрой.

Многие высокопоставленные чиновники стремились быть представленными императору России, войска также хотели показаться ему, но у меня был приказ ответить на все эти предложения, что император приехал в Вену только для того, чтобы приветствовать императрицу-мать, что он не может принять никого и уедет на следующий день. Между теми, он устроил прием для сотрудников посольства и других русских, живших в Вене. Государь был с визитом у княгини Лихтенштейн-матери и у графини Чернышевой, супруги нашего военного министра, от которой он направил курьера сообщить ее мужу и всей России о своем пребывании в столице Австрии.

После обеда мы отправились в путь, обратно в Прагу. Хозяева почтовых станций и почтальоны, на этот раз знавшие, кого они обслуживают, принимали нас тем радушнее, что осознали, в какое заблуждение с нашей помощью они впали. Повсюду мы встречали радостные и приветливые лица.

На следующий день после обеда мы прибыли в Прагу, и остановились во дворе, где молодой государь и его супруга не могли найти подходящих слов для того, чтобы выразить императору свою признательность за только что предпринятую им поездку. Она в очень высокой степени польстила чувствам и самолюбию австрийцев. Император привез князю Меттерниху письмо от его жены, а я отправился к себе с тем, чтобы подготовить все для отъезда вечером этого же дня и что-нибудь перекусить.

Наш посол Татищев явился ко мне с тем, чтобы выслушать рассказ о нашем пребывании в Вене и сообщить мне о той радости, которую оно вызвало при австрийском дворе. Через несколько минут пришел князь Меттерних, очень тронутый приемом, оказанным ему императором, и, особенно, тем, что за последние сутки тот трижды соблаговолил навестить его супругу. Он прочел мне исполненное восторга письмо своей жены, а также письмо от эрцгерцога Людвига, написанное в том же духе. Князь оставил мне на память отчет генерал-губернатора Оттенфельса, в котором говорилось:

— Князь! Со времени моего последнего донесения, которое я имел честь направить Вашему сиятельству 7 октября, мы стали свидетелями события столь необычайного и неожиданного, что, только увидев все собственными глазами, мы поверили в его правдивость. Когда вчера в два часа пополудни меня известили, что в Вену прибыл российский император и что он остановился в своем посольском доме, я посчитал человека, принесшего мне эту новость, ненормальным. Но к величайшему изумлению, почти повсеместное недоверие вскоре уступило место чувству восхищения и умиления, при виде того, как этот августейший государь направился в Шенбрунн с тем, чтобы выразить Ее Величеству императрице-матери свое глубокое уважение. Не возьмусь передать Вашему сиятельству все подробности кратковременного пребывания императора Николая в нашей столице. Вы найдете их в приложенном письме княгини, которая имела честь несколько раз принимать у себя этого государя. Но о чем я не могу умолчать, так это о том чрезвычайно благоприятном впечатлении на общественное мнение, которое явилось результатом благородного решения, исполненного Его Величеством, и того, как именно он его претворил в жизнь. Это событие гораздо более красноречиво и самым благоприятным образом утверждает самый тесный союз, существующий между двумя августейшими фамилиями, чем это смогли бы сделать дипломатические акты. Я не могу доложить Вашему сиятельству, ни о каком другом хоть сколько-нибудь интересном событии, ни направить какой-либо другой отчет о наших иностранных делах. Примите и прочее.

Затем князь Меттерних прочитал мне все новости, которые он получил за последнее время, а также приказы и инструкции, которые он направил со своей стороны, наконец, он с такой прямотой и горячностью говорил со мной о делах австрийского правительства, что они сделали бы честь даже графу Нессельроде, если бы он рассказывал мне для передачи государю о положении петербургского кабинета.

В полночь мы простились с австрийским двором, сели в коляску и уехали из Праги. Без остановок мы направились через Траутенау в Фишбах, куда прибыли во второй половине дня. Мы остановились в красивом готическом замке принца Вильгельма, где уже находился прусский король и члены его семьи. Сюда же были приглашены окрестные владельцы, так что за обедом собралось многочисленное общество. По этому случаю столы были поставлены в изящной галерее, примыкавшей к замку и специально для этого построенной в саду. Здесь император простился со своей супругой, поехавшей прямо в Царское Село. Оба они простились с прусским королем, преклонный возраст которого внушал опасения, что это могло быть их последнее прощание.

В ночь с 1 на 2 октября мы направились в Царство Польское, а императрица с великой княгиней Ольгой должны были покинуть Фишбах утром 2 октября. Ночью через двое суток мы прибыли в Калиш, где ненадолго остановились в том самом дворце, который за несколько недель до этого был столь наполнен посетителями. Теперь же мы нашли в нем лишь несколько слуг и дворцовых поваров, которые были столь любезны, что приготовили нам великолепный ужин. После скверной прусской и австрийской кухни, эта пища несколько утолила мой аппетит. В замке Лович нас встретил маршал Паскевич, мы пообедали с ним и провели там ночь. Вечером следующего дня, 4 октября, мы прибыли в Варшаву. Остановились в Лазенском дворце, который был иллюминирован так же, как это было на балах в 1830 году в еще верной нам Польше. Маршал попросил разрешения на следующий день представить депутацию городских властей, которые приготовили речь, исполненную уважения и преданности. Император согласился ее принять, но указал, что это не делегация будет обращаться к нему, а, напротив, он будет говорить с ней. Рано утром следующего дня делегация была введена в зал, а я позаботился о том, чтобы в нем не было никого, кроме князя Паскевича и военного губернатора Варшавы генерала Панкратьева. Появился император и произнес столь сильную и ясную речь, что уже один вид членов делегации говорил о том впечатлении, которое произвели на них слова их Государя. Я сразу же попросил генерала Панкратьева вернуться к себе и положить на бумагу слова императора, которые, как я полагал, будут иметь огромный отклик во всех газетах Европы. Тем самым я хотел получить возможность дословно воспроизвести речь императора с тем, чтобы парировать всю ложь и преувеличения, которые она должна будет неизбежно вызвать. Вот эта речь:

«Вы хотели меня видеть, и вот вы здесь. Вы хотели обратиться ко мне с речью, но для того, чтобы избавить вас ото лжи, этого не желаю я. Да, господа, именно для того, чтобы избавить вас ото лжи. Потому, что я знаю, что ваши чувства отличаются от того, в чем вы хотели бы меня уверить, и что большинство из вас, будучи поставлена в иные обстоятельства, были бы готовы продолжать то, что вы делали во время революции. Не вы ли сами 5 лет назад, 8 лет назад говорили мне о верности, о преданности, не вы ли давали мне самые прекрасные заверения о верноподданности? А через несколько дней вы нарушили свои клятвы и совершили величайшие злодейства? Императору Александру, который сделал для вас больше, чем следовало бы делать императору России, — я так говорю, потому что так думаю, — который осыпал вас благодеяниями, который заботился о вас больше, чем о своих собственных подданных, и сделал вас самой счастливой и процветающей нацией, императору Александру вы ответили самой черной неблагодарностью. Вы никогда не удовлетворялись самым благоприятным положением вещей и закончили тем, что собственными руками разрушили свое счастье, отвергнув и растоптав ваши государственные институции. Я говорю вам здесь правду для того, чтобы раз и навсегда уяснить наше взаимное положение и чтобы вы хорошо знали, какого поведения следует держаться. Нужны действия, а не слова. Нужно, чтобы раскаяние шло отсюда (показывает на сердце). Вы видите, что я говорю с вами, не горячась, что я спокоен, что я не злопамятен, так как уже долгое время прощаю выпады против себя и своей семьи. Мое единственное стремление — делать вам добро даже вопреки вам самим, в чем я поклялся именем господа нашего. Я не нарушу свою клятву. Присутствующий здесь маршал исполняет мои повеления, содействует исполнению моих намерений и также заботится о вашем благосостоянии (при этих словах все члены делегации поклонились маршалу). Итак, господа, о чем свидетельствуют эти поклоны? Прежде всего, кроме всего прочего нужно исполнять свои обязанности и вести себя, как подобает честным людям. Вы, господа, должны сделать выбор между двумя путями: или упорствовать в своих иллюзиях о независимой Польше, или жить спокойно в качестве верных подданных под моим правлением. Если вы будете настаивать на сохранении вашей утопической мечты об отдельной национальности, о независимой Польше и обо всех этих химерах, то вы только накликаете на себя большие несчастья. Я приказал построить здесь крепость в честь Александра, и я вам заявляю, что при малейшем возмущении я прикажу бомбардировать город, я разрушу Варшаву и, конечно же, не я стану ее восстанавливать. Мне тяжело говорить это вам, как тяжело государю обращаться так со своими подданными, но я делаю это ради вашего собственного блага. От вас, господа, зависит, будет ли заслужено забвение прошедшего. Вы сможете добиться этого только вашим поведением, вашей преданностью правительству. В мире не создано еще полиции, которая смогла бы воспрепятствовать тайным сношениям с иностранными государствами, но вы сами должны заменить полицию с тем, чтобы избежать несчастий. Только правильное воспитание детей в духе принципов религиозности и преданности своему государю поможет вам двигаться в верном направлении. Среди всех смут, сотрясающих Европу, среди всех учений, колеблющих общественный порядок, вы имеете счастье пребывать в спокойствии, находясь под управлением России, которая остается сильной, неколебимой и заботящейся о вас. Поверьте мне, господа, это истинное счастье принадлежать России и пользоваться ее защитой.

Если вы будете вести себя хорошо и исполнять все свои обязанности, то я стану заботиться обо всех вас. Несмотря на все произошедшее, мое правительство будет всегда думать о вашем благосостоянии и о вашем счастье. Хорошо запомните все то, что я вам сказал».

Эта речь произвела огромное впечатление на поляков, которые нашли ее суровой, но правдивой. Они надеялись, что она станет предвестником окончания полностью заслуженной ими опалы. Но наши недруги за рубежом, либералы всех стран расценили ее, как доказательство враждебного настроя поляков против их императора, и особенно как свидетельство его собственного гнева и мстительности к польской нации. Разумные и непредубежденные люди увидели в ней только выражение благородной искренности и силы характера императора, который, не прибегая к обычным формулам милости и обещаний, предпочел заменить их словами правды и наставлений родителя к своим подданным.

После этого император и князь Паскевич сели в открытую коляску и направились по варшавским улицам в Александровскую крепость, строительство которой было уже почти полностью и замечательным образом окончено. Он самым внимательным образом осмотрел ее и там же принял парад войск варшавского гарнизона. Сторона крепостных укреплений, обращенная к городу, уже была оснащена артиллерийскими орудиями, грозно глядевшими на Варшаву, и являвшихся подтверждением слов императора о том наказании, которое постигло бы жителей города в случае их неподчинения могуществу своего суверена. Многие были удивлены той скоростью, с которой были возведены эти укрепления, и восторгались внимательным их изучением, а также тем, с каким тщанием были завершены все работы. В центре укреплений и казарм, рассчитанных более чем на 5 тыс. человек, возвышался памятник императору Александру, решение о строительстве которого было принято национальным представительством в 1830 году, за несколько месяцев до того, как этим же собранием было провозглашено свержение с престола наследника этого благородного восстановителя Польши. После осмотра строительства православного собора в Варшаве, а также нескольких школ и больниц, император переехал по мосту на другой берег Вислы с тем, чтобы увидеть предмостные укрепления, расположенные напротив крепости на правом берегу реки.

Везде, где он проезжал, народ узнавал его с радостью, бежал за его коляской, удивленный доверием, с которым он один появлялся в толпе людей.

До окончания этого дня мы приехали в Новогеоргиевск, где и заночевали. Раним утром следующего дня, император принял парад расквартированного там батальона, затем пешком, верхом и в экипаже осмотрел со всех сторон эту огромную крепость, сооружение которой также продвинулось вперед с быстротой и тщательностью выше всяких ожиданий: периметр укреплений был почти замкнут. Церковь уже стояла под крышей, двухъярусная оборонительная казарма, возвышавшаяся по берегу реки и с этой стороны защищавшая оба фланга Новогеоргиевска, была почти окончена. С высоты одного из укреплений крепости мы присутствовали на испытаниях новых ракетных снарядов, которые, пролетая низко над землей, менее чем в полчаса разрушили широкие апроши с осадными орудиями. Вернувшись к себе и пообедав, мы направились в Брест-Литовск, который также становился первоклассной крепостью. Там был расположен 2 корпус генерала Крейца, который прошел парадом перед императором, к своему большому удовольствию убедившемуся в его отличном состоянии. После большего парада на следующий день, состоялись маневры, а затем военные учения кавалерийской дивизии, которую император осмотрел во всех подробностях. Потратив на это три дня, и отдав новые распоряжения по возведению крепостных укреплений, мы направились в Киев. Я заранее отправил туда приказ о том, чтобы власти города не ожидали императора после 9 часов вечера. Поэтому, приехав в Киев около полуночи, мы увидели, что иллюминация в городе потухает, что площадь перед Печерской лаврой безлюдна, а храмы закрыты. Эта религиозная обитель, колыбель русского православия, которую мы всегда видели заполненную людьми, находилась в сонном молчании. Я нашел монаха, который принес ключ, отпер часовню монастыря и со скрипом открыл древние двери. Пока он зажигал несколько свечей, только одна лампада, теплившаяся перед иконами, освещала нам путь. Император запретил извещать братию и архиепископа о своем присутствии, в одиночестве он погрузился в молитву о членах своей семьи и о своем верном народе. Более четверти часа он находился в самом глубоком сосредоточении. Мы были только втроем в этом высокопочитаемом месте, где на протяжении многих веков столько поколений обращали свою благодарность всевышнему, я не помню, чтобы где-то молился с таким умилением. Я с огорчением покинул это место, которому ночь и тишина придали больше торжественности, чем торжественная служба и стечение верующих. Садясь в коляску, мы оба находились под глубоким впечатлением пережитого.

Император остановился у генерал-губернатора графа Гурьева, который был моим товарищем по пансиону, и долгое время мы вместе путешествовали. Утром мы осмотрели общественные заведения города, больницы, недавно созданный университет Св. Владимира, в который уже начала стекаться молодежь из западных провинций, на сознание которых оказали влияние их предки и события бунта в духе враждебности к России и к ее государю. Со времени нашего последнего посещения сооружение укреплений вокруг Киева заметно продвинулось вперед со всех сторон. Красивая и вместительная оборонительная казарма, уже стоявшая под крышей, первой привлекла внимание императора своим фундаментом из камня столь красивого, как гранит, он даже напоминал лабрадор. Считалось, что в этих местах нет залежей камня, но император приказал искать тщательнее и даже указал место, где он предполагал его наличие. И действительно, там нашли камень в довольно большом количестве.

Обильно выпавший снег затруднял наше передвижение с обычной для императора быстротой пешком по безлюдным местам с тем, чтобы осмотреть все, касавшееся инженерных работ. Из-за плохой погоды очень неприятным был смотр нескольких батальонов и 3 эскадронов жандармерии моего полка, который мы вынуждены были провести на плацу: по дороге домой мы дрожали от холода. В ожидании нашего возвращения в помещениях занимаемого нами дома были собраны студенты университета и ученики школ, император пожелал всех их видеть для того, чтобы по-отечески посоветовать им хорошо себя вести, старательно учиться, особенно по русскому языку, который из-за глупого польского патриотизма был почти выведен из употребления в шляхетских семьях.

Среди толпы этих молодых людей появился и зашел в кабинет императора посол Великобритании лорд Дергэм, который, направляясь в Петербург, проехал через Константинополь и Одессу с тем, чтобы лично убедиться в наших отношениях с Оттоманской Портой и осмотреть наши приготовления в Черном море, в которых английское правительство изо всех сил старалось найти нечто, направленное против Турции. Дергэм, напротив, убедился в благожелательности наших дипломатических отношений с Султаном, который попросил лорда во время данной ему аудиенции приветствовать от его имени своего благородного союзника и защитника императора Николая. Что до наших вооружений на Черном море, которые столь устрашали Сент-Джеймский кабинет, то император предложил лорду Дергэму направить в наши крымские порты английского военно-морского офицера, входившего в его свиту, а двух других приехавших с ним офицеров пригласил принять участие в военных парадах, которые еще предстояли императору в ходе его поездки. Оба предложения были поспешно приняты Дергэмом, который был поражен тем, что уже увидел в России, в особенности, превосходством наших высших чиновников на местах по сравнению с теми, кому его правительство доверяло управление внутри стране и в колониях. Все, что он видел, благоприятным для нас образом противоречило бытовавшим в Англии взглядам о нашей администрации. В тех местах, где он ожидал увидеть произвол и нищету, его встречали порядок, безопасность и процветание, и он продолжил путь в нашу столицу, исполненный восхищения благородным характером императора и огромными ресурсами его обширных владений.

После прекрасного обеда, данного нам генералом Гурьевым, мы направились к графине Браницкой в Белую Церковь в 80 км от Киева, где собирались заночевать. Там я встретил моего старинного друга графа Михаила Воронцова и наследника его фамилии, с которыми я был теснейшим образом связан с самого начала моей карьеры.

В районе Белой Церкви был расквартирован 4 армейский корпус генерала Кайсарова, а также 1600 солдат, уже отслуживших 20 лет в кавалерии, пехоте или артиллерии, которые жили в бессрочных отпусках в соседних губерниях, наслаждаясь отдыхом в течение 5 последних лет своей воинской службы. Это нововведение целиком принадлежало императору, который активно его поддерживал, несмотря на сильное противодействие многих лиц, включая и меня. Я видел в нем только возможную опасность для армии, которая теряла лучших и самых опытных своих воинов, поседевших на воинской службе и исполненных дисциплиной, и для государства, в котором появлялась новая категория жителей, полностью находившихся на его содержании, которые могли в смутные времена стать важной принудительной силой против слабого или неудачливого правительства. Император, напротив, видел в них резерв для укомплектования армии на случай войны опытными военнослужащими, а в мирное время они давали бы надежных и образованных служащих как частным лицам, так и для использования во внутренних делах, таких, например, как надзиратели или сторожа в больницах, лавках и других общественных местах. Кроме того, он считал нужным принять во внимание, что эти солдаты, утомленные 20-летней службой, должны были получить возможность вернуться в родные места и служить в составе городских ополчений в случае беспорядков или бунтов. Эти люди не получали ни жалования, ни пайков, они только сохранили мундиры и шинели, которые им должны были заменить на новые в случае призыва их вновь на активную военную службу. В бессрочные отпуска могли быть отпущены только солдаты безукоризненного поведения. В этот раз в Белой Церкви впервые была призвана часть этих отпускников, общее число которых в империи достигло примерно 60 тыс. солдат. Из 1600 человек не прибыли только трое по неизвестным мне причинам. Все солдаты имели бодрый вид и явились по первому зову. В это же время для командования этими солдатами были призваны офицеры, находившиеся в годовых отпусках в соседних губерниях. Из получивших оружие и всю прочую необходимую амуницию солдат было сформировано 2 батальона, 3 эскадрона и одна артиллерийская полурота. Лошади были предоставлены строевыми полками и эти войска появились во всем блеске и в строгом порядке, какие только можно было требовать от солдат, только что явившихся из мест расположения. Они с видимой радостью приветствовали императора, который был весьма доволен зримыми плодами осуществления одной из самых своих любимых затей, направленной на повышение благосостояния старослужащих солдат и, одновременно, подразумевавшую увеличение численности его армии. Весьма довольный император щедро наградил этих солдат и распустил всех по домам.

Корпус Кайсарова показал себя менее удовлетворительно, чем корпус Ридигера в Калише и Крейца в Брест-Литовске. Император лишь частично одобрил его состояние и рекомендовал маршалу Паскевичу обратить особое внимание на эти войска, которые уже скоро должны были поступить под его командование непосредственно в Царстве Польском, придя на замену корпусу Ридигера, возвращавшемуся во внутренние губернии.

Графине Браницкой пришлось принимать у себя большое количество генералов, не считая свиты императора, которая еще увеличилась за счет прусского генерала Цитена. Ей с трудом удалось обеспечить всех жилищем и питанием, причем она настояла, чтобы все расходы по последнему были отнесены на ее счет, без всякого участия дворцовой кухни. Четыре дня мы провели в ее летней резиденции Александрии в нескольких верстах от Белой Церкви. Оттуда император направился в Новую Прагу, штаб квартиру кирасирского полка, носившего имя принца Альберта Прусского, который еще не вернулся из лагеря под Калишем. Здесь командир всех кавалерийских поселений граф Витт показал нам школы, госпитали и общественные места в расположении этого полка, а также табун лошадей, стадо быков для пахоты и все сельскохозяйственные орудия. Все это было в полном порядке и в таком изобилии, которое удивило прусского генерала и английских офицеров. Солдатские дети в составе пехотного эскадрона исполняли упражнения с такой точностью и быстротой, которая не оставляла желать ничего лучшего. Затем знаменосцы кирасирской и уланской дивизий, собранных в этих местах, верхом продефилировали перед императором.

После этого мы продолжили наш путь через Полтаву и Харьков в Чугуев, повсюду перед императором собиралась толпа людей, которые приветствовали его искренними криками радости. В обоих этих губернских городах мы, как обычно, осмотрели все общественные заведения, в особенности благотворительные. В Харькове особое внимание императора, всегда столь заботящегося обо всем, что касалось воспитания молодежи, привлек университет и пансион благородных девиц.

В Чугуеве в штаб квартире 1-го корпуса поселенной кавалерии под командованием генерала Никитина, были собраны дивизия кирасир, дивизия улан и эскадроны резерва той роты регулярного кавалерийского полка, которая была сформирована из солдат с выслугой от 15 до 20 лет, набранных из соответствующих полков и сохранивших форму одежды вплоть до масти лошадей именно этих полков. Построенные в три линии для парада эти войска выглядели очень элегантно. Их выучка и снаряжение, как нам показалось, стали еще красивее со времени, когда мы видели их в последний раз. Император был полностью доволен ими, также как и выучкой солдатских детей и всеми хозяйственными заведениями в этом поселении. Император высказал свое августейшее удовлетворение графу Витту, всем генералам, офицерам и солдатам и сожалел о том, что не может провести больше времени со столь хорошо выученными и прекрасными войсками. Но осенняя непогода усиливалась, а мы были еще далеки от окончания нашей поездки.

После двухдневного пребывания мы направились в Курск, куда прибыли 21 октября, здесь нас ожидала драгунская дивизия. В этой губернии уже несколько лет было плохо с управлением. Последний губернатор богач Демидов тратил, сколько мог из своих средств на нужды управления, но он не имел способностей заставить себе подчиняться и прекратить произвол и злоупотребления. Преемником его был господин Муравьев, человек деятельный и суровый, но его ненавидели за жестокое обращение и поспешность, с которой он пытался восстановить порядок. Дела в губернии пошли лучше, но нигде не были довольны его управлением. По его представлениям были уволены многие чиновники, и в Курске, как ни в одной другой из посещенных нами губерний, меня засыпали просьбами на имя императора и частными жалобами. Они сократили и без того малое время, имевшееся для отдыха.

Из Курска мы поехали в Орел, где нас ожидала 2-я дивизия драгунского корпуса. Здесь уже выпал снег и стояли морозы. Однажды, когда я галопом следовал за государем, объезжавшем выстроившиеся на параде войска, моя лошадь поскользнулась и упала со всего размаха. Не успел я толком подняться, как попал под копыта всадников из свиты, которые на полном скаку следовали за мной. Я чувствовал себя настолько разбитым, что принужден был сесть в коляску и вернуться на квартиру. К счастью, дело обошлось несколькими шишками и синяками на ногах. На следующий день после смотра войск в ужасную погоду мы пустились в путь и к следующей ночи по отвратительной дороге прибыли в Тулу.

За три года до этого город почти полностью выгорел, правительство оказало ему помощь в виде значительных денежных сумм и различных льгот. Во многом он уже поднялся из пепла, много домов было отстроено, на полную мощность работа фабрика по производству ружей, но печальные следы пожарищ можно было видеть почти на всех улицах. Император объехал город по всем направлениям, отдал приказания по его дальнейшему благоустройству и установил новые формы помощи с целью полного восстановления. Народ везде сопровождал императора с любовью и любопытством, благословляя своего царственного благодетеля.

По мере приближения окончания нашего путешествия император с все возраставшим нетерпением желал увидеться с императрицей. Посчитав, что мы движемся недостаточно быстро, он приказал мне приготовить ему небольшие почтовые сани. Я следовал за ним на других точно таких же, и они составляли весь дорожный экипаж государя всероссийского. Восторженные крики толпы, собравшейся перед императором, испугали лошадей и внезапно они понесли. В этом месте на улице был довольно крутой спуск, и меня бросило в дрожь от надвигавшейся опасности, и меня бросило в дрожь от надвигавшейся опасности. Но император встал в санях во весь рост, перехватил вожжи и вскоре, благодаря своей физической силе, ему удалось сдержать безумный бег почтовых лошадей. От испуга и восхищения люди словно приросли к месту, восторженные крики возобновились и издали сопровождали быструю езду их государя. Проехав несколько станций, мы нашли высланные из Москвы нам навстречу императорские сани. Государь не хотел в них пересаживаться, но из хорошего отношения ко мне, видя, как я устал, он все же согласился.

Мы продолжили наш путь с большим комфортом и по прекрасному первому снегу проехали всю дорогу от Тулы до Москвы в 140 верст за 7 часов. Утром к нашему пробуждению императорский штандарт, развевавшийся над дворцом, возвестил столице о прибытии государя. Вскоре площадь уже была полна народом, и император, как всегда пешком, прошел к собору, сопровождаемый криками радости и любви. Во время нашего трехдневного пребывания в Москве император нашел время посетить все важнейшие общественные заведения и принять участие в парадах, безо всякого ущерба государственным делам. Каждый день из Петербурга прибывали курьеры, которых обычно отправляли обратно в тот же день, в крайнем случае, на следующий. Император никогда не ложился спать, не закончив со всеми бумагами, и его рабочий стол во время поездок был так же чист, как это обычно бывало, когда он находился в Петербурге. Никогда и ничто не могло заставить его не исполнить эту взятую им на себя святую обязанность в тот же день рассмотреть дела, присланные на его решение, или прочитать бумаги.

Для переезда из Москвы в Царское Село нам хватило 38 часов, несмотря на то, что дорога еще не устоялась, и два раза нам пришлось пересаживаться из саней в коляску. Императрица и члены императорской семьи оставались там еще больше недели, прежде чем возвратиться в Петербург.

Принц Ольденбургский, сын великой княгини Екатерины, несколько лет назад обосновался в Петербурге и, несмотря на свою крайнюю молодость, с упорством и при больших способностях посвятил себя государственным делам. Он страстно любил Россию, не упускал случая быть ей полезным и доказать, что он достоин принадлежать к семье, которая ей управляет. Став членом Сената и тщательно изучив все законы и юридические механизмы империи, он почувствовал потребность создать в государстве учебное заведение для молодых людей, где их готовили бы для исполнения важнейшей юридической функции. С этой целью на свои средства, не считаясь с расходами, он основал школу, и посвятил всего себя выбору учителей и инспекторов, которые должны были ею руководить и вести там занятия. Для этого он приобрел обширный дом на Фонтанке напротив Летнего сада. В декабре месяце в присутствии императора, великих князей и всех высших руководителей империи это новое заведение, насчитывающее уже больше сотни учеников, было торжественно открыто. С этих пор принц Ольденбургский продолжал относиться к нему с отеческой заботой.