Чернобыльская авария – апофеоз неправильного ведения хозяйства. Дефекты в работе Чернобыльской и Кольской АЭС

Нельзя не сказать о том, как управлялась наша атомная энергетика. Минэнерго с его главками, Минсредмаш с его главками, главный конструктор, научный руководитель, на всех уровнях специалисты – от начальника лаборатории до директора Института – могли запрашивать информацию, вмешиваться в работу станции, писать докладные, что-то предлагать, излагать, многочисленные межведомственные советы – все это очень нестройно, неорганизованно, не представляло из себя единого рабочего процесса, а каждый раз это было откликом на техническое предложение, или аварию, или предаварийную ситуацию, все это создавало впечатление какой-то неряшливости, массового движения, а не организованной работы в области атомной энергетики.

Собственные мои функции сводились к тому, чтобы в энергетической комиссии определять темпы ввода атомных электростанций, ход событий, структуру атомной энергетики – это были перспективные вопросы, а текущей деятельности я касался косвенно, в силу того, что это не было моей профессией. Но чем больше я узнавал, что происходит, тем тревожней становилось. Поэтому, когда Н. И. Рыжков сказал о том, что атомная энергетика с неизбежностью шла к тяжелой аварии, сразу все накопленные за годы факты как-то выстроились у меня в одну линию, и его слова осветили, что так на самом деле и было, – и специалисты, каждый в разное время и с разных трибун, об отдельных фрагментах, свидетельствующих о том, что мы находимся на дороге, ведущей к трудной аварии, говорили. Говорил А. П. Александров, неоднократно приводя разительные примеры небрежности при монтаже атомных станций, говорил В. А. Сидоренко, говоря о беспорядках в эксплуатации и документации, говорили молодые специалисты, говорили люди, которые занимались материаловедением. С одной стороны, это можно было объяснить молодостью техники, и в какой-то степени это так, но, с другой стороны, это носило отражение неправильного стиля работы в целом. Я понял, что это не специфика атомной энергетики, что это следствие организации работ вообще по созданию новой техники, в которой нуждается народное хозяйство. Способ организации работ на строительных площадках, несостыкованность разного типа производств, например, производств разного типа тепловыделяющих элементов, машиностроительного оборудования, готовности строителей принять это оборудование вовремя, – замусоренность строительных площадок, постоянная динамика в количестве строительного персонала на атомных станциях – то очень много, то очень мало, то разворачивается работа на станциях, то вдруг останавливается, потому что нет оборудования. Все это вместе взятое носило очень неприятный характер и в то же время вряд ли было специфичным только для атомной энергетики. Слова Н. И. Рыжкова надо было понимать существенно шире, и я для себя, после того, когда побывал на Чернобыльской станции после аварии, когда познакомился со всем, что там происходит, сделал однозначный вывод, что Чернобыльская авария – это апофеоз, вершина всего того неправильного ведения хозяйства, которое осуществлялось в нашей стране в течение многих десятков лет.

Конечно, то, что произошло в Чернобыле, имеет не абстрактных, а конкретных виновников. Мы сегодня уже знаем, что система управления и защиты этого реактора была дефектна, и ряду научных работников это было известно, и они вносили предложения, как этот дефект убрать. Конструктор, не желая быстрой дополнительной работы, не спешил с изменением системы управления и защиты. На самой Чернобыльской станции в течение ряда лет проводились эксперименты, программа которых составлялась чрезвычайно небрежно и неаккуратно, перед проведением экспериментов не было никаких розыгрышей возможных ситуаций – а что будет, если защита откажет, а что будет, если процесс пойдет не так, как программа предполагает, как персонал должен поступить в том или другом случае, а можно ли реактор оставлять на мощности при прекращении подачи пара на турбину, а если это произойдет, то что может случиться, – все это, казалось бы с точки зрения здравого смысла должно было быть разыграно перед экспериментом и этим, и любым другим. Ничего этого не происходило. Пренебрежение к точке зрения конструктора и научного руководителя было полным, с боем нужно было добиваться правильности выполнения всех технологических режимов. А. П. Волков, директор сначала Кольской, а потом Запорожской АЭС мне рассказал такой эпизод, когда группа его товарищей побывала на Кольской станции и убедилась, что там полный непорядок в организации технологического процесса. Например, дежурный на смену приходил и заранее заполнял все показатели в журналы, заранее выводил все параметры, еще до завершения смены, а потом до конца смены ничего практически не делал; иногда только СИУР – старший инженер управления реактором – поднимался со своего места, чтобы провести некоторые операции. Никакого внимания к состоянию приборов, никакого внимания к состоянию оборудований до планово-предупредительных ремонтов. Директор станции Плеханов прямо говорил: «А что вы беспокоитесь? Да атомный реактор – это самовар, это гораздо проще, чем тепловая станция. У нас опытный персонал, и никогда ничего не случится». А. П. Волков позвонил об этом в Минэнерго Веретенникову, Шашарину, добрался до министра Непорожнего, т. Марьину в ЦК об этом сообщил. Но ему на это сказали примерно так: «не суй нос не в свое дело». Только Непорожний решил съездить посмотреть; съездил и сказал, что все в порядке, и у Волкова неверная информация. А это было незадолго до Чернобыльской аварии.

Я думаю, что если посмотреть работу других отраслей, откроется картина не менее печальная. Мне приходилось бывать на различных химических предприятиях. Особенно меня привел в ужас завод по переработке фосфора в Чимкентской области, как с точки зрения ведения технологии, так и с точки зрения насыщенности диагностической аппаратурой: дичайшие условия труда, отсутствие многих руководителей, которые должны быть в штатном расписании. Очень трудный и опасный завод был, по существу, предоставлен какому-то вольному течению обстоятельств. Делалось страшно, когда приходилось знакомиться с такими ситуациями. Поэтому я расширительно понимал слова нашего Председателя Совета Министров: что дело не в специфике развития атомной энергетики, которая дошла до такого состояния, а это специфика развития народного хозяйства страны, которая привела к этому. Недолго пришлось ждать подтверждения правильности моего понимания этих слов, потому что спустя несколько месяцев, действительно, произошло столкновение корабля «Нахимов» – и такая же тяжелая авария с такой же безалаберностью и безответственностью, – потом взрыв на угольной шахте на Украине, столкновение поездов на Украине, – все это в течение короткого времени, и все это отражало некую общую серьезную технологическую непродуманность и недисциплинированность во всех самых ответственных сферах нашей деятельности. Получается так, как в рассказе Л. Н. Толстого «Нет в мире виноватого». Когда посмотришь цепочку событий – почему один поступил так, а другой так-то и т. д., – то назвать единственного виновника, инициатора событий, которые привели к преступлению, нельзя, потому что это именно замыкающаяся сеть: операторы делали ошибки, потому что им нужно было обязательно завершить эксперимент, это они считали делом чести. План проведения эксперимента был составлен очень некачественно, недетально, и не санкционирован теми специалистами, которыми он должен быть санкционирован. У меня в сейфе хранится запись телефонных разговоров операторов накануне происшедшей аварии. Мороз по коже дерет, когда читаешь такие записи. Один оператор звонит другому и спрашивает: «Тут в программе написано, что нужно делать, а потом зачеркнуто многое, – как же мне быть?». Второй собеседник немножко подумал и говорит: «А ты действуй по зачеркнутому». Уровень подготовки серьезных документов на таком объекте, как атомная станция: кто-то что-то зачеркивал, оператор мог толковать, правильно или неправильно зачеркнуто, мог совершать произвольные действия. Всю тяжесть вины возложить на оператора нельзя, потому что кто-то и план составлял, и что-то черкал в нем, кто-то подписывал, а кто-то его не согласовывал. Сам факт, что станция могла производить самостоятельно какие-то действия, не санкционированные профессионалами, – это уже дефект отношений профессионалов с этой станцией. Тот факт, что на станции присутствовали представители Госатомэнергонадзора, но были не в курсе проводимого эксперимента, не в курсе программы – это не только факт биографии станции, но и факт биографии работников Госатомэнергонадзора, и факт существования самой этой системы.