Часть 4

Белое дело в России 1920–1922 гг.

(Формирование и эволюция политических структур Белого движения на Дальнем Востоке России, Русская Православная Церковь и Белое движение, антибольшевистское повстанчество 1920–1923 гг.)

«Идеология несоциалистического движения, ставшего на путь преодоления революции, должна быть определена как борьба для установления исторической преемственности национальной жизни русского народа. Идеи несоциалистического движения соответствуют внутрироссийским антибольшевистским настроениям, из которых главным и чрезвычайно важным по своей национальной сущности является Православное, религиозное движение».

Из резолюции Несоциалистического съезда во Владивостоке. 1922 г.

«Коммунизм основан на безверии и угнетении народа, и ему все его противники должны противопоставить силы, обратные безверию и угнетению; то, что поставил во главу угла Приамурский Земский Собор: Веру, Царя и Народ».

Из выступления генерала М. К. Дитерихса перед делегатами Приамурской Земской Думы. 1922 г.

В четвертой части монографического исследования содержится материал по истории Белого движения на Дальнем Востоке, а также обобщающие разделы по проблемам взаимоотношений Русской Православной Церкви и белых правительств в 1917–1922 гг., истории монархических организаций в Белом движении и антибольшевистского повстанчества в 1920–1923 гг. Дается также краткая оценка проектов по «рабочему вопросу» и «финансовому будущему» России, показана деятельность кооперативных организаций.

Раздел 1

Русская Православная Церковь и Белое движение. 1917–1922 гг

Глава 1

«Церковная власть» в политико-правовой системе.

(раздел написан при поддержке и участии иерея Михаила Бородина, настоятеля Храма в честь Казанской иконы Божией Матери Подольского благочиния (с. Товарищево).

Важнейшим аспектом политической программы Белого движения было его отношение к Русской Православной Церкви, ее роли в «противостоянии большевизму» и в области обоснования «правильности» действий белых правительств и белых армий. В современной историографии обобщающие положения истории Церкви в период «Русской Смуты» начала ХХ столетия даны в трудах протоиерея Владислава Цыпина и протоиерея Георгия Митрофанова. Здесь приводится характеристика перемен в организации иерархии управления, оценивается деятельность временных церковных управлений, созданных на белом Юге и в Сибири в 1918–1920 гг. Подборку интересных документальных материалов осуществила редакция альманаха «Белая Гвардия» (10-й номер посвящен теме «Русская Православная Церковь и Белое движение»). Выходили в свет статьи, посвященные тем или иным отдельным проблемам истории Православной Церкви на территориях белых правительств. Имеются исследования, посвященные деятельности отдельных иерархов, активных участников Белого движения. Тем не менее специальных монографических исследований, отражающих конкретную проблематику взаимоотношений Церкви и белой власти в годы гражданской войны, не выходило до настоящего времени в России и в Зарубежье. Актуальность данных исследований важна также потому, что от понимания взаимоотношений Церкви и белой власти зависит понимание проблемы взаимодействия Церкви и власти в России революционного периода в целом.

Немаловажное значение имеет также полная публикация документов, относящихся к работе Поместного Собора Русской Православной Церкви в 1917–1918 гг. Несомненную ценность исторического источника представляют собой воспоминания протопресвитера Российской Армии и Флота о. Георгия Шавельского, главы военного духовенства Русской Армии генерала Врангеля епископа Севастопольского Вениамина (Федченкова) и митрополита Евлогия (Георгиевского), относящиеся к периоду 1917–1920 гг. Эти источники следует считать основными среди документов мемуарного характера. Документы, отражающие особенности деятельности структур Церкви на территориях, контролируемых белыми правительствами, содержатся в периодических изданиях «Донская Христианская мысль», «Сибирский благовестник», «За Русь Святую», «Архангельские епархиальные ведомости», «Пермские епархиальные ведомости» и др. Однако наиболее полная подборка документальных свидетельств, отражающих проблемы организационной структуры церковных управлений, их создания и деятельности, содержится в двух фондах Государственного архива Российской Федерации – 140 (Главное Управление по делам вероисповеданий МВД Российского правительства), 3696 (Временное Высшее Церковное управление на Юго-Востоке России и Управление исповеданий Особого Совещания при Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России). Частично документы из фонда 3696 были опубликованы в книгах Б. Кандидова, изданных в 1920-е годы.

Перемены, вызванные «февральским переворотом», не могли не затронуть и положения Русской Православной Церкви. Важнейшим событием, определившим не только статус Церкви в России, но и принципы взаимоотношения Церкви и государства, стал Поместный Собор. Для понимания специфики работы Соборов в Сибири и на Юго-Востоке России в 1918–1919 гг. необходимо рассмотреть особенности созыва Поместного Собора и наиболее важные, принятые Собором решения, признанные впоследствии обязательными в политическом курсе Белого движения.

Следует отметить, что утвержденные впоследствии Собором реформы намечались еще в «синодальный период» в истории Русской Православной Церкви. Предложения по реформированию содержались в обширных «Отзывах» епископов на циркулярный указ от 27 июля 1905 г., разосланный по епархиям Святейшим Синодом. Так, например, в «Памятной записке» митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Антония (Вадковского), адресованной на имя Государя Императора и Комитета министров, содержалась просьба о созыве «специального совещания представителей церковной иерархии, с участием компетентных лиц из клириков и мирян (но без каких бы то ни было официальных представителей от государства) для выработки предложений об автономии Церкви и ее «праве на инициативу»; гарантиях свободы Церкви от возложения на нее какой бы то ни было прямой государственной или политической миссии; гарантиях свободы в управлении «внутренними делами» Церкви; предоставлении приходу статуса «юридического лица» с правом владения собственностью; допущении духовенства к участию в земской деятельности; предоставлении епископу (или епископам) одного (или нескольких) мест в Государственном Совете и прямого доступа в Совет Министров».

Основные направления преобразований, выраженные в «Отзывах», затрагивали широкий круг жизни Церкви и Российского государства. Это были: «Состав будущего Собора, т. е. в основном вопрос о том, будут ли допущены к голосованию клирики и миряне, а не только епископы…; децентрализация церковного управления; реформа центрального управления и последующее восстановление патриаршества; церковные суды и расширение их компетенции (особенно в бракоразводных делах); желательность проведения регулярных епархиальных съездов клира и мирян; вопрос об участии духовенства в общественной деятельности; роль прихода как ядра церковной жизни и его каноническое и юридическое положение; проблемы церковной собственности: приобретение, отчуждение и т. д.; богословское образование», а также сферы литургической практики и церковной дисциплины». «Широкое большинство выражало неудовлетворенность по поводу недоступности большей части литургических обрядов для массы верующих, а меньшинство предлагало перевести литургические тексты с церковно-славянского на современный русский язык; практически все епископы требовали принятия мер, направленных на то, чтобы молящиеся могли более полно участвовать в богослужении». В «Отзыве» епископа Финляндского Сергия (Страгородского) (будущего местоблюстителя Патриаршего Престола в СССР) предлагалась система избрания Патриарха: «Три кандидата на патриаршество выделяются путем повторных голосований «палаты» епископов, «нижней палаты» клириков и мирян и решением Царя. Затем Патриарх избирается по жребию». Именно эта система и осуществилась в ноябре 1917 г., когда Святейший Патриарх Тихон был сначала выдвинут кандидатом всем Собором, а затем – избран по жребию.

В постфевральской России вопросы перемен в Церкви стали весьма актуальны. 29 апреля 1917 г. Святейший Правительствующий Синод утвердил Обращение к архипастырям и пастырям и всем верным чадам Русской Православной Церкви, в котором определялись цели созыва Собора и перспективы его работы: «Давно уже в умах православных русских людей жила мысль о необходимости созыва Всероссийского Поместного Собора для коренных изменений в порядке управления Российской Православной Церкви… Происшедший у нас государственный переворот, в корне изменивший нашу общественную и государственную жизнь, обеспечил и Церкви возможность и право свободного устроения. Заветная мечта русских православных людей теперь стала осуществимой, и созыв Поместного Собора в возможно ближайшее время сделался настоятельно необходимым». По воспоминаниям члена Поместного Собора, будущего активного участника Белого движения, управляющего делами Временного Приамурского правительства С. П. Руднева, «революция взбаламутила жизнь, и везде шли перестройки и переделки. Не избегла этого, разумеется, и наша Русская Православная Церковь, в которой давно уже была осознана необходимость созыва Поместного Церковного Собора. 5 августа была упразднена должность обер-прокурора Синода, а на основе слияния Канцелярии Синода и департамента духовных дел инославных исповеданий было создано министерство исповеданий из двух департаментов (по делам Православной Церкви и по делам инославных и иноверческих исповеданий). В 1918–1919 гг. подобная модель правительственной структуры была воспроизведена на белом Юге и в Сибири.

Для подготовки Собора было созвано предсоборное Совещание, разработавшее (4 июля 1917 г.) «Положение о созыве Поместного Собора Православной Всероссийской Церкви». Начало его работы планировалось «в день честнаго Успения Пресвятыя Богородицы 15 августа 1917 года в богоспасаемом граде Москве». Согласно Положению в его работе предполагалось обеспечить максимальное представительство как церковных иерархов, так и мирян. В работе Собора приняли участие члены (по должности и назначению) Предсоборного совещания, а также Святейшего Синода, все епархиальные архиереи, протопресвитер Успенского собора и Российской армии и флота, Наместники-архимандриты Троице-Сергиевой, Киево-Печерской, Александро-Невской и Успенской Почаевской Лавр, настоятели, игумены Соловецкого и Валаамского монастырей, Саровской Успенской и Оптиной Введенской пустыни. Помимо «членов по должности» и «по назначению» на Поместный Собор были проведены выборы представителей в следующем порядке: десять членов «от монашествующих», десять «от единоверцев», по три от каждой из четырех духовных академий (Петроградской, Московской, Киевской, Казанской), по одному от Академии наук и одиннадцати университетов, а также пятнадцать членов от «законодательных палат» – Государственной Думы и Государственного Совета. На правах членов Собора предоставлялось право присутствовать представителям Восточных Патриархов и Православных автокефальных Церквей, а также представителям Алеуто-Американской и Японской Православных Церквей. Кроме того, были проведены особые трехступенчатые выборы, в соответствии с которыми в каждой епархии избиралась т. н. «пятерка» – двое от клира и трое мирян. Шестым членом Собора от каждой епархии становился правящий епископ (он проходил «по должности»).

Первоначально, в каждом приходе проходили избрания выборщиков от каждого прихода (в воскресенье 23 июля 1917 г. – единый день голосования для всей России, за исключением Сибири и Дальнего Востока) в количестве от четырех до шести человек (безусловно избирались настоятель и диакон приходского храма). Затем (в следующее воскресенье 30 июля 1917 г.) избиралось по пять выборщиков от каждого благочиния (благочинного округа, объединявшего несколько приходов). И наконец, 8 августа 1917 г. на избирательных собраниях, проходивших в кафедральных соборах каждой епархии, под председательством правящего архиерея, проходили выборы членов Совета от клира и от мирян. Выборы происходили на мажоритарной основе, при которой баллотировались все, получившие хотя бы одну избирательную записку. В итоге выборов, показавших практически всеобщее участие местного населения, независимо от политических взглядов, на Собор было избрано и назначено по должности 564 члена: 80 архиереев, 129 пресвитеров, 10 диаконов и 26 псаломщиков из белого духовенства, 20 монахов (архимандритов, игуменов и иеромонахов) и 299 мирян. Статус, правовые полномочия Поместного Собора, согласно утвержденному Святейшим Синодом и санкционированному Временным Правительством 11 августа 1917 г. Уставу Поместного Собора, определяли, что Собор обладает всей полнотой церковной управления «на основе Слова Божия, догматов, канонов и предания Церкви».

Выборы членов Поместного Собора отразили, по существу, идею «народного суверенитета», столь характерную для России после февраля 1917 г., однако, в отличие от выборов в Учредительное Собрание, здесь не было господства политических страстей и предпочтений. Руднев заметил одну интересную закономерность избирательной «кампании»: «Когда мы ознакомились друг с другом, то невольно бросалось всем в глаза, что миряне точно сговорились: по каждой почти губернии оказались избранными из трех Членов Собора мирян: один – с высшим образованием, один – из среды среднего обывателя-горожанина с домашним или средним и один – непременно грамотный крестьянин. Было очевидно, что сам православный, а значит, чисто русский народ, когда его призвали к выборам без предварительной обработки, отдал свои голоса везде поровну – барину, горожанину и крестьянину, определяя эти понятия не по сословиям, классам, должностям, чинам или кличкам, а главным образом по образованию». И разве это было не верно для нашей России того времени? Крестьянство своей массой легко могло задавить и не дать ни одного места никому, а между тем оно, очевидно, правильно и верно учло и поняло, как лучше всего отразить русский народ во всей его совокупности на Всероссийском Соборе».

Данная тенденция была во многом характерна для выборов, проводившихся на основе приходских собраний. Впоследствии считалось, что именно выборы, опирающиеся не на систему избирательных округов (как это практиковалось на выборах органов местного самоуправления), а на «традиционно русские» элементы, гораздо «жизненнее» и полнее отражают предпочтения населения. Принципиально схожая система приходского самоуправления, наделявшегося административными правами, была утверждена в качестве основы будущей российской государственности в белом Приморье осенью 1922 г.

15 августа в Успенском соборе Московского Кремля, впервые после почти 200-летнего перерыва, были отслужены соборная литургия Митрополитов Русской Православной Церкви (Митрополитом Киевским и Галицким Владимиром, Тифлисским – Платоном, Московским – Тихоном и Петроградским – Вениамином) и торжественный молебен «Всем Собором Русских Епископов», а также совершен крестный ход. На богослужении присутствовал глава Временного правительства Керенский, только что завершивший свою работу на Московском Государственном Совещании, и последний в российской истории обер-прокурор Святейшего Синода В. Н. Львов. 16 августа 1917 г. в храме Христа Спасителя состоялось торжественное открытие Собора. Были произнесены приветствия от Временного правительства (выступил министр исповеданий, будущий член белого Северо-Западного правительства, член ЦК кадетской партии А. В. Карташев) и от города Москвы (выступил городской голова, эсер В. В. Руднев).

Председателем Президиума Собора был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин) (404 голоса против 31). Затем, по его предложению, старейший из первоиерархов Русской Православной Церкви митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) был избран Почетным Председателем Собора. На первом («деловом») заседании Собора участвовали четыре митрополита (Киевский, Московский, Петроградский и Тифлисский), 21 архиепископ, 43 епископа и 371 член Собора. Товарищами Председателя были избраны от епископов: архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) и архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий); от клира: протопресвитер Успенского собора Николай Любимов и протопресвитер Военного и Морского духовенства Георгий Шавельский; от мирян – профессор, князь Е. Н. Трубецкой и бывший Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко (во время второй сессии Собора, после отъезда на Дон, был заменен бывшим обер-прокурором Святейшего Синода и московским губернским предводителем дворянства А. Д. Самариным). Показательно, что из числа товарищей Председателя большинство непосредственно участвовало позднее в Белом движении. Секретарем Собора был избран член Государственной думы В. П. Шеин (позднее принял постриг, стал архимандритом Сергием), а его помощниками – управляющий канцелярией Синода П. В. Гурьев и профессор, специалист в области церковного права Н. В. Бенешевич. Собором было учреждено в общей сложности 22 отдела (на первой сессии – 15), в которых предварительно разрабатывались законопроекты, направлявшиеся на утверждение соборных сессий и затем Совещания епископов. Среди отделов в первую сессию (15 августа – 9 декабря 1917 г.) наиболее плодотворно работали отделы о Высшем Церковном Управлении во главе с епископом Астраханским Митрофаном (Краснопольским) и Издательский отдел во главе с епископом Вятским Никандром (Феноменовым).

Порядок работы Собора определялся, согласно Уставу о Поместном Соборе, на основе сочетания принципов «соборности» и главенства «священноначалия». Все вопросы, касающиеся церковных правил, как «основоположительные и правилодательные» принимались на Соборе большинством голосов, однако позднее они в обязательном порядке выносились на утверждение Епископского Совещания, состоявшего из правящих епископов. Тем самым «почти все вопросы, могущие вызвать наибольшие страсти, были, этим самым, изъяты от стараний и домогательств иметь той или другой борющейся группе большинство Собора на своей стороне, чтобы этим, как это происходит в парламентах, одержать победу и решить дело по-своему. Какое бы большинство голосов мнение ни собрало, все равно – окончательный решающий голос оставался за епископатом».

С первых же заседаний заметную активность проявила т. н. «профессорская группа», ведущую роль в которой играли представители университетов и духовных академий, а также бывшие члены Государственной Думы во главе с В. Н. Львовым, стремившиеся, по оценке Руднева, «внести в среду Соборян приемы и практику Государственной Думы – деления на партии». Однако, «в конце концов…, из этого ничего не вышло». И главную заслугу в этом имело именно Епископское Совещание, умевшее направлять работу Собора должным образом. Активными участниками группы были профессор Петроградской духовной академии, один из будущих идеологов «обновленчества» и сотрудничества с советской властью Б. В. Титлинов, профессор Киевской духовной академии П. Кудрявцев, профессор А. Бриллиантов, профессор И. Громогласов. В отношении восстановления патриаршества позиция Титлинова (по его фамилии всех участников группы называли «титлиновцами»), редактора выходившего в 1917 г. при Академии «Всероссийского Церковно-Общественного Вестника» под девизом «Свободная Церковь Свободного Народа», сводилась к тезису об угрозе возрождения традиций абсолютизма, в случае избрания Патриарха, и о «невмешательстве Собора в политику».

В духе популярных в 1917 г. принципов «коллегиальности» и «демократизма» профессор Н. Кузнецов пытался доказать наличие опасности умаления «соборности» Церкви и, в частности, ограничения полномочий Синода, состоящего из епархиальных архиереев, властью Патриарха. В ответ на это протопресвитер Успенского Собора Любимов заметил, что «Синод смотрит на себя как только на исполнительный орган Собора, считает все его постановления для себя обязательными». Более глубоко идею восстановления «соборности» в надвигающихся событиях «русской смуты» выразил Ф. Д. Самарин: «Соборность не есть какая-либо внешняя норма и никакими внешними мерами не может быть осуществлена… Ею характеризуется не внешняя сторона церковного строя, а внутренняя связь между всеми членами Церкви, связь, которая может проявляться самыми различными способами… требуется… некоторая внутренняя перемена во взаимных отношениях между пастырями и пасомыми и во взгляде тех и других на церковное дело». Позднее и сам Святейший Патриарх говорил, отрицая «угрозы соборности Святой Православной Церкви»: «Не таковы теперь времена, не таковы обстоятельства, чтобы кто-либо, как бы он велик ни был и какою бы духовною силою ни обладал, – мог нести тяготу единоличного управления Русской Церковью».

Влияние происходивших в России политических перемен не могло не отразиться и на деятельности Поместного Собора. Первой реакцией на «политические события» стало обращение в связи с выступлением генерала Корнилова. 30 августа 1917 г. по благословению митрополита Московского Тихона члены Поместного Собора выехали в Троице-Сергиеву Лавру для совершения молебна «об избавлении России от междоусобной брани». В адрес Временного правительства от имени Собора была отправлена телеграмма с призывом к предотвращению кровопролития и о проявлении милосердия и терпимости. Развал власти на местах и очевидный рост революционных настроений не могли найти поддержку у Собора. 27 сентября 1917 г. было заслушано заявление Харьковского отдела Всероссийского Союза земельных собственников (зачитанное бывшим членом Государственного Совета графом Олсуфьевым) о происходивших в южнорусских губерниях «незаконных земельных захватах и убийствах землевладельцев». Протоиерей А. М. Станиславский зачитал обращение от Харьковской епархии с призывом о «необходимости Собору выявить свое отношение к предстоящим выборам в Учредительное Собрание и, возможно, указать желательных кандидатов».

Несмотря на протесты группы «титлиновцев», ректор Пермской семинарии архимандрит Матфей заявил: «Собор должен и будет продолжать традицию великих русских святителей Московских. Мы – дети их – должны поступать по следам отцов и не отказываться, не отклоняться от дела улучшения и строительства русской жизни». Получив обращение раввинов Петрограда по поводу «разгромов и осквернения синагог в Галиции и Буковине» дезертирами и мародерами, Собор поручил митрополиту Тихону обратиться к Главковерху Керенскому с ходатайством о принятии мер против подобных поступков, «позорящих звание русского воина», и наказал военным священникам «в проповедях и беседах разъяснять войскам преступность кощунства и глумления над чужими вероисповеданиями».

Понимая важность установления новых отношений Церкви и государственной власти, Собор определил порядок обращения к Временному правительству по поводу предполагавшихся изменений в области образования. Озабоченность Собора вызывало, в частности, постановление Временного правительства от 20 июня 1917 г., согласно которому все школы разных ведомств (в том числе и церковно-приходские, второклассные, церковно-учительские) объединялись под общим контролем Министерства народного просвещения. Предполагалось также решение о «признании необязательным обучение в школах Закону Божию». 14 июля 1917 г. Временное правительство законом о свободе совести (п.6.) гарантировало свободу «религиозного самоопределения» в возрасте 14 лет (с этого времени можно было избрать вероисповедание или не исповедовать никакой религии вообще).

На Соборе высказывалась критика по отношению к данным законодательным актам, и 28 сентября было принято решение отправить в Петроград «нарочитое посольство» в составе архиепископа Тамбовского Кирилла (Смирнова), протоиерея А. М. Станиславского, профессора Н. Д. Кузнецова и крестьянина Пермской губернии П. И. Уткина для встречи с Керенским и ходатайства об изменении принятых законоположений. Встреча с министром-председателем состоялась 11 октября 1917 г. Накануне члены «посольства» решили поставить в известность правительство «о тех решениях, которые приняты на Соборе по вопросам о церковно-приходской школе и положении Закона Божия в учебных заведениях». Керенский отказался отменить постановление об объединении управления учебными заведениями министерством и о передаче духовно-учебных заведений в ведение казны и муниципалитетов, однако согласился поддержать мнение Собора о сохранении в качестве обязательного предмета Закона Божия и скорректировать (в сторону увеличения) 14-летний возраст «религиозного самоопределения».

По возвращении в Москву проф. Кузнецов сообщил об очевидном постепенном «вступлении Временного Правительства на путь отделения Церкви от Государства». «Мы почувствовали, – говорил он, – что порвана нить между нами, и мы вступаем в новый период, который несет новые возможности и испытания. Русское Государство разрывает связь с Христовой Церковью». Показательно, что в это же время для участия в работе Предпарламента от «Союза духовенства и мирян» покинул Собор (обвинив его участников в «реакционности» и «клерикализме») проф. Титлинов. Тем не менее, по воспоминаниям Руднева, «никто не подозревал тогда, что уже у порога, «при дверех», стоит большевистская октябрьская революция, при которой Церковь ждут не только отделение от Государства, а гонения, поношения и долгая, беспощадная, чисто сатанинская вражда». Сам же Керенский во время встречи с «посольством» заявлял, что «Временное правительство… показало свое лояльное отношение к Церкви, которая пользуется самой широкой свободой. Факт созыва Церковного Собора, который никак не мог быть собран при прежнем государственном строе, с достаточным красноречием подтверждает эту мысль. Но, предоставляя Церкви полную свободу в ее внутренней жизни, правительство не может не порвать тех пут, которые мешают новому строю стать внеконфессиональным».

В этих условиях по-иному стала рассматриваться перспектива восстановления Патриаршества в России. Активными сторонниками возрождения «традиционных форм» управления Церковью выступили председатель Отдела Высшего Церковного Управления епископ Астраханский Митрофан, архиепископ Харьковский Антоний и архимандрит Илларион (Троицкий), а из «мирян» – князь Г. Трубецкой, профессор В. П. Верховской, мировой судья г. Москвы и гласный городской думы В. И. Астров (брат Н. И. Астрова), генерал от инфантерии Л. К. Артамонов. Противостоя группе «титлиновцев» (церковных «либералов»), «консерваторы» члены Собора рассматривали возрождение Патриаршества в качестве важнейшего условия укрепления не только Православной Церкви, но и российской государственности. «Патриаршество необходимо нам, как религиозно-нравственный центр, как средоточие наших религиозных указаний и как могучая опора в борьбе с расшатанностью всех основ религиозной мысли и жизни», – отмечал в докладе на Соборе 6 сентября 1917 г. архиепископ Харьковский Антоний. Важную идею преемственности власти отмечал князь Г. Н. Трубецкой: «Преемником идеологии, составлявшей атрибут Царской власти в России, не может быть никто лучше и полнее, чем Патриарх… Вместо скипетра и короны, крест и хоругвь да охранят наше святое святых! И пусть хоругвеносцем наших религиозных заветов будет Русский Патриарх, как символ того, что с падением царской власти не пала Святая Русь и что не отказалась она от того, что ей всего дороже в ее прошлом».

Трубецкой вспоминал споры, происходившие на Соборе среди его участников: «Рядом со специалистами канонического права и богословия сидели и простые крестьяне, и сплошь да рядом, в самых серьезных вопросах одерживало верх мнение не людей науки, а простых смиренных крестьян. Так было, например, с вопросом о восстановлении Патриаршества, который возбуждал оживленные прения. Партия профессоров Академии опасалась усиления клерикализма. Помню, как на кафедру взошел простой крестьянин, который объяснил по-своему, почему крестьяне хотят, чтобы был Патриарх. Он сказал: «У нас нет больше Царя; нет Отца, которого мы бы любили. Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим Патриарха». Эти простые слова верно изобразили господствовавшее на Соборе настроение. С падением царской власти Россия лишалась реального символа народного единства. Революционный водоворот создал центробежные силы. В отдельных окраинах проявился сепаратизм. В такую минуту распада государственной власти и внешнего единства, естественно, проявилось стремление утвердить духовное единство России. Никто лучше Патриарха не мог олицетворить это последнее. В этом сказалась верная историческая традиция, ибо Церковь была той силой, которая в самом начале нашей истории помогла объединению России».

Значение восстановления Патриаршества также хорошо объяснил профессор В. П. Верховской: «Свершилось событие, имеющее в русской церковной и государственной жизни величайшую важность. Целые два столетия у Русской Церкви не было одного общего Архипастыря, не было единой живой души, которая болела бы общими скорбями и радовалась общею радостью. Не было единой священной власти, которая объединила бы в живом лице всех архиереев, все духовенство и всех верующих православных мирян. Недоставало живого молитвенника пред Богом за всю Русскую Церковь, недоставало духовника, который взял бы на свою совесть все ее многочисленные согрешения. Да и верующим не за кого было помолиться, не на кого было и понадеяться. Все расплывалось в туманное пятно целого ряда церковно-государственных учреждений… Теперь у нас есть Патриарх, и русскому сердцу стало теплей и спокойней. Мы глубоко верим, что благодать свыше, высокие дарования и горение духа нашего Отца и Архипастыря возбудят в нас наши дремлющие духовные силы и станут мощными руководителями Православной Великой России в трудном деле возрождения ее религиозно-нравственной жизни».

Безусловно, решение о восстановлении Патриаршества было принято во многом под влиянием стремительно менявшейся политической и духовной обстановки в стране. 11 октября 1917 г. вопрос начал обсуждаться на пленарных заседаниях Собора. Но к 28 октября 1917 г. прения были прекращены. Начались бои московской «кровавой недели», затем обстрел Кремля с Воробьевых гор, и на Соборе стали говорить об уже начавшейся «гражданской войне». 30 октября было принято решение о прекращении прений и о переходе к выборам Патриарха. В заключительном слове епископ Астраханский Митрофан говорил: «Дело восстановления патриаршества нельзя откладывать: Россия горит, все гибнет. И разве можно теперь долго рассуждать, что нам нужно орудие для собирания, для объединения Руси? Когда идет война, нужен единый вождь, без которого воинство идет вразброд». 4 ноября Совешанием Епископов был принят принципиально важный акт, утвердивший статус восстанавливаемой власти Патриарха и Поместного Собора – Определение по общим положениям о высшем управлении Православной Российской Церкви (в редакции проф. П. Кудрявцева). Первой же статьей акта утверждалось, что «в Православной Российской Церкви высшая власть – законодательная, административная, судебная и контролирующая – принадлежит Поместному Собору, периодически, в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян». Определялось «восстановление Патриаршества» и утверждалось, что «управление Церковное возглавляется Патриархом», который «является первым между равными ему епископами». Важным пунктом было также определение «подотчетности Собору» Патриарха «вместе с органами Церковного управления».

Таким образом, «вертикаль власти» Русской Православной Церкви вводила канонически оправданные принципы управления, имевшие определенное сходство с системой управления, принятой в «светской» системе: разделение высших представительно-законодательной, судебной и исполнительно-распорядительной властей. Власть Патриарха становилась подотчетной Собору, что казалось многим современникам некоей «гарантией» от опасности «единоличного управления».

Ход голосования достаточно полно освещен в исторических источниках и историографии. Согласно порядку голосования, избрание Патриарха проходило в два этапа: тайным голосованием и посредством жребия (каждый Член Собора подавал записку с одним именем). После подсчета поданных записок, на основании мажоритарного принципа, составлялся список кандидатов, трое из которых, получивших большинство голосов, баллотировались уже по жребию. Избирались только «лица Священного сана». 31 октября 1917 г. прошли выборы трех кандидатов. Из 309 поданных записок архиепископ Антоний (Храповицкий) получил 159, архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) – 148 и митрополит Тихон – 125 голосов. Следует отметить, что один из будущих активных участников Белого движения среди первоиерархов, архиепископ Антоний, получил в первом круге голосования абсолютное большинство голосов. В воскресенье, 5 ноября 1917 г., после торжественной литургии в храме Христа Спасителя иеросхимонахом затворником Зосимовой Пустыни Алексием был вынут жребий с именем митрополита Тихона. Величайшее событие в истории Русской Православной Церкви свершилось. Однако торжество восстановления Патриаршества омрачала разгоравшаяся гражданская война…

Показательно отношение Собора к «междоусобной брани» в Москве. 1 ноября в Военно-революционный комитет была направлена делегация в составе митрополита Тифлисского Платона (Рождественского), архиепископа Таврического Дмитрия (Абашидзе), епископа Камчатского Нестора (Анисимова), архимандрита Виссариона, протоиерея Э. И. Бекаревича, иерея В. А. Чернявского и крестьян А. И. Юдина и П. И. Уткина. Однако добиться «примирения» не удалось, несмотря на встречу Митрополита Платона с одним из членов МВРК З. Соловьевым. Гораздо большее впечатление на делегатов произвело сочувственное отношение москвичей к их появлению на улицах. Делегаты, шедшие с крестом и иконой Святителя Гермогена, «беспрепятственно прошли» от Кремля, через позиции враждующих сторон по Тверской улице к «генерал-губернаторскому дому» (в нем размещался МВРК). По свидетельству митрополита Платона, «очень многие подходили под благословение и целовали крест, который он нес в руках».

Епископ Нестор сделал вывод, что «народ ждет крестного хода и нужно выйти с народом на общую молитву». Предложение крестного хода поддержал архиепископ Волынский Евлогий (Георгиевский), а также члены Собора Г. А. Чайкин, Т. Г. Суринов, заявившие о важности «выявить лик Христа, перед которым не устоит никакая сила». «Мы должны идти с чудными песнопениями Святой Пасхи, и вся Русь пойдет с нами… Духовенство пусть идет с крестами в руках, а мы возьмем в руки иконы…, да будем мы Священным Собором и этим приготовим путь спасения нашей дорогой Родине, которая умирает».

И только выступления членов Собора Астрова, генерала Артамонова, Юдина и Уткина, убедивших собравшихся в необходимости «незамедлительно выполнить дело избрания Патриарха, а до этого беречь Собор», остановили намерение совершить «Соборный крестный ход… вокруг того района, где происходит кровопролитие». Примечательно, что предложения о крестном ходе, как о средстве, с помощью которого можно объединить в «молитвенном противостоянии» всех противников «революции», будут неоднократно высказываться в областях, контролируемых белыми правительствами. Что касается Москвы, то здесь первый многочисленный крестный ход, на котором Святейший Патриарх благословил на Красной площади «коленопреклоненный народ», состоялся в воскресенье 26 ноября 1917 г.

Примечательны также слова Святейшего Патриарха Тихона, сказанные им 21 ноября 1917 г. в Успенском Соборе Московского Кремля, сразу после известия о том, что на него выпал жребий Патриаршества: «Патриаршество восстанавливается на Руси в грозные дни, среди огня и орудийной смертоносной пальбы. Вероятно, и само оно принуждено будет не раз прибегать к мерам запрещения для вразумления непокорных и для восстановления порядка Церковного. Но как в древности пророку Илии явился Господь не в буре, не в трусе, не в огне, а в прохладе, в веянии тихого ветерка, так и ныне на наши малодушные укоры: «Господи! Сыны Российские оставили завет Твой, разрушили твои жертвенники, стреляли по храмам и кремлевским святыням, избивали священников Твоих», – слышится тихое влияние словес Божиих: «Еще семь тысяч мужей не преклонили колена перед современным ваалом и не изменили Богу истинному». «И Господь как бы говорит мне так: иди и разыщи тех, ради коих еще пока стоит и держится Русская Земля! Но не оставляй и заблудших овец, обреченных на погибель, на заклание, овец, поистине жалких. Паси их и для сего возьми жезл сей, жезл благоволения. С ним потерявшуюся – отыщи, пораженную – перевяжи, больную – укрепи, разжиревшую и буйную – истреби, паси их по правде!» Эти слова оправдались в ближайшие месяцы патриаршего служения.

В каком отношении оказалась Русская Православная Церковь и сам Патриарх к начавшемуся сопротивлению большевизму, к тем «семи тысячам мужам», которые, как понимали эти его слова, «не преклонили колена перед современным ваалом и не изменили Богу истинному»? С 1920-х гг. и до сегодняшнего времени утвердились два мнения по этому вопросу. Первое было достаточно четко выражено в советской историографии, согласно которой Святейший Патриарх Тихон и «тихоновская церковь» были «сплошь контрреволюционными», «антинародными», «тесно сотрудничали с интервентами и белогвардейцами». Другое мнение, высказанное первоначально в части духовной и светской литературы Русского Зарубежья, а затем, существенно не изменившись, перешло и на страницы отечественной литературы, состоит в следующем: хотя немалая часть иерархов и священников поддерживали Белое движение и непосредственно участвовали в нем, Святейший Патриарх отказал ему в поддержке по причине его «либерализма».

Исходя из тезиса об «отказе благословить Белое движение», многие готовы утверждать, что Патриарх (правда, не сразу в октябре 1917-го) «признал правоту народной советской власти». Необходимо учитывать, что хотя Святейший Патриарх постоянно учитывал мнение Поместного Собора, а затем и Высшего Церковного Управления («Конституционный Патриарх», как называли его некоторые участники Собора), все же его личная позиция выражалась нередко независимо от соборных советов и пожеланий. Вопрос об отношении Святейшего Патриарха к советской власти нельзя отделять от общего отношения Русской Православной Церкви к тем политическим переменам, которые происходили в России во время «второй смуты». И здесь были определенные колебания, уверенность в скором «свержении советской власти» сменялась сомнениями в возможности победы белых армий.

В начале декабря 1917 г. завершилось формирование высших органов церковного управления. Было рассмотрено и принято Положение о правах и обязанностях Святейшего Патриарха и о Высшем Церковном Управлении. 7 декабря, сроком на три года, Собором был избран Священный Синод (титул Святейший теперь перешел Патриарху), а 8 декабря – Высший Церковный Совет. В Синод, состоящий из 12 членов, вошли Патриарх и Митрополит Киевский Владимир (по должности), а по избранию Собором – шесть иерархов: митрополиты Арсений, Антоний, Сергий и Платон, архиепископы Анастасий Кишиневский и Евлогий Волынский. Их заместителями были избраны архиепископы Никандр Вятский, Дмитрий Таврический, Вениамин Петроградский, Константин Могилевский, Кирилл Тамбовский и Андроник Пермский. Членами Высшего Церковного Совета (в составе 15 членов) были избраны (сроком на три года) от клира протоиерей Смоленского кафедрального Собора А. В. Санковский, протопресвитеры Шавельский и Любимов, харьковский протоиерей А. М. Станиславский и псаломщик Пермской епархии А. Г. Кудряшов. От монашествующих были избраны архимандрит Унженского монастыря Виссарион, а от мирян – профессора С. Н. Булгаков, А. В. Карташев, И. М. Громогласов, князь Е. Н. Трубецкой и П. Д. Лапин, член Собора от Черниговской епархии С. М. Раевский. Заместителями были избраны петроградский протоиерей П. А. Миртов, протоиерей П. Н. Лахотский. Членами Совета стали также профессора П. П. Кудрявцев, И. И. Соколов и Л. И. Писарев, князь Г. Трубецкой, В. И. Астров и член Государственной Думы М. И. Арефьев. Высший Совет должен был состоять из трех иерархов («из состава Синода по его избранию и по избранию Всероссийского Поместного Собора), одного монаха (из монастырских иноков»), пяти клириков и шести мирян». Председателем Синода и Совета был Патриарх.

К концу 1918 г., в результате более чем годовой работы, были приняты и опубликованы «Определения Священного Собора об управлении Православной Российской Церкви» и Приходской Устав. Тщательно проработанные законодательные акты отражали произошедшие за революционное время перемены в статусе церковной иерархии. Определение о «высшем управлении» (Патриархе и Поместном Соборе) подтверждало, что «управление церковными делами принадлежит Всероссийскому Патриарху совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом, подотчетными «о своей деятельности за между-соборный период» Всероссийскому Поместному Собору.

Епархиальное разделение, утвержденное Собором, состояло из «пяти групп»: 1) Северо-Западной (Архангельская, Варшавская, Вологодская, Гродненская, Литовская, Минская, Могилевская, Новгородская, Олонецкая, Петроградская, Полоцкая, Псковская, Рижская, Финляндская епархии); 2). Юго-Западной (Волынская, Воронежская, Донская, Екатеринославская, Кишиневская, Курская, Подольская, Полтавская, Таврическая, Харьковская, Херсонская, Холмская, Черниговская епархии); 3). Центральной (Владимирская, Калужская, Костромская, Московская, Нижегородская, Орловская, Пензенская, Смоленская, Рязанская, Тамбовская, Тверская, Тульская, Ярославская епархии); 4). Восточной (Астраханская, Владикавказская, Вятская, Казанская, Оренбургская, Пермская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Ставропольская, Сухумская, Тифлисская, Уфимская епархии); 5). Сибирская (Благовещенская, Владивостокская, Екатеринбургская, Енисейская, Забайкальская, Иркутская, Омская, Тобольская, Томская, Туркестанская, Якутская, Северо-Американская епархии, а также Японская, Китайская и Урмийская миссии).

В числе занятых белыми армиями в 1918–1919 гг. оказались вся Сибирская (за исключением территорий иностранных государств) и почти вся Юго-Западная группы епархий, а также частично Северо-Западная и Восточная группы (в части территорий, не являвшихся «государственными образованиями» Польши, Финляндии, Прибалтийских и закавказских республик). Таким образом, на территориях белых правительств в той или иной степени должны были определиться взаимоотношения Церкви и государственной власти. Для оценки статуса состоявшихся в 1918–1919 гг. Церковных Соборов в Сибири и на Юго-Востоке России следует учесть принятое уже на третьей сессии в августе 1918 г. постановление о сохранении за каждым членом Собора этого звания впредь до законного созыва нового Собора и о праве каждого члена Собора участвовать в Епархиальных Собраниях и съездах в силу этого звания. Созываемые в белых регионах Соборы с участием в их работе членов Поместного Собора считались вполне легитимными. Примечательно, что верховный статус Патриарха, Синода и Совета признавались белыми правительствами даже в условиях невозможности осуществления непосредственных отношений. При полном отрицании всей советской и большевистско-партийной системы управления это были единственные оказавшиеся на территории РСФСР структуры, полномочия которых признавались белой властью.

Решения на заседаниях Священного Синода и Высшего Церковного Совета принимались простым большинством голосов, однако Патриарх в случаях, когда, по его мнению, принятые решения «не соответствовали пользе и благу Церкви», мог заявлять протест на заседании Синода. Если решение Синодом отклонялось, то Патриарх переносил его «на окончательное разрешение ближайшего Всероссийского Поместного Собора» или же Патриарх принимал «самостоятельное решение и приводил его в исполнение, с последующим вынесением на «окончательное разрешение» Собором. Выделенные в отдельную часть Определения «о правах и обязанностях Святейшего Патриарха Московского и всея России» отнюдь не делали его носителем единоличной власти, а лишь обозначали его полномочия в условиях обязательного взаимодействия с Синодом и Советом. Патриарх мог обращаться к ним «в потребных случаях», ввиду необходимости «попечения о внутреннем и внешнем благосостоянии Российской Церкви». Патриарх созывал Церковные Соборы и председательствовал на них, а также «сносился с автокефальными Православными Церквами по вопросам Церковной жизни во исполнение постановлений Всероссийского Церковного Собора или Священного Синода». Утверждалось, что Патриарх «является представителем Церкви перед государственной властью» и «имеет долг печалования перед государственной властью».

Патриарх обращался «ко всей Русской Церкви с учительскими посланиями и пастырскими воззваниями» и «преподавал нарочитое благословение духовным и светским лицам за их полезную для Церкви деятельность». В его обязанности входило также пастырское попечение об архиереях и «имел высшее начальственное наблюдение за всеми центральными учреждениями при Священном Синоде и Высшем Церковном Совете». Принципиально важным для белых армий было положение, согласно которому в «высшем архипастырском подчинении» Патриарха находилось «духовенство военно-морское с его Протопресвитером», который ежегодно отчитывался «о состоянии вверенного его управлению духовенства». Патриарх состоял «епархиальным архиереем «патриаршей области» (г. Москва и вся Московская епархия, ставропигиальные монастыри Российской Церкви и находящиеся «в непосредственном управлении» Патриарха «Большой Успенский собор и другие Кремлевские соборы, храмы и монастыри, Троице-Сергиева лавра»).

Статус Священного Синода (избираемого на Поместном Соборе «на между-соборный срок» (три года) из пятнадцати членов («трех иерархов из состава Священного Синода по его избранию и по избранию Всероссийского Поместного Собора, одного монаха из монастырских иноков, пяти клириков и шести мирян») определялся в следующей области «внутренней жизни Церкви»: «Вероучение, Богослужение, Церковное просвещение и Церковное управление и церковная дисциплина». В области «Вероучения» Синод осуществлял «высший надзор и попечение о нерушимом сохранении догматов веры и правильном их истолковании в смысле учения Православной Церкви, охранение текста и состава (канона) книг Священного Писания…, разрешение к печатанию книг, издаваемых по благословению Священного Синода», а также «одобрение, с вероучительной стороны, учебников и учебных пособий по Закону Божию и богословским предметам». Синод контролировал и «внешние сношения» – «через Патриарха по делам веры с другими автокефальными Церквами» и «миссионерские дела».

В области «Богослужения» заявлялось «охранение текста богослужебных книг, наблюдение за его исправным переводом…, дела касающиеся богослужебного чина». В области «Церковного просвещения» – «общее наблюдение за состоянием духовного просвещения в духовно-учебных заведениях». В области «Церковного управления и церковной дисциплины» – отчеты о состоянии епархий, «утверждение избранных на епархии архиереев в должности» и «увольнение на покой», «вызов духовных лиц на чреду священнослужения и проповедания слова Божия», «назначение начальствующих и служащих в подведомственных Синоду учреждениях», «в исключительных случаях назначение настоятелей и настоятельниц монастырей…, учреждение новых монастырей, общее руководство за монастырями и монашествующими», а также принципиально важные вопросы церковного права – «разрешение недоуменных вопросов по браковенчанию и погребению», «дела единоверия», «дела по награждению духовенства».

Синод принимал решения «общим согласием всех участвующих в заседании членов или большинством голосов». Заседания Синода считались состоявшимися в случае присутствия кроме председателя (им был Святейший Патриарх) «не менее половины членов каждого учреждения». Дела в Синоде рассматривались «по почину Патриарха», причем запросы со стороны отдельных членов Синода и Совета также «в письменной форме подаются через Патриарха».

«Круг дел, подлежащих ведению Высшего Церковного Совета», включал в себя «преимущественно внешнюю сторону церковной жизни» и затрагивал области: «Церковной администрации, Церковного хозяйства, Школьно-просветительной деятельности, ревизии и контроля и юрисконсультской части». В сфере «Церковной администрации» предполагалось «установление и изменение штатов центральных, областных и епархиальных церковно-судебных учреждений, назначение начальствующих и служащих, не состоящих в духовном сане…, учреждение церковно-археологических комитетов, древлехранилищ и утверждение их уставов, попечение об охране памятников церковной старины и развитии церковного искусства». В области «Церковного хозяйства» – «дела, касающиеся управления и распоряжения общецерковными имуществами и капиталами…, дела по отчуждению церковных имуществ, дела по назначению содержания, пенсий и пособий духовенству и лицам, служащим в церковных учреждениях…, дела благотворительные…, всякого рода дела финансово-экономического характера (по страхованию, снабжению воском, церковным вином, елеем и другими предметами церковного потребления)». В сфере «школьно-просветительной» находилось ведение духовных академий, Издательского Совета, Синодальных типографий и архива». В области «ревизии контроля» – «рассмотрение отчетов епархий…, ревизия областных и епархиальных учреждений…, отчетность в сметных суммах», а в «юрисконсультской части», помимо вопросов церковного права, «Защита интересов церковных установлений и представительство их на суде и в других государственных и общественных учреждениях, на которых по закону допускаются поверенные для представления письменных или словесных объяснений».

Соединенное Присутствие Священного Синода и Высшего Церковного Совета было полномочно решать дела «смешанного характера или особо важные». Перечень этих дел состоял из 17 пунктов, среди которых можно было бы выделить «дела по защите прав и привилегий Православной Российской Церкви…, дела по открытию приходов, требующих ассигнования из церковных средств, дела по открытию новых духовно-учебных заведений…, учреждение новых кафедр в Духовных академиях…, рассмотрение и одобрение представляемых Издательским Советом и другими равноправными с ним церковными учреждениями планов церковно-издательской деятельности…, наблюдение за строго православным и художественным направлением церковного искусства – зодчества, иконописи, пения и прикладных искусств». Вопросы назначений на те или иные должности, финансовые вопросы также были в компетенции объединенного присутствия Синода и Совета («составление предварительного списка кандидатов на должности начальствующих центральных учреждений Православной Российской Церкви, как то: Канцелярии Священного Синода, Канцелярии Высшего Церковного Совета, Учебного Комитета, Училищного Совета… назначение начальствующих лиц духовного сана в учреждения, подведомственные Высшему Церковному Совету…, рассмотрение отчета о деятельности Священного Синода и Высшего Церковного Совета…, дела об учреждении сметы доходов и расходов по церковным учреждениям». В компетенции объединенного присутствия было также «всякое дело, которое Патриарх, Священный Синод или Высший Церковный Совет признают нужным перенести на соединенное заседание, ввиду его важности или для придания большей авторитетности церковному решению».

Важнейшее значение для понимания особенностей отношения Церкви и белой власти имели и те принципы, на которых должны были строиться отношения между Церковью и государственной властью согласно принятому «Определению Священного Собора о правовом положении Православной Российской Церкви». В нем утверждалось: «Православная Российская Церковь… занимает в Российском Государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение, подобающее ей, как величайшей святыне огромного большинства населения и как великой исторической силе, созидавшей Российское государство», «Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплине и сношениях с другими автокефальными церквами независима от государственной власти и, руководясь своими догматико-каноническими началами, пользуется в делах церковного законодательства, управления и суда, признаются Государством имеющим юридическую силу и значение, поскольку ими не нарушаются государственные законы», «Государственные законы, касающиеся Православной Церкви, издаются не иначе, как по соглашению с церковной властью», «Глава Российского государства, министр исповеданий и министр народного просвещения и товарищи их должны быть православными», «Во всех случаях государственной жизни, в которых государство обращается к религии, преимуществом пользуется Православная Церковь», «Православный календарь признается государственным календарем», «Двунадесятые праздники, воскресные и особо чтимые Православною Церковью дни признаются в государстве неприсутственными днями», «Свобода исповедания и проповедования православной веры, равно и свобода православного богослужения ограждаются государственною властью. Посему под страхом уголовного наказания воспрещаются: 1) публичное поношение и поругание учения православной веры, предметов религиозного почитания и священно-церковнослужителей ее; 2) осквернение мест богослужения и религиозного почитания; 3) насилие и угрозы для отвлечения из Православия», «Во всех светских государственных и частных школах воспитание православных детей должно соответствовать духу Православной Церкви; преподавание Закона Божия для православных учащихся обязательно как в низших и средних, так и в высших учебных заведениях, содержание законоучительских должностей в государственных школах принимается на счет казны», «Удовлетворение религиозных нужд членов Православной Церкви, состоящих в армии и флоте, должно быть обеспечено заботой государства; каждая воинская часть должна иметь православное духовенство», «Священнослужители, монашествующие и штатные псаломщики свободны от воинской и других личных натуральных повинностей. Служащие в учреждениях церковных пользуются правами государственной службы», «Имущество, принадлежащее установлениям Православной Церкви, не подлежит конфискации или отобранию, а самые установления не могут быть упраздняемы без согласия церковной власти»; «Православная Церковь получает из средств Государственного казначейства по особой смете, составляемой высшим церковным управлением и утверждаемой в законодательном порядке, ежегодные ассигнования в пределах ее потребностей, представляя отчетность в полученных суммах на общем основании»; «Установления Православной Церкви, пользующиеся в настоящее время правами юридического лица, сохраняют эти права, а установления, не имеющие их или вновь возникающие, получают таковые права по заявлению церковной власти».

Отдельным Определением Собора устанавливались правила «о единоверии». Отмечалось, что «Единоверцы суть чада Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, кои с благословения Поместной Церкви, при единстве веры и управления, совершают церковные чинопоследования по богослужебным книгам, изданным при первых пяти русских патриархах, – при строгом сохранении древнерусского бытового уклада…, в единоверческих церквах и обителях должно строго сохранять древнее пение и древний чин службы; начальствующие обители и причты церквей не должны допускать изменения древнего чина». Единоверческие приходы не отделялись уже от состава православных епархий и управлялись «по определению Собора или по поручению правящего архиерея особыми единоверческими епископами». Епархиальные архиереи должны были «иметь такое же архипастырское попечение о религиозной жизни единоверческих приходов, как и о приходах православных». На одинаковых правах, как и в Российской Православной Церкви, действовали приходские собрания и приходские советы, происходило назначение на все священнослужительские и церковно-служительские места. «В целях благоустроения и укрепления единоверия» единоверцы могли собираться на епархиальные, окружные и всероссийские съезды под председательством архиерея, указанного Святейшим Патриархом и Священным Синодом. Положения, уравнивавшие единоверцев и членов Российской Православной Церкви, отмечали не только право перехода единоверческих приходов (при решении 4/5 полноправных прихожан) в православные, но и обратно православных в единоверческие. В случае разного личного исповедания брачующихся венчание совершалось в единоверческой или православной церкви «по взаимному соглашению». Единоверцы могли беспрепятственно обучаться в православных школах и училищах с «беспрепятственным соблюдением уставов и обычаев своих приходов». С согласия епархиальных архиереев предполагалось учреждение единоверческих кафедр (Охтенской в Петроградской епархии, Павловской в Нижегородской епархии, Саткинской в Уфимской епархии и Тюменской в Тобольской епархии).

Определение Собора о епархиальном управлении устанавливало полномочия наиболее важной «части Православной Российской Церкви», «управляемой епархиальным архиереем». Именно епархии фактически выполняли наиболее активную роль в контактах Церкви и белой власти, в особенности в Сибири, на Дальнем Востоке и Юге России. Нельзя сказать, однако, что подобное епархиальное разделение было единственным оптимальным вариантом церковного управления. Во время последних заседаний третьей сессии Собора (5 и 6 сентября 1918 г.) обсуждался доклад митрополита Казанского Кирилла (Смирнова), предложившего разрешить вопрос о создании планировавшихся еще c XVII века митрополичьих округов. Одной из причин их введения считалась перспектива разделения прежде единой России фронтами начинавшейся гражданской войны (к сентябрю 1918 г. Поволжье, Урал, Сибирь, Дальний Восток, Север России, Кубань и Дон уже контролировались антибольшевистскими правительствами). Епархиальные и благочиннические округа считались небольшими по территории и согласование действий духовенства в этих границах было недостаточным. Благодаря настойчивости митрополита Кирилла его доклад был принят за основу для разработки соответствующих законоположений, возлагавшихся уже не на Поместный Собор, а на Высшее Церковное Управление. Данный проект остался неосуществленным. Тем не менее идея создания новых структур управления, объединяющих несколько смежных епархий, отдаленных, в силу гражданской войны, от высшей церковной власти, отразилась в создании Высших Церковных Управлений на территориях белого Юга и Сибири в 1918–1919 гг..

Митрополичьи округа остались в проекте, и главной единицей местной церковной власти оказалась епархия. Можно отметить, что проекты децентрализации церковного управления выдвигались еще в 1905–1906 гг. Согласно «Отзывам» епископата, направленным в Святейший Синод, «создание митрополичьих округов должно дать Церкви большую независимость и, с другой, позволить ввести в практику регулярную соборность, неосуществимую на всероссийском уровне («Отзыв» епископа Никанора Пермского)». Митрополит Флавиан Киевский выделял следующие положения в пользу децентрализации: «Епархии, связанные между собой только через центральное управление в Санкт-Петербурге, фактически отделены одна от другой и не способны разрешать местные пастырские вопросы; Соборность должна быть восстановлена прежде всего в церковных округах; существующая централизованная бюрократия присвоила себе власть, которая по каноническим основаниям принадлежит епископам округа, встречающимся соборно; реформа даст возможность создать более мелкие и многочисленные епархии (в каждом уезде) и потому позволит епископам быть настоящими пастырями их паствы, а не недоступными высшими администраторами».

Итоговое определение Поместного Собора о епархиальном управлении устанавливало полномочия наиболее важной «части Православной Российской Церкви», «управляемой епархиальным архиереем». Границы епархии устанавливались «высшей церковной властью», а в ее пределах действовал особый епархиальный суд. Органы епархиального управления должны были руководствоваться «Священным Писанием, догматами Православной Веры, канонами Святых Апостолов и Святых Отец», а также «действующими церковными законами и законами государственными, не противоречащими основам церковного строя». Епархия, в свою очередь, разделялась на благочиннические округа, также разделявшиеся на несколько приходов. «Для утверждения и распространения Православной веры» в епархии создавались «миссии, братства и общества» под непосредственным руководством епархиального архиерея, действовали «духовно-учебные заведения, церковные школы и иные епархиальные учебные заведения». В каждой епархии имелся свечной завод и «иные церковно-хозяйственные учреждения».

Епархиальный архиерей «по преемству власти от Святых Апостолов» являлся «предстоятелем местной Церкви, управляющий епархией при соборном содействии клира и мирян», и в его компетенции было больше административно-распорядительных, хозяйственных полномочий, чем у Святейшего Патриарха, деятельность которого в значительной степени сосредотачивалась на «духовном окормлении» и взаимодействии с верховной государственной властью. Считалось, что подобные пределы полномочий епархиальных архиереев – прямое следствие нежелания подавлять «местную самостоятельность» (во многом по аналогии с популярными в 1917–1918 гг. идеями развития местных, национальных автономий). Его исполнительно-распорядительные полномочия не могли подменяться епархиальными собраниями, которые лишь «содействовали» епископу, но не имели права заменять его власть.

Должность епархиального архиерея была выборной. На специальных собраниях, состоящих из «архиереев округа», «клира и мирян епархии», проводились выборы по списку кандидатов. Избрание было пожизненным (и осуществлялось по мажоритарной системе квалифицированным большинством (получивший не менее 2/3 голосов утверждался затем высшей церковной властью). И только «в исключительных и чрезвычайных случаях» допускалось «назначение и перемещение архиереев высшей церковной властью» или по решению церковного суда (в «заграничные миссии» архиереи назначались Священным Синодом). Кандидаты «из лиц, не имеющих епископского сана», «из монашествующих» должны были быть не моложе 35 лет. Архиереи получали «преимущественное право почина и направляющее руководство по всем сторонам епархиальной жизни», и особенно в области духовного образования, а его единоличная власть выражалась тем, что «без согласия епархиального архиерея ни одно решение органов епархиального управления не может быть проведено в жизнь».

Епархиальное собрание, заменявшее дореволюционные Духовные консистории, выражало идеи «соборности» и «коллегиальности» на местном уровне и «составлялось из представителей клира и мирян в равном числе, избираемых на три года». «Правящий архиерей» получал право «законодательной инициативы» (как и Святейший Патриарх применительно к Синоду и Совету) внесения на рассмотрение очередных и чрезвычайных собраний «вопросов для обсуждения». Делегаты епархиальных собраний избирались особыми окружными собраниями («из всех членов клира и такого же числа мирян, избираемых приходскими собраниями»). Показательно, что членами епархиальных собраний не могли быть «не исполнившие в течение года христианского долга исповеди и Святого Причастия» и «опороченные по суду Церковному». Не менее половины клириков должны были быть «в пресвитерском сане». Не менее одного представителя входило в совет «от каждого» духовно-учебного заведения. Епархиальное собрание избирало действующий на постоянной основе епархиальный совет, суд и составляло «правила и инструкции в развитие и применение общих правил и постановлений Православной Российской Церкви». Помимо этого, собрание «решало вопросы миссионерского характера (об открытии новых миссионерских пунктов…, организации кружков проповедников», заботилось о работе «правильной сети учебных заведений низших и средних, курсов – воскресных и вечерних, постоянных и периодических, библиотек, читален и других учреждений, имеющих своей задачей проведение христианских начал в жизнь и сознание народа».

В «церковно-просветительной» области собрание заботилось «общим наблюдением за благосостоянием духовно-учебных и церковно-просветительных заведений епархий, как в учебно-воспитательном, так и в экономическом отношении», принимало решения о денежном содержании служащих этих учреждений. Хозяйственно-финансовая деятельность собрания касалась «общего заведывания свечным заводом, эмеритальными и похоронными кассами», управления епархиальной типографией» и «разрешения всех вообще экономических вопросов местного характера». Решения на собрании принимались простым большинством голосов, за исключением вопросов, связанных со значительными финансовыми расходами (для этого требовалось квалифицированное большинство). Правящий архиерей мог опротестовать решение собрания лишь перед «высшей церковной властью». На постоянно действующей основе (на шесть лет) в епархии создавался епархиальный Совет, состоявший из «выборных членов» (пять человек, из которых не менее двух – в пресвитерском сане, остальные «из клириков и мирян, известных своей религиозной настроенностью и преданностью») и выполнявший исключительно «административно-распорядительные функции». В ведении Совета были дела «о распространении и охранении Православной веры, о сооружении и благоустроении церквей, о духовенстве, о приходах, о церковном хозяйстве и дела епархиальных учреждений и обществ». Осуществление судебных полномочий в рамках семейного права также предполагало решения епархиального Совета.

Благочиннический округ (следующая категория местного церковного управления), границы которого устанавливались епархиальным собранием, управлялся благочинническими собраниями. Данные собрания разделялись на пастырские (в их работе участвовали священники округа по должности, решая вопросы «общепастырского служения», настоятели мужских монастырей) и общие (в них участвовали «все наличные члены причта округа», а также миряне – «члены приходских советов, по избранию последних»). Общие собрания принимали на себя, в частности, «заботы о благоверии и единообразии церковного богослужения», «обсуждение годовых отчетов о религиозно-нравственном состоянии округа», «обсуждение предположений… о борьбе с расколом, сектантством и неверием, обсуждение церковно-школьного дела», обсуждение возможности открытия новых приходов, «дела благотворительности» и др. Исполнительным органом благочиннического собрания является благочинный с состоящим при нем благочинническим Советом (в него входили председатель благочинный, двое членов клира (один из них пресвитер) и двое мирян). Благочинного избирали на собрании тайным голосованием на мажоритарной основе.

Члены совета из мирян «должны быть из лиц, известных религиозно-нравственным настроением и преданностью Церкви». Благочинный осуществлял «ближайшее руководство и указания духовенству округа в его служебной деятельности», осуществлял сбор налогов, заботился «об удовлетворении религиозных потребностей верующих в приходах, не имеющих временно священнослужителей», «наблюдение за ремонтом и постройкой Церквей округа». Совет осуществлял «общее руководство и наблюдение за порядком и правильным течением религиозной жизни в пастырской деятельности в приходах округа», утверждал финансовую смету округа, рассматривал «жалобы и недоумения между причтами, отдельными членами причтов, а также между причтами и прихожанами», «размежевание и разграничение в спорных случаях церковных земель», «утверждение в должности церковных старост в бесспорных случаях и определение на места просфорен».

Но главной первичной ячейкой системы управления в Русской Православной Церкви становился приход. Согласно утвержденному Собором Уставу, приход становился не только иерархической, административно-хозяйственной, но и духовно-просветительной и общественной единицей. В этом также состояло его значение для Белого движения, в политической программе которого права прихода расширялись до элемента низовой единицы самоуправления (решения Приамурского Земского Собора 1922 г.). Положение о православном приходе было утверждено Собором 7 апреля 1918 г. и стало своеобразным «ответом» на провозглашенный большевистским Совнаркомом принцип полного отделения Церкви и государственной власти и фактического противопоставления советской власти и Церкви. Именно через возрождение приходской жизни военно-политическое руководство Белого движения (как будет показано далее) стремилось получить необходимую поддержку своему политическому курсу.

По воспоминаниям князя Г. Трубецкого, «тесное общение епископов, клира и мирян на Соборе» отразилось в проведении «назревших преобразований первой ячейки церковной жизни – прихода. Под гнетом тяжелых испытаний в недрах приходов, особенно в больших центрах, закипела жизнь. Люди, вчера еще между собой незнакомые, сплочивались в тесный союз под руководством своего священника. Не только забота о храме, но целый ряд других функций духовной и материальной взаимопомощи стал осуществляться приходами… Приходы объединяются в общий союз, представляющий внушительную моральную силу и сыгравший… серьезную роль в деле защиты Патриарха». В Москве в августе 1918 г., в условиях начинающейся политики «красного террора», Совет приходов решил создать некое подобие «охраны Патриарха» из 18 человек, обязанных в случае угрозы жизни Святейшему Патриарху ударить в набат в любой ближайшей церкви, и «по этому знаку все церкви должны начать звон, духовенство и прихожане со всей Москвы соберутся крестным ходом и идут туда, где будет Патриарх».

Первая же статья утвержденного Собором приходского устава определяла, что «приходом называется общество православных христиан, состоящее из клира и мирян, пребывающих на определенной местности и объединенных при храме, находящееся в каноническом управлении епархиального архиерея, под руководством поставленного последним священника-пастыря». Прихожанами признавались «все православные, живущие в пределах прихода и сохраняющие живую связь с храмом». Границы приходов определялись Высшим Церковным Управлением. Однако не только формальное объединение территорией создавало подлинную приходскую жизнь. Прихожане были обязаны «участвовать в богослужении (пении), исповедоваться и принимать Святые Таины, соблюдать посты и, главное, содействовать благосостоянию храма и прихода, участвовать в благотворительности, религиозно-нравственном просвещении и взаимопомощи».

Устав отмечал как «священную обязанность прихожан» заботиться «о благоустроении и охране» приходского храма, являвшегося «святынею прихода» («имуществом храма» считалось само «здание храма», «движимое и недвижимое имущество, пожертвованное на благоустроение храма», «свечная прибыль, кружечные сборы» и все, что «жертвуется «в пользу» или «собственность» храма»). Следовало также заботиться «о материальном содержании причта». Приход и приходской храм получали статус «особых юридических лиц».

Административные признаки приходского управления отмечались в таких пунктах, как обязанность прихожан обращаться к своему приходскому священнику за исполнением всех треб, обязательная запись всех прихожан и их семейств в «особую приходскую книгу» (хотя, под очевидным воздействием событий «русской смуты», при которых смена места жительства становилась обычным явлением, устав предусматривал, что «при переезде в другой приход настоятелем храма дается выпись из приходской книги для предоставления тому приходу, в который переходит православный»). В составе прихода числились также «храмы приписные и кладбищенские, а также молитвенные дома и часовни». Предполагалось содержание из средств прихода, епархии, казны, частных благотворителей и общественных организаций. Приходские книги велись бессрочно, и в них содержались записи о «звании и роде занятий» членов прихода», времени рождения и крещения, «бытия у исповеди и Святого Причастия», венчания, кончины, времени переселения и выбытия из прихода.

Управление прихода осуществлялось «под руководством архиерея», настоятелем прихода, но обязательно «совместно с членами причта и церковным старостой и при участии прихожан». Избрание и назначение членов причта контролировал архиерей, но выдвигало приходское собрание. И на низовом уровне принципы коллегиальности соблюдались. Собрание созывалось не менее двух раз в год для «обсуждения и решения приходских вопросов, распоряжения приходскими капиталами и имуществом, надзора за всеми приходскими учреждениями и для установления самообложений». В собрании могли участвовать «все прихожане обоего пола, достигшие брачного возраста и ведущие самостоятельное хозяйство, решающим же голосом пользуются только достигшие 25 летнего возраста». Тем самым признаки активного избирательного права мало чем отличались от права выборов в органы местного самоуправления. Треть членов собрания ежегодно переизбиралась. Решения принимались простым большинством голосов, но утверждались епархиальным архиереем. Показательны были причины лишения избирательного права: «лица, грубо нарушившие благочиние в храме или на собрании; лица, имеющие предосудительный образ жизни или занятия». Не обладавшие «цензом оседлости» («незаписанные в приходскую книгу и живущие в приходе менее года»), а также «уклоняющиеся от исповеди и Святого Причастия», «осужденные за преступления» и «лица, состоящие в открытом сожительстве без церковного брака», не допускались к участию на собраниях и советах. Строительство и ремонт приходских храмов, управление и распоряжение храмовым и приходским имуществом и капиталами осуществлялось приходскими Собранием и Советом. При кафедральных соборах («один из храмов в каждом епархиальном городе») могли создаваться особые Соборные Советы, состоявшие из членов клира, соборного старосты и выборных членов Совета, избираемых Епархиальным собранием, под наблюдением епархиального архиерея.

Приходское собрание избирало на три года церковного старосту и его помощника, а «для ведения церковно-приходских дел и заведывания приходским имуществом», также на три года, избирался «исполнительный орган» – приходской совет, состоявший из всех членов причта, церковного старосты и мирян «обоего пола в числе по усмотрению приходского собрания, но не менее числа членов причта» (соблюдение равенства голосов мирян и причта). В сельских приходах, состоявших «из многих приписанных деревень», каждая деревня направляла своего представителя в состав Совета. Возглавлялся Совет настоятелем храма, но его товарищем мог быть избран мирянин. Заведывание приходской кассой осуществлял избираемый Советом казначей (им мог быть и староста).

На членов Совета возлагались обязанности «помогать священнику и духовному отцу в исполнении его пастырского долга», «прекращать домашними средствами вражду и злобу между прихожанами в самом зародыше, как недопустимые в христианской общине, бороться со злом и вносить умиротворение в семейную и общественную жизнь прихожан, наблюдать за юношеством, его нравственностью и провождением времени по праздникам; принимать меры к ограждению прихожан от распространения вредных в религиозном и нравственном отношении книг, брошюр, листов; ограждать православных от лжеучений». В приходах предполагалось открытие школ, приютов для сирот, богаделен, яслей, библиотек и читален. Все эти направления работы были весьма актуальны в условиях развития гражданской войны и общего «падения нравов» в годы русской Смуты, однако их выполнение было возможно только в случае определенной политической стабильности и при поддержке со стороны государственной власти.

Отдельная глава Устава была посвящена «просвещению и воспитанию православного населения в духе Православной веры и Церкви Христовой», что считалось «одной из важнейших задач прихода». Программы обучения в церковно-приходских училищах основывались на стандартах, утвержденных министерством народного просвещения. Обучение Закону Божию проводилось приходским священником. Отдельным пунктом отмечалась необходимость создания приходской библиотеки «не только из богослужебных книг, но и из нужных для клира, в целях расширения и углубления богословских познаний его, и из книг, полезных для прихожан, религиозно-нравственного и церковно-исторического содержания».

Таким образом, просветительская часть приходской деятельности отнюдь не должна была ориентироваться на литературу «революционного содержания». Большие перспективы для ведения пропагандистской работы белыми правительствами открывались благодаря пункту о создании т. н. «летучих библиотек» «для снабжения сел и деревень таким чтением, которое составляло потребность времени». «Летучие библиотеки» состояли бы «из листовок, брошюр и книжек, которые бы отвечали на все современные и духовные запросы народа». Эти издания библиотечек «совершали кругооборот» по селам и деревням прихода и «постепенно возвращались» к священнику, «который, заменяя их новыми брошюрами и листками, опять будет направлять в селения».

Устав предусматривал «для большей успешности в деле достижения религиозно-нравственных и церковно-общественных целей» создание Союзов приходов, объединявших несколько епархиальных приходов. Почетным председателем Союза приходов был местный епархиальный архиерей, а викарные архиереи состояли почетными членами Союза. Союз приходов также управлялся союзным Собранием и союзным Советом. Общее Собрание состояло из настоятелей приходов и домовых церквей и избиралось сроком на год и объявлялось правомочным при участии в нем трети членов. В компетенции Общего собрания были дела о финансовых вопросах Союза приходов, условиях приобретения приходского имущества, утверждение годовых отчетов Союза приходов. Союзный Совет занимался предварительным обсуждением вопросов, выносимых на Союзное Собрание, утверждал годовой отчет Союза, разрешал финансовые вопросы.

Приходской устав можно было считать наиболее разработанным из числа всех определений, разработанных Собором. Однако на территориях белых правительств положения приходского устава были разработаны в большей степени, чем это предполагалось Поместным Собором 1917/1918 гг. Здесь следует уже перейти к оценке деятельности церковных управлений на территориях, занятых белыми правительствами, их отношений с церковными иерархами, того развития основных законоположений Поместного Собора 1917–1918 гг., которое происходило в 1918–1922 гг. Подводя итог работе Собора в оценке деятелей Белого движения, уместно привести слова князя Г. Трубецкого: «Всероссийский Церковный Собор положил начало обновлению нашей церковной жизни. Важны те новые формы, которые он выработал, но еще важнее дух, который одушевлял членов этого Собрания и который был как бы предвестником общего религиозного подъема. Собор наметил вехи, установил программу, – осуществление ее впереди. Необходимо, прежде всего, заложить самую малую ячейку – приход, который должен лечь в основу церковной пирамиды. Не менее нужно завершение приходской жизни оживлением епархии, приближением епископа к своей пастве, установлением между ними живой непосредственной связи, как это было в древней Церкви… Для этого требуется дробление существующих обширных епархий, умножение их числа. И всему этому двигателем и будителем должен быть периодически собирающийся Поместный Собор. Конечно, это лишь внешние рамки. Они получают весь свой смысл только изнутри, озарившись пламенем любви и веры».

Также показательна оценка работы Собора самим Святейшим Патриархом Тихоном. В Слове, сказанном за праздничной трапезой по поводу окончания 3-й сессии Поместного Собора (9 (22) сентября 1918 г.), он отметил «характерную особенность» «работы Церковного строительства» – «восстановление Патриаршества», на которое «возлагается много упований не только церковных, но и гражданских». Единство, неразделенность пастырской и архипастырской деятельности – это основа служения Патриарха. «Не прошло и года, как восстановлено у нас Патриаршество. Оно еще не скала, а быть может, только небольшой камень, но от нас зависит сделать его твердым и могучим оплотом для нашей родной Церкви. Конечно, это дело долгих лет и многих лиц, но здесь важнее и нужнее всего дружная, любовная, совокупная работа архипастырей… «Да будем союзом любве связуеми». Христос посреди нас».

Однако разделение в условиях гражданской войны становилось все более и более реальным. В течение лета 1918 г. происходило постепенное установление антибольшевистской власти на Востоке России (в Поволжье, Сибири и на Дальнем Востоке). К осени 1918 г. здесь уже сложились структуры управления Временного Сибирского правительства и Комитета Членов Учредительного Собрания. В отношении к Православной Церкви никаких специальных законов данными правительствами не принималось. С одной стороны, это можно было объяснить тем, что в Москве еще продолжал работу Поместный Собор и многие епархиальные проблемы не должны были решаться без согласования со Святейшим Патриархом и Священным Синодом. С другой стороны, Временное Сибирское правительство, и в особенности Комуч, еще не уделяло должного внимания возможному сотрудничеству Церкви и государственной власти, оставаясь в целом на позициях политического курса Временного правительства 1917 г., ориентировавшегося на автономное развитие государственной и церковной жизни.

В то же время нельзя не отметить, что в одном из первых постановлений Сибирского правительства (4 июля 1918 г.) все декреты, изданные Совнаркомом, были признаны «актами незаконными, а потому ничтожными». Следовательно, и декрет Совнаркома о свободе совести, церковных и религиозных обществах от 23 января 1918 г. признавался ничтожным. С санкции Временного Сибирского правительства 21–23 июля 1918 г. было проведено судебное расследование обстоятельств мученической кончины епископа Тобольского и Сибирского Гермогена (Долганова), а 2 августа при непосредственном участии военной и гражданской администрации Тобольска, членов городской думы после крестного хода состоялось его торжественное погребение в Софийском кафедральном соборе. В Сибири и на Дальнем Востоке в полном объеме была восстановлена церковно-приходская жизнь. Вместе с тем не принималось еще специальных решений, направленных на сближение Церкви и государственной власти. Фактически только с осени 1918 г., в то время, когда на Востоке России прекратились военные действия и сформировалась власть Уфимской Директории, назрела необходимость не только упорядочения системы управления Церкви, но и определения взаимоотношений между Церковью и новой, белой властью. Примечательны, в частности, слова епископа Омского и Павлодарского Сильвестра (Ольшевского), обращенные к прибывшим в Омск членам Директории 9 октября 1918 г.: «Братие!.. К великому горю всех верующих людей, бывшие доселе представители власти, вопреки заветам нашей тысячелетней истории, не только не призывали Божие благословение на величайшее по важности свое служение, но в своих государственных актах даже избегали сего Святейшего Имени. Бывшие перед сим власти явили собою прямое богоборство и нераздельное с ним человеконенавистничество… Вместо них мы видим ныне представителей Всероссийской Верховной власти и нераздельного с ними воинства с головами, склоненными перед честным знаменем Креста Христова, ожидающими молитв и благословения Святой Церкви. Это уверяет нас в том, что государственная жизнь наша вступает в свое здоровое русло. Поэтому от всей души мы приветствуем высокочтимых представителей Всероссийской Верховной власти и вождей христолюбивого воинства. Мы с умилением сердца вместе с ними вознесем молитву ко Господу о том, да укрепит Он наши силы в борьбе с врагом внутренним и внешним, да дарует Он мудрость в устроении жизни общественной и государственной».

Трудно судить о степени личной воцерковленности отдельных членов Директории, но новая Всероссийская власть поддержала созыв Сибирского Церковного Совещания (неофициально именовавшегося также Сибирский Поместный Собор), состоявшегося в Томске в первой половине ноября 1918 г. Его почетным председателем был избран старейший из присутствовавших иерархов митрополит Казанский и Свияжский Иаков (Пятницкий), а председателем – епископ Симбирский и Сызранский Вениамин (Муратовский). Состав участников был немногочисленным и представлял в основном духовенство и преподавателей духовно-учебных заведений Поволжья, Урала и Сибири (Казани, Симбирска, Екатеринбурга, Уфы, Омска, Томска и Красноярска). Выборов на Совещание не проводилось, а представительство на нем определялось наличными архиереями, главами епархий Востока России, а также 26 членами Всероссийского Поместного Собора.

Цель созыва Совещания определялась так: «Среди… государственного и общественного распада, среди самых гонений нерушимо стояла в нашем многострадальном Отечестве Святая Православная Церковь. Среди общего распада она, Матерь наша, одна устояла… Творческие силы Церкви проявили себя в созванном летом 1917 года Поместном Всероссийском Церковном Соборе… Продолжающаяся ныне гражданская война сосредоточена по линии всего Приуралья. Вследствие этого Сибирь и весь Восток Православной России оказался отрезанным от Москвы и пребывающих в ней Всероссийского Святейшего Патриарха и при нем Высшего Церковного управления. Прекращение общения со Святейшим Патриархом для нас началось с мая месяца настоящего года, и неизвестно, когда оно может быть восстановлено… Посему, после взаимного обмена мнениями, архипастыри и члены Всероссийского Священного Собора из епархий, освобожденных от советской власти, решили в наиболее удобном месте собраться… и так создалось Томское Соборное Совещание».

Сибирское Совещание приняло принципиально значимые Положения, определившие взаимоотношения между Церковью и всероссийской властью. Главным было Положение о Высшем Временном Церковном Управлении (ВВЦУ), принятое 6 ноября 1918 г. Данным Положением учреждалась новая структура, полномочия которой определялись как «сношения с Государственной Властью и разрешение неотложных и недоуменных вопросов, в особенности в деле строительства Церковно-приходской жизни». Территориально Управление (в составе двух епископов, двух пресвитеров и двух мирян из состава членов Всероссийского Церковного Собора) распространяло свою власть на «епархии, свободные от советской власти», однако это никоим образом не означало некоего «разрыва» со Святейшим Патриархом, Синодом и Высшим Советом. Первым же пунктом Положения подчеркивалось, что отношения между Церковью и властью в белой Сибири должны основываться на положениях, разработанных Собором 1917/1918 гг.: «В вопросе об отношении Церкви к Государству Совещание стоит на точке зрения, какая выражена в определении Всероссийского Собора». Отдельно отмечалось, что ВВЦУ «прекращает свои полномочия с момента восстановления сношений с Святейшим Патриархом, которому и отдает отчет о своей деятельности». Определенным признаком преемственности с Поместным Собором было признание полноправного участия в его работе членов Всероссийского Поместного Собора, оказавшихся на Востоке России.

Согласно Положению посредником между властью и Церковью был Председатель Управления, устанавливавший прямые отношения с «Высшей Государственной Властью» (или через особо уполномоченного из состава ВВЦУ). При этом должность председателя была не постоянной, а определялась должностью «Епархиального епископа того города, где пребывает возглавляемое им Церковное Управление». Соответственно, местопребыванием ВВЦУ являлся «тот город, в котором находится резиденция Временного правительства (Директории)».

В ноябре 1918 г. таким городом мог быть только Омск, и, следовательно, архиепископ Омский Сильвестр (Ольшевский) должен был возглавлять Управление. Однако отдельным пунктом определялось, что ВВЦУ само должно решить вопрос с резиденцией, во избежание излишних трудностей при переезде из Омска в другой город. В состав ВВЦУ, помимо архиепископа Омского и Павлодарского Сильвестра (Ольшевского), вошли также архиепископ Симбирский и Сызранский Вениамин (Муратовский), епископ Уфимский Андрей (Ухтомский), протоиерей, профессор богословия Томского университета, известный своими трудами по философии и библейской истории Я. Я. Галахов, протоиерей Владимир Садовский, будущий глава Министерства исповеданий Российского правительства, профессор Томского университета, доктор церковного права П. А. Прокошев и профессор Казанской Духовной Академии, доктор истории Церкви Л. И. Писарев. Их заместителями были избраны епископ Красноярский и Енисейский Назарий (Андреев), епископ Екатеринбургский Григорий (Яцковский), законоучитель Красноярской учительской семинарии протоиерей Василий Тюшняков, преподаватель Красноярской духовной семинарии, кандидат богословия И. В. Фигуровский. Формально, «для постоянного присутствования в Церковном Управлении», было достаточно двух епископов, одного пресвитера и одного мирянина. Остальные присутствовали по выбору председателя. Предполагалось также участие в работе членов Совещания – епископа Златоустовского Николая (Ипатова), епископа Тобольского Иринарха (Синеокова-Андреевского). При Высшем Церковном Управлении учреждался также Центральный Свечной Комитет, а также и Центральная Церковная казна, «сосредотачивающая все капиталы общецерковного значения, как то: сметные ассигнования правительства, свечные и кружечные сборы».

Не менее важным, в условиях гражданской войны и приоритета военных методов руководства над гражданскими, становилось установление отношений Церкви с белыми армиями. Специфика гражданской войны, как военно-политического противостояния, широкий социальный состав белых армий, участие в Белом движении различных социальных групп и слоев населения приводили к необходимости разъяснительной работы по обоснованию политического курса, лозунгов, программ Белого движения непосредственно в армии. Совещание приняло решение об «учреждении должности Главного Священника Сибирской армии – впредь до восстановления связи с Военным Протопресвитером» (каковым продолжал считаться Протопресвитер Георгий Шавельский). В целях усиления пропаганды в войсках военному духовенству, штатные должности которого были восстановлены во всех частях Сибирской армии, рекомендовалось «устройство периодических собраний под председательством епархиальных либо викарных епископов и организация деятельной борьбы с распутством, сквернословием, большевизмом и другими разрушительными антихристианскими явлениями современной жизни путем усиленных религиозных занятий, лекций и наставничества солдат». Считалось особенно необходимым «в беседах, сохраняя такт, избегая политиканства, выяснять ложь большевизма и других подобных анархистских учений и их гибельность для России». Военное духовенство белых армий вообще гораздо быстрее определилось в своем отношении к важности ведения антибольшевистской работы в войсках.

Во исполнение указаний Совещания Главным Священником Сибирской армии протоиереем Алексеем Русецким 13 декабря 1918 г. было написано пастырское обращение к военному духовенству, в котором отмечалось: «Военные священники… должны помнить, что Церковь Православная переживает времена чрезвычайные, что представители ея – Архипастыри и Пастыри подвергаются гонениям, жесточайшим мучениям и даже смерти за Веру Христову, что Православная Церковь стала, как в первые века Христианства, воинствующей и должна поэтому выступить во всеоружии своей духовной мощи на борьбу с врагами Христовой Веры. Но… нам нужно твердо верить, что все успехи наших врагов ничтожны и временны, что эти успехи явились следствием оскудения духа нашей молодой армии; укреплению ее веры в помощь Божию, в правоту своего дела, в свои собственные силы, для чего необходимо нам самим укрепить эти чувства и передать их в молодые, восприимчивые сердца молодых воинов». Поэтому протоиерей «усерднейше просил всех военных священников Сибирской армии усугубить свою пастырскую работу о поддержании бодрости духа в молодой армии». Для этого требовалось «в первую очередь восстановить, где это еще не восстановлено, утреннюю и вечернюю молитвы; возможно чаще посещать окопы, казармы и все места расположения воинских частей со словами утешения, мира и любви; возможно чаще вести задушевные беседы с гг. офицерами и солдатами; возможно чаще совершать Богослужения: Всенощные, Литургии, Молебны, Акафисты и пр., не стесняясь ни местом, ни временем, ни количеством молящихся; в беседах, сохраняя такт, избегая политиканства, выяснять ложь большевизма и других подобных анархических учений и их гибельность для России; раскрыть опасность упадка духа воинов, для чего самим быть примером мужества, стойкости и воинской дисциплины».

Протоиерей Алексей Русецкий стремился ревностно оградить интересы армии, что вызвало, например, известную речь на Соборном Совещании 22 ноября 1918 г., когда в ответ на упреки епископа Томского и Алтайского Анатолия (Каменского) в том, что военное духовенство повинно в «развале фронта» в 1917 г., обвинил в этом политиков в тылу. Примечательно, что по требованию протоиерея Алексея Русецкого в Омске и Екатеринбурге был запрещен к показу фильм по повести Л. Н. Толстого «Отец Сергий». Внимание к нуждам православного воинства отнюдь не означало забвения инославных и иноверных воинов. В воинских частях, гарнизонах служили католические священники и лютеранские пасторы. ВВЦУ и ведомство исповеданий утвердили тексты «клятвенных обещаний» (присяги) Российскому Государству и Правительству не только для православных, старообрядцев, но и для католиков, лютеран, мусульман и иудеев.

В феврале 1919 г. Главным Священником Российской армии и флота (Восточного фронта) ВВЦУ избрало протоиерея Александра Касаткина, участвовавшего еще в русско-японской войне. Задачу для более чем двух тысяч военных священников в армии Колчака он определял так: «Укрепить веру солдат в Бога и Промысел Божий, озарять их души светом евангельской истины, развивать в них чувство любви к истерзанной Родине и преданности долгу, вдохновлять их на подвиги великие и всячески помогать им в деле освобождения Родины от врагов, повергших ее в небывалый позор, бедствия и нищету». В мае 1919 г. военный министр утвердил Положение о Главном Священнике Армии и Флота, в соответствии с которым ВВЦУ избирало, а Верховный Главнокомандующий утверждал кандидата на данную должность. Главный Священник назначал благочинных гарнизонов и дивизий, ходатайствовал о награждении духовных лиц, проводил дознание по делам подчиненных священников, принимал решение о финансировании военного духовенства.

Но наиболее важными вопросами, как и на Всероссийском Поместном Соборе 1917/1918 гг., обсуждавшимися на Сибирском Церковном Совещании в Томске, стали пути организации церковно-приходской жизни. На заседаниях 11–14 ноября были одобрены Положения о приходе и церковно-приходской деятельности. Первым пунктом новых положений утверждалась твердая преемственность от Приходского устава: «Устав о приходе, выработанный Московским Поместным Собором, как нормальный для организации приходов, немедленно ввести в практику приходской жизни». И лишь «в каждом отдельном случае», с обязательного «разрешения местного Епископа и под его ответственностью», допускались «изменения и дополнения, не противные духу Соборного Положения о приходе». Более того, ВВЦУ обязывалось массово отпечатать принятый Поместным Собором Приходской устав. Дополнения Томского Совещания относились прежде всего к приходской деятельности в рамках создания Союза приходов, что в целом соответствовало толкованию статьи 17 Приходского устава, согласно которой «положение о Союзах приходов (принятое Собором) является примерным», и «по постановлению Общего Собрания Союза в устав Союза могут быть внесены, с утверждения епархиальной власти, изменения и дополнения».

В развитие данного положения на Епархиальные Советы возлагалась обязанность «безотлагательно организовать Приходские Советы, объединив их в особом Общеепархиальном Союзе приходов, имея в виду, что сплоченные приходы сейчас совершенно необходимы как в церковной, так и в государственной жизни». Союзы приходов уже проявили себя как структура, готовая к участию не только в религиозной, но и в общественной жизни. На прошедших выборах в городскую думу Уфы из 102 избранных гласных 30 входили в Союз приходов, покровителем которого был епископ Уфимский Андрей (Ухтомский).

Правда, при этом отмечалось, что «приходские союзы должны быть совершенно беспартийными, сохраняя исключительно церковное и религиозное направление. Имея в виду освобождение новых территорий, а также предстоящие выборные кампании во Всероссийское и Сибирское Учредительные Собрания, Собор предлагает всем приходским организациям и советам держаться единой программы, единого избирательного списка».

Очевидное стремление опереться на низовую ячейку церковной организации в целях укрепления авторитета «белой государственности» было отражено в дополнениях к Приходскому уставу. При этом в своей «общественной или общегосударственной деятельности» Епархиальные Союзы приходов должны были оставаться «строго внепартийными, сохраняя церковное и исключительно деловое направление». Низовая инициатива в деятельности приходов предполагала их взаимодействие при создании единой приходской структуры, «тесное общение» Союзов приходов, выраженное «в обмене своими постановлениями на общих собраниях, изданиями, воззваниями и пр.». Предполагалось проведение общих конференций представителей Союзов.

Союзы приходов не должны были чуждаться и общегосударственной деятельности, намечалось их участие в «выборах в Общесибирские и Всероссийские учреждения» с едиными «программой и избирательным списком». Также активно приходское духовенство призывалось и к сотрудничеству с земско-городским самоуправлением, что не должно было тем не менее привести к «нарушениям соответствующих канонических правил», поскольку «преимущество» отдавалось все же «своим приходским организациям – для всестороннего влияния Церкви на жизнь». «Епархиальным Начальствам» предписывалось «строго разграничивать круг обязанностей сельских обществ и приходских собраний» и вменялось в обязанность озаботиться своевременным ведением «приходской книги», записавшиеся в которую гарантированно получало право голоса на приходских собраниях. Положение содержало примечательный, в условиях растущего атеизма, пункт о «введении епитимийной дисциплины», согласно которому «основным правилом церковной жизни должно быть каноническое требование деятельного участия в церковной молитве и вообще в жизни Церкви и ее верных чад».

Значимость принятых в Томске дополнений к Приходскому уставу подтверждалась также тем, что Совещание вышло с инициативой ходатайства перед «Всероссийским Правительством о принятии им Приходского Устава на положении Гражданского закона». Таким образом, помимо дополнительного признания Временного Всероссийского правительства (Уфимской Директории и Совета министров) Всероссийской властью подчеркивалась важность уравнивания значимости церковного и общегосударственного законодательств. Предложенное Поместным Собором предоставление приходам прав юридических лиц предполагало соответствующие обращения в регистрационные комитеты при окружных судах (согласно законодательству Временного правительства от 1917 г. о порядке регистрации общественных организаций).

Немаловажное значение приобретало также утверждение форм освещения деятельности Церкви. В официальном отчете о работе Совещания отмечалось, что, «считаясь с крайней необходимостью церковно-общественного органа, Собор решил приступить к изданию при Высшем Церковном управлении печатного еженедельного журнала «Сибирский Благовестник» в двух частях – официальной и неофициальной». Позднее архиепископ Сильвестр отмечал необходимость сделать издание более соответствующим потребностям проповеднической работы в войсках и среди населения. Однако из-за недостаточного финансирования и редакционных трудностей вышло только два номера «Благовестника». В августе 1919 г. началось издание альманаха «За Русь Святую», но по своему содержанию он в большей степени был направлен на военную аудиторию.

Согласно Определению Поместного Собора от 28 сентября 1917 г., ВВЦУ поручалось добиться от правительства утверждения прав Церкви на движимое и недвижимое имущество у храмов, монастырей, церковно-приходских школ, православных приходов и «других церковных организаций» (что принципиально противоречило политике советской власти, направленной на лишение Церкви имущественных прав). При этом подчеркивалось, что, согласно Определениям Всероссийского Поместного Собора, «имущество, принадлежащее установлениям Православной Церкви, не подлежит конфискации или отобранию, а сами установления не могут быть упразднены без согласия Церковной Власти». Также отмечалось, что имущества Церкви не подлежат налогообложению, «если эти имущества не приносят дохода путем отдачи их в аренду или внаем».

Приходская жизнь не чуждалась и хозяйственной деятельности. Было принято предложение обратиться к военной администрации с просьбой освободить от постоя и передачи под казармы помещения духовно-учебных заведений. Положение, принятое в Томске, предполагало «развитие приходских обществ потребителей», создание приходских кооперативов, на средства которых следовало «содержать духовенство, свои приходские школы, приюты, богадельни и пр.».

Показательное значение имел пункт Положений, предусматривающий необходимость укрепления православной нравственности, развитие миссионерской деятельности, и в этом Церковь также могла рассчитывать на правовую и финансовую поддержку от белой власти: «В целях оздоровления православной паствы Церковно-приходские Советы, заботясь о всестороннем воспитании народа в религиозно-нравственном отношении, должны иметь попечение о надлежащей подготовке увеселений и зрелищ в своем приходе, чтобы не происходило для верующих соблазна, а виновных в сем соблазне привлекать к законной ответственности». Епархиальные архиереи должны были озаботиться восстановлением миссионерской деятельности и «для более широкого и быстрого осуществления принятых Московским Поместным Собором и Томским Совещанием Положений, и для скорейшей организации приходов отправлять имеющихся в распоряжении Епархиальной Власти опытных руководителей в устроении церковной жизни».

Кроме того, ВВЦУ поручалось добиться от правительства выделения бюджетных средств на ведение в церковных приходах «метрикации населения» (выдача свидетельств общепризнанного образца о рождении, венчании, кончине). За счет «государственных пособий» должны были создаваться т. н. «переселенческие приходы», актуальность образования которых для обширных пространств Сибири и Дальнего Востока была более чем актуальной. Предполагалось задействовать в миссионерской, проповеднической работе (особенно в сельских приходах) сотни священников, оказавшихся в Сибири, вынужденных оставить свои приходы из-за начавшихся гонений на Церковь в Советской России. И если «Правительство не сможет или не пожелает дать содержание духовенству от казны», то следовало предложить Епархиальным Управлениям настаивать всемерно на содержании духовенства самим населением, по возможности не ниже той нормы, какая предположена Священным Собором.

В то же время Епархиальным Преосвященным следовало поддерживать (на общегосударственном уровне, через Управление Государственных сберегательных касс) политику социального страхования, страхования жизни у «малоимущего крестьянства, а равно и духовенства». Для этого предполагалось в полном объеме возобновить деятельность Приходских Сберегательных касс (на основе Устава 1916 г.), обслуживавших как крестьян, так и местное духовенство.

Взаимодействие Церкви и государственной власти на Востоке России не ограничивалось образованием ВВЦУ. Со своей стороны Совет министров занимался созданием координирующей структуры, вопрос о полномочиях которой также был предметом обсуждения Томского Совещания. Такой структурой стало специально созданное Министерство вероисповеданий.

С докладом о нем выступил ставший впоследствии главой данного ведомства профессор Прокошев. Будучи специалистом по церковному праву, он предполагал учреждение в составе правительства структуры, схожей по целому ряду полномочий с обер-прокурором Святейшего Правительствующего Синода, хотя саму эту должность «как представителя бюрократических тенденций, подавляющих начала соборности Церкви, создавать и не должно». Обоснованием подобного решения было мнение о необходимости государственной поддержки Церкви, в частности в вопросах финансирования. Как специалист по церковному праву, Прокошев полагал, что правительство и Церковь обязаны также согласовывать позиции в отношении принимаемых законодательных постановлений, одинаково затрагивающих интересы светской и духовной власти («правовое положение духовенства», «разработка законопроектов, касающихся Церкви»). Прокошев подтверждал, что «высшая Церковная власть» принадлежит «Патриарху, Синоду и Высшему Церковному Управлению», а Государственная власть и Церковь «могут сноситься друг с другом помимо министра, через Патриарха или особых уполномоченных».

Но наиболее емко позиция будущего главы ведомства отражена в следующих словах официального отчета Томского Совещания: «Церковь призывает к делу спасения Государства, и посему Государство Русское не может отделить от себя спасающую его Церковь, которой оно должно предоставить первенствующее положение». Данный тезис представлял собой, по существу, развитие положений, принятых Всероссийским Национальным Центром в качестве фундаментальных основ еще в 1918 г. (т. н. проект Основных законов Российского государства): «Первенствующая в Российском государстве вера есть исповедуемая большинством населения России христианская Православная кафолическая восточного вероисповедания… Православная Церковь в России, как национально-историческое вероисповедание преобладающего большинства коренного населения государства, естественно, занимает первенствующее среди всех других исповеданий публично-правовое положение. Это первенство находит свое внешнее выражение в том, что во всех актах государственной жизни, в которых власть обращается к религии, преимуществом будет пользоваться Православная Церковь, точно таким же преимуществом будет пользоваться Православный Церковный календарь… В качестве положения о Православной Церкви в Российском государстве правительство признает все постановления Определений чрезвычайного Всероссийского Священного Собора, касающиеся строя церковного управления, отныне автономного. Глава Православной Русской Церкви Патриарх Московский и Всея России и возглавляемый им Всероссийский Церковный Собор признаются государственной властью полномочными представителями всей Православной России».

Таковой была и принципиальная позиция большинства политических деятелей Белого движения. Схожие принципы декларировала и Омская конференция кадетской партии (21 мая 1919 г.). Подчеркнув обязательность «бережной заботливости Русского Государства о Православной Церкви, искони верной хранительнице исторического бытия и духовного лика России», кадеты признали за государством также «обязанность обеспечения правового положения всех разрешенных законом религиозных вероисповеданий на территории России».

Церковное Совещание в Томске не приняло каких-либо решений по созданию Министерства вероисповеданий, ограничившись благодарностью докладчику, приемом информации «к сведению» и указанием на то, что утверждение штатов государственных учреждений – компетенция Совета министров. Однако в вопросе о форме взаимодействия ВВЦУ было категоричным. Никакого возрождения ведомства, подобного обер-прокуратуре Синода, быть не должно. Четко и определенно изложил свое отношение к роли и месту Министерства исповеданий глава ВВЦУ архиепископ Сильвестр в интервью газете «Правительственный вестник», опубликованном 7 января 1919 г.: «Я не могу мыслить иначе, чем мыслит Святая Церковь в лице Поместного Собора. Собор же Церковный наличие такого органа мыслит. Орган такой нужен. Государство не может не сноситься с Церковью, но какой орган – это для Церкви вопрос не существенный. Дело в том, что орган, устанавливающий взаимоотношения между Церковью и государством, нужен не столько для Церкви, сколько для государства, ибо Церковь при современном ее строе, в котором выдержана вся полнота соборности и автономии, может входить в сношения с государственной властью непосредственно через своего представителя, которым является Святейший Патриарх или лицо, им для таковых сношений уполномоченное, а во Временном Высшем Церковном Управлении – его Председатель. И все дело, в сущности, сводится к установлению такой формы взаимоотношений между правительственной властью и Церковью, которая соответствовала бы достоинству как той, так и другой… Мы не мыслим себе представительства интересов государства по типу бывшей обер-прокуратуры Святейшего Синода. Такое представительство в современном строе не должно иметь ни места, ни применения. То государственное учреждение, которое будет ведать церковными делами, не мыслится нами как обладающее исключительными полномочиями в отношении церковной жизни; что же касается функций его как органа контролирующего, то контролю в расходовании средств государством мы подлежим на общих основаниях, защите законов – также; так что представитель государства является участником лишь в разрешении тех специальных дел, в которых интересы Церкви и государства соприкасаются, каковые вопросы правовые и вопросы государственного пособия на дела церковные. Само собой разумеется, что о вмешательстве государства в область чисто церковного управления, как это имело место прежде, не может быть и речи».

На вопрос корреспондента о том, допускалось ли подобное вмешательство, владыка Сильвестр ответил, что ему известно, что «первоначально Министерству исповеданий предполагалось, помимо отдела контрольного, придать и отдел административных назначений. Это та же идея обер-прокуратуры Святейшего Синода, но только в измененном виде, и, конечно, такое положение дел для нас совершенно неприемлемо, как неприемлема мысль о причислении Православной Церкви к ведомству МВД. Последнее положение уже совершенно неприемлемо как не отвечающее достоинству Церкви». Нужно отметить, что проект о подчинении ВВЦУ Министерству внутренних дел даже не дошел до обсуждения на Церковном Совещании.

В свою очередь Прокошев (в том же интервью) развивал идею о насущной необходимости создания, наравне с ВВЦУ, ведомства исповеданий. Главной причиной считалась необходимость «утишить разбушевавшееся море народных страстей, сдержать центробежные силы, разрывающие Русь, и помочь спасти Русскую государственность. Участие Церкви в моральном, а через это и в политическом самоутверждении России не противоречит принципам правового государства». В многоконфессиональном правовом государстве, считал Прокошев, должен признаваться принцип не «всем поровну», а «каждому свое». Поэтому положение Православной Церкви не может не быть «первенствующим», ведущим («ту Церковь, к которой принадлежит большинство населения… Государство должно ставить выше»). Подозрения в простом восстановлении обер-прокуратуры Синода Прокошев считал несостоятельными уже по той причине, что в «синодальный период» единоличное право Обер-прокурора всегда подавляло коллективное право Святейшего Синода.

В новых условиях, никоим образом не стремясь к изменениям определений Поместного Собора, следовало добиться, чтобы ведомство исповеданий было защитником интересов Церкви перед властью, в частности, в области статуса церковного имущества, наделения приходских советов правами юридического лица, возбуждением уголовного преследования за кощунственные деяния, надругательства над святынями и др. При этом Прокошев считал, что принятие любого закона, затрагивающего интересы Церкви, следует предварительно согласовывать с «высшей церковной властью». Прокошев был уверен в поддержке своего проекта в Совете министров. Возможно, учитывалось и то, что сам премьер-министр П. В. Вологодский был сыном священнослужителя.

Таковы были основные результаты Томского Церковного Совещания в ноябре 1918 г. Как можно заметить, они никоим образом не противоречили решениям Поместного Собора в Москве. Развитие законоположений и определений, относящихся к приходу и созданию ВВЦУ, также не нарушали соборного единства Русской Православной Церкви ни канонически, ни юридически. Положения о приходских Союзах лишь усиливали общественное значение данных структур, предусмотренных соборным Приходским уставом, а Церковное управление имело лишь временные функции, подотчетные Святейшему Патриарху и Священному Синоду.

Совещание приняло основополагающие документы об отношениях Церкви и власти за несколько дней до «переворота 18 ноября». Российское правительство, возглавляемое Верховным Правителем адмиралом А. В. Колчаком, не отвергало преемственности от Временного Всероссийского правительства и официально подтвердило свою готовность соблюдать и поддерживать законоположения в отношении Русской Православной Церкви, определенные Поместным Собором 1917/1918 гг. 3 марта 1919 г. Прокошевым был подан доклад в Совет министров, обосновывавший необходимость законодательного подтверждения определений Собора со стороны Российского правительства. Правовой коллизией, с точки зрения главы ведомства исповеданий, выступало так и не исполненное предрешение о созыве Собора, согласованное с Временным правительством (постановление от 11 августа 1917 г.), в соответствии с которым предполагалось «предоставить открывающемуся 15 августа в Москве Поместному Собору Всероссийской Церкви выработать и внести на уважение Временного Правительства законопроект о новом порядке свободного самоуправления Русской Церкви».

Так как Собор завершил свою работу 9 сентября 1918 г., Временное правительство было низложено в октябре 1917 г., а Совет Народных Комиссаров не имел никакого отношения к утверждению определений Собора и всероссийской властью не признавался, то принять решение следовало уже правительству Колчака. Прокошев отмечал, что «в основу нового церковного строя положено начало Соборности» как «единения и гармонического сотрудничества в церковно-общественной работе всех элементов церковного общества: иерархии, клира и мирян, каждого – в меру его канонического значения», – и особенно выделял тот факт, что «не только епископату, но и широким кругам церковной общественности – представителям клира и мирян – Соборными постановлениями предоставлено непосредственное и деятельное участие в церковно-общественной жизни и в церковном управлении на всех его ступенях…; существенно преобразуется и управление епархиальное, в том же духе Соборности и церковной общественности… Существенно реформирована и поставлена на новые основания и организация благочиннических округов – в смысле привлечения мирян на благочиннические собрания в благочиннические советы».

Особый акцент Прокошев делал на Приходском уставе: «Православный приход признается самостоятельной церковно-общественной единицей. С организацией приходских собраний, приходских Советов и других учреждений приходских приходская жизнь становится на новые демократически-общественные основания. Все члены церковного общества привлекаются к постоянному в ней участию». «Все Соборные постановления, – продолжал профессор, – кроме «Определения о правовом положении Православной Церкви», представляющего формулировку воззрений Собора на нормальные отношения Церкви и Государства и его пожеланий в этой области, – относятся по своему существу к области внутренней церковной жизни, составляющей сферу свободного самоопределения Церкви, и по содержанию своему не противоречат ни началам государственного законодательства, ни государственной целесообразности».

Подчеркнуто демократичными представлялись напоминания Прокошева о том, что церковные преобразования обсуждались еще в законодательных органах Российской империи: «Эта коренная реформа всего строя церковной жизни сверху донизу, на новом истинно каноническом начале Соборности отвечала не только потребности, давно ясно и болезненно сознаваемой церковно-общественными кругами, но и настойчивому, неоднократно выраженному желанию законодательных палат – Государственной Думы и Государственного Совета». Исходя из этого, Прокошев ходатайствовал об утверждении Правительством решений Поместного Собора (поскольку таковые «не противоречат ни началам государственного законодательства, ни государственной целесообразности»), особенно актуальных в отношении создания Епархиальных Советов и Приходского устава с дополнениями, сделанными Томским Совещанием (полное же решение «вопроса об отношении между Церковью и Государством» принадлежало «только будущему Национальному Учредительному Собранию»). Подтверждалась недопустимость каких-либо изменений в выработанных Собором определениях («без сношений со Святейшим Патриархом и полномочными органами Центрального Церковного управления»), а также то, что ВВЦУ, «несомненно, не признает себя управомочным вносить какие-либо изменения в текст Соборных определений».

Ходатайство Прокошева увенчалось успехом. Постановлением Совета министров от 19 августа 1919 г. было решено: «Временно, впредь до установления в законодательном порядке взаимоотношений между Церковью и Государством, предоставить Епархиальным Советам, заменившим собой Духовные Консистории, и приходским общинам руководствоваться выработанными для них на Всероссийском Церковном Соборе в Москве уставами… с теми дополнениями, которые сделаны были к приходскому уставу Томским Соборным Совещанием осенью 1918 г..

На Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке в 1918–1919 гг. поддержка Церковью власти Колчака была безусловной. Глава ВВЦУ архиепископ Сильвестр был духовником адмирала (сохранилось несколько писем владыки к Верховному Правителю), привел его и министров к присяге на церемонии открытия в Омске присутствий Правительствующего Сената 31 января 1919 г. ВВЦУ была принята особая формула поминовения власти на богослужениях. Согласно ей «следовало поминать на Богослужениях Высшую государственную власть и ея воинство» следующим образом: «Богохранимую Державу Российскую, Благоверное Правительство и Христолюбивое воинство». На ектениях, великом входе следовало «поминать сначала Святейшего Патриарха и церковную власть, а затем Державу и власть гражданскую, при молебнах же многолетие возглашать прежде гражданской власти, а потом церковной». Упоминание «Благоверное Правительство» не следует понимать как некую попытку «уравнивания» с Царской властью (форма поминания в Российской Империи: «Благочестивейшего, Самодержавнейшего Великого Государя Императора Николая Александровича всея России»). По определению православной догматики поминание «благоверный» означало «исповедующий истинную веру, правоверный, православный» и считалось «постоянным эпитетом князей, царей, епископов». «Благоверное Правительство» в общепринятом каноническом сочетании могло означать исповедание православной веры представителями белой власти и главой правительства.

Но не только новая формула поминания белой власти была установлена ВВЦУ. Во исполнение определений Поместного Собора от 18 апреля 1918 г. Управление приняло 25 февраля 1919 г. постановление об обязательном «возношении в храмах за богослужением особых прошений о гонимых ныне за Православную веру и Церковь и о скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках», а также о «совершении торжественных молений: поминального об упокоении со святыми усопших и… благодарственного о спасении оставшихся в живых».

ВВЦУ также подтверждало решение «установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января или в следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годину исповедников и мучеников» и «установить в понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах, где были скончавшие жизнь свою за Веру и Церковь исповедники и мученики, крестные ходы к местам их погребения, где совершать торжественные панихиды с прославлением в слове священной их памяти». Первая «заупокойная литургия по новым священномученикам и мученикам» была отслужена в Москве, в со-служении участников Поместного Собора, самим Святейшим Патриархом Тихоном 31 марта 1918 г. Показательно, что решение Поместного Собора 1918 г., подтвержденное ВВЦУ, было формально подтверждено и в современной России, когда специальным Определением Архиерейского Собора в 1992 г. было установлено совершать празднование Собора новомучеников и исповедников Российских 25 января (ст. ст.) каждого года или в ближайшее воскресенье после него. К ноябрю 1918 г. архиепископом Сильвестром был составлен список погибших священнослужителей, который за первый год советской власти включал 500 имен «зверски замученных священников» и 20 «бесчеловечно убитых епископов».

Государственная власть стремилась поддерживать Церковь. Ежемесячно на расходы ВВЦУ, несмотря на то что Управление не входило формально в состав правительства, выделялось свыше 30 тысяч рублей. Казной были удовлетворены и запросы, связанные с выполнением священнослужителями регистрационно-правовых актов («метрикации населения»). Церкви возвращались все изъятые большевиками ценности и имущества, а в начальных и средних учебных заведениях восстанавливалось преподавание Закона Божия. 14 августа 1919 г. Прокошев направил на рассмотрение Совета министров ходатайство «об отпуске из средств Государственного Казначейства пособия на содержание православного и инославного духовенства». В нем снова подчеркивалась важность сотрудничества Церкви и государственной власти: «Православная Церковь должна почитаться Национальной Святыней Русского народа. Неоспоримо то великое значение, какое имела и имеет она в истории Русского Государства и в жизни Русского народа… И в настоящее время распада Русского Государства Церковь служит объединяющим национальным звеном для разрозненных частей России. Духовенство же Православной Церкви по-прежнему является проводником в народе христианского просвещения, национальных чувств и идей и здоровых государственных понятий. Не даром оно терпит такие жестокие гонения со стороны советской власти».

Однако подобное главенствующее положение Православной Церкви в стране не подкреплялось, по мнению Прокошева, необходимой материальной поддержкой со стороны казны. Если в «синодальный период» духовенство получало установленное ежегодное содержание, то в условиях гражданской войны и развала государственности оно вынуждено жить лишь на «доброхотные даяния прихожан за требы и хлебные сборы», что «неудовлетворительно во всех отношениях». «Способы эти, заставляя духовенство брать за требы и таинства, стоять с протянутой рукой, назначать таксу и т. п. – не соответствуют святости пастырского дела и унизительны для достоинства пастырей, причиняя им нравственные страдания». Поэтому казна могла и должна была выделить целевое ежегодное обеспечение жалованием архиереев, иереев и причта на всех территориях, которые находились под контролем Российского правительства.

Аналогичное содержание следовало, по мнению Прокошева, выплачивать также духовенству римско-католическому (19 приходов на территории Урала, Сибири и Дальнего Востока в 1919 г.) и евангелическо-лютеранскому (13 приходов). После того как целостность Российского государства будет восстановлена, следовало, по предложению Прокошева, ежегодно согласовывать размер государственных расходов между Священным Синодом и министерством финансов.

Показательно, что в позиции Прокошева уже не было стремления ставить Церковь под контроль государственной власти, рассчитывая на право финансирования, как это было во времена «синодального периода». Напротив, налицо была заинтересованность в поддержке Церкви, признании ее самостоятельности и в то же время желание оказать поддержку духовенству в надежде на плодотворное взаимодействие в общем деле возрождения разрушенной русской государственности.

Что же касается правительства, то создание в его составе Главного управления по делам вероисповеданий (таким стало официальное наименование ведомства, о котором был сделан специальный доклад на Томском Совещании) представляло собой политико-правовое развитие идей Министерства исповеданий Временного правительства, преемственно принявшего делопроизводство упраздненной в 1917 г. от обер-прокуратуры. Управление стало совершенно новой структурой, не вписывавшейся в правовые акты, бывшие основой статуса правительства Колчака (Учреждение Совета министров 1906 г. и др.), поскольку в царствование Государя Императора Николая II Синод являлся Правительствующим и иных структур, имевших отношение к Церкви, в составе исполнительной власти не существовало. Теперь новой «белой власти» предстояло на практике осуществить запланированные Собором перемены во взаимоотношениях Церкви и государства. Показательно, что поскольку Российское правительство Колчака считалось основой будущего Всероссийского правительства, то полномочия Управления предполагалось осуществить не только на территории Востока России, но и в масштабах всего государства после занятия Москвы и «ликвидации советской власти».

Согласно Положению о Главном управлении, оно являлось «высшим органом, через который осуществляются мероприятия правительства в области отношений Российского государства к вероисповеданиям, в его пределах существующим». Ведомство возглавлялось Главноуправляющим (с правами министра), его товарищем (оба обязательно православного вероисповедания) и состояло из двух департаментов: Первого – по делам Православной Церкви и Второго – по «инославным и иноверным исповеданиям». Глава ведомства и его товарищ (заместитель) обязаны были присутствовать на всех заседаниях «Церковного Собора и давать необходимые разъяснения, а равно в заседаниях Высшего Церковного Совета и Соединенном присутствии Священного Синода и Высшего Церковного Совета с правом совещательного голоса».

Товарищем Главноуправляющего стал профессор Л. И. Писарев, директором Департамента по делам Православной Церкви – бывший преподаватель Семеновского приходского училища Нижегородской губернии П. Клоков, а директором Департамента по делам инославных и иноверных исповеданий – самый молодой участник Поместного Собора 1917 г., секретарь отдела «Правовое положение Церкви в государстве», и. о. экстраординарного профессора церковного права Пермского университета Н. Н. Фиолетов.

В компетенции ведомства находились «разработка и проведение в жизнь законодательства о Православной Церкви; посредничество в сношениях Правительства с центральными и местными органами Православного Церковного управления, суда, школы, хозяйства; выполнение роли контролирующего органа над деятельностью православных церковных учреждений и должностных лиц в пределах допускаемых автономией Православной Церкви; посредничество в сношениях Правительства с автокефальными церквами Православного Востока и разными церковными установлениями, находящимися за границей».

В отношении «инославных и иноверных вероисповеданий» предполагалось осуществление «дел, составлявших до сего времени предметы ведения Министерства внутренних дел по департаменту духовных дел иностранных исповеданий христианских и инославных». Можно полагать, что новое ведомство, руководимое членом Поместного Собора профессором Прокошевым, имело возможности осуществить то необходимое взаимодействие Церкви и Государства, о котором много говорилось в 1917–1918 гг.

Обескровленные произволом «красного террора» епархии нуждались в замещении вакансий священнослужителей. В этом отношении важной стороной деятельности ВВЦУ становилось назначение священников. Архиепископом Сильвестром предоставлялись штатные вакансии в епархиях Сибири и Дальнего Востока священникам, вынужденным покидать приходы своего прежнего служения. А 14 июня 1919 г. в соборе Святителя Николая в Омске состоялась архиерейская хиротония, которую возглавил архиепископ Сильвестр. Состоялось наречение архимандрита Варлаама в епископа Соликамского, викария Пермской епархии. На наречении присутствовал и сам Колчак.

Рукоположения проводились и в отношении служащих священников. Один из примечательных примеров – принятие священнического сана будущим Священномучеником иереем Михаилом Пятаевым, служившим в 1918–1919 гг. в Омском кафедральном соборе. После ареста владыки Сильвестра он был сослан в отдаленный сельский приход Новосибирской области, а в феврале 1930 г. был приговорен к расстрелу (причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 г.).

Среди организационных преобразований, проводимых в церковной иерархии в белой Сибири в 1919 г., следует отметить также решение о «возглавлении военного духовенства лицом в сане епископа». Введение должности Епископа армии и флота происходило в порядке реализации определений Всероссийского Поместного Собора от 2 декабря 1917 г. о правовом положении Православной Российской Церкви и во многом поднимало статус военного духовенства на Восточном фронте. Однако 6 октября 1919 г. протоиерей Александр Касаткин обратился к Колчаку с докладом, в котором отмечал целесообразность «возглавления военного духовенства… особым духовным сановником именно из белого духовенства, а не епископом».

Исторически, еще со времен Петра I, сложилась система, при которой военное духовенство все более и более отдалялось от епархиальных архиереев», а «возглавление военного духовенства духовным лицом в сане пресвитера, не противореча каноническим правилам Русской Церкви в силу его подчиненности Высшей церковной власти, оправдывается многолетним опытом управления военным духовенством через пресвитера, пользой дела и соответствием такого управления с исключительными условиями военной жизни и быта». Но, несмотря на возражения отца Александра, ВВЦУ приняло решение об учреждении первого в истории Русской Православной Церкви Епископа армии и флота, назначив на создаваемую должность бывшего епископа Чебоксарского Бориса (Шипулина). Однако к широкой практической деятельности владыка Борис приступить не успел, поскольку уже в начале ноября 1919 г. все правительственные учреждения были эвакуированы из Омска в Иркутск, а еще через месяц прекратили свое существование в результате восстания «Политцентра» и свержения власти Российского правительства. Глава ВВЦУ архиепископ Сильвестр остался в Омске и принял мученическую кончину в феврале 1920 г. в местной ЧК.

Православное духовенство белого Юга России в 1918 г. также определилось в своей поддержке Добровольческой армии и затем Вооруженных Сил Юга России. При штабе Добровольческой армии служил протоиерей Дмитрий Вардиев. В т. н. «военно-походный период» истории Добровольческой армии (во время 1-го и 2-го Кубанских походов весной – осенью 1918 г.) военные окормлялись также местными священнослужителями, регулярно совершавшими торжественные молебны, крестные ходы по случаю побед Добровольческой армии, отпевания погибших бойцов, панихиды по жертвам «русской Смуты».

Наиболее представительные молебны состоялись после вступления Добрармии в Екатеринодар и Ставрополь в августе 1918 г. В Ставрополе архиепископом Агафодором был отслужен благодарственный молебен и передано архипастырское благословение – икона Божией Матери Иверская – покровительница Кавказа. Уже тогда в выступлениях архипастырей подчеркивалась идея об особой духовной миссии Добровольческой армии и всего Белого движения как вооруженного противостояния «злу большевизма»: «Беззаветная Добровольческая Армия! Ты воистину Христолюбивое воинство, ибо из уст твоих вождей мы слышали, что ты «пришла не только с мечом в руке, но и с крестом в груди, и с горячей надеждой в сердце». Воинство, над которым веет знамя креста, которое стремится не только к внешнему величию страны, но и к нравственному возрождению Родины, – это то войско, о котором полтора года вздыхала в своих молитвах Святая Церковь».

Первые организационные перемены в среде военного духовенства Добрармии произошли после приезда в Екатеринодар из Киева Протопресвитера военного и морского духовенства в годы Первой мировой войны Георгия Шавельского, назначенного приказом от 27 ноября 1918 г. на аналогичную должность. При встрече с о. Георгием генерал Деникин определил «разделение полномочий» между Церковью и властью довольно прямолинейно: «Вам я отдаю все духовное дело, оставляя себе земное, и в ваше дело не намерен вмешиваться». Подобное разграничение не противоречило решениям Поместного Собора. С другой стороны, оно косвенно отражало специфику организации власти на белом Юге вообще. Как высшая гражданская власть первоначально исходила от военного командования («Добровольческая армия как государственный фактор»), так и высшая (хотя и временная) церковная власть фактически исходила от Протопресвитера.

По воспоминаниям Протопресвитера, в конце 1918 г. «прямого дела» у него «по должности» было очень мало: «Число священников в Армии не превышало 50. Ездить по фронту не представлялось никакой возможности, так как части были очень разбросаны и раздроблены. Но косвенного дела оказалась уйма. Я в Добровольческой Армии стал единственной инстанцией, которую знали, с которой считались и к которой обращались со всеми недоразумениями, сомнениями, неурядицами, касавшимися Церковного дела… Высшей Церковной власти в крае не было. Связь с Патриархом прервалась. Каждая епархия жила своей жизнью. Вопросы, превышающие компетенцию епархиальной власти, или решались на свой страх епископами, или оставлялись без разрешения. Некоторые церковные вопросы восходили до Деникина. Тогда спрашивали мое мнение. Я стал юрисконсультом по всем духовным делам. Получилось странное явление: огромная территория, почти весь Юго-Восток России, с несколькими епархиями оказалась без высшей церковной власти, которая одна могла бы и направлять, и исправлять церковную жизнь… Но одни из архиереев не замечали такой необходимости, а другие даже довольны были тем, что они теперь полновластные, никому не подчиненные владыки».

Правильность замечания Протопресвитера Георгия Шавельского подтверждал и такой «незаинтересованный» человек, как командующий Черноморским флотом вице-адмирал Д. Ненюков. Согласно его воспоминаниям, в Севастополе в 1919 г. оказалось «14 архиереев, бежавших из различных епархий от большевиков, и все они нашли приют у епископа Севастопольского Вениамина…; владыкам не очень нравится быть под Патриархом, и… прежний порядок, когда каждый епископ в своей епархии был сам вроде Патриарха, был им более по душе…, владыки теперь старались умалить значение Патриарха и в один голос говорили, что Патриарх должен быть первым между равными и отнюдь не главою Церкви, вроде Римского папы, что усиленно подчеркивалось». Безусловно, подобные высказывания (если они имели место) могли носить сугубо частный характер, поскольку официально решения Поместного Собора никак не опротестовывались.

Тем не менее подобная тенденция представлялась весьма опасной, поскольку, в случае ее развития, возникала прямая угроза отделения от центральной всероссийской власти как в национальной политике (стремление к «сепаратизму»), так и в организационных вопросах Церкви (стремление к «автономии» и даже к «автокефалии»). Подобные опасные явления следовало пресекать. По инициативе Протопресвитера Деникиным было составлено письмо – обращение на имя архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана (Симашкевича) о «созыве совещания из епископов и членов епархиальных советов, по два от каждой епархии», а в Одессу, митрополиту Платону, была отправлена телеграмма-прошение прибыть на совещание в Новочеркасск. По предложению Протопресвитера, в состав Совещания должны были войти также члены Поместного Собора, оказавшиеся на территории Юга России. Таким образом, предполагаемый состав Совещания практически полностью повторял принципы, на которых было созвано Томское Совещание глав епархий Востока России и наличных членов Собора.

Организационным центром созыва будущего Совещания стала группа членов Всероссийского Поместного Собора, входивших в Совет Государственного Объединения России (СГОР). Протопресвитер входил в ее состав. Совет, намереваясь укрепить свой статус организации, призванной (как считало его руководство) восстановить власть в России, был всецело на стороне идеи созыва Совещания. 26 апреля 1919 г. в Екатеринодаре, у епископа Кубанского и Екатеринодарского Иоанна, состоялось собрание членов СГОРа, на котором присутствовали приехавшие из оставленной франко-русскими войсками Одессы митрополит Одесский и Херсонский Платон (Рождественский), архиепископ Таврический и Симферопольский Димитрий (Абашидзе), архиепископ Екатеринославский и Мариупольский Агапит (Вишневский), профессор Петроградской Духовной академии, доктор богословия А. П. Рождественский, князь Г. Н. Трубецкой, председатель Кубанского Епархиального Совета иерей Григорий Ломако, священник Валентин Свенцицкий, граф В. А. Мусин-Пушкин, граф Д. Ф. Гейден, полковник А. В. Бориславский и поручик М. Ю. Родионов.

Многие из них участвовали в Поместном Соборе и занимали во время его работы ведущие должности (митрополит Платон – член Священного Синода, глава отдела по внешней и внутренней миссионерской деятельности, архиепископ Димитрий возлавлял отдел об устроении Православной Церкви в Закавказье, епископ Агапит возглавлял хозяйственно-распорядительное Совещание при Соборе, профессор Рождественский возглавлял отдел о Духовных академиях).

Протопресвитером Георгием Шавельским был прочитан доклад, кратко наметивший основные направления духовно-просветительных мер, которые «надлежит ныне же планомерно и неукоснительно проводить в церковной жизни той области, где происходит крестоносная борьба новосозидаемого христолюбивого русского воинства с большевистскими злыми врагами Церкви и Отечества». Основное внимание, как и в белой Сибири, следовало уделить «усилению и оживлению пастырско-приходской деятельности местного духовенства». С этой целью предполагалось проведение «популярных научных и богословских лекций», «издание и распространение религиозно-нравственной и апологетической литературы». Как и в Сибири, для организации проповеднической деятельности предполагалось «привлечение к содействию местному пастырству иноепархиального духовенства из беженцев» (таковых, по оценке Протопресвитера, на белом Юге проживало уже более 500).

Однако для более «единообразного, планомерного и неукоснительного осуществления» данной деятельности следовало, как считал Протопресвитер, ввести «орган высшего церковного управления, объединяющий и направляющий церковную жизнь нескольких епархий». Первоначально предполагалось создание этого органа на основе распоряжений Главкома ВСЮР, однако не учитывать соборное мнение епископата было признано недопустимым.

Один из наиболее острых вопросов касался получения разрешения на собрание со стороны Высшей Церковной власти, иными словами – благословения Святейшего Патриарха Тихона. Насколько это было важно, свидетельствует, в частности, мнение архиепископа Ставропольского и Кавказского Агафодора (Преображенского), сомневавшегося в целесообразности созыва Совещания без открытого благословения Патриарха. Однако возможность установления связи с Москвой, получение прямого указания на право созыва было невозможно по причине практически полной изоляции Патриарха от регионов, находившихся под контролем белых правительств. И хотя имелись способы косвенной передачи информации (через курьеров Всероссийского Национального Центра, например), вероятность ее потери (в случае ареста нарочного) или искаженной передачи существовала всегда.

Показательно и мнение относительно создания «органа высшего церковного управления», высказанное членом СГОРа, тайным советником В. М. Скворцовым, отметившим необходимость дачи благословения Церковью белым армиям: «Добрармия, вследствие большевистского пленения и угнетения духовного вождя нашей Церкви, Святейшего Патриарха Тихона, не имеет от него благословляющей ее крестные подвиги патриаршей грамоты, которая бы указала сбитому с толку темному народу на молитвенно-споспешествующее отношение Церкви к Добрармии, как собирательнице рассыпавшейся русской земли и охранительнице Святынь народной веры и Церкви, правопорядка и истинной свободы. Учреждением высшего органа Церковного управления на территории действий Добрармии Церковь освятит духовным ореолом новосозданную Русскую армию как христолюбивое воинство… Мера эта окрылит духовным мужеством и самих духовных вождей народа, – пастырей и проповедников, угнетенных большевистским террором».

Исходя из вышеназванных обстоятельств, собрание СГОРа выступило с инициативой: «Признать неотложно необходимым учреждение органа Высшего Церковного Управления на территории действий Добрармии» и «уполномочить архиепископа Димитрия Таврического, Протопресвитера о. Шавельского и графа Мусина-Пушкина отправиться в Ставрополь к архиепископу Агафодору с просьбой созвать Областной Церковный Собор в самый ближайший срок». Представительство на Соборе предполагалось на следующих основаниях: правящие и викарные архиереи Ставропольской, Донской, Кубанской, Владикавказской, Сухумско-Черноморской, Бакинской епархий (по занимаемой должности); по два представителя от клира и по два от мирян (по выборам от епархиальных советов, возглавляемых правящими епископами); Протопресвитер – от военного духовенства, по два представителя от духовенства и двое – от мирян, а также представитель от Главкома ВСЮР. Примечательно, что в данном документе совещание уже называется «Собором».

В сводке о деятельности Особого Совещания, составленной в начале мая 1919 г., отмечалась важность подготовки «Малого Церковного Собора» (так он стал именоваться в официальных документах). 27 апреля (в Неделю Апостола Фомы (Антипасха) «иерархи Православной Церкви, находящиеся в Екатеринодаре…, под председательством митрополита Платона, при представителях мирян собрались на Церковный совет (Предсоборное Совещание) для решения вопроса о созыве Малого Поместного Собора. Собору этому предстоит устроить выборы представительного Церковного управления. Такое Центральное Церковное представительство должно функционировать до первой возможности непосредственного сношения с Патриархом. По соглашению с епископом Ставропольским Агафодором Малый Церковный Собор решено созвать 18 мая в Ставрополе. Идея созыва Церковного Собора на строго-канонических началах встретила полное сочувствие в руководящих кругах Добрармии».

Таким образом, созыв собрания на белом Юге изначально планировался на гораздо большей основе, чем в Сибири. Максимально возможный характер представительства на духовных собраниях подобного рода объяснялся необходимостью принятия полноправных решений, приемлемых для представителей южнорусских епархий, носителей белой власти и мирян. Как и в случае с Поместным Собором, было созвано Предсоборное Совещание (Комиссия) во главе с инициатором созыва Собора Протопресвитером Георгием Шавельским, совместно с протоиереем профессором Рождественским, иереем Ломако, Мусиным-Пушкиным и членом Кубанского Епархиального Совета И. Н. Терещенко. Делопроизводителем Предсоборной Комиссии стал секретарь Протопресвитера Э. И. Махароблидзе. В ее работе также принимали участие члены СГОРа Н. Н. Львов, протоиерей Валентин Свенцицкий, генерал-лейтенант Г. М. Ванновский и князь Г. Н. Трубецкой.

Первое заседание Комиссии состоялось в Кубанском Епархиальном Совете. На открытии Комиссии выступил Протопресвитер, отметивший факт согласия архиепископа Агафодора на созыв 18 мая 1919 г. «Поместного Собора» в Ставрополе. Представительство было решено дополнить обязательным приглашением «пребывающих на означенной территории Членов Священного Церковного Собора» и по одному представителю от Донского, Кубанского и Терского казачьих войск (на Томском Совещании миряне были представлены только участниками Собора в Москве).

Предполагавшееся ведомство было решено назвать «Временное Высшее Церковное Управление Юго-Восточной России». Наименование полностью повторяло принятое в Сибири, но с указанием краевой принадлежности. Состав и порядок создания ВВЦУ Юго-Восточной России были схожи с Сибирскими, о чем заявил Протопресвитер на заседании 9 мая: «Члены Высшего Церковного Управления должны быть избраны – для большей авторитетности – Поместным Собором». Выборное начало, как и в случае с выборами органов местного самоуправления, признавалось Протопресвитером «немыслимым… в исключительных условиях переживаемого времени». При этом легитимность Собора выражалась в участии в нем «всех епископов, находящихся на Юге России в пределах Добрармии, а также – выборных делегатов от епархиальных советов и всех членов Поместного Собора в Москве, избранных еще летом 1917 г. После получения известий о том, что ВВЦУ в Сибири состоит из трех, а не двух епископов, Протопресвитер также принял решение об увеличении числа епископов до трех (показательно, что подобное «копирование» структур Востока России происходило еще до официального признания Деникиным власти Верховного Правителя России). По воспоминаниям Протопресвитера, было «замечательно, что Ставропольский Собор 1919 г. проявил удивительную солидарность с Томским Собором 1918 г., хотя об этом последнем Соборе стало известно на Юге России лишь в июне 1919 г., значит после Ставропольского Собора (здесь Протопресвитер, очевидно, имеет в виду не получение общих сведений о Соборе, а наличие полного отчета о его работе). Томский Собор тоже учредил высшую церковную власть, наименовав ее, как и Ставропольский Собор, Временным Высшим Церковным Управлением».

В состав ВВЦУ предполагалось ввести первоначально шесть членов: двух епископов, двух пресвитеров и двух мирян. При этом один епископ избирался Собором, а другим становился епископ той епархии, в пределах которой находилось Высшее Церковное Управление. Местоположение ВВЦУ было в месте расположения «высших военных и гражданских учреждений при Главнокомандующем». Мусиным-Пушкиным была подчеркнута важность составления особых соборных посланий, которые имели бы значение благословений Церковью представителей белой власти (Деникина и Колчака), и обращений за помощью к «главам христианских Церквей» Европы и САСШ. Мусин-Пушкин говорил также о желательности обращения «ко всем главам Христианских Церквей с призывом к объединению в борьбе против антихристианского духа в лице большевизма».

В заседании Предсоборной Комиссии 6 мая тот же Мусин-Пушкин отметил, что обращения следует составить не только Архиепископу Кентерберийскому, но и правительству Великобритании, подчеркнув, в частности, что «Церковный Собор должен благодарить англичан за понятные их сердцу и чтимые ими три вещи: за то, что помогают восстановить свободу, свободу духа, без которой не может развиваться и религия; за то, что помогают восстановить попранную большевиками религию; за то, что помогают восстановить дом, очаг, отчизну».

На третьем заседании (9 мая) была установлена компетенция будущего ВВЦУ. Некоторые разногласия при обсуждении объема полномочий возникли между Протопресвитером и проф. Рождественским. Позиция Протопресвитера сводилась к уравниванию полномочий Управления и Священного Синода с полномочиями Высшего Церковного Совета. Рождественский настаивал на необходимости изъятия из компетенции ВВЦУ «дел о наградах и увольнении епископов». Итоговый документ, принятый Комиссией, предполагал, что управление «должно ведать и разрешать все те дела, которые подлежат ведению к решению Святейшего Патриарха, Высшего Церковного Совета и Священного Синода, т. е. быть «высшей Церковной властью» на белом Юге», за исключением дел «наградных, об открытии новых и разделении существующих епархий, о канонизации святых». Церковный суд предполагалось основать из 12 епископов (каноническое число), кроме тех случаев, когда «на территории, занятой войсками ВСЮР», находилось «не менее 5 епископов», – тогда суд переходил в ведение Управления.

Принципиально важные вопросы, касающиеся структуры самого Собора, и особенно церковно-приходской жизни, рассматривались на четвертом заседании (12 мая). Решено было повторить общую структуру Поместного Собора в Москве: «По примеру Всероссийского Церковного Собора епископы составят епископское совещание, через которое пройдут все постановления Собора. Не опротестованное совещанием епископов в течение суток постановление Собора получает обязательную силу». При Соборе полагалось создать пять отделов: «редакционный, о Высшем Церковном Управлении, о приходе, по составлению посланий Собора, об учебных заведениях».

По вопросам организации приходов с докладом выступил князь Г. Трубецкой, подчеркнувший важность создания «объединений приходов», прежде всего, «в политическом отношении». Как и в Сибири, в развитие Приходского устава было принято решение о создании укрупненных структур, объединяющих каждая по несколько приходов. Предсоборная Комиссия постановила обеспечить максимально возможное ознакомление православных христиан с текстом Приходского устава (следует отметить, что в РСФСР практически невозможно было ознакомиться с текстом этого важнейшего документа в форме популярных общедоступных брошюр), «немедленно организовать приходские советы, где таковые до сих пор не организованы». Считалось, что «так как одних законов мало для оживления церковно-приходской жизни, должны быть организованы епархиальные приходские советы из людей идейных, сведущих, которые могли бы разъезжать в качестве инструкторов и помогать организовывать приходскую жизнь». В заключительном заседании (17 мая) обсуждались написанные Рождественским, Ломако и Трубецким тексты обращений от имени Собора.

Состав участников Собора включал 33 священнослужителя (11 архиепископов и епископов, протопресвитер, 11 протоиереев, 10 священников) и 22 мирянина – всего 55 членов с решающим голосом. На заседании 20 мая состав членов Собора был дополнен иноком Полихронием, избранным от монашества Владикавказской епархии (это означало следование представительству на Всероссийском Священном Соборе, имевшему «представительство от монашества»). Помимо участников совещаний СГОРа и членов Предсоборной Комиссии, в работе участвовали архиепископ Донской Митрофан, епископ Владикавказский и Моздокский Макарий (Павлов), епископ Таганрогский и Ростовский Арсений (Смоленец), епископ Екатеринославский и Новомосковский, Главный священник Донской армии Гермоген (Максимов), епископ Челябинский и Троицкий Гавриил (Чепур). Из числа мирян на Соборе участвовали бывший наказной атаман Всевеликого Войска Донского граф П. М. Граббе, городской голова г. Ялты граф П. Н. Апраксин, представители Главкома ВСЮР генерал-майор Н. Ф. Эрн и генерал-майор Д. Ф. Левшин.

Вместо предполагавшихся Комиссией пяти отделов в составе Собора работало четыре отдела: «Об организации Временного Высшего Церковного Управления (председатель архиепископ Димитрий, товарищи председателя Протопресвитер Шавельский и граф Апраксин, секретарь И. Ивановский); Об устройстве прихода (председатель епископ Арсений, товарищ председателя протоиерей Николай Карташев, секретарь Н. И. Терещенко); О церковной дисциплине (председатель епископ Гавриил, товарищ председателя протоиерей Александр Малиновский, секретарь П. А. Россиев); Об учебных заведениях (председатель епископ Гер-моген, секретарь Я. Д. Сперанский)». Вместо запланированного редакционного отдела и отдела по составлению грамот и воззваний были созданы соответствующие комиссии. Председателем редакционной комиссии («по редактированию соборных постановлений») стал проф. Рождественский, а членами – проф. П. В. Верховской и Г. Трубецкой. Комиссию по составлению грамот и воззваний возглавил епископ Макарий, а членами стали Н. Н. Львов, протоиерей Валентин Свенцицкий, князь Г. Трубецкой, Протопресвитер Георгий Шавельский, генерал Левшин, иерей Владимир Востоков. Кроме того, была образована также комиссия по личному составу и хозяйственная во главе с епископом Александровским Михаилом.

Торжественное открытие Собора состоялось 19 мая 1919 г. в Ставрополе. Главком Деникин выступил с речью, в которой подчеркнул важность созыва «Поместного Собора Юга России» как «поднимающего меч духовный против врагов Родины и Церкви». Данную речь вполне можно назвать программной, отражающей цели созываемого Собора в его поддержке белой власти и белой армии: «Устроение церковного управления и православного прихода… Борьба с безверием, унынием и беспримерным нравственным падением, какого, кажется, еще не было в истории русского народа. Борьба с растлителями русской души смелым пламенным словом, мудрым делом и живым примером. Укрепление любви к Родине и к ее святыням среди тех, кто в кровавых боях творит свой жертвенный подвиг». В ответном слове архиепископ Митрофан передал архипастырское благословение Главкому, отметив, что «блестящие победы водимого и вдохновляемого Вами воинства, ополчающегося на лютого врага Веры и Родины, являют светлую зарю близкого восстановления Единой и Неделимой России и попранных врагами прав Святой Церкви, возвращения ей должной свободы на спасение людей божиих».