Приложение № 9

Письма В. А. Маклакова А. А. Нератову о перспективах внешнеполитического положения Белого движения в начале 1920 г.

Париж, 12 января 1920 г.

Милостивый Государь Анатолий Анатольевич.

Пользуясь отъездом Чайковского в Варшаву и Константинополь, а может быть и в Россию, чтобы послать Вам несколько слов. Делаю это кратко, почти телеграфным стилем, не только потому, что оказия идет через несколько часов, но потому, что хочу только наметить те главные вопросы, который сейчас ставятся жизнью за границей.

В течение последнего месяца, когда начались ваши неудачи, я все время спрашивал вас, насколько они серьезны и поправимы, – сама жизнь отвечала за вас. Может быть, отсюда издали и преувеличивают размеры катастрофы, но в глазах правительств Англии и Франции все происшедшее представляется катастрофой, и непоправимой. А все это, в свою очередь, до такой степени не соответствовало оптимизму наших уверений за последнее время, что никакие наши попытки объяснить и успокоить цели не достигают. Наши союзники начинают думать о том положении, которое создастся, когда фактически большевики будут хозяевами во всей России, когда все антибольшевистские фронты будут сломаны.

Вы понимаете, конечно, в каком направлении начинает работать у нас мысль. Те, которые ставили ставку на Вас, чувствуют себя посрамленными; те, которые мешали этой ставке, уверяя, что из нее ничего не выйдет, предлагали иные меры, включительно до соглашения с большевиками, – подняли голову; кредит тех, кто вел борьбу с Колчаком и Деникиным, укоряя их за разрыв с демократией и за реакционность, поднялся в ущерб нашему. Словом свершилось то, что всегда в таких случаях свершается, и чем больше вы вините за неудачу союзников, тем больше они, и вполне искренне, винят вас. При этом настроении становится бесконечно трудно, чтобы не сказать безнадежно, настаивать на продолжении прежней помощи; хотя они от нее и не отказываются, но у них являются сомнения, чтобы она не попала в руки большевиков, и создается та выжидательная политика, которая под разными предлогами воздерживается от решительных действий.

Конечно, как только фронт где-нибудь стабилизируется, появится уверенность, что где-то сохранилась антибольшевистская Россия с возможностью распространиться дальше, союзникам будет возможно стать на прежнюю позицию и продолжать помогать. Тогда хоть на некоторое время мы вернемся к прежней позиции. Однако нельзя закрывать глаза на то, что эта позиция не будет вполне прежней. Быстрое крушение Сибирского и Южного фронтов, особенно обстановка этого крушения, т. е., с одной стороны, волнения в тылах, с другой – враждебное отношение всяких самостийников, укрепили бесповоротно мысль в глазах союзников, что в неудачах национального движения виноваты мы сами. Мы не сумели сделать из него движения достаточно национального, и вместо того, чтобы объединять всех в борьбу против большевиков, им большевиками помогали. Если раньше всякая попытка союзников вмешиваться в наши внутренние дела, навязывать нам программу и приемы действий можно было устранить заявлением, что это их не касается или что мы лучше знаем, что нужно России – то эта позиция теперь вероятно станет невозможной. С одной стороны, в глазах союзников жизнь доказала, что они были правы, а не мы, а с другой – они вообще не считают себя обязанными давать деньги и помощь на дело, которому больше не верят. Если Деникину удастся где-либо удержаться, то непременным условием продолжения помощи будет не только известный тон внутренней политики, особенно в том, что касается вопроса крестьянского и аграрного, отношения к демократии и т. д., но главным образом отношение к инородцам. Союзники глубоко убеждены теперь, что если Добровольческая армия уцелеет в какой-нибудь части России, то сломить большевиков она не сможет одними своими силами, что для этого нужно будет привлечь инородцев Прибалтийских провинций и соседей – поляков и финляндцев. При этих условиях речь пойдет только о создании общего фронта из Добровольческой армии и всех западных соседей. Добиться этого фронта, т. е. сотрудничества с нами, можно только этими уступками. Эти уступки еще не так давно казались для нас неприемлемыми, но если мы останемся на этой позиции, то я убежден, что союзники нас бросят, они уже не верят в возможность возрождения России силами одной Добровольческой армии.

В чем те уступки, которые от нас потребуют, я сейчас не берусь предсказать. По отдельным разговорам, которые происходят здесь с отдельными людьми, можно думать, что для инородцев это будет означать федерацию их с Россией, т. е. то самое слово, из-за которого у нас шла борьба, а для Польши – уступку в границах. Я по-прежнему думаю, что возможно будет пока не указывать границ России и Польши, а ограничиться принципиально признанием арбитража в момент создания общей русской власти. Я думаю, что, признавая этот арбитраж сейчас, мы ничем не рискуем, так как когда Россия воскреснет, никто нас на Польшу не променяет. Словом, вот тот минимум уступок, на которые возможно было бы склонить союзников. Если он для нас неприемлем, нам нужно будет строить свои планы, уже не считаясь с помощью союзников.

Что же будет тогда, когда мы потеряем эту помощь, или, что то же самое; если Южный фронт последует участь Сибирского фронта. На это здешние правительства ответа еще не дают и, вероятно, не дадут его и завтра; однако мысль уже работает и нам нужно быть готовыми к целому ряду возможностей.

1). Не исключена вовсе возможность, что, считая большевизм не русской, а мировой опасностью, союзники объявят ему эту войну. Но она, конечно, меньше всего будет вестись своими собственными силами, но они поддержат тех же наших соседей и инородцев. То что было так легко и просто, пока Деникин был в Харькове и Курске, будет бесконечно трудно, когда против этих инородцев будет уже вся большевистская Россия. Этого мало; Россия едва ли поверит в бескорыстие той помощи, даже если она будет обещана. Может оказаться в этом случае, что война большевиков с коалицией приобретет характер не войны большевизма с цивилизацией, а войны России с иноземным вмешательством. Спрашивается теперь, каково же отношение к этому походу на Россию Добровольческой армии, если даже она задержится в каком-либо уголке России? Спрашивается, на каких условиях мы должны на нее согласиться и в каком случае против нее протестовать. Я намечаю только этот вопрос, чтобы Вы знали, что может перед нами встать.

2). Вторая возможность серединная и потому самая вероятная: союзники откажутся от похода в Россию и будут поддерживать цепь окраинных государств в их борьбе против большевизма, т. е. Румынию, Польшу и Прибалтику. Они признают за одними независимость, за другими право на русские территории. Это будет разрыв с нами, Россией, уплата русским достоянием за то, что они образуют санитарный кордон. В результате большевики бросятся на этот кордон; война опять получит характер войны за собирание России, хотя бы под советским флагом. Большевики будут одновременно и сражаться с польскими войсками, и разлагать их большевистской пропагандой. Спрашиваю Вас, на чьей стороне тогда окажется наша симпатия. Предпочтем ли мы потерю Белоруссии и Прибалтики за победу над большевизмом или наоборот.

3). Может произойти еще и третье, как результат самостоятельной политики, так как и результат второй политики. Большевики откажутся от завоевательной войны, признают потерю Прибалтики и Польши и с помощью немцев начнут по-своему устроение России. Видя, что опасность большевизма Европе больше не грозит, нуждаясь в русском сырье и вообще в прекращении гражданской войны, союзники, после некоторых колебаний, помирятся с большевизмом. Тогда станет ясно, что гражданская война больше невозможна, что большевизм может быть перерожден и даже задушен только изнутри. Но вся та помощь, которую могли бы нам оказать союзники, может быть только помощью мирной, ставящей большевизму условия как за признание, так и за разного рода экономическую поддержку. Тогда наступит торжество преступления, торжество преступников, величайший моральный и политический разврат. Но избавиться от него Россия в целом будет не в силах, а каждому отдельному русскому останется поступать сообразно своему темпераменту. Одним капитулировать, другим идти в террористы, третьим – превратиться в типичного русского эмигранта.

4-я и последняя. Четвертую я упоминаю только вскользь и только потому, чтобы быть полным. Есть еще одно новое течение, которое исходит не из французской сферы, наоборот, к нему здесь относятся с враждебностью и нетерпимостью. Но есть течение среди Англии и Америки; оно заключается в том, что победу большевизма начинают рассматривать как победу Германии. Из этого делают такой вывод: только заинтересовав Германию в уничтожении большевизма, только оторвав Германию от большевизма, можно рассчитывать с ним справиться, а потому нужно с ней сговориться. Они не говорят пока о чем. Что заключить с Германией мир, мир за счет России – невыгоду этого они понимают, – а пока только о том, чтобы вообще смягчить условия мира. Но логическим путем эта мысль может привести к сговору с Германией за счет России. Говорю об этом только для полноты, т. к. во Франции об этом нельзя говорить даже вслух.

Вот краткая информация того, что здесь происходит, той смуты в умах, которую внесли неуспехи Колчака и Южного фронта.

Мне нечего Вам прибавлять, но если бы военное счастье круто переменилось, то Европа вероятно бы склонилась перед ним. Пока же общее мнение: из антибольшевистского фронта не сумели стать народным движением.

Мы же, пока Вы существуете, стоим твердо на прежней позиции; но, однако, помощь или, по крайней мере, сочувствие заграницы становится сейчас еще настоятельнее, чем раньше, и если оно может быть легче достигнуто при термине и даже понятии «федерация» – союзники не смогут понять нашей непримиримости. Она только удивляла их, пока у нас было достаточно силы, чтобы обходиться без инородцев; но если мы будем обнаруживать ее, не имея достаточно силы, мы ускорим те процессы, которые сейчас дают полное разочарование Европы в нашей политической дальновидности и в возможности нашей победы.

Примите уверение в совершенном уважении и преданности. В. Маклаков.

Париж, 21 января 1920 г.

Милостивый государь Анатолий Анатольевич.

Посылаю Вам это письмо с генералом Боссолино; он едет неожиданно сегодня же, и у меня нет времени, чтобы написать Вам подробно; многое он расскажет Вам сам и, думаю, расскажет правильно; но вкратце хочу указать на главное.

Главное – это вопрос, сумеете ли вы где-либо удержаться, стабилизироваться, закрепить хотя бы часть своей армии. Теперь дело именно в армии, а не в территории. Как бы ни мала была та территория, на которой вы сосредоточитесь, если у вас сохранится армия – сохранится и надежда, и тогда с вами будут считаться, как с реальной силой. За последнее время мы с вами ничего не имеем. Нам слишком легко представить последствия военных неудач, скопление беженцев, упадок духа, измену со стороны всех колеблющихся, удары в спину и т. д.; словом, мы можем и должны допустить, что может быть, Вы совершенно не устоите, а это так важно для дальнейшего, что я буду просить Вас не поздно, при первой возможности дать нам какие-либо указания об этом вопросе.

Официальный указ о назначении Мильерана появился только сегодня, поэтому его я еще не видал; кое-что о его намерениях знаю через посредников; но у меня была подробная беседа с одним из главных наших друзей – Черчилля, который находится в Париже. Из этой беседы можно вывести представление о тех возможностях, которые нас ожидают.

Если вы не устоите и, таким образом, большевизм станет владыкой во всей России, союзники признают, что их политика провалилась, что то дело, которому мы здесь служили, т. е. низвержение большевизма извне, окончилось неудачей. С этого момента отношение к России изменится. Союзники поставят ставку на окружающие Россию народности и соседей; вся их задача будет состоять только в том, чтобы большевизм их не захватил, чтобы они защищали свои границы. Им они будут помогать и более щедро, чем они помогали нам. В этом случае они, вероятно, их признают, возможно, что признают за ними даже русские территории. Вся ставка союзников в это время будет, с одной стороны, на то, что они не допустят у себя большевизма, а хорошо предвидят, что такая позиция переменит и ориентацию России, что в войне большевиков с Польшей на русской территории большевики явятся носителями национальной идеи и сочувствие перейдет к ним. Они понимают также, что победа большевизма над Россией есть победа Германии над Антантой. Все это понимают умные и дальновидные политики, и тем не менее в этом случае они окажутся бессильными перед теми, кто захочет дать какой-либо ответ в ближайшие дни.

Возьмем теперь другую возможность, – что если Деникин где-то закрепится, как военная сила; тогда возможна надежда на поворот военного счастья, который был. Тогда ставка будет по-прежнему на вас; но она уже не будет безусловной; союзники слишком глубоко уверовали, что причина ваших неудач лежит в вас самих, в неправильности политического курса и если этот курс останется прежним, то они не поверят в возможность прочного успеха, и сейчас никакими словами вы их с этого пути не сдвинете. В чем они вас упрекают?

Главные пункты почти те же, что были раньше, следующие: во-первых, ваша аграрная политика, по их мнению, раздражила и еще больше испугала крестьян. Необходимо сейчас же легализовать «завоевания» революции и отдать захваченную землю в собственность тем, кто ее захватил путем купчих крепостей. Во-вторых, необходимо изменить отношение к инородцам. Воевать с большевиками, не имея на своей стороне инородцев и соседей, с их точки зрения бесполезно. У вас до сих пор считалось преступным понятие федерации; союзники же больше всего возвращаются к этому пункту своих прежних советов, и их точка зрения – именно федерация, т. е. соглашение, которое не может состояться, пока на фактические правительства инородцев мы будем смотреть не как на союзников, а как на изменников. Необходимо, наконец, приемлемое соглашение с Польшей и с Румынией (особенно с Польшей). Союзники поймут, что постольку… мы опустим национальное знамя, поскольку его поднимут большевики. Тут вопрос такта и меры. Но принципиально нужно согласиться и внести в это наибольше уступчивости. Наконец, третье и последнее – неудача того движения, которое мы здесь представляли, вернуло кредит тем нашим левым партиям, социалистическим, которые предрекали ваше крушение. Эти левые партии в значительном большинстве сейчас склоняются к примирению с большевиками. Конечно, идти с ними вместе при таких условиях невозможно, но зато, по мнению Европы, все те левые партии, которые не хотят мира с большевиками, должны быть вместе с вами. Одной из причин ваших неудач вообще считают вашу исключительность как в национальном, так и в политическом вопросе; вашу мысль, что вы можете обойтись своими силами, отвернувшись от социалистов даже тогда, когда они не рекомендовали примирения с большевиками. Верно ли это или неверно, но никакими словами вы сейчас в этом их не разубедите. Наши слова в последнее время были так неожиданно радикально опровергнуты событиями, что им более не поверят. Сейчас, когда речь идет о борьбе с большевиками, а не о примирении с ними вообще, наблюдается новая картина. Партии умеренные и буржуазные, по крайней мере лица этих классов и направлений, рекомендуют настойчиво помириться с большевизмом. На Англию произвело колоссальное впечатление, что послом для переговоров с Эстонией от большевиков явился не только Литвинов, но и сын покойного Бенкендорфа, которого хорошо знали в лондонском обществе. Так если большевики умеют пользоваться всякими услугами, объединяя столь широкий фронт, то Европа не поймет, что антибольшевистские силы отталкивают социалистов только оттого, что они социалисты. Вот почему союзники будут ждать перестройки самого правительства на новых началах; другого тона, в официозной прессе, вообще некоторых иных политических лозунгов. Если даже после всех испытаний такая политика окажется невозможной и неприемлемой для ваших правых элементов, для офицеров, и политический курс останется прежним, с резким отмежеванием от левых элементов, то я предвижу, что здешние левые элементы, которые с нами боролись, одержат над нами безусловный и решительный верх.

Вместе с тем, со слов Черчилля, я могу вас заверить, о чем он обещал вам лично телеграфировать – что они продолжают и будут продолжать посылать вам вооружение. Они просят особенно не смущаться тем, что блокада с России (РСФСР. – В.Ц.) снимается. Это вообще очень сложный вопрос. Неожиданное решение принято по настоянию Ллойд-Джорджа, ни с кем из нас они предварительно не посоветовались. Сами кооператоры были приглашены в Высший Совет и вышли оттуда с решением в их пользу. Главное дело в том, что масса русских и иностранцев этому сочувствуют. Многие русские считают преступлением возражать против этого. То, с чем можно было мириться, когда ожидалось скорое освобождение России от большевиков, с их точки зрения становится преступлением, когда эта надежда исчезла. Многие иностранцы, с другой стороны, убеждены, что восстановление экономических отношений и вообще отношений с иностранцами поведет к видоизменению большевизма. Словом, эта мера одна из тех, помешать которой в данном положении дела, было бы абсолютно невозможно. Черчилль мне сказал, что ясно учитывает гибельные моральные последствия этого – падение духа у вас, мысль о том, что вас совершенно оставляют, и что с этим надо бороться, так как это неверно. Но удержать блокаду сейчас не смог бы никто. Единственно, что может быть будет возможно, – это использовать кооперативы в наших интересах или, по крайней мере, помешать им служить большевизму более открыто и явно, чем они это намерены делать. Не скрою, что предположения Ллойд-Джорджа шли гораздо дальше и вели к неприкровенному признанию большевизма. Этому пока удалось помешать. Точно так же признание Азербайджана и Грузии только фактическое, а не юридическое, не закрывает возможности соглашения с ними; если этой возможности мы не используем, то они пойдут дальше.

Я резюмирую общее настроение. Сейчас – разочарование в том пути, которым они шли под нашим влиянием, разочарование в наших советах и в вашей политике. Отсюда искание новых путей. Если мы поможем их найти, они пойдут вместе с нами, если мы останемся на прежней позиции, они будут искать их без нас. Мы им должны сделать или много уступок или должны избрать дорогу, по которой пойдем уже без их помощи. Среднего пути я больше не вижу.

Примите уверение в совершенном уважении и преданности.

В. Маклаков.

ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 246.