Глава 2

Западная Добровольческая армия в военно-политической структуре Белого движения. Планы создания Западного фронта

Рассматривая историю Белого движения в Северо-Западном регионе, нельзя обойти стороной историю формирования и деятельности военно-политических структур, находившихся под руководством генерал-майора П. М. Бермондта-Авалова. И среди современников событий, и в историографии «аваловщина» в большинстве случаев оценивается с крайне негативных позиций. В ней, во многом правомерно, усматривают одну из основных причин неудачи «похода на Петроград» Северо-Западной армии, когда в условиях острой «нехватки резервов» почти 30-тысячная Западная Добровольческая армия вела бессмысленную осаду Риги. Существует, однако, точка зрения, согласно которой действия Бермондта могли привести к победе Белого движения в том случае, если бы его лидеры оказались более дальновидными, пойдя на союз с российскими и немецкими правыми военно-политическими сферами (1).

Процесс зарождения антибольшевистского центра, из которого позднее сформировались структуры армии Бермондта, отличался от зарождения других аналогичных центров на Северо-Западе. Отдельный Псковский добровольческий корпус Северной армии, развернувшийся позднее в Северо-Западную армию, начинал формирование на территории Псковской губернии (в Псковском, Гдовском, Островском уездах), пополняясь за счет местного населения. Что же касается формирований Бермондта, то они создавались на территории ставшей независимой Латвии – в г. Митаве, и на территории Германии, в лагерях, где находились в ожидании отправки в Россию десятки тысяч солдат и офицеров российской армии, находившихся в плену еще с 1914 г., затем эвакуировавшихся из Украины после падения там режима гетмана П. Скоропадского. Общая их численность составляла около 350 тысяч человек, из которых лишь 4 тысячи офицеров могли считаться вполне надежными (2). Согласно с планами Гучкова, генералов Головина и Филатьева, из бывших военнопленных предстояло сформировать новую армию для наступления на Петроград. Кадром армии стала конно-пулеметная команда, переехавшая из оставленного немцами Киева в г. Зальцведель, а комендантом зальцведельского лагеря стал полковник П.М. Бермондт, бывший в Киеве начальником вербовочного бюро Южной армии и начальником ее контрразведывательного отделения. Положение размещенных в лагерях русских военнопленных было неодинаково. В начале 1919 г. немецкая администрация формально не вмешивалась в политическую жизнь лагерников (в лагерях допускалось проведение политических митингов, образование политических группировок), но фактически оказывала содействие тем, кто собирался вернуться в Советскую Россию, и препятствовала сторонникам «белых». Но фактически, уже в лагерях началось формирование подразделений, вошедших позднее в состав Северо-Западной и Западной белых армий (3). Кроме того, на статус Особой Западной армии претендовали воинские формирования, создаваемые Советом белорусских общественных деятелей в Киеве, летом 1918 г. Этот Совет и Белорусский Национальный Центр разработали проект, согласно которому основой армии становились бы части создаваемого Белорусского корпуса (под командованием генерала Гальфтера). Была отправлена делегация в Екатеринодар (В. К. Гортынский и Гальфтер), которая получила от штаба Добровольческой армии санкцию на формирование армии, базировавшейся на Либаву, но без специального «национального» состава (отказаться от имени Белорусского корпуса). По совету Деникина армию, в состав которой должны были войти и белорусские части, следовало назвать Западной и в дальнейшем поддерживать координацию ее действий с белым Югом (штаб Добрармии выделил Гальфтеру миллион рублей). Однако данный проект не был осуществлен (4).

В это же время отступившие от Пскова части Псковского корпуса, переименованные в Отдельный корпус Северной армии, находясь в составе вооруженных сил Эстонской республики под командованием генерала Родзянко, вели бои с частями Красной армии под Ревелем. На территории Латвии весной 1919 г. действовали части сформированного в Либаве стрелкового отряда ротмистра светлейшего князя А. П. Ливена, сформированные из латышей и русских добровольцев (в январе 1919 г. отряд входил в состав Балтийского ландесвера). Действуя совместно с частями Балтийского ударного отряда, «ливенцы» успешно отразили наступление Красной армии и 22 мая 1919 г. освободили Ригу. Все эти действия осуществлялись с ведома латышского правительства, представителей Антанты и германского командования. Во время боевых действий против наступавших частей РККА, красных латышских стрелков Ливен стал затем общепризнанным командующим всеми русскими силами в Курляндии. В его ведении находилось также создание русских антибольшевистских формирований в Германии. 10 мая 1919 г. Ливен утвердил проект Военного отдела, руководимого ротмистром фон Розенбергом. Этот отдел должен был работать в контакте с русской военной миссией в Берлине и направлять все части «на пополнение признанного генералом Юденичем русского добровольческого отряда». При этом не допускалось создания «совершенно самостоятельных формирований». Ливену «подчинялись, до их отправки на фронт, все формируемые на указанных основаниях русские добровольческие части, а также и лица, числящиеся в рядах этих добровольческих частей и проживающие временно в Германии». Для финансирования, «наблюдения и контроля за расходованием средств», а также переправки добровольцев в Митаву в Берлине была образована финансовая комиссия во главе с сенатором А. В. Бельдгардтом и в составе: сенатор Н.И. Туган-Барановский, депутат Государственной Думы Лютц, барон Фальцфейн, директор берлинского отдела Азовско-Донского банка С. С. Подолинский, заведующий отделом формирования полковник барон Н.А. Деллингсгаузен.

В мае 1919 г. в Митаву, ставшую будущим центром Западной Добровольческой армии, прибыли первые подразделения из Германии (около 1500 солдат и офицеров). Под руководством Бермондта и бывшего жандармского полковника Е. Вырголича в Курляндии началось формирование отдельного корпуса (отряда) имени генерала графа Келлера (названного так в память о не успевшем принять командование известном генерале-монархисте). Отряд Вырголича комплектовался русскими военнослужащими, оказавшимися на территории Польши. К Митаве были отведены от Риги и части Либавского (Ливенского) отряда; здесь они существенно пополнились за счет бывших военнопленных. Финансирование производилось как из средств латышского правительства, так и из «частных источников, группой финансистов, заинтересованных в восстановлении порядка в России и объединившихся под фирмой Русско-Германского синдиката». Все три отряда объединились в Западный корпус Северной армии под командованием князя Ливена. После назначения Юденича командующим Северо-Западным фронтом все вооруженные формирования из бывших граждан Российской Империи, а также из добровольцев, пожелавших служить в составе этих частей, вошли в его подчинение. В июле 1919 г. Юденич отдал приказ отправиться всем «курляндским» соединениям на Нарвский фронт – для участия в наступлении на Петроград.

Поскольку бойцы корпуса имени графа Келлера не должны были выступать на фронт «до тех пор, пока не будут снабжены всем необходимым», то только Ливенский отряд, уже участвовавший в боях, немедленно отбыл в состав Северо-Западной армии. Корпус имени графа Келлера, напротив, отказался следовать в Ревель «до завершения формирования». Позднее, в эмиграции, Ливен отмечал, что отъезд его отряда под Нарву хотя и способствовал концентрации сил Северо-Западного фронта, но лишил белые войска выгодного плац дарма для наступления на Петроград со стороны Латвии. «Латвия, соединенная хорошей сетью железных дорог с Германией и Польшей, где находился неиссякаемый запас живой силы в военнопленных и концентрационных лагерях, могла стать наивыгоднейшим плацдармом для снабжения Северо-Западной армии генерала Родзянко и дать возможность усилить правый фланг фронта генерала Юденича, обеспечив ему продвижение в направлении Петрограда». А после переброски на Нарвский фронт «нарушена была вся тщательно подготовленная система получения пополнений и снабжения по железной дороге непосредственно из Западной Европы и Северо-Западная армия оставлена в невыгодном положении наступать, не имея в тылу ничего, кроме морских сообщений, находящихся всецело в руках англичан». Также и по свидетельству бойцов оставшихся отрядов, они представляли собой «действительную русскую военную силу», нужную именно в Курляндии. «В интересах русского дела и усиления русского влияния на этом фронте» считалось необходимым не переезжать под Нарву и жертвовать уже сложившейся боевой организацией, а «создать русскую силу для движения из Курляндии на Двинск, Псков и Петроград (5). После отъезда ливенцев, 26 июля 1919 г., части Западного корпуса, включая оставшиеся отряды имени графа Келлера и полковника Вырголича, были объявлены Бермондтом Западным Добровольческим корпусом имени графа Келлера, а затем – Западной Добровольческой армией (или Русской Западной армией) (6).

Только в начале сентября 1919 г. Западная Добровольческая армия (далее – ЗДА) определилась со своим статусом по отношению к Юденичу. И прямого, соответствующей формы приказа от Юденича не последовало, генерал для поручений при Главкоме, генерал-лейтенант К. С. Десино, в своем распоряжении № 65 от 5 сентября 1919 г. передал «князю Авалову», что «Главнокомандующий Северо-Западным фронтом, согласно моему представлению, назначил Вас Командующим всеми русскими частями, сформированными в Курляндии и Литве». Упоминание о Литве вызывалось тем, что части Вырголича находились на ее территории. Показательно, что именно Десино участвовал в согласовании военного договора в Риге (26 августа 1919 г.), где вместе с Лайд онером и Марчем участвовал Бермондт (Десино от «русской» стороны гарантировал наступление от р. Великой (район Пскова) до линии железной дороги Ямбург – Гатчина (7). Немаловажное значение имело присоединение к Западной Добровольческой армии представителей местного населения и особенно бывших военнослужащих 6-го резервного корпуса германской армии генерала графа фон дер Гольца, участвовавших в боях против частей Красной армии Латвии в начале 1919 г. По договоренности с премьер-министром Латвии Ульманисом, за помощь в войне немецкие солдаты и офицеры должны были получить земельные наделы в Курляндии. Однако условия данного договора, не имевшего, правда, законодательного оформления, не соблюдались. И хотя официально правительство Германии – министры обороны и иностранных дел – требовало от своих граждан незамедлительного выезда на родину, около 40 тысяч бойцов поступило «на русскую службу»: в ЗДА они составили «Железную дивизию» под командованием майора Бишофа и Германский легион капитана фон Зиверта. Фон Зиверт заявил о своем подчинении командованию Бермондта и «де-факто», добровольно – в надежде на получение обещанных земельных наделов – признал командование ЗДА. Согласие Бермондта (безусловно, оправданное и с военно-профессиональной, и с моральной, но ошибочное с политической точки зрения) на включение в состав ЗДА немецких формирований привело к резко негативному восприятию его самого и возглавляемых им подразделений со стороны Антанты, поддерживавшей Северо-Западный фронт. Немецкие части фон дер Гольца весьма одиозно воспринимались и в Латвии, и в других Прибалтийских республиках. В июне 1919 г. немцы участвовали во внутреннем конфликте между консервативным правительством во главе с лютеранским пастором Ниедрой (сформировано 27 апреля 1919 г.) и правительством Ульманиса, имевшего поддержку со стороны латышских социал-демократов.

После поражения немецко-латвийских войск под Венденом фон дер Гольцу было официально приказано эвакуироваться в Германию. Неожиданная поддержка его со стороны Бермондта осложнила внешнеполитическое положение ЗДА. Немецкие формирования вряд ли вошли бы в состав поддерживаемого Антантой Северо-Западного фронта, и в этих условиях единственным выходом оставались самостоятельные действия Западной армии в том составе, какой сложился к осени 1919 г. Лично для Бермондта «пронемецкая ориентация» стала своего рода idee fixe, отличавшая его от всех остальных участников Белого движения в 1919–1920 гг. «Только искренняя дружба и честное взаимоотношение между Россией и Германией могут принести счастье и красивое будущее обоим великим народам» – таким эпиграфом открывалась книга его воспоминаний «В борьбе с большевизмом». Русско-немецкая Западная армия в Прибалтике – так он сам называл подчиненные ему боевые формирования. Своими приказами он гарантировал, что права всех «наших союзников-германцев» (в том числе и материальные), вступивших в его армию, будут гарантированы, и им будет предоставлено «русское подданство». Это же фактически гарантировало соглашение фон дер Гольца с Бермондтом, подписанное 21 сентября 1919 г.: «Немцы, добровольно оставшиеся после ухода германских частей, поступают в распоряжение русского командующего и этим поступают на русскую службу». Особой нотой германскому правительству (7 октября 1919 г.) подтверждалось также «обеспечение безопасности отправки германских частей на Родину» (8).

Подтверждением «самостоятельной роли» ЗДА стало подписание 26 августа 1919 г. в Риге протокола «об общем наступлении» на Петроград, согласно которому эстонские войска, под общим командованием генерала К. М. Лайдонера, должны были прикрывать фланги Северо-Западной армии от побережья Финского залива до железной дороги Ямбург – Гатчина и от р. Великой до Дубенского озера. Против Красной армии могли быть задействованы части латвийской армии, дислоцированные на восточной границе Латвии, а также литовские и польские воинские части, прикрывавшие свои восточные границы. Согласно плану, полковник Кальнин гарантировал охрану восточной границы Латвии, полковник Беньяшевич согласился с диспозицией, обеспечивавшей оборону восточной границы Литвы, а капитан Мысловский – польский сектор к востоку от литовской границы. Бермондту, по условиям данного протокола, предписывалось не переправляться на Северо-Западный фронт морским путем. Он должен был – «от Двинска продвинуться на Великие Луки», то есть наступать, «чтобы в момент подхода Юденича к Петрограду своевременно перерезать Николаевскую железную дорогу». В случае осуществления данного плана Петроград был бы полностью блокирован, а ЗДА могла бы пополнить свои ряды за счет призыва местного населения Псковской и Новгородской губерний (9). Протокол был заверен военным представителем

Великобритании генералом Марч и поэтому не должен был вызывать серьезных разногласий между его участниками. Получив официальные полномочия от Юденича, Бермондт, казалось бы, должен был приложить все силы к тому, чтобы выполнить порученное задание. Во всяком случае эстонские воинские части пытались содействовать наступлению Северо-Западной армии, что, однако, не стали делать латыши и литовцы.

В августе – сентябре 1919 г., помимо поддержки Юденича, Бермондт стремился заручиться поддержкой и со стороны Колчака и Деникина. Верховному Правителю 14 августа был отправлен «рапорт», в котором полковник упоминал о своих контактах с ним еще летом 1917 г. (возможно, по работе в Республиканском Центре) и отмечал свою деятельность в Киеве по подготовке Южной и Северной армий, а также офицерских «отечественных дружин». Рапорт имел форму своеобразного «отчета» о создании антибольшевистских центров при поддержке Германии. Ссылаясь на богатое материальное обеспечение своего корпуса, Бермондт стремился убедить Колчака в возможности и эффективности сотрудничества с «германскими коммерческими кругами и германским командованием», а также с «общественными кругами». При этом негативно упоминалась деятельность русской военной миссии в Берлине, во главе с генерал-лейтенантом Н. А. Монкевицем, оказывавшей «мало содействия и поддержки» его группе в Зальцведеле и других лагерях. В конце рапорта Бермондт писал о задержке в Курляндии – в целях «удержания этого участка в русских руках» – и испрашивал «дальнейших указаний» из Омска.

Другим рапортом, помеченным тем же 14 августа, Бермондт подробно обосновывал важность наступления на Великие Луки (это было сделано еще до подписания протокола о «разделе сфер» наступления на Петроград). Говоря о развитии действий по направлению Двинск – Великие Луки – Вышний Волочек – Вологда, Бермондт отмечал, что в случае успеха будут достигнуты «совершенное разъединение и изоляция Петроградской группы большевиков от всей остальной красноармейской массы, которая, в свою очередь, попадает в тиски, образуемые с Севера Западным Добровольческим корпусом имени графа Келлера, с юга – армией генерала Деникина – и с Востока – Сибирской армией…». Командующий ЗДА писал о возможности объединения с Сибирской армией в районе Вологды и дальнейшем движении на Вятку и Пермь. Глобальность замысла, изложенного в рапорте, создавала впечатление разрешения всех стратегических проблем гражданской войны «одним ударом» по центру Советской России. Исходя из географического расположения, вряд ли можно было спорить о перспективности такого «расчленения» красного тыла ударом с Северо-Запада на Северо-Восток. Похожий план предлагался, как отмечалось в предыдущем разделе, генералом Родзянко (наступление через Псков на Новгород) в качестве альтернативы плану Юденича (наступлению по кратчайшему направлению на Петроград от Нарвы и Ямбурга). Но Родзянко не планировал наступления далее Новогородской губернии. Бермондт же с оптимизмом верил в успех движения по «красным тылам»: «Наступательный почин корпуса будет безусловно поддержан исстрадавшимися народными массами. Уже теперь разоренное селянство ближайших районов ждет освобождения и облегчения своей участи… продвижение корпуса будет сопровождаться восстаниями организованных крестьян и значительным притоком их в ряды добровольцев. Местные источники снабжения увеличатся, то и другое будет способствовать дальнейшему развертыванию корпуса и расширению его операций». Снова, как и в предыдущем рапорте, подчеркивалось «ближайшее участие германцев» в формировании корпуса, говорилось и о «двух заводах», готовых обеспечить восстановление российского транспорта (10).

Автономное в структуре белого Северо-Запада положение Бермондта обусловливало также создание собственного гражданского управления. Его структура и полномочия первоначально не носили принципиальных отличий от гражданских структур при армии, создаваемых на основе «Положения о полевом управлении». По сообщениям прессы, подобный орган начал формироваться еще в середине сентября. Но первоначально ЗДА должна была действовать в рамках соглашения с созданным в Берлине Военно-политическим Советом Западной России, в состав которого входили политики и финансисты, еще в 1918 г. причастные к подготовке «провозглашения монархического лозунга» на Украине (депутат IV Государственной Думы Г.М. Дерюгин, сын министра внутренних дел, камергера П.Н. Дурново, П.П. Дурново, предприниматель Г.В. фон Берг, председатель Совета – барон Л. К. Кнорринг). Военным руководителем Совета, а также и возможным Верховным Главнокомандующим формировавшейся Западной армии должен был стать генерал-лейтенант В. В. Бискупский. Данная должность была выборной, согласно решениям Совета. В конце июля 1919 г. Бискупский посетил Митаву и после переговоров с Бермондтом участвовал в создании в Берлине вышеназванного Совета, претендовавшего не только на фактическую альтернативу русской военной миссии генерала Монкевица, но и на гражданскую власть в областях, контролируемых частями, подчиненными Бермондту. Данный факт не способствовал укреплению доверия между различными военно-политическими центрами Белого движения в регионе (Политическое Совещание в Гельсингфорсе, «псковско-ревельская группа»). Военно-политический Совет своим постановлением от 10 августа намеревался осуществить «единственное и исключительное правопредставительство интересов России по вопросам Западного фронта». Новый «фронт» опирался бы тогда на войска, подчиненные Бермондту.

В случае успешного развития наступления ЗДА на Двинском направлении должны были начать работы политический, дипломатический, финансовый, промышленный и военный отделы, которые, по замыслу Совета Западной России, осуществляли бы «все гражданское управление в отвоеванных от большевиков областях». Бермондт становился временным (до прибытия на фронт избранного Советом Главковерха – Бискупского) «командующим всеми войсками, действующими на Прибалтийском секторе против большевиков». Гражданское управление при нем должен был осуществлять прибывший из Берлина член Совета, бывший председатель районной продовольственной управы Петрограда А. К. Реммер (в ЗДА он занял должность начальника Политического отдела). 17 сентября 1919 г. было подписано соглашение между Советом Западной России и Бермондтом. В нем уточнялись основные положения постановления от 10 августа. Окончательно утверждалось, что Совет является «единственным правомочным государственным учреждением Западной России», перечислялись ведущие направления внутренней и внешней политики, которые осуществлял Совет, подтверждались полномочия Бермондта в качестве «командующего всеми русскими и немецкими (так. – В.Ц.) добровольческими войсками на Западном фронте», но с подчинением его генералу Бискупскому как председателю Совета. Впервые выражалась необходимость для Бермондта «согласования своих военных действий с действиями адмирала Колчака», о Юдениче при этом не упоминалось. Этими решениями якобы укреплялось единство Белого движения. Верховным Главнокомандующим Совет предполагал сделать уже не Бискупского и тем более не Бермондта, а авторитетного в монархических кругах генерала от кавалерии В. И. Гурко (сына известного еще по русско-турецкой войне 1877–1878 гг. фельдмаршала, члена Правления Совета Государственного Объединения России). Таким образом, несмотря на заявленную «самостоятельность» в военно-оперативных делах, Бермондт ставился в зависимость от политической воли Совета Западной России, который в свою очередь (по мнению сенатора фон Бельдгардта) «совершенно зависел от Германского МИДа» и «абсолютно… никакой роли в русских кругах не играл» (11). Однако для Бермондта, как, впрочем, для любого военачальника, более эффективным представлялся вариант создания гражданского управления непосредственно при армии, подчинения «власти гражданской» «власти военной». Подчинение «русскому Берлину» могло стать для него обременительным, и заключенное 17 сентября соглашение поэтому стало формальным, а не фактическим. Хотя в соглашении предполагалось создание «Военного Совета» при Бермондте, но его состав и полномочия давал он сам.

Официальное утверждение Совета управления при командующем ЗДА произошло лишь 6 октября 1919 г., когда было подписано Положение о Совете управления при Командующем ЗДА. В первом же пункте говорилось о последующем «утверждении Всероссийской Верховной Властью» состава Совета. Форма принятия решений и компетенции Совета принципиально не отличались от других управленческих моделей, существовавших в Белом движении в 1919 г. Постановления, «обязательные для всех жителей занятой Армией области», обсуждались Советом, но утверждались Командармом. Совет получал право назначения «необходимых должностных лиц» и «лиц, занимающих должности по выборам» (то есть городское и земское самоуправление. – В.Ц.). Контрольно-ревизионные функции, финансовые полномочия, «дипломатические сношения» находились в компетенции Совета. Состав Совета управления при командующем ЗДА включал в себя представителей как «бывшей» бюрократии, так и местной общественности. Формально Совет должен был возглавить князь В.М. Волконский, однако ввиду его отсутствия в Митаве и. о. председателя стал сенатор граф К. К. Пален. Членами Совета назывались сенатор А. А. Римский-Корсаков (отдел судебных дел), барон Р.Р. Энгельгардт (отдел финансов и торгово-промышленных дел), бывший полковник армии гетмана П. Скоропадского генерал-майор А.Д. Черниловский-Сокол (отдел военных дел), действ, стат. сов. К. К. Зимин (управляющий делами Совета). Местное население представляли присяжный поверенный А. Арайс (отдел государственных имуществ и сельского хозяйства) и, возможно, глава отдела народного просвещения (данная должность оставалась вакантной). Наблюдательные и консультативные функции при Бермондте осуществлял «посланник» от «русского Берлина» – Реммер, однако ведущую роль в «гражданских делах» играл граф Пален, имевший опыт губернского управления еще до 1917 г. Примечательно, однако, что и князь Волконский, и Римский-Корсаков письменно отрицали свою принадлежность к Совету. Была разработана собственная символика и атрибутика, построенная на сочетании российских державных и балтийских символов (сине-бело-синий флаг с трехцветным национальным в крыже, двуглавый орел вместе с гербами Лифляндии, Курляндии и Эстляндии).

В качестве нарукавного шеврона был утвержден православный восьмиконечный крест (12).

Показательно и то, что, несмотря на свою декларируемую близость к графу Келлеру и сотрудничество с русскими монархическими структурами, ни Бермондт, ни Совет при ЗДА осенью 1919 г. не только не провозгласили монархической программы, как это предполагалось сделать год назад, а практически полностью повторили «непредрешенческие» лозунги Белого движения того периода. Текст «Политической программы» ЗДА провозглашал общность ее целей с «другими добровольческими армиями». Утверждались «борьба с коммунистами, захватившими насильственным путем Российскую Верховную Власть», «установление на Руси порядка и законности», «скорейший созыв Учредительного Собрания», «неприкосновенность частной собственности», «гарантии свободного труда», «беспощадную борьбу с преступлениями». Второй пункт программы говорил о созыве «Всероссийского Земского Собора» (аналога Учредительному Собранию), в котором участвовали бы «все партии без различия, за исключением коммунистов». Земельный вопрос решался бы посредством передачи крупных земельных владений «нуждающимся хлебопашцам путем принудительного отчуждения», прокламировались 8-часовой рабочий день, «свобода торговли», «борьба со спекуляцией», «равноправие всех народов, населяющих Россию, без различия веры и национальностей» (13).

Летом – осенью 1919 г. в своих письмах и обращениях к Колчаку и Деникину Бермондт неоднократно подчеркивал общность политической программы и готовность к совместным действиям. В докладе генералу Деникину (4 октября 1919 г.) он подробно описывал стратегический план своего наступления по линии Двинск – Вологда: «Общей задачей вверенной мне Западной Добровольческой армии является разъединение действий Петроградской и Московской групп большевиков, а затем – совместно с другими добровольческими армиями – нанесение полного разгрома противнику, в направлении Петрограда или Москвы, в зависимости от обстановки». Примечательно, что в докладе Деникину Бермондт обосновывал причины, по которым ему, возможно, пришлось бы начать военные действия с латвийскими войсками. Основной причиной выдвигалось «усиление элемента большевизма» в Эстонии и Латвии, «враждебная по отношению к русским войскам тенденция» и особенно «несомненно близкое заключение мирных условий Эстонии и Латвии». Для предстоящего наступления ЗДА на Двинском фронте Бермондт считал необходимым обеспечить «широкий тыл» и определял «ближайшую задачу армии» как «занятие всего Рижского залива с центром его г. Ригой, удерживая за собой уже ныне занимаемые узлы, как Митаву и Шавли… Если добровольное соглашение с Латвией сделается невозможным и если, тем более, последует открытое против нас наступление, то занятие Риги придется осуществить силой, на что имеются необходимые средства». Позднее, в рапорте Главкому ВСЮР от 22 октября 1919 г. (уже после начала военных действий с Латвией), Бермондт подчеркивал, что «все чины вверенной мне Армии преследуют те же цели, исполнены теми же надеждами и вожделениями, как и чины Вооруженных Сил Юга России». Бермондт, возможно сознательно, стремился установить непосредственный контакт с Деникиным, уже потеряв к этому времени все возможные формы поддержки со стороны Юденича (14).

Совет управления при ЗДА, его еще именовали как «Совет Управления Западной России», или, по аналогии с белым Югом, – «Особое Совещание Западной России», или «Совет Управления Западной России») Бермондт характеризовал как «составленный из истинно русских деятелей, испытанных опытом и одушевленных лишь одним горячим желанием – способствовать вместе с другими восстановлению мощи, порядка и законности нашей Родины…». В конце октября наметилась тенденция к расширению представительного характера Совета (Реммер называл его «демократическим органом», в который вошли бы «три человека от местного самоуправления, три человека от рабочих организаций, по два человека от касс взаимопомощи, от местной торговли, от промышленности, от кооперативов, тринадцать человек от демократии и девятнадцать человек от буржуазии») (15). Совету предстояло решать и вопросы отношения к властям Латвийской республики. В докладе Деникину Бермондт говорил о целесообразности «временного участия в Совете «представителей умеренных партий местных основных национальностей», что «обеспечит необходимый контакт с массой населения этих областей». Текущие «дела, связанные с интересами армии», взаимоотношения с местным населением решались при посредстве Особого Комитета, действующего под руководством Командующего армией. Этот Комитет при Совете управления составлялся «на принципе справедливого соотношения национальностей, населяющих Латвийский край». Игнорируя уже функционирующие власти Латвии, в течение 1–2 месяцев Комитет должен был «немедленно приступить к организации волостного самоуправления» и к «выборам в Народное Представительство (Национальный Совет)». После этого полномочия Особого Комитета передавались Национальному Совету, а «дальнейшие взаимные отношения Западной Армии и Латвийского Края имеют быть определены особым соглашением». Как и следовало ожидать, Комитет образовался на основе бывшего консервативного правительства Ниедры (в его состав вошли сам пастор и три его бывших министра, а после «освобождения Риги» предполагалось добавить туда еще двух латышей и немца). Вводились должности губернатора Риги и его помощника – ими становились, соответственно, князь Н.Д. Крапоткин и барон Остен-Сакен.

В отношении Латвии предполагалось провести принцип областной автономии. Комитет Ниедры признал условия Совета, согласно которым Латвия оставалась в составе России, получая «внутреннюю автономию», за исключением железных дорог, таможни, портов, почты и телеграфа, а также лесов и «казенных земель». Ниедра в особом «меморандуме» последовательно излагал позицию реституции прав собственности в отношении имущества Российской Империи. «Хорошие казенные леса», «казенные имения», «казенные земельные участки», с точки зрения пастора, не могли считаться имуществом «провозглашенной Ульманисом и Народным Советом (латвийским предпарламентом. – В.Ц.) свободной и самостоятельной Латвии», а исключительно – «российским имуществом», которое лишь «временно покинуто собственником» и «может быть использовано на нужды русского государства», представителями которого и являлись деятели Совета при командующем ЗДА. Частной собственностью казенное имущество быть не могло. Поэтому (по мнению штаб-офицера для поручений при командующем ЗДА штабс-капитана Таракус-Таракузио) «если смотреть на правительство Латвии, вследствие непризнания его пока конференцией держав Согласия, как на узурпаторов власти, то означенное казенное имущество можно требовать передать в ведение русских властей» и «свое требование поддержать военной силой». По мнению Ниедры, Латвия могла стать «базой русского войска», ведущего «борьбу с большевиками», а латвийская автономия признавалась «желательной» в отношении: «Церкви, суда, школы, полиции, аграрного вопроса, самоуправления на земских началах, основой которого считается имущее крестьянство». Эволюция позиции Ниедры показательна, если учесть, что в апреле он выступал за «создание независимого Латвийского государства» (16).

Однако реальное положение Прибалтийских республик летом – осенью 1919 г. все же отличалось от положения других «государственных новообразований», которые предполагалось включить в систему «областничества», создаваемую белыми правительствами. Здесь действовала своя система управления, включавшая все три «ветви власти» и совершенно не намеревавшаяся «подчиняться» Совету при командующем ЗДА. Социал-демократические депутаты Народного Совета заявляли о грозящей «русско-германской реакции», гораздо более опасной, чем Советская Россия, с которой следовало бы «заключить мир». В итоге латвийский предпарламент признал необходимым не только «немедленно» заключить военно-политические соглашения с Эстонией и Литвой», но и подготовиться к «общим действиям армий трех государств в войне против общего врага (ЗДА. – В.Ц.)», а также «радикально изменить всю внутреннюю политику и поставить ее на демократических началах» (17).

Первоначально отношение к Латвии со стороны руководства ЗДА было нейтральным. Бермондт в своем «Воззвании к народу Латвии», подписанном в Митаве 26 июля 1919 г., заявлял, что «русское войско поможет создать в Латвии порядок и спокойствие… под защитой русского войска латышское крестьянство в состоянии будет привести себя в порядок, возобновить свою общественную жизнь и восстановить самоуправление». Эти заявления вполне согласовывались с совместным участием частей ЗДА и латвийской армии в боях против красных латышских войск в начале 1919 г. Однако вскоре позиция Бермондта изменилась. После разрыва с Юденичем Бермондт попытался уже непосредственно осуществить военно-политическое руководство в крае. 20 сентября 1919 г. в Митаве им было выпущено новое воззвание «Всем жителям», в котором он задним числом заявлял, что еще 21 августа стал «представителем русской государственной власти, приняв на себя защиту и управление латвийской области». В этом воззвании полностью игнорировалось существовавшее правительство Латвии, да и сам факт ее независимости отрицался. Главнокомандующий ЗДА призывал латышей «подчиниться всем мною созданным и создаваемым учреждениям, памятуя, что российская государственная власть в этой области прилагала постоянно все усилия для устройства благополучия края». Воззвание завершалось характерным обещанием Бермондта: «В находящихся под моим управлением областях Латвии я все подготовлю для самоопределения населения по его желанию». В октябре 1919 г. Бермондт, заявляя о своих политических устремлениях в отношении Прибалтики, апеллировал и к историческому прошлому («интересы России не допускают отторжения Прибалтики, дающей России выход к морю и интересы которой издавна связаны с Великой Россией»; «великий Император Петр I русскою кровью проложил себе выход к морю и этим создал из России великую европейскую державу»), и к отсутствию легитимности правительства Ульманиса («я спрашиваю тебя, латышский народ… что дали тебе твои новые вожди? Реквизиции, подати, деньги, не имеющие цены, мобилизацию, голод и холод»; «опомнись, латышский народ… Россия великодушна и простит сбившихся с пути сынов, если же ты сам не пожелаешь мира, то Россия найдет средства заставить тебя подчиниться справедливым ее требованиям») (18).

Таким образом, суверенитет Латвии не признавался военно-политическим руководством ЗДА. И хотя для этого использовался, в частности, тезис об отсутствии «международного признания» Прибалтийских республик, подобное отношение к латвийской государственности не могло привлечь симпатий к ЗДА ни со стороны Антанты, ни тем более со стороны латышских военных и политиков. Конфликт ЗДА с латвийским правительством становился неизбежным. При этом следует отметить, что в тексте упоминавшейся выше «Политической программы» ЗДА не содержалось никакого намека на игнорирование суверенитета Прибалтики. Напротив, в 3-м пункте говорилось о «признании всех (именно так. – В.Ц.) образовавшихся на территории России государств, борющихся с большевиками», а «отношения этих государств к России» должен будет «установить Земский Собор». Естественная для ЗДА оговорка делалась в отношении Германии: «К германскому народу мы относимся с чувством благодарности за его материальную помощь по снабжению Армии оружием, обмундированием, веря, что этнографическое положение и общность политических и экономических интересов обоих государств сблизят оба народа для обоюдного развития мирного труда и взаимного благополучия». 4-й пункт объяснял специфический «русско-немецкий» состав ЗДА: «Армия формируется исключительно на добровольческих началах без различия подданства и национальностей – будь то француз, латыш, немец, поляк, еврей и т. д.» (19).

С началом наступления на Петроград, когда каждый боец был для Северо-Западной армии «на счету», продолжение «формирования» ЗДА в Курляндии и Литве считалось «непозволительной роскошью». После начавшегося наступления и блокады Антантой границ Германии, откуда в Курляндию поступало снаряжение, никаких оправданий «незавершенности формирования» быть уже не могло. 45-тысячная группировка в Курляндии признавалась Юденичем крайне необходимой для успеха «похода на Петроград», несмотря на то, что около 40 тысяч из ее состава составляли германские добровольцы, не собиравшиеся подчиняться командованию Северо-Западного фронта. Самостоятельное наступление ЗДА на двинском направлении Юденич правильным не считал, хотя еще 3 сентября 1919 г. Десино сообщал Бермондту, что Юденич согласен с необходимостью «скорейшего наступления на Двинск и Режицу в полном согласовании с Великобританской миссией» (то есть по плану 26 августа). Но одновременно с этим Юденич требовал незамедлительной эвакуации всех русских подразделений, не входящих в ЗДА, на «Нарвский фронт». 5 сентября 1919 г. Десино передал Бермондту «телеграфное приказание» Юденича: «Немедленно отправить по железной дороге в Нарву, при содействии английских властей, всех офицеров и нижних чинов… прекратить пропаганду о непосылке пополнений в Северо-Западную армию. Такие Ваши действия приносят огромный вред борьбе с большевиками» (20). 20 сентября Юденич телеграфировал, что «наступление на Двинск невозможно», и приказал Бермондту – через посредство британской миссии – «послать всех русских офицеров и солдат в Нарву». Но командующий ЗДА по-прежнему был убежден в возможности самостоятельных действий, придавая им стратегическое значение в перспективе движения через Двинск, но уже не на соединение с Сибирской армией, как об этом сообщалось в докладе Колчаку 14 августа, а по линии Двинск – Полоцк – Смоленск – Москва. Данное направление наступления ЗДА Юденич оценил как еще более авантюрное, поскольку оно проходило по самому центру Советской России и могло завершиться лишь полной гибелью армии. В ответ Юденичу был послан рапорт, в котором снова говорилось о необходимости наступления на Двинск, с перспективой возможного объединения с правым флангом Северо-Западной армии. Отказ от отправки под Нарву Бермондт при этом мотивировал тем, что ему «невероятно тяжело и трудно убедить всех чинов армии оставить этот план» (21).

Снова и снова обращался Юденич к частям ЗДА, требуя их переезда в Нарву. В ответ на доводы Бермондта о необходимости «закончить формирование» генерал опубликовал 27 сентября «Приказ корпусу имени графа Келлера, № 21», в котором подчеркивал трудности боевой жизни на Нарвском фронте: «Северо-Западная армия четыре месяца дерется с большевиками в неравном бою; дралась голая, голодная, без денег, плохо вооруженная и часто без патронов… за эти четыре месяца вы не были в сплошных боях, хотя теперь вы одеты, обуты, исправно получаете жалованье, имеете продовольствие и вооружены… Северо-Западная армия ждет вас к себе. Она верит, что вы придете и нанесете тот жестокий удар, который сокрушит большевиков под Петроградом… Поспешите, ибо «промедление времени – смерти подобно»… Приказываю: немедленно всем русским офицерам и солдатам корпуса имени графа Келлера выступить в Нарву под командой командующего корпусом (официально признаваемая Юденичем должность. – В.Ц.) полковника Бермондта и оправдать надежды Северо-Западной армии и нашей исстрадавшейся Родины». Но «надежды Северо-Западной армии» на подкрепление из Курляндии не сбылись. 7 октября 1919 г. части ЗДА, вопреки всем указаниям и приказам Юденича и военных представителей Антанты, начали продвижение к Двинску. Их путь из Курляндии неизбежно проходил мимо Риги, что спровоцировало давление на него со стороны латвийских вооруженных сил. Первые вооруженные стычки подразделений ЗДА (очевидно, состоящих из немецких военнослужащих) с латвийской армией произошли 8 октября у м. Олай, о чем Бермондт своевременно информировал Юденича, возлагая всю вину за начало военных действий на прибалтийские войска: «Сегодня латышские и эстонские части, угрожая мне, начали переходить демаркационную линию и вынудили меня дать им отпор. Я, для обеспечения своей базы, занимаю линию Двина и иду на фронт на соединение с Северной армией (имелась в виду Северо-Западная армия. – В.Ц.)».

Итак, вместо совместного с прибалтийскими армиями «последнего удара по большевизму» начались военные действия между антибольшевистскими силами (считать латвийскую и эстонскую армии «союзниками большевиков» нельзя было хотя бы потому, что между Советской Россией и Латвией и Эстонией не подписывались мирные договоры и формально состояние войны, начавшейся еще в конце 1918 г., продолжалось). Очевидно, что противодействие латвийской армии и игнорирование правительства Ульманиса диктовались возможностью установления новой власти на основе Латвийского Комитета Ниедры и, безусловно, немалой долей авантюризма, неоправданной самонадеянностью военно-политического руководства ЗДА. 9 октября основные части ЗДА подошли к латвийской столице. Были заняты Усть-Двинск и предместье Риги – Торенсберг. Правительство Ульманиса и Латвийский Совет покинули столицу. По оценкам очевидцев, в Ригу можно было войти без боя. Город защищала лишь городская самооборона. Но уже через сутки столица Латвии была занята подошедшими частями регулярной армии, и все атаки «бермондтовцев» были отбиты. В этих условиях командующий

Северо-Западным фронтом больше не мог терпеть «самодеятельность» Бермондта. 9 октября 1919 г. последовали приказ № 73 и телеграфное распоряжение о статусе ЗДА. В них Юденич заявлял, что поскольку «полковник Бермондт не выполнил… ни одного из моих приказов и, по полученным сведениям, даже начал военные действия против латышских войск, объявляю его изменником Родины и исключаю его и стоящие под его командованием войска из состава Северо-Западного фронта. Всех оставшихся верными долгу офицеров и добровольцев приказываю немедленно подчинить старшему из них, который при поддержке английской миссии должен принять все меры для скорейшей отправки их на соединение с Северо-Западной армией». Аналогичная телеграмма была получена и 11 октября в Митаве (22).

Проблема единства командования и воинской субординации усугублялась еще и тем, что ЗДА, с точки зрения ее командующего, была равноправной боевой единицей с Северо-Западной армией. Бермондт не признавал своей армии в составе Северо-Западного фронта. Положение осложнялось также тем, что выразителем высшей гражданской власти в регионе признавалось Северо-Западное правительство, которому не подчинялся Бермондт и полномочия которого ставились под сомнение самим Юденичем и Колчаком. Тем не менее глава правительства Лианозов подтвердил латвийскому МИДу, что после приказа № 73 от 9 октября «главнокомандующий просит не считать русскими войсками» части ЗДА. Со стороны правительства также последовало воззвание «К русским солдатам и офицерам отряда Вермонта». В нем не без пафоса (характерного для публичных обращений Северо-Западного правительства), но вполне объективно оценивалась перспектива начавшихся боев под Ригой: «Бросьте немецкие ряды и идите к нам… Вы видите явную измену Родине. Вермонт получил приказ идти на подмогу Нарвского фронта, он не исполнил приказа. Вместо этого он ударил на Ригу и на латышские войска, воюющие в союзе с нами против большевиков. Вы знаете, чем грозит нашему фронту эта измена. Победоносно начавшееся наступление может остановиться, латышские войска будут отвлечены от борьбы с большевиками, эстонские войска пойдут на подмогу Латвии, тыл наш ослабнет, и мы должны будем вновь ожидать лучших дней. Большевики же получат передышку, соберутся с силами и начнут вновь бесчинствовать, проливая невинную кровь, замучивая восставшее русское население. Этого ли вы хотите? Нет, правительство уверено, что вы исполните свой долг и откликнитесь все как один человек на призыв своего главнокомандующего… Вперед на Нарвский фронт! Вас зовет правительство, на знамени которого начертано: «Земля и свобода».

Страшные обвинения в «измене Родине» не могли остаться без ответа. Бермондт пытался оправдать свои действия против латвийского правительства необходимостью «обеспечить тыл», упрекая Юденича в том, что последний поставил Северо-Западную армию «в условия невыносимо тяжелые для русской гордости» и не смог должным образом «обеспечить тыл». Бермондт имел в виду зависимость Юденича от Антанты и возможную (оправдавшуюся впоследствии) враждебность к его армии со стороны Эстонии. Граф Пален от имени Совета Управления Западной России отметил, что обвинения ЗДА со стороны Юденича «последовали под давлением темных сил». Подобные взаимные обвинения не могли считаться достаточно объективными. Северо-Западная армия вела операции на территории Псковской и Петроградской губерний. Она не опиралась на поддержку иностранных подданных (хотя бы и добровольцев) и не нарушала принятых обязательств по ведению военных действий в рамках общего антибольшевистского фронта. Но можно ли было считать «изменником» Бермондта? То, что им предпринимались далеко не во всем продуманные действия, связанные к тому же с «немецкой поддержкой», отнюдь не свидетельствует о его сознательной «измене», сознательном стремлении подорвать силы Белого движения. Антибольшевистским силам на Западном и Северо-Западном фронтах не хватало согласованности действий и обоюдного доверия. Это стало одной из причин поражения Белого движения в годы Гражданской войны в целом и в данный период. Во всяком случае, совершенно очевидно, что появление хотя бы 15—20-тысячной (исключая немецких военных) хорошо вооруженной и обученной группировки белых войск в разгар боев под Петроградом привело бы совсем к иному результату, чем тот, который ожидал Северо-Западную армию в ноябре 1919 г. (23).

После неудачных попыток переправиться через Двину и взять Ригу для командования ЗДА стала очевидной перспектива полного провала военной операции на «двинском направлении». Для отражения атак ЗДА с нарвского фронта были переброшены 4 эстонских бронепоезда, корабли английского флота постоянно обстреливали позиции войск Бермондта. Отношение к Белому движению оказалось совершенно испорченным. Пока ЗДА «штурмовало» Ригу, дислоцированный в Литве отряд полковника Вырголича, также не признававший литовскую государственность, попытался выступить на соединение с Бермондтом. Пять недель продолжалось противостояние под Ригой, закончившееся поражением ЗДА. 10 ноября 1919 г. началось контрнаступление латышской армии, завершившееся занятием Курляндии и падением Митавы. 19 ноября Бермондт фактически сдал командование ЗДА немецкому генералу Эбергарду, заявившему, что «германское правительство гарантирует амнистию всем солдатам русско-немецкой армии». Латвийское правительство и предпарламент были готовы начать военные действия против Германии, однако немецкие добровольцы довольно скоро были отправлены домой, а русские солдаты и офицеры снова оказались в лагерях; в начале декабря 1919 г. из остатков ЗДА был сформирован «Русский отряд на территории Германии». По мнению сенатора Бельдгардта, ЗДА предали ее же «верные союзники – германцы». Армия и не должна была наступать на Двинск и Великие Луки. Немецкие военные представители в Курляндии полагали использовать Бермондта и его силы в качестве дополнительного фактора давления на Латвию с целью получения от правительства Ульманиса обещанных земельных наделов. Утверждение правительства Ниедры вполне согласовывалось с планами фон дер Гольца, но как только русские части ЗДА начали переправу через Двину, последовал категорический приказ начальника немецкой Железной дивизии майора Бишофа, требовавший немедленного прекращения переправы. В результате предательская позиция немцев, по отношению к русским интересам, и здесь проявилась в полной мере: «вся операция имела только одно объяснение – желание провалить наступление Юденича на Петроград, создав ему осложнение в тылу» (24). Сам же Бермондт предпринял попытку перейти на белый Юг. Надежды на сосредоточение остатков белых армий Европейской России именно в этом регионе была характерна и для белого Севера, и для Северо-Запада. В своих приказах по армии Бермондт заявлял о готовности «присоединиться к армии генерала Деникина», обращался к Главкому ВСЮР с просьбой принять ЗДА «под свое командование». Однако дальше намерений дело не пошло, и в середине декабря бывший командующий армией отбыл в Берлин. Незадолго до отъезда, 1 декабря 1919 г., он (согласно «ходатайству чинов своей армии») «принял на себя» чин генерал-майора и потребовал называть себя князем Аваловым – по сочетанию фамилий первого (Авалов) и второго (Бермондт) супругов его матери он стал носить фамилию Бермондт-Авалов (25).

С историей Западной Добровольческой армии достаточно тесно связана проблема «смены ориентации» внешнеполитического курса Белого движения. «Германофилия» была характерной для многих политических деятелей антибольшевистского фронта еще в 1918 г. Надежды на «помощь немцев» связывались с возможностью восстановления монархии в России. В январе 1918 г. в подпольных структурах Петрограда был распространен список правительства, возглавляемого бывшим министром юстиции Совета министров Российской Империи и председателем Государственного Совета И. Г. Щегловитовым. В марте 1918 г. в помещении Съезда торгово-промышленного Союза на Литейном проспекте в Петрограде состоялось собрание, посвященное заключению Брестского мира и тем перспективам российско-германских отношений, которые создавались благодаря этому акту. На заседание были приглашены опытные дипломаты. Идею необходимости тесного союза с Германией отстаивал бывший товарищ министра иностранных дел, один из авторов акта о непринятии Престола Великим Князем Михаилом Александровичем барон Б. Э. Нольде. По его мнению, «Брест-Литовский акт не так уж плох: образование Украины – явление «временное», отторжение Балтийских государств еще не означает их присоединения к Германии, образование Польши возбудит германскую национальную стихию». Его оппонентом выступил бывший начальник Дальневосточного отдела МИДа Г. А. Козаков, отметивший «силу, еще совсем не исчерпанную, Северной Америки и, наконец, Японии, которая ограничилась во время войны снабжением союзников и «запугиванием Китая». «Эти две державы вместе с остальными союзниками «добьют Германию», даже если благодаря германскому упорству война затянется. А при победе союзников Брест-Литовский мир «рассеется как дым». «Германофильская ориентация преждевременна, – говорил Козаков, – пока немцев не разобьют, с ними нельзя разговаривать, они не представляют союза с Россией на равных началах, а все на началах подчинения». «Точки над i» поставил последний министр иностранных дел правительства Российской Империи Н. Н. Покровский, заявивший, что «сам союз монархической Германии с большевизмом указывает на безвыходность военного положения Германии». Правда, и после победы Антанты над Четверным Союзом перспектив для России бывший министр не видел. Итоги войны заставят союзников «отыграться либо на Германии, либо на России, а вернее – на двух вместе».

Несмотря на далеко не очевидные возможности военной победы Четверного Союза, «германофильские настроения» поддерживались также надеждами на спасение Царской Семьи. «Германофилы-монархисты» были убеждены, что это может произойти только благодаря помощи немецких военных и дипломатов в Москве. Антибольшевистские структуры стремились наладить взаимодействие с германским посольством и лично с графом Мирбахом. Нольде активно сотрудничал с Кривошеиным, который, в свою очередь, надеялся с помощью германского посла добиться «освобождения екатеринбургских узников». Психологическую оценку произошедшего совмещения «германофильства» и «монархизма» дал Михайловский: «Монархический призрак, который, казалось бы, исчез под февральскими лучами, снова ожил после злоключений, вызванных демократическими и социалистическими экспериментами как при Временном, так и при большевистском правительстве. Надвигающаяся германская оккупация придавала этому монархическому призраку традиционно уютный германофильский оттенок, не говорилось о монархии вообще, а говорилось о Романовых, которые одни могут заключить «настоящий мир» с Германией.

В специально составленной записке в московский Правый Центр (11 августа 1918 г.) П.Н. Милюков развернул подробный план «восстановления российской государственности и объединения России» при поддержке Германии. Учитывая, что Германия стремится к союзу с Россией с целью противостояния Великобритании и к созданию т. н. северного правительства, то можно и должно «добиваться соглашения на наиболее выгодных для себя условиях». Условия реализации подобного плана представлялись лидеру кадетов следующими: «Пересмотр теперь же, а не по окончании войны, Брестского договора», создание «национального и объединенного» правительства, которое бы «явилось на свет сразу, как монархическое», с тем расчетом, что «кандидатом на Престол» должен быть Великий Князь Михаил Александрович. Он должен был утвердить при вступлении на Престол «Основные законы», текст которых следовало разработать «нашим юристам» (Б.Э. Нольде, Н.И. Лазаревскому, К. Н. Соколову, В.М. Гессену). Политическую систему, по мнению Милюкова, следовало основывать на принципе коалиции («на основе программы Правого Центра», но с устранением из ее состава сторонников самодержавия с одной стороны и сторонников «Левого Центра» и прежнего Учредительного Собрания с другой стороны»). «Исходной точкой переговоров должна быть неприкосновенность всей прежней территории России, за исключением Финляндии… и Польши». «Основным требованием объединения считался суверенитет центральных органов, единство территорий и правительства, а также создание палаты по типу Бундестага», что обеспечило бы представительство регионов. Спорным представлялось положение Закавказья и Крыма, принимая во внимание стремление Германии создать в этих регионах «опорные пункты будущей борьбы с Англией». Украине предполагалось придать статус, схожий с Баварией. Примечательно, что проект Милюкова не предполагал созыва Учредительного Собрания, а на «переходный период» создавался «совещательный орган Совета Республики из общественных элементов, стоящих на государственной позиции». Проблему «сепаратизма» окраин, по мнению Милюкова, можно было бы решить, используя поддержку Германии. Следовало отказаться от избирательного закона 1917 г. («ввести возрастной ценз, ценз оседлости и двухстепенность выборов в деревне» без куриальной системы и восстановления старых земств) и провести земельную реформу. Надежды на Германию не оправдались. По оценке Михайловского, Милюков «встал неожиданно на германофильскую позицию в самый неудачный для Германии момент и, кроме вреда для себя, ничего не принес, лишний раз обнаружив свое неумение разбираться в международно-политической обстановке».

На деле вопрос о том, кто именно будет возглавлять Государство Российское и на каких условиях возможно восстановление монархии, был не столь однозначен. «Русские монархисты-германофилы, – продолжал Михайловский, – хотели восстановления на Престоле Николая II и уничтожения всех следов Февральской революции, они соглашались и на Брест-Литовский мир, и на союз с немцами в будущем, но в качестве монарха настаивали именно на Николае II не потому, что им была дорога личность последнего царя, но из принципа легитимизма… Немцы за помощь в восстановлении Николая II на троне вознаграждались нерушимостью русско-немецких дружественных и союзных отношений, а также тяжкими для России территориальными уступками и экономическими выгодами». «Что же касается немцев, то для них вопрос о Николае II представлялся в совершенно ином свете. Во-первых, это был монарх, объявивший им войну… во-вторых, это был монарх, который до конца своего царствования так и не пошел на сепаратный мир и был по-настоящему лоялен по отношению к союзникам». В результате «немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьем германофильстве они не сомневались, Николаем II».

Как известно, сам Государь, зная о подобных предположениях, категорически отказался принять Престол ценой предательства тех целей, ради которых Россия вступала в войну. Его поддержала и Государыня, Александра Федоровна. После совершенного большевиками преступления Цареубийства, после убийств многих представителей Дома Романовых летом 1918 г., отношение к Германии в антибольшевистской и даже в монархической среде изменилось. «Немцы допустили, – отмечал Михайловский, – убийство Царя и Его Семьи, имея полную возможность приказать большевикам этого не делать. Они допустили (если не приказали прямо большевикам это совершить) расстрел того, кто тогда был самым вероятным, самым легитимным и самым удобным кандидатом русского монархического движения. Допустив убийство Царя со всей семьей, немцы обезглавили русских монархистов… Никто другой, как русские германофилы, показали опасность для истинных интересов Германии восстановления русской монархии в обстановке лета 1918 г… С этого момента (Цареубийства. – В.Ц.) между русскими германофилами и немцами разрывается связь, у немцев исчезают друзья из антибольшевистского, хотя и крайне правого, крыла и… через две с половиной недели после убийства Царя Мирбах сам умерщвляется левыми эсерами при полном одобрении этого акта всеми кругами, не исключая и монархических… Столь близкое по датам совпадение убийства Царя и убийства Мирбаха станет рассматриваться в самых широких кругах будущего Белого движения как Божие возмездие Мирбаху, не пожелавшему «освободить Царя»… Впоследствии эти события положили начало совершенно определенному крушению германофильской ориентации в Белом движении, так как у нас германофилы были либо у большевиков, либо у крайне правых, а крайне правые еще много лет спустя не могли простить немцам их нежелание воспрепятствовать роковому для всего русского монархического движения убийству Царской Семьи во главе с Николаем II». Эту оценку позиции российских общественно-политических кругов нужно учитывать и при анализе действий в Прибалтике подразделений Бермондта-Авалова и фон дер Гольца (26).

Надежды на «возрождение России» (хотя бы и «монархической») при «немецкой поддержке» были, по сути, лишь отражением состояния «под оккупацией», в котором оказались многие российские политики и военные в 1918 г. на территории Украины, Закавказья или Центральной России. В отличие от них, Западная Добровольческая армия в 1919 г. позиционировала себя как сила, равноправно сотрудничавшая с немецкими воинскими контингентами фон дер Гольца и отнюдь не подчиненная в какой-либо степени немецкому командованию. Это соответствовало изменившейся международной обстановке. После окончания Первой мировой войны прогерманские настроения практически полностью исчезли из официальных и официозных заявлений. Ожидания «широкой союзнической помощи» и стремления добиться международного представительства на Парижской мирной конференции исключали «смену вех» во внешней политике. Однако осенью 1919 г. в правительственных кругах самых разных белых регионов всерьез дебатировался вопрос о возможности сотрудничества с Германией. По свидетельству Вологодского, 17–18 октября 1919 г. на заседаниях правительства обсуждался вопрос о берлинском Совете Западной России и о положении ЗДА. У Всероссийской власти возникновение нового правительства вызывало беспокойство как «свидетельство разрозненности русских политических течений», «отсутствия тяготения к единственному правительству, возглавляемому Колчаком». Не импонировал и состав Совета из «правых элементов» с «германофильским настроением в нем». Сам Колчак на заседании правительства поддержал тезис об опасности «германофильства» и сепаратизма, об отсутствии информации о «берлинском правительстве», которое он (что показательно) «объединил» с Советом при ЗДА («Западно-русское правительство, образовавшееся в Берлине, теперь, видимо, избравшее своим местопребыванием Митаву»). Верховный Правитель заявил, что не верит в искренность генерала Гольца и его добровольцев, вошедших в состав ЗДА, считая, что антироссийская и пробольшевистская позиция Германии не изменилась с 1917 г.

Выступившие после Колчака министры отнюдь не стремились к категоричности в оценках Германии (за исключением управляющего министерством финансов Л.В. фон Гойера), считая, что после «фактического окончания войны» допустимы как «сближение на почве хозяйственно-экономических интересов» (тезис Тельберга), так и совместные военные действия (тезис Пепеляева). Но в итоге министры сошлись во мнении, что хотя Германия и «является фактором разрешения русского вопроса», однако «отсутствие информации» о положении в этой стране не дает оснований ни для «смены ориентации», ни для принятия помощи от немецких добровольцев в «походе на Петроград» (тезис «американофила» Сукина – приехавшего в Сибирь сотрудника посольства России в Вашингтоне). 21 октября Сукин телеграфировал Сазонову, что «игнорирование Германии» в дальнейшем невозможно и «следует поставить вопрос о возобновлении непосредственных отношений с Германским правительством» для того, чтобы «предотвратить его содействие большевикам». В омском официозе «Русское дело» 24 октября 1919 г. была опубликована статья профессора Н. Устрялова «Немецкая ориентация». В ней вспоминался опыт прошедшего 1918 года, перечислялись попытки сотрудничества с немецкими военными и дипломатическими сферами. Общий вывод сводился к тому, что вопросы «смены курса» нужно ставить исходя из интересов самой России, а не «союзнических» или «прогерманских» (27).

Активный сторонник развития наступательных операций на северо-западном и западном направлениях, Гучков не скрывал того, что данное наступление будет успешным во многом благодаря поддержке со стороны Германии (хотя бы из-за отправки на Северо-Западный фронт пополнений из русских военнопленных, оказавшихся на территории бывшей Империи Гогенцоллернов). Но и он не скрывал от Бермондта важности взаимодействия с Антантой. В письме из Берлина от 2 ноября 1919 г. он отмечал, что никоим образом не считает командующего ЗДА «изменником», однако для «большого успеха» предпринятых им действий нужно «убедить союзников допустить формирование русской армии при немецкой помощи», пожертвовав ради этого «балтийским вопросом» (т. е. согласиться на признание фактического суверенитета Прибалтийских республик). В противном случае, как писал Гучков, «если санкция Антанты отвалится, все предприятие обратится в очень сомнительную авантюру» (28). Сенатор фон Бельдгардт считал, что сближение с Германией перспективно по двум причинам. Во-первых, после обоюдного поражения в Первой мировой войне Россия и Германия «могут выйти из переживаемого ими кризиса только при взаимной поддержке», для чего не требовалось даже заключения формальных, договорных обязательств: «Основанное на несомненной солидарности интересов тяготение этих двух государств друг к другу должно взаимно связать их сильнее всякого письменного договора». Во-вторых, очевидная перспектива «сближения с Германией» могла бы подтолкнуть страны Антанты к более интенсивной поддержке белых правительств, поставила бы их перед «кошмарным опасением сближения Германии с Россией».

Что же касается Деникина, то он отказался даже встречаться с представителями ЗДА (летчики и офицеры из штаба Бермондта, отправленные с рапортом от 4 октября), безуспешно пытавшимися убедить Главкома ВСЮР в необходимости создания «нити, которая свяжет все антибольшевистские организации в одно нераздельное целое, без различия их ориентаций и способов борьбы против общего врага». Официальное сообщение по этому поводу гласило: «Главное командование Вооруженными Силами Юга России, придерживаясь неизменно союзнической ориентации, не вступало и не вступит ни в какие переговоры с представителями вооруженных сил, организуемых германцами, к каковым надо отнести и упомянутый отряд Бермондта» (29). Правда, бывший начальник Политического отдела Добровольческой армии полковник Я. М. Лисовой в секретной «объяснительной записке к докладу о положении дел на Западном фронте и в армии полковника Вермонта-Авалова» (10 ноября 1919 г.) пытался доказать Деникину важность смены внешнеполитического курса. Отметив основные причины военных неудач белых армий осенью 1919 г. (среди них на первое место ставилось «легкомысленное отношение» Ставки к «движению Махно», ошибки в политике комплектования армии, «неопределенность политического курса», «полное неустройство обывательского тыла», «неудовлетворительность пропаганды», «значительное превосходство сил красных»), Лисовой доказывал, что в условиях, когда «борьба с большевизмом затягивается», «каждый новый фактор, являющийся нашим естественным или даже искусственно созданным союзником… нужно только приветствовать». Поэтому следовало признать ЗДА Бермондта, игнорировать ее «национальный состав», так как «две трети армии состоят из немцев… порвавших связь с Германией и под командой русских офицеров сражавшихся за Единую, Неделимую и Великую Россию», признать важность Западного фронта и «сохранить армию полковника Бермондта, создав для нее благоприятную моральную поддержку», «широчайшим образом развить пропаганду среди русских военнопленных в германских лагерях и немедленно приступить к ряду новых формирований», обеспечить финансирование «на русские деньги» и поставить «во главе лицо с популярным именем». Постоянная «верность союзникам», по мнению Лисового, уже не оправдывалась по той причине, что реальная помощь Антанты в 1919 г. оказалась существенно меньше необходимой. Доклад Лисового сопровождался детальной росписью возможных расходов на содержание ЗДА. Но данная позиция поддержки у Главкома ВСЮР не получила.

Сообщения о положении в Германии и о возможностях российско-германского сближения были сделаны на заседании Правления Всероссийского Национального Центра 8 ноября 1919 г. (докладчик В. А. Сельский). Подробно рассказав собравшимся об экономическом и политическом положении в стране после событий ноябрьской 1918 г. революции и установления Веймарской республики, докладчик отметил, что «Россия и русские пользуются в Германии вниманием и внешним расположением». «Суждение Бисмарка о том, что Германии надлежит быть добрым соседом России и никогда с ней не воевать, цитируется теперь гораздо чаще, чем во времена самого Бисмарка». В Германии сложились «два течения», одно из которых «поддерживает государственные начала России», а другое – «революционные настроения». Докладчик позитивно оценил деятельность комиссии сенатора Бельгардта и формирований Бермондта. События под Ригой осенью 1919 г. докладчик определил как борьбу русско-немецкого ландесвера «против большевизма» и против «полубольшевистского националистического шовинизма» правительства Ульманиса. «Отметив также стремление генерала фон дер Гольца к установлению дружеских отношений с Белым движением и в частности с генералом Юденичем, Сельский заявил, что «идейные руководители ландесвера намечают конечную задачу установления государственной власти в России в виде конституционной монархии. Немцы видят в этом средство к восстановлению монархии у себя, к чему они теперь открыто стремятся».

В то же время при наличии активных попыток внедрения в политическую жизнь Германии российских большевиков и «левых демократов» «представительства русских государственных интересов в Германии нет», а «русская военная миссия генерала Монкевица, Миссия Русского Красного Креста (Гучкова) и Русский комитет помощи русским гражданам «существуют на правах частных организаций». Поэтому вывод, сделанный докладчиком, гласил: «Для русских интересов и для русского дела здесь создается довольно благоприятное положение. Страны Антанты уже довольно давно находятся с Германией в нормальных политических и экономических отношениях… Трактовка Германии только как враждебного начала… пренебрежение Германией как крупным политическим и экономически – культурным фактором будущего отступает от идеальных целей и чревато многими неожиданностями». Несмотря на столь благоприятный прогноз, дальнейшего развития доклад Сельского в Национальном Центре не получил.

Более категоричным в оценках перспектив сближения Германии и Белого движения стало заседание Общего Собрания ВНЦ 7 декабря 1919 г. На нем уже со специальным докладом, озаглавленном «Россия и Германия в недавнем прошлом», выступил И. П. Демидов. Член ЦК кадетской партии, председатель Киевского отделения ВНЦ и глава русской делегации в Польшу попытался обосновать опасность Германии для молодого «славянского мира», восстановившего свою государственность после окончания Первой мировой войны: «Славянство вступило в новый фазис своего существования: провозглашена независимость Польши, образовалось два больших славянских государства: Чехия и Югославия, возрождается Россия… Германия же пылает жаждой мести к недавним победителям и думает лишь о том, как бы ей обойти условия продиктованного мира». Никогда не изменится позиция Германии по отношению к славянству, поэтому надеяться на сближение с Германией совершенно бессмысленно и опасно. «Германия всегда относилась к России двойственно – с одной стороны, презирала Россию, считая русских за людей низшей расы, – с другой – боялась России: быстрый рост ее населения, прогресс промышленности и науки внушали Германии серьезные опасения. Поэтому Германия делает все, чтобы расчленить и ослабить Россию. Она создает и поддерживает всякие сепаратистские течения; ее задача превратить Россию в новый Балканский полуостров, благодатную почву для германской политики». Эту же идею попытался подтвердить примерами из дипломатической истории Б. А. Гуревич, напомнивший собравшимся «фатальную враждебность» всех действий Германии в отношении России со второй половины XIX века (от предательства после окончания русско-турецкой войны до последствий торгового договора 1906 г.). «Дружба Германии и России всегда была официальной дружбой монархов и императорских дворов; втайне же Германия всегда вредила России». На этот раз собрание завершилось вполне однозначным, в духе традиционных оценок, выводом председателя ЦК кадетской партии П. Д. Долгорукова: «Национальный Центр твердо стоял и стоит на платформе «союзнической ориентации». В последнее время германофильские течения усилились, но несмотря на ошибки союзников и тяжелое стратегическое положение, нет оснований менять курс нашей внешней политики. Война, которую начали немцы в целях уничтожения России, продолжается и сейчас через посредство большевиков… Нужно бороться против стремления Германии к мировой гегемонии, но… когда в Европе водворится мир и спокойствие… возможно сближение этих стран на почве международного обмена товарами» (30).

Но, пожалуй, наиболее точно оценку действиям руководства ЗДА, равно как и всей потенциально возможной «прогерманской ориентации» Белого движения в 1919 г., дал в сентябрьском номере газеты «Общее дело» Маклаков: «Российское посольство настоящим опровергает появившееся сообщение, что в состав русских армий, находящихся под командованием адмирала Колчака и генерала Деникина, входят части под названием «Русско-Германские войска», которые частью составлены из германских добровольцев, набранных в Германии. Российское посольство заявляет по этому поводу, что в борьбе, предпринятой для восстановления России, временное правительство под председательством адмирала Колчака никогда не обращалось за помощью к германцам. Оно никогда не просило об этом, не давало никому подобных полномочий, и в его среде такой вопрос никогда не поднимался. В соответствии с этим действует и генерал Деникин. Он признал адмирала Колчака Верховным Правителем, и его правительство Юга России находится в контакте с Омским правительством, которое таким образом является общенациональным и объединенным правительством России». Аналогичную позицию «верности союзническим обязательствам» занимал и министр иностранных дел Сазонов (о деятельности его и подведомственных ему структур – в следующем разделе). По его мнению, «Германия была опасна для мира Европы не как европейская, а как мировая держава, поставившая себе цели, не совместимые с политическим существованием Великих Держав, выступивших несколькими столетиями раньше ее на путь империализма и не угрожавших более миру Европы» (31).

* * *

1. Акунов В. Рыцари Белого Креста. // Белая Гвардия, № 7, 2003, с. 102–110; Его же. Почти забытая война. // Родина, № 3, 2008, с. 103–105; Иоффе Г. 3. Предисловие к публикации «Полковник П. Р. Вермонт-Авалов. Документы и воспоминания» // Вопросы истории, № 1, с. 9—11.

2. Доклад о Западном фронте и армии Бермондта-Авалова // Белый архив, т. 1, Париж, 1926, с. 107; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 773. Лл. 2–3.

3. Там же. Лл. 16–23.

4. ГА РФ. Ф. Varia. Оп. 1. Д. 127. Лл. 60–61 об.

5. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 773. Лл. 7–8, 14–15; Ливен А. Освобождение Риги от большевиков в 1919 г. // Часовой, Париж, № 11–12, июнь 1929 г., с. 112.

6. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 773. Лл. 17–18; Бережанский Н. П. Бермондт в Прибалтике в 1919 г. // Историк и современник, т. 1, Берлин, 1922, с. 17–18; Авалов П. В борьбе с большевизмом. Воспоминания бывшего командующего русско-немецкой Западной армией в Прибалтике. Глюкштадт и Гамбург, 1925, с. 141–142; Ливен А. П., Светл. Князь. Основание отряда // Памятка Ливенца. 1919–1929. Рига, 1929, с. 33.

7. Авалов П. Указ, соч., с. 526; Валь фон ЭЛ. К истории Белого движения. Деятельность генерал-адъютанта Щербачева, Таллинн, 1935, с. 121–122.

8. Бережанский Н. Указ, соч., с. 11–12; 33–34; Авалов П. Указ. соч. В борьбе с большевизмом. Воспоминания бывшего командующего русско-немецкой Западной армией в Прибалтике. Глюкштадт и Гамбург, 1925; Бермондтовская эпопея в Прибалтике (составил С.П. Мельгунов) // На чужой стороне. Т. VII. 1924. с. 213.

9. Бережанский Н. Указ, соч., с. 25–26; Валь фон Э.Г. Указ, соч., с. 121–122.

10. Родзянко А.П. Указ, соч., с. 82–83; Бермондтовская эпопея в Прибалтике. Указ, соч., с. 202–203; Авалов П.Р. Указ, соч., с. 189–190.

11. Полковник П. Р. Бермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 1, 2003, с. 13–14, 17–19; Вопросы истории. № 5, 2003, с. 17–18; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 773. Л. 24.

12. Бермондтовская эпопея в Прибалтике. Указ, соч., с. 209–211; Бережанский Н. Указ, соч., с. 40–42.

13. Бермондтовская эпопея. Указ, соч., с. 211–212.

14. Там же. с. 205–209.

15. Полковник П. Р. Бермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 5, 2003, с. 17.

16. Бережанский Н. Указ, соч., с. 40–41; Полковник П. Р. Бермонт-Авалов. Указ, соч. // Вопросы истории. № 2, 2003, с. 16–17; № 6, 2003, с. 9—11.

17. Бережанский Н. Указ, соч., с. 36–37.

18. Там же. с. 34–35; Полковник П. Р. Бермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 52003, с. 11; № 6, 2003, с. 17.

19. Бермондтовская эпопея. Указ, соч., с. 211–212.

20. Полковник П. Р. Бермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 1, 2003, с. 15; Авалов П. Указ, соч., с. 178.

21. Авалов П. Указ, соч., с. 184; Полковник П.Р. Бермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 6, 2003, с. 17; № 1, 2003, с. 22.

22. Полковник П. Р. Бермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 2, 2003, с. 15, 17; Авалов П. Указ, соч., с. 178, 200; Бережанский Н. Указ, соч., с. 42–43.

23. Авалов П. Указ, соч., с. 200–201; Полковник П.Р. Бермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 2, 2003, с. 17–18.

24. Бережанский Н. Указ, соч., с. 78–79; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 773. Л. 25.

25. Авалов П. Указ, соч., с. 223–224, 228; Бермондтовская эпопея. Указ, соч., с. 208–209; Полчанинов Р. Генерал Бермонт-Авалов // Новое Русское Слово, 15 ноября 1981 г.

26. ГА РФ. Ф. 5827. Оп. 1. Д. 65. Лл. 1–5; Михайловский Г.Н. Указ, соч., с. 44–45, 48, 80–81, 86–90, 108–109.

27. A Chronicle of the Civil War in Siberia and Exile of China. Op. cit., vol. 1, p. 309–315; Русское дело, Омск, № 16, 24 октября 1919 г.

28. Полковник П.Р. Вермонт-Авалов. Указ. соч. // Вопросы истории. № 5, 2003, с. 21–22.

29. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 773. Лл. 1–3.

30. Авалов П. Указ, соч., с. 195; Объяснительная записка полковника Я.М. Лисового // Белый архив, т. 1, Париж, 1926, с. 127–136; ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 265. Лл. 73–79; Д. 262. Лл. 191–192.

31. Бережанский Н. Указ, соч., с. 27; Бермондтовская эпопея. Указ, соч., с. 209; Сазонов С.Д. Воспоминания, Париж, 1927, с. 271.