Глава 3

Эволюция структур Российского правительства в 1918–1919 гг.

Взаимоотношения военных и гражданских властей

Политико-правовой опыт свидетельствует, что при авторитарной централизованной системе реформы и реорганизации приводят, как правило, к персональным перестановкам в составе правительства, к созданию новых бюрократических структур, как дублирующих уже существующие, так и координирующих работу нескольких смежных ведомств. Не стало исключением и Российское правительство. Сразу же после «переворота» на заседании Совета министров 20 ноября 1918 г. министр иностранных дел Ключников предложил утвердить т. н. Малый кабинет при Верховном Правителе («для рассмотрения вопросов, требующих спешного разрешения, и для согласованности в деятельности Верховного правителя и Совета министров»). Эта идея воплотилась в проекте Совета Верховного Правителя (далее – СВП), разработанном управляющим делами Тельбергом и утвержденном постановлением Совета министров от 21 ноября 1918 г. «в целях достижения единства воли и действий между Верховным Правителем и Советом министров и для рассмотрения дел, подлежащих непосредственному ведению Верховного Правителя». Правовой основой для статуса СВП стал т. н. Малый Совет в составе Комитета министров, по Учреждению 1906 г., занимавшийся рассмотрением дел, «не имеющих общеполитического значения» (на языке времени «думской монархии» – «вермишели»). В СВП входили председатель Совета министров (или его заместитель), министры иностранных дел, внутренних дел и финансов, управляющий делами. Совещательный характер СВП отводил ему роль своеобразного «политического консультанта» адмирала Колчака, возглавлявшего данную структуру (1). В историографии встречаются утверждения о чрезмерно высокой степени влияния, оказываемого СВП (или, как его называли, «Звездной палатой», по аналогии с Государственным Советом Российской Империи) на Колчака, что якобы складывалась ситуация «безгласного Правителя» и ловких «придворных», полностью подчинивших его себе (с точки зрения П.Н. Милюкова, так и было) (2). Но подобная оценка – скорее результат преувеличенного впечатления от активности и склонности к интригам, которыми обладал влиятельный член Совета – И. А. Михайлов, создавший вокруг себя неформальную «группу». Что касается Вологодского, то его авторитет «равнодействующего» лидера и без того был достаточно велик, чтобы заниматься «закулисной политикой» (достаточно вспомнить его неоднократные, начиная с осени 1918 г., попытки уйти в отставку, встречаемые решительными протестами коллег по Совмину). А «влияние» Ключникова, Гаттенбергера, Михайлова и Тельберга не спасло их от отставки в январе, апреле и августе 1919 г. соответственно, правда, Тельберг до ноября сохранял портфель министра юстиции. Критика СВП обусловлена скорее внутренними противоречиями в составе Совмина, которые порождались недовольством одних чиновников против выдвижения других.

Судя по воспоминаниям Сукина и по дневнику самого премьера (называвшего Совет «совещанием у адмирала»), СВП «собирался три раза в неделю на час или два». «В совершенно неофициальной форме, принимавшей характер спокойной беседы, Верховный Правитель перебирал все текущие вопросы, не имевшие законодательного характера. Впрочем, Колчак обращался к этому Совету и в тех случаях, когда у него возникали какие-либо сомнения при утверждении того или иного закона, предложенного на его одобрение Советом министров. В Совете Верховного Правителя почти каждый раз обсуждались текущие события иностранной политики» (3). В законотворческой практике Российского правительства не зафиксировано фактов официальных указаний со стороны «совещания у адмирала» на принятие какого-либо постановления, что делает безосновательными суждения о влиянии некоей «группы» особо приближенных к Правителю министров.

Правомерно считать, что «Звездная палата» не смогла стать полноценным консультационным органом, а роль «агентов влияния» выполняли у Колчака политики и военные, пользовавшиеся его доверием в силу прежних знакомств или деловых, как ему казалось, качеств, а также разделявшие, в тот или иной момент, его взгляды (например, морской министр контр-адмирал М.И. Смирнов, Г. Г. Тельберг, управляющий делами Г. К. Гинс или приват-доцент Пермского университета религиозный философ Д.В. Болдырев). «Адмирал Колчак не любил новых лиц и был постоянно окружен теми, к которым он привык, хотя недостатки их прекрасно сознавал». Бюрократические распри и интриги раздражали Колчака, что вызвало, в частности, приказ № 154 от 26 июня 1919 г.: «Вместо дружной работы на пользу Родины между различными ведомствами вновь начинается преступная рознь, угнетавшая нас в минувшую Великую Войну… всем должно быть ясно, что только при совместной работе, когда каждая единица управления Государством работает в полном согласии с другими, стремясь к выполнению своей работы с наименьшими ошибками… Категорически требую прекращения розни, недоброжелательства и стремления выискать промахи других, право на то имеют только их Начальники» (4).

Как и на белом Юге, в Сибири практиковалось создание консультативных «Особых Совещаний», межведомственных Комитетов. Так, 17 декабря 1918 г. было учреждено Особое Совещание при Министерстве финансов по финансированию предприятий, имеющих общегосударственное значение, а также «общеполезных» земских и городских расходов, под председательством товарища министра финансов и при участии представителей Минфина, министерств торговли и промышленности, путей сообщения и Государственного Контроля» (5). Постановлением Совета министров от 2 января 1919 г. при Морском министерстве создавалось Морское Совещание в составе помощника министра, Начальников Управлений, чинов строевого состава флота по приглашению (6). 4 марта 1919 г. под председательством министра торговли и промышленности было утверждено Особое Совещание по топливу «для обсуждения и объединения мероприятий по обеспечению топливом путей сообщения, государственных и общественных учреждений и предприятий, работающих для целей государственной обороны» (7). 28 марта 1919 г. был создан Комитет Экономической Политики для «разработки общего плана организации народного хозяйства в целях поднятия производительных сил страны, а также законопроектов и общих мер по направлению хозяйственной жизни Государства и согласованию отдельных мероприятий в этой области». В Комитет, возглавлявшийся министром земледелия Н. И. Петровым, входили министры финансов, снабжения и продовольствия, путей сообщения, труда, торговли и промышленности, Государственный контролер. К участию могли быть приглашены «в качестве сведущих лиц представители науки, сельского хозяйства, промышленности, торговли, кооперации и органов городского и земского общественного управления», но точный порядок представительства не устанавливался (8).

Все эти структуры, в сущности, были призваны улучшить работу аппарата, осуществить, насколько предусматривалось полномочиями, сотрудничество с общественностью, правда, не на уровне широкого представительства, а на уровне отдельных контактов. Несмотря на довольно развитую структуру, сложившуюся в Российском правительстве, она отнюдь не гарантировала отсутствие внутренних проблем в его практической деятельности, от разного рода трений между военными и гражданскими властями на самых различных уровнях. Уже в «Конституции 18 ноября» был заложен принцип, как оказалось, ставший впоследствии источником подобных противоречий. Поскольку Колчак занимал должности Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего, ему предоставлялось «особенное» право «принятия чрезвычайных мер для обеспечения комплектования и снабжения вооруженных сил и для водворения гражданского порядка и законности» (часть 2 ст. 3 Конституции) (9). Используя это право, он мог, например, ввести военное положение в любом тыловом районе (для борьбы с красным повстанчеством, дезертирством из армии и т. д.). Колчак мог использовать полномочия, согласно Положению о полевом управлении, с передачей гражданской власти под контроль военных.

Такая ситуация возникла довольно скоро. 11 февраля 1919 г. Приказом Верховного Правителя были приняты Правила о военном положении, объявленном на линиях железных дорог и в местностях, к ним прилегающих. Ими вводилось военное положение на линии Транссибирской железной дороги «для восстановления правильного движения, а также для обеспечения государственного порядка и общественного спокойствия». В зону военного положения вошли города Омск, Томск, Ново-Николаевск, Барнаул, Канск, Ачинск, Красноярск, Иркутск, а также прилегающие к железной дороге территории. Данные Правила, по существу, создавали «двоевластие», оправдываемое ссылками на условия «военного времени», но порождающее в то же время разногласия в полномочиях между военной и гражданской администрациями, а также – с полномочиями Межсоюзнического железнодорожного комитета (подробнее о соотношении военных и гражданских властей на местном уровне – см. раздел, посвященный системе местного управления в белой Сибири). Правила предусматривали целый ряд мер для «предупреждения нарушений государственного порядка и общественного спокойствия», в частности: запрет на проведение «всякого рода стачек и забастовок», изъятие с последующим привлечением к ответственности любой печатной продукции, «угрожающей государственному порядку», закрытие признанных «угрожающими государственному порядку и общественному спокойствию» обществ и союзов, наказания за спекуляцию. Вся полнота власти передавалась управляющим губерниями, по территории которых проходила железная дорога, или «уполномоченным», назначавшимся Верховным Правителем (представители военного ведомства или МВД). Их действия могли обжаловаться в 1-м департаменте возрождаемого Сената (10).

Статус Колчака как Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего определял его главой военной и гражданской вертикали и предусматривал взаимодействие с Советом министров наряду с руководством Ставкой и Штабом. Штаб Главковерха, возглавляемый полковником Д. А. Лебедевым (прибыл в Сибирь через Москву еще летом 1918 г.), вызывал серьезные нарекания со стороны Совмина. На заседании 20 декабря 1918 г. министры Устругов, Гаттенбергер, вр. и. д. министра торговли и промышленности Н.Н. Щукин, начальник главного управления почт и телеграфов Е.А. Цеслинский сообщили, что «представители военной власти, в частности чины Ставки Верховного Главнокомандующего, стали отдавать приказы и распоряжения, расходящиеся с желаниями и приказами Совета министров и представителей отдельных ведомств, что создает затруднения в деятельности правительства». Вологодскому поручалось сообщить Колчаку о подобном «расхождении» (11). На заседании Совета министров 28 декабря 1918 г. высказывались пожелания об ограничении компетенции Штаба в части издания им распоряжений, основанных на Положении о полевом управлении войск, столь привычном для военного руководства. Но было очевидно также и то, что гражданское управление не в состоянии взять на себя всю ответственность за руководство неустроенным тылом, тем более за положение в областях, недавно освобожденных от советской власти. Гинс так охарактеризовал это противоречие: «Все для армии. Политики не должно быть. Совет министров – организация административно-хозяйственного управления, выражающаяся в наиболее упрощенных формах, решающая вопросы текущей жизни, ничего не преобразующая, никаких реформ не преследующая», подчеркивая при этом, что такая «идиллия» годилась бы «не для революционного периода, когда пробудившиеся интересы и острое недовольство прошлым заставляли искать реформ» (12). Требовалось совершенствовать аппарат и находить способы бесконфликтного сочетания военно-политических элементов в системе «единоличного правления».

На заседании Совмина 28 декабря 1918 г. было предложено создать специальное Совещание в составе Совета, военного и морского министров и начальника штаба Главковерха, которое определяло бы порядок «сотрудничества фронта и тыла». Совещание создано не было. Вологодский отметил, что после встречи членов «звездной палаты» с военными (генерал-майором В. И. Суриным от военного министерства, директором канцелярии Верховного Правителя, генерал-майором А. А. Мартьяновым, а также контр-адмиралом Смирновым, полковником Лебедевым) 30 декабря было решено лишь «выработать общие правила издания приказов от имени Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего войсками» (13). Вслед за этим была предпринята попытка формирования Особого Совещания по обороне при Верховном Правителе (14). Проект, представленный Тельбергом, предполагал введение принципов управления по аналогии с работой Особого Совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне (создано в августе 1915 г.) и Особого Совещания министров для объединения всех мероприятий по снабжению армии и флота и организации тыла (образовано в июле 1916 г.). Общей целью становилось усиление работы по обеспечению потребностей армии. Тельберг планировал включить в состав Совещания по обороне председателя Совета министров, членов СВП, военного и морского министров, начальника штаба Главковерха, а также командующих фронтами и армиями, помощника военного министра по делам казачьих войск, командующих войсками округов и прочих «необходимых лиц». Тельберг полагал также, что «министр юстиции как генерал-прокурор (еще один прецедент восстановления правовых норм дореволюционного законодательства. – В.Ц.) имеет в своих руках послушный и наиболее дисциплинированный аппарат на местах в лице органов прокурорского надзора». Тельберг стремился к максимально возможному сближению «правопорядка» и «общества». По его указанию следовало, чтобы «чины прокурорского надзора не группировались в крупных губернских центрах, а непременно рассылались по уездным городам». Чины прокуратуры, а позднее и судьи получали право проверки формальной законности ареста и могли освобождать из-под стражи всех незаконно задержанных (15).

Наконец, еще одним шагом на пути к устранению «произвола и беззакония на фронте и в тылу», введения «силовых структур» в «правовое поле» стало создание 27 июня 1919 г. Комитета по обеспечению порядка и законности в управлении. Его возглавил сам Тельберг, а членами стали министры юстиции, внутренних дел и военный. Примечательно, что Тельберг, еще будучи приват-доцентом Московского университета, в 1912 г. издал книгу «Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII века». Деятельность Комитета по обеспечению порядка и законности в управлении должна была стать правомерным и полномочным ограничителем действий вышеназванных актов чрезвычайного законодательства. Как будет показано далее, этот «произвол военных» становился вполне легальным в рамках осуществления режимов «военного положения» и «охранения государственного порядка», вводимых Временными Правилами о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, принятыми ВСП 15 июля 1918 г., и Положения о военно-административном контроле, утвержденного Верховным Правителем 22 апреля 1919 г. Как отмечал сам Тельберг в интервью «Правительственному вестнику», «военное положение» и «детище его – система обязательных постановлений… служат прямой государственной необходимостью» по обеспечению властью «государственного порядка и общественного спокойствия». Однако изъян данной системы заключался, по мнению министра, в том, что «почти бездействовал механизм, предупреждающий постановления незакономерные, и совершенно отсутствовал орган, отсеивающий постановления нецелесообразные… Никакой, в сущности, орган не руководил деятельностью тех военных и гражданских начальников, которые осуществляют военное положение. Поэтому в их действиях зачастую не хватает ни единства, ни планомерности, ни последовательности, ни сосредоточенности… Меры, по существу, правильные применяются в нецелесообразной форме. Мера, удачная по идее, становится неудачной, потому что она применяется только в одной местности и о ней не ведают в соседней. Военный начальник, охраняющий на месте государственный порядок и общественное спокойствие, не подчинен Министру Внутренних Дел. Гражданский начальник, применяющий военное положение, не подчинен Военному Министру. И ни тот ни другой не подчинены Министру Юстиции… Совету Министров в целом вести эту работу невозможно». Создаваемый Комитет должен был осуществлять «общее руководство деятельностью военных и гражданских начальников на местах по обеспечению государственного порядка и общественного спокойствия», равно как и «надзор за деятельностью гражданских и военных начальников, применяющих исключительные положения о принятии мер к предотвращению и пресечению мероприятий незакономерных». То, что Комитет обладал не консультативными (как, например, Совет при министре юстиции), а реальными властными полномочиями, усиливало его авторитет. Комитет должен был собираться не менее двух раз в неделю и получал право оперативной (по телеграфу) отмены любых чрезвычайных распоряжений военной власти, мог отрешать от должности «временно, впредь до увольнения в подлежащем порядке, всех военных и гражданских военачальников, применяющих исключительное положение» (например, при подавлении повстанческого движения). В Комитет могли обращаться с жалобами все граждане, считавшие свои права нарушенными. В обязательном порядке в него должны были поступать «копии всех публикуемых на местах обязательных постановлений». Казалось бы, что с созданием этой объединяющей и координирующей аппаратной инстанции разрешится назревший вопрос о преодолении нестыковок в действиях военного командования и гражданского руководства. На практике работа Комитета действительно свидетельствовала о должной оперативности в «пресечении правонарушений должностных лиц» (отменяемые или корректируемые решения местных начальников требовалось проводить по кассации через 1-й департамент Правительствующего Сената и телеграфно сообщать или об их отмене, или обжаловать решения самого Комитета). По мнению Сукина, создание Комитета законности и порядка было «весьма удачной мыслью», «правильной» и «бьющей прямо в цель». Сам же Тельберг полагал, что «плодотворное действие Комитета несомненно скажется лишь постепенно, но уже теперь можно с уверенностью сказать, что работой его вносится в строй местной административной жизни и местных порядков сильно сдерживающая струя» (16).

Наиболее эффективной, хотя и вызвавшей настоящий «бунт» в Совете министров, попыткой установить баланс военно-гражданских интересов стал подготовленный Тельбергом и утвержденный Колчаком указ о расширении полномочий СВП. Не получив ожидаемой поддержки при утверждении проекта Совещания по обороне, Тельберг решил использовать уже имеющиеся структуры, повысив их статус. Указом от 7 августа 1919 г. предусматривалось «возложить» на Совет Правителя «обсуждение вопросов и мероприятий: по организации военно-административного управления на фронте и в тылу, по укомплектованию и организации снабжения армии и флота, по осуществлению мероприятий, вытекающих из общего плана кампании, по вопросам военно-политического значения». Для этого СВП пополнялся военным и морским министрами (на тот момент ими были генерал-лейтенант барон А. П. Будберг и контр-адмирал М. И. Смирнов), командующими армиями, начальником штаба Главковерха (генерал-лейтенант М. К. Дитерихс) и его помощниками, помощником военного министра по делам казачьих войск (генерал-лейтенант Б. И. Хорошхин) (17). Данный указ не менял структуру СВП, но предусматривал привлечение военных к участию в обсуждении вопросов, обоюдно затрагивающих интересы фронта и тыла, а также «соответствующих министров» для совместного обсуждения вопросов, относящихся к их компетенции. Проект Тельберга, при более детальной его проработке, вероятно, мог стать удачным вариантом совершенствования управленческой структуры, проводящей военно-политическую линию Белого движения, органа, обеспечивающего оперативную работу исполнительной власти, отвечающего условиям сложившейся обстановки на фронте летом – осенью 1919 г.

Но при утверждении Указа был нарушен важный принцип «Конституции 18 ноября»: отсутствовало согласование с Совмином, решение принималось в отсутствие премьера (Вологодский был в отпуске, а Тельберг, подписавший Указ, был на тот момент и. о.). Основную часть протеста «обойденных» министров озвучивал Гинс, потребовавший от Вологодского немедленной отставки Михайлова и Тельберга. Вологодский и Колчак приняли отставку министра финансов, а Тельберг лишился поста Управляющего делами, передав свои полномочия Гинсу (18). Однако сам Указ отменен не был. С. П. Мельгунов отмечал в своем исследовании, что протест вызывал не сам принцип, на котором предполагалось перестроить работу Совета Верховного Правителя, а только раздражение поведением Михайлова и Тельберга: «Звездную палату оказалось легко разрушить, и Гинс, в качестве уже управляющего делами, мог заседать непосредственно в «Совете» Верховного Правителя». Уже 15 сентября 1919 г. состоялось заседание СВП в расширенном составе. Результат был показателен – за несколько часов решился важный вопрос об организации Государственного Земского Совещания, представительного органа власти (19).

Попытки совершенствования системы управления предлагались и омскими юристами, членами Юридического общества. На заседании 27 апреля 1919 г. был заслушан доклад члена Омского блока Широкогорова, предлагавшего ввести при Верховном Правителе «совещательный орган», схожий по структуре с уже работающим Государственным Экономическим Совещанием, но с расширением круга обсуждаемых вопросов до «всех отраслей управления государственного». В результате обсуждения были утверждены следующие тезисы: «Анализ социально-политических условий настоящего момента приводит к заключению, что лишь единоличная, неограниченная власть (диктатура) может справиться с теми историческими задачами, которые стоят перед властью». Но, признавая бесспорную важность диктатуры, нельзя не обратить внимание на очевидные недостатки в работе бюрократического аппарата, поскольку управление должно быть построено так, чтобы «все положительные стороны единоличной власти не были парализованы конструктивными недочетами в самой организации управления». Намечались, хотя и довольно абстрактно, контуры будущей «административной революции», которую попытается в конце года осуществить ставший председателем Совета министров В. Н. Пепеляев. «Должна быть проведена строго система централизации, устранена возможность многовластия в самой организации власти и фактической безответственности от Верховной власти органов подчиненного управления… законодательству должно быть обеспечено необходимое единообразие и продуманность, а в делах управления полная планомерность». Существующий порядок аппарата не соответствовал, по мнению Широкогорова, данным требованиям потому, что «единственным легальным органом при Верховном Правителе не только по управлению, но и по законодательству является Совет министров». Из-за этого нарушается «продуманность и единообразие» принимаемых законов, отсутствует планомерность в организационной работе и «создаются обстоятельства, делающие отдельные органы подчиненного управления фактически независимыми от Верховной власти». Выход представлялся на пути создания «особого совещательного учреждения, подающего Верховному Правителю советы и мнения по делам законодательным». Помимо совещательных данный орган мог бы осуществлять и надзорные функции посредством сообщений самому Колчаку о «соответствии деятельности органов подчиненного управления пользе и нуждам государственным». Что касается «государственно-правовой природы» новообразованной структуры, то ее положение было бы близко к статусу «органов Сената и органов подчиненного управления». Состав данной структуры, во избежание возникновения оппозиции, следовало собрать на основе «личного доверия Верховного Правителя». Выступившие в прениях Жардецкий и министр юстиции Старынкевич в целом поддержали тезисы. Но конкретных проектов и решений принято не было. Жардецкий, в свойственной ему образной манере, заявил о невозможности применения конституционных принципов в настоящих условиях и назвал проектируемую структуру «мастерской в деле государственного строительства» (20).

Таким образом, история политико-правовой стороны Белого движения на Востоке России в период наивысших военных успехов осени 1918 г. – осени 1919 г. свидетельствует о стремлении к совершенствованию высших структур управления, к преодолению традиционного российского бюрократизма. Сделанный в ноябре 1918 г. выбор в пользу «конституционной диктатуры» как режима требовал отвечающих этому выбору форм организации Всероссийской власти. В итоге удалось достичь определенных результатов, однако, как оказалось на деле, недостаточных для преодоления кризиса в экономике и достижения решающих успехов в военных действиях. На пути «возрождения России» правительство ожидало немалые трудности. По оценке Гутмана (Гана), «особенностью первых омских министров, кроме Вологодского, была их молодость и абсолютная неподготовленность к государственной деятельности. Казалось, что в эпоху, когда старые боги повержены были в прах, новые «кумиры», которых на поверхность вынесла волна революции, покажут себя достойными вождями своего народа. Все омские министры были новые для России люди, доселе никому не известные, ничем себя не зарекомендовавшие (нельзя не заметить, что подобная оценка вполне применима к правительствам всех «государственных образований» на территории бывшей Империи, не исключая и большевистского Совнаркома. – В.Ц.). Лично – это были люди честные. На их репутации в прошлом не было пятен. Нельзя было также сомневаться, что все они преисполнены горячих стремлений спасти свою Родину. Их молодость давала особенно много оснований верить, что им удастся найти новые и верные пути восстановления разрушенного государства, что ими будут двинуты в дело непоколебимая энергия и сила воли, которые сломят жестокого и закаленного врага. И еще подкупало всех, что во главе движения стал боевой храбрый адмирал, тоже сравнительно еще молодой человек (17 ноября, в канун «омского переворота», Колчаку исполнилось 44 года. – В.Ц.). Как странно, все русские патриоты тогда хотели видеть в этом молодом правительстве, – пусть случайных, без традиции, но сильных духом людей, взявших на себя бремя верховной власти, чтобы вывести страну из гиблой трясины, в которую она попала благодаря преступному бездействию одних и предательству других. Адмиралу Колчаку пришлось тогда, на зыбком песке сибирской степи, наскоро сколотить государственный корабль из непрочного и ненадежного материала» (21).

* * *

1. ГА РФ. Ф. 176. Он. 5. Д. 48. Лл. 6–8.

2. Милюков П.Н. Указ, соч., с. 124.

3. Записки И. И. Сукина о Правительстве Колчака // В сборнике «За спиной Колчака». М., 2005, с. 460–461.

4. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 441. Л. 30; Известия Министерства земледелия. Омск, № 14–15, 15 июня 1919 г., с. 1.

5. Правительственный вестник. № 51, 24 января 1919 г.

6. Правительственный вестник. Омск, № 69, 14 февраля 1919 г.

7. Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства… № 8, 7 июня 1919 г.

8. Правительственный вестник. Омск, № 115, 13 апреля 1919 г.

9. Правительственный вестник. Омск, № 1, 19 ноября 1918 г.

10. Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате. № 4, 30 апреля 1919 г., ст. 35; Правительственный вестник. Омск, № 88, 11 марта 1919 г.

11. ГА РФ. Ф. 176. Оп. 5. Д. 48. Лл. 71–72.

12. Гинс Г. К. Указ, соч., с. 287.

13. A Chronicle of the Civil War in Siberia… Op. cit. vol. 1, p. 199.

14. ГА РФ. Ф. 176. Оп. 5. Д. 48. Л. 93; Д. 92. Л. 34.

15. ГА РФ. Ф. 176. Оп. 5. Д. 245. Лл. 124–127.

16. ГА РФ. Ф. 148. Оп. 4. Д. 42. Лл. 1–1 об.; Правительственный вестник. Омск, № 240, 21 сентября 1919 г.; Сукин И. И. Указ, соч., с. 438–439.

17. Правительственный вестник. Омск, № 208, 12 августа 1919 г.; ГА РФ. Ф. 148. Оп. 4. Д. 81. Л. 25 об.

18. A Chronicle of the Civil War in Siberia and Exile of China. Op. cit. vol. 1, p. 281–283.

19. Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 3, т. 1. Конституционная диктатура. Белград, 1930, с. 276–277.

20. Сибирская Речь. Омск, № 90, 30 (17) апреля 1919 г.

21. Гутман А. (Ган). Организация Омской власти // Часовой. Париж, № 139–140, декабрь 1934, с. 28.