Заключение

Итоги 1-го периода формирования Белого движения

В истории Белого движения в России особое значение имеет период формирования его политической программы и основных политических центров в 1918 г. Это был год трудных, полных драматизма поисков оптимального варианта управления, год возникновения различных политических моделей, призванных не только противостоять советской власти, но и отражать настроения, надежды большинства населения различных регионов, обладать максимально возможной в тех условиях легитимностью. Начавшийся актом роспуска, «разгона» Всероссийского Учредительного Собрания, 1918 год завершился провозглашением «всероссийской власти», объединением большинства «областных» государственных образований.

Первой особенностью данного периода следует считать очевидную тенденцию к созданию на территории прежде единого Российского государства различных административно-территориальных единиц, каждая из которых обладала определенным статусом, наличием собственных структур законодательной, исполнительной, судебной власти, нередко собственными вооруженными силами, финансами, таможенной, почтово-телеграфной службой, собственной геральдикой и атрибутикой. В политико-правовом лексиконе того времени они получили название «государственные образования». Общим для них было отсутствие международного признания «де-юре», за исключением тех, которые получили признание со стороны стран Четверного Союза: Балтийское герцогство, Литовское королевство, Украинская Держава, Грузия, Азербайджан. Это не исключало, однако, заключения между ними двусторонних дипломатических отношений (например, переговоры о границе между Всевеликим Войском Донским и Украиной) и отправки самостоятельных делегаций в Париж для участия в мирной конференции (делегации от республик Закавказья, от Кубани и Дона). Но среди таковых «государственных образований» лишь немногие декларировали полный суверенитет и выход из состава Российского государства: Прибалтийские государственные образования, Финляндия, Закавказская республика. Большинство же из них провозглашали свою самостоятельность как временную – «до воссоздания России». Окончание этого временного периода связывалось со «свержением большевизма», «ликвидацией советской власти», что выражалось, в частности, в политических декларациях Всевеликого Войска Донского, Временного Сибирского правительства, Временного Областного правительства Урала.

Такой «ограниченный суверенитет» не препятствовал последующему объединению данных государственных образований в единый антибольшевистский фронт с Временным Всероссийским Правительством и всероссийскими вооруженными силами, образованными в результате работы Уфимского Государственного Совещания. Но и до, и даже после Уфимского Совещания продолжались «споры» о способах и формах создания будущей всероссийской власти. Кратковременная история «государственных образований» в 1918 г. характерна созданием «власти снизу», путем взаимных соглашений административно-территориальных «государственных образований». Подобного рода «путь снизу» предполагал создание власти при максимально допустимом согласовании интересов. Сам по себе подобный процесс нельзя не признать продуктивным – эффективность совместных, согласованных действий предопределяет прочность и устойчивость всероссийской власти в будущем.

Вопрос о форме объединения предполагалось решить или путем создания федеративных союзов (Юго-Восточный, Доно-Кавказский Союзы, законодательные инициативы гетмана Скоропадского в ноябре 1918 г.), или на основе добровольного ограничения суверенных полномочий (и даже полного отказа от них). Это проявилось и в работе Уфимского Государственного Совещания, и в деятельности Временного Сибирского правительства, добивавшихся признания своего верховенства среди других «государственных образований» не только в Сибири, но и на Дальнем Востоке, и на Урале.

Наряду с «суверенными» региональными структурами базовой основой создания легитимной всероссийской власти в 1918 г. считались также структуры местного самоуправления. Они принимали участие в формировании власти в «государственных образованиях» (пример Крымского Краевого правительства, решение об учреждении которого санкционировалось собранием земских и городских гласных в октябре 1918 г.). Избранные местным населением представительные структуры национального самоуправления на Кавказе, в Средней Азии, на Южном Урале становились своеобразными «элементами легитимности» взамен разрушенных традиционных государственных структур. Это же относится и к органам земского и городского самоуправления (во всяком случае, до истечения срока их полномочий 1 января 1919 г., согласно законодательству Временного правительства).

Региональная власть, формируемая на основе региональной избирательной практики, в условиях невозможности проведения всероссийских выборов нередко позиционировала себя как обладающая максимальной степенью «народной поддержки». Позднее, в 1919 г., это приводило к трениям между политической программой, выдвигаемой руководством Вооруженных Сил Юга России, и интересами казачьих, горских, украинских политиков, сторонников т. н. «самостийности».

Но в 1918 г. формирование общего антибольшевистского движения без объединения региональных центров было невозможно. Советская власть, утвердившаяся в Петрограде и Москве, декларировала не только свой всероссийский, но и «всемирный» статус (как центр «мировой революции»). Антибольшевистское и Белое движение развивалось с окраин. Добровольческая армия до середины лета 1918 г., несмотря на продекларированное «всероссийское значение», не имела необходимой для этого территории и завершенного административного аппарата и использовала лишь аппарат военного управления. Ее признание в качестве единственного организующего центра антибольшевистского движения на Юге России сдерживалось аналогичными стремлениями со стороны других региональных центров (Дона, Кубани, Украины).

Во внутреннем устройстве власти в 1918 г. имели место два варианта, а именно – единоличная власть или коллегиальная директория. Директориальная форма управления в России была впервые апробирована в сентябре 1917 г. Но в отличие от 1917 г. проект Директории в 1918 г. основывался не на «аппаратных» принципах управления, а исходя из необходимости «уравновесить» интересы различных политических сил. Проходившие весной 1918 г. в Москве переговоры между представителями «Правого Центра», «Всероссийского Национального Центра» и «Союза Возрождения России» привели к компромиссу при создании высшей всероссийской власти в виде «трехчленной Директории». В нее должны были войти представители от левых и правых политических кругов и представитель военных (1).

По своим полномочиям и Директория, и диктатура равным образом декларировали осуществление верховной законодательной и исполнительной власти.

Уфимская Директория выражала собой пример объединения представителей различных общественных кругов. Территориально-представительный вариант предполагался при создании Директории на Юге России (проект председателя Совета Союза земств и городов Юга России В. В. Руднева).

Однако «однородно-социалистический» спектр политической власти был весьма непопулярен в военных кругах, не «простивших» социалистам «предательства» генерала Корнилова, «развала фронта» в 1917 г. Правда, в своих политических симпатиях далеко не все офицеры, солдаты, добровольцы и казаки представлялись «реакционерами» и врагами демократии, но армия неизбежно втягивалась в политику. Целью армии провозглашалась эффективная вооруженная «борьба с большевизмом», а для достижения этой цели требовалось мобилизовать все ресурсы. При этом внутренняя политическая борьба считалась недопустимой – военные вспоминали «керенщину», говорили о «повторении старых ошибок» и т. д. Так становился практически неизбежным переход от «коллегиальной Директории» к диктатуре и персонификации военно-политического руководства.

Военные действия на фронтах, объективно требовавшие введения «твердой власти», также не способствовали упрочению «коллегиального правления». Поражения осени 1918 г., понесенные Народной армией Комитета Членов Учредительного Собрания, подтверждали, как казалось многим, неэффективность «демократического порядка управления». Укрепление советской власти в 1918 г., построенное на жесткой вертикали подчинения, также убеждало в необходимости введения адекватной системы управления. Все настойчивее выдвигалась идея «твердой руки», «железной воли» и т. п. Требовалось реализовать эту «идею» в конкретном человеке. На роль диктатора могли претендовать и генерал Алексеев на белом Юге, и генерал Гришин-Алмазов в Сибири, и генерал Хорват на Дальнем Востоке, и капитан Чаплин на Севере. Выдвигались также планы установления единоличной власти в лице представителя Дома Романовых (или самого Николая II, или Великого Князя Михаила Александровича, или Великого Князя Николая Николаевича – в качестве Верховного Главнокомандующего всеми белыми армиями, с правами военного и гражданского диктатора). Но фактически в решении этого вопроса объединила всех, пусть и формально, фигура адмирала Александра Васильевича Колчака, ставшего Верховным Правителем России.

Итогом политического развития антибольшевистского движения в 1918 г. стало, таким образом, не укрепление директориальной формы правления, а введение диктатуры. Эта форма власти наиболее полно отвечала политико-правовой сущности Белого движения. Единоличная власть, установившаяся 18 ноября 1918 г., строилась на совмещении военных и политических функций, верховной законодательной и исполнительной власти. В статье с характерным названием «Единоличная власть», опубликованной в газете «Голос Приморья» (ее авторство приписывается Колчаку, бывшему тогда на Дальнем Востоке), отмечалось: «В моменты остроты политических осложнений, в моменты великой разрухи и тревоги понятно, что люди ищут умиротворяющие начала. Одним из таких выходов обычно признается твердая власть и, как ее наиболее гибкая форма, власть единоличная» (ее полный текст в приложении № 9) (2).

Другой существенной особенностью этого периода в истории антибольшевистских формирований стало их стремление максимально полно отразить в своей деятельности и в своем политико-правовом статусе принцип правопреемственности и, следовательно, легальности своего существования. Ликвидация советской властью последних структур дофевральской и дооктябрьской России (Правительствующий Сенат, Ставка Верховного Главнокомандующего, земско-городское самоуправление) ставила в повестку дня создание новых органов управления, основанных на соблюдении правопреемственности от прежних. В 1918 г. предпринимались неоднократные обоснования этой правопреемственности, исходящей от момента разгона Учредительного Собрания (январь 1918 г.) или основанной на персональном участии в работе прежней российской Конституанты, то есть когда члены создаваемых новых органов власти до того были членами Учредительного Собрания (Верховное Управление Северной Области, Комитет Членов Учредительного Собрания). Стремление к правопреемственности выражалось, в частности, в продекларированных заявлениях о восстановлении законодательных норм, действовавших до 25 октября 1917 г. или даже до 3 марта 1917 г., с оговоркой, что законодательство Временного правительства может применяться в зависимости от складывающихся правовых «коллизий» (Всевеликое Войско Донское).

Попытка создания «представительного фундамента» образующейся власти сводилась к необходимости созыва совещательных структур, наделенных учредительно-санкционирующими полномочиями. Была продолжена практика созыва «Совещаний», основанных на делегировании представителей от различных общественных (Ясское Совещание в ноябре 1918 г.) или территориально-административных структур, при участии партийных и общественных делегатов (первое и второе Челябинские Совещания в августе 1918 г. и Уфимское Государственное Совещание в сентябре – октябре 1918 г.).

Другой, альтернативной формой «суррогата представительства» явились Совещания членов разогнанного Всероссийского Учредительного Собрания (на этой основе работал Комуч). Можно было спорить о степени легальности и легитимности подобных Совещаний, однако их важность для поддержания создаваемых структур исполнительной власти признавалась неоспоримой.

Третьей особенностью 1918 г. стало влияние на события российской гражданской войны иностранных государств. При всей разнице в оценках их действий неправомерно было бы определять их как необоснованную агрессию по отношению к России. Все акты ввода иностранных воинских подразделений на ту или иную территорию санкционировались соответствующими решениями местных структур власти (от Мурманского совета до городского самоуправления Владивостока). Но характер ввода войск не носил еще характера «борьбы с большевизмом», а, по существу, сводился к решению тех или иных проблем, формально связанных с «защитой воинских складов», или «противодействием открытой и тайной работе австро-германских военнопленных, шпионов и эмиссаров», или «защитой жизни и имущества» подданных того или иного государства. Окончание военных действий на Западном фронте привело к изменению в политике иностранных государств в отношении Белого движения и советской власти.

В развитии антибольшевистских режимов важным становилось стремление добиться международного признания. Особое значение мог иметь акт одновременного с образованием единого Всероссийского правительства в Уфе и его признания в качестве субъекта международного права. Но в этом процессе решающую роль играл фактор времени. Подобная «единая» власть, созданная, например, весной 1918 г., могла иметь шансы на международное признание, так как союзникам России в Первой мировой войне было важно добиться восстановления Восточного фронта против Германии. Создание же единого центра Белого движения произошло к моменту окончания военных действий в Европе, когда после Компьенского перемирия 11 ноября потребность в Восточном фронте отпала, и Белому движению пришлось в основном рассчитывать на собственные силы.

Наличие единого центра всероссийской власти могло стать существенным международным, геополитическим фактором. Так, по весьма верной оценке военного прокурора Северной области генерал-майора С. Ц. Добровольского, «существование областных правительств, наряду с Всероссийским, несомненно, вредило нам в международном отношении, создавая впечатление отсутствия единой национальной власти, достойной международного признания, и, кроме того, давало в руки большевиков отличный повод для агитации в смысле трактования нас всех как бунтовщиков против единой законной власти советского правительства… При наличии же только одного Всероссийского Правительства сама советская власть принимала характер сообщества, посягнувшего на ниспровержение государственного строя, возглавляемого единой национальной властью».

Эскалация гражданской войны порождала поиск новой стратегии и тактики в решении как локальных, так и общероссийских задач. И Комитет Членов Учредительного Собрания, и Верховное Управление Северной Области, и Сибирские областники, и Уфимские демократы были вынуждены проводить политику решения конкретных, безотлагательных задач в целях достижения осязаемых практических результатов. Эти правительства и их лидеры в своей государственной деятельности отбрасывали прежние и выдвигали новые политические установки. Показательный пример – Временное Сибирское правительство и Верховное Управление Северной Области, сумевшие консолидировать усилия на решении ряда важных конкретных экономических и социальных задач своего края. Однако политические «пристрастия» часто напоминали о себе. Напряженная борьба на фронте, разруха в тылу, безвластие на местах – оперативное решение этих проблем тормозилось разногласиями, интригами, несогласованностью в действиях властей (конфликты между Временным Сибирским правительством и Сибирской Областной Думой, между Временным Сибирским правительством и Комитетом Членов Учредительного Собрания, между Союзом Возрождения России и Всероссийским Национальным Центром и т. д.).

Период доминирования в антибольшевистском сопротивлении «демократической контрреволюции» (по определению меньшевика И. Майского) заканчивался, начинался новый этап борьбы, период окончательного выделения из общего антибольшевистского фронта Белого движения и его дальнейшей эволюции.

* * *

1. Кроль Л. А. Указ, соч., с. 117–119.

2. Голос Приморья. Владивосток, № 248, 1 (14) июля 1918 г.