Глава 17
Смерть атамана
Охранник отшатнулся, одновременно расстегивая кобуру. Статский советник на всякий случай хлопнул его по загривку, не сильно. Детина упал на колени и засипел. Лоренцев сунул было в руку в карман, но увидел нацеленный на него ствол и застыл.
— Та-та-та! — предостерегающе остановил его сыщик. Бывший чиновник для поручений с удивительным проворством кинулся в сторону и скрылся за другой дверью. Изнутри тут же послышались какие-то странные звуки, словно там били кувалдой об пол…
Алексей Николаевич, если бы захотел, успел бы пальнуть изменнику в спину. Но что-то его остановило.
— Почему у той комнаты железная дверь? — спросил он у банкиров. — Это не хранилище?
— Хранилище, — подтвердил один из них, поднимаясь со стула. — А вы кто такой будете? Здесь кредитное учреждение, посторонним делать нечего.
— Другой выход оттуда есть?
— Нет. Так ответьте на вопрос. Вы экспроприатор?
— Статский советник Лыков из Департамента полиции. Помогите вашему человеку встать. Господин, выдававший себя за нотариуса, готовил налет.
— Налет? На нас?
Тут громко заговорил второй банкир:
— То-то я удивился, что вместо Исаака Яковлевича приехал его помощник!
Мужчина в форменке с трудом поднялся. Делопроизводитель одной рукой протянул ему свой билет, а второй по-прежнему держал дверь в хранилище на прицеле.
— Извини, некогда было объяснять, он бы выстрелил.
Оба банкира подбежали, забрали у охранника документ и стали разглядывать.
— Вроде настоящий…
— Все равно телефонируйте в полицию!
— Она сейчас прибудет, я вызвал, — предупредил сыщик хозяев. И действительно, тут же с лестницы раздался топот, и комната наполнилась агентами Летучего отряда.
Дело было сделано. Лоренцев попал в ловушку, из которой нет выхода. Деньги спасены, жертв нет… Алексей Николаевич облегченно вздохнул и сел на стул.
— Уф.
К нему подскочил Петровский:
— А где изменник?
— Вон за той дверью. Осторожно, он при оружии!
Начальник Летучего отряда хотел войти, но Алексей Николаевич не позволил. Он спросил у хозяев:
— Дверь изнутри не запирается?
— В хранилище не положено, чтобы закрывалась изнутри, — пояснил старик. — Там несгораемые кассы, мало ли что. И распахивается она лишь наружу, чтобы нельзя было подпереть. А так дверь бронированная, толщиной три вершка.
— Сейчас откроем и возьмем молодца, — предложил Петровский.
— А он вас из револьвера, — осадил его Лыков.
— И как быть?
Алексей Николаевич приблизился к двери и крикнул:
— Максим Захарович! Мы идем на штурм.
— Только попробуйте, — ответил тот. — Я набросал на порог мешки с золотой монетой. Пока вы через них перелезете, половину положу.
Возникла заминка. Никто не хотел лезть под пули.
— И как быть? — задумались агенты. — Может, дыму туда напустить? Выкурить его, как лису из норы?
— Дождитесь, когда сам надумает, — предложил статский советник. — Захочет дышать и выйдет.
— А деньги, шестьсот восемьдесят тысяч, тоже там? — обратился Лыков к банкирам.
— Вы даже сумму знаете? Да, деньги в хранилище. Кстати, сейчас явятся наследники Крестовского, принесут билеты. Что им сказать?
— Что сделка сегодня не состоится. А вы все трое сходите в храм и поставьте свечки. По случаю того, что остались живы.
В комнате повисла тишина, и Лыков докончил:
— Человек, пришедший к вам под видом нотариуса, на самом деле главарь опасной шайки. Всех его людей мы перебили, кроме одного, который сидит в тюрьме. На них кровь. Максим Захарович Лоренцев, так зовут пленника из хранилища, повинен в смерти десяти человек.
У хозяев вытянулись лица. Статский советник скомандовал Петровскому:
— Проводите посторонних из помещения. Начнем осаду.
Банкиров с охранником попросили удалиться, в комнате остались только полицейские. Лыков опять подошел к двери и крикнул:
— Максим Захарович! Ваше положение безнадежно. Сдавайтесь!
Изнутри раздался веселый голос:
— Ни за что! Тут миллионы, как же я отсюда уйду?
— Что, сбылась ваша мечта?
— В некотором роде да.
— Жаль, что ненадолго, — язвительно добавил сыщик.
Налетчик некоторое время молчал, потом крикнул в сердцах:
— Умеете вы испортить настроение!
— Надо смотреть правде в глаза. Скоро вам станет нечем дышать. Смерть от удушья самая мучительная.
Лоренцев надолго замолчал. Видимо, раздумывал, как поступить. Минут через пять он сказал:
— Заходите ко мне, поговорим напоследок. Только без оружия, ладно?
— О чем будем говорить, Максим Захарович? Об условиях вашей сдачи? Так вы не гарнизон крепости. Бросьте сюда оружие, вот и все условия. Я обещал взять вас живым, помните? Сейчас и хотел бы шлепнуть, а уже не получится: вокруг полно свидетелей. Так что вашей жизни ничего не угрожает.
— Кроме приговора суда!
— Ну, это по заслугам. Не надо было людей убивать.
— Вот возьму тогда и не выйду… Придется вам штурмовать!
Лыков поддержал тон:
— А мы вас дымом выкурим!
— Да? А как он ко мне попадет? Дверь-то закрыта.
— Привяжем к ручке веревку и откроем. Из укрытия.
— А я стрелять буду! Черта с два войдете.
— Ну, ежели стрелять, тогда отложим, — согласился статский советник. — Подождем, пока вы посинеете. До вечера-то хватит вам воздуху, как думаете?
— И до завтра хватит, — бодро доложил бандит. — Так как насчет поговорить? Или мандраж берет? Не бойтесь, Алексей Николаевич. Я тоже говорил, что не хочу вас убивать. И сейчас не убью. Захотел бы — давно тю-тю. Но такие люди, как вы, нужны. Они оттягивают неизбежный конец империи.
— Конец империи? — заинтересовался Лыков. — Пожалуй, я сейчас зайду. Обсудим. Сам об этом часто думаю последнее время.
Он с грохотом выложил на стол браунинг и деликатно постучал по броне:
— С пустыми руками, как вы просили. Я захожу.
— Только чур без глупостей!
— Все будет честно. Я зайду один. А выйти постараемся вдвоем.
Лоренцев хмыкнул и приоткрыл дверь. Сыскные вопросительно смотрели на статского советника. Тот отрицательно мотнул головой и шагнул в хранилище.
Алексей Николаевич увидел небольшое помещение, тускло освещенное единственной лампочкой. По стенам — полки, на них стопками кое-где сложены бумаги, мешки с золотой монетой и пачки банкнот. Вдоль порога действительно лежало несколько мешков, образуя баррикаду.
— Ого! Пещера Аладдина. То-то вам отсюда уходить не хочется.
Едва он перелез через препятствие, как атаман нацелил на него пистолет.
— Дальше ни шагу. Обыскивать вас не стану, поверю на слово. Стульев тут нету, придется говорить стоя.
— Если долго, то я сяду на золотишко, — безмятежно ответил делопроизводитель. — Вы молодой, а у меня ноги уже не те.
— А ловко вы нас на дирижабле догнали, — вспомнил Максим Захарович. — Не ожидал.
— Случайная удача. Но вы бы все равно попались. Мы следили за грузовиком, видели, как вы сели в него в Тентелевой деревне, и так или иначе пришли бы за вами туда.
— Правда? Хм. А как узнали про грузовик?
— Шоффер проболтался в биллиардной, а освед подслушал.
— Вот и имей дело с таким материалом…
Лыков уперся спиной в полку, выбрал позу поудобнее и начал:
— Валяйте, Максим Захарович. У нас мало времени. Скоро мы начнем тут задыхаться. О чем вы хотели поговорить?
— О жизни, наверное…
— О том, как вы из сыщика сделались бандитом? Расскажите, мне важно это знать. Филиппов очень вас хвалил. Он сказал, что лет через десять вы должны были занять его место.
— Правда? Ну дает Владимир Гаврилович. Такой знаток человеческих душ, а мою не разглядел. Я же завистливый. И жадный до денег. На коронной службе мне не было перспектив. Жалование как у министра и то бы не устроило. А сколько получает Филиппов на своей должности?
— Четыре тысячи рублей при казенной квартире.
— Ха-ха! Я почти триста тысяч награбил за полгода. Да и тех мне не хватало, пошел на новый гранд и попался…
— Максим Захарович, кстати про эти деньги. Не хотите их вернуть?
— Нет. Пусть достанутся Ксаверию Литвиненке.
Алексей Николаевич удивился:
— Вы так заботитесь о рядовом члене своей шайки?
— У меня была хорошая шайка, — улыбнулся атаман. — Сам их подбирал, калиброванные! А Ксаверий к тому же мой брат. У нас один отец. Я законный ребенок, а он незаконный, но все равно брат. Пускай погуляет, когда выйдет на свободу. Много ему не дадут, лет пять самое большее.
— А если докажут убийства?
— Не докажут, — отрезал Максим. — Мертвые не заговорят.
Тут Лыков впервые понял, что его собеседник не собирается сдаваться живым.
— Что вы сделали с Осипом Германовичем? — переменил он тему.
Лоренцев пожал плечами:
— Я и сам не знаю. Толя с Левой закопали где-то по моему приказу. Я и спрашивать не стал, где. Осип сирота, никто на его могилку все равно не придет. Какая ему разница?
Сыщика передернуло. Его собеседник менялся, как ртуть: то впору жалеть пропащего, но талантливого человека, то хочется его задушить…
— Зубатов, когда я встречался с ним в Москве, дал мне подсказку. Сказал, что вы сильно любите деньги. Я тогда не придал этому значения. У меня Азвестопуло такой же! А надо было придать.
Максим Захарович опять развеселился:
— Согласитесь, вы ко мне не можете быть в претензии. Любимца вашего оставили на этом свете. Всадили заряд в ногу, а не в голову. Я еще велел, чтобы кость не задели. И не потому, чтобы вас не злить, а тоже из симпатии. Нравится мне ваш грек.
— А потом, в поезде? — рассердился делопроизводитель. — Едва ведь Сергей выжил!
— А… Там меня не было. Что в поезде? Налет есть налет. Ребята сразу начали палить сквозь дверь. Что им прикажете делать? Постучать и попросить разрешения войти, чтобы ограбить?
Собеседник помолчали, потом Лоренцев заговорил:
— Я все-таки хочу рассказать о своем падении. Ну, это для вас падение, а для меня, пожалуй, подъем!
— Слушаю.
— Все началось с назначением Мойсеенки начальником МСП. При Войлошникове, царствие ему небесное, я был на своем месте, исправно ловил жуликов и служил царю. И вдруг пятый год! Александра Иваныча расстреляли. Помните, как это было?
— Я вывозил труп под дулами дружинников, — насупился Лыков. — Нас с Сергеем самих там чуть к стенке не поставили. Но мы забрали вместе с телом вдову и четверых детей.
— Помню, мы еще вами потом восхищались, но никто не подставил плечо. Люди все же мразь…
— Люди всегда одинаковы, — вступился за население Лыков. — Десять процентов герои, десять — злодеи, остальные ни то ни сё.
— Ни то ни сё та же мразь, — безапелляционно заявил атаман. — Никого не жалко из этого сора. У Войлошникова, когда к нему на квартиру пришли боевики, нашли в столе фотокарточки преступников. Уголовных, заметьте! Уж эти-то рожи ни с какими другими не спутаешь. А они спутали!
— Кто они? Дружинники? — уточнил Алексей Николаевич.
— Точно так! Явились борцы за народное счастье и шлепнули сыщика, который защищал тот самый народ от разбоя. На основании фотокарточек шлепнули. Там не было ни одного политического, я вас уверяю. Потому как сам вручил эти карточки Александру Ивановичу вечером. А боевики пустили их по рукам и объявили: это наши товарищи, он их ловил и теперь за это ответит. И казнили Войлошникова.
Они опять помолчали, каждый вспомнил свое. Лыков вновь оказался в той жуткой Москве декабря пятого года. Он снова нес на плече тело казненного, а в них лупили из Проточного переулка. И Азвестопуло сделал полшага в сторону и заслонил собой детей… После этого Сергей мог сколько угодно вызывать неудовольствие шефа коммерческими операциями. Алексей Николаевич вспоминал эти его полшага — и прощал.
— Так что Мойсеенко? — словно очнувшись, спросил статский советник.
— Все он испортил, сукин сын. Я привык служить царю. Хотя после «кровавого воскресенья» это уже выходило непросто. У меня были лучшие показатели, фартовые боялись, как огня. А вы сами знаете: если полиции не боятся, то агентурной работы не будет. И тут на тебе! Поймал железнодорожных воров, целую артель, девятнадцать человек. Жизнью рисковал. Обезоружил с помощью городовых Второго участка Мещанской части. Доставил в Малый Гнездниковский, с уликами. А они через три часа вышли оттуда и смеялись мне в лицо! Как же так, Алексей Николаевич? Я за что на ножи пошел? Чтобы Мойсеенко взял с них полторы тыщи и отпустил?
— Откуда вы узнали, что именно полторы тысячи?
— Сологуб с Болтневым рассказали, его прихвостни. Они тоже смеялись. Ну я и решил, что хватит, пора подумать о себе. Но в Москве, чтобы зарабатывать, нужно было делиться с Дмитрием Петровичем. А я уже не хотел кормить всякую сволочь. И подался в Петербург.
— Вам помог перебраться Зубатов? — припомнил Алексей Николаевич.
— Да. Его пример, кстати сказать, тоже вправил мне мозги. Служил человек честно, себя не жалел. А потом его в одночасье раз! — и на помойку. Такого верного слугу престола! И подумал я: со мной так же могут. И на что жить после этого? Ушедших из полиции ни в какую службу не берут, они как прокаженные. Это у вас лесное имение, а у других-то нет.
— Имение у сыновей, — раздраженно пояснил Лыков. — А все меня им попрекают!
— Какая разница, — скривился Максим. — У вас или у сыновей, все равно вы обеспеченный человек. И служите не за жалование, а потому, что ничего другого делать не умеете, только убийц ловить.
— Не только из-за этого!
— Конечно, есть еще идейные соображения, — зло парировал бандит. — Желаете сделать мир чище? Идиотизм! Он никогда не станет чистым, как бы вы ни старались.
— Ну хоть чуть-чуть… — пробормотал делопроизводитель. — От таких, как вы, избавить — уже кое-что. Уже не зря небо коптишь.
— Другие придут и когда-нибудь поставят вас на ножи.
— Не исключено.
— Не не исключено, а так и будет!
Лоренцев разгорячился, смотрел волком и будто невзначай навел на сыщика наган.
— Если бы не вы, я бы еще долго безнаказанно орудовал. Послал вас черт на мою голову. Ведь как все было задумано! Оцените красоту идеи. — Максим Захарович даже причмокнул. — Люди все из московского фартового мира, здесь их никто не знает. Я их в свое время поймал и взял в корки. А потом сколотил хевру. Базис в Москве. А на делопроизводство ездят сюда. Я выбираю объект, все узнаю, готовлю, в том числе пути отхода. Короткий удар, деньги взяты — и нас уже нет в городе. Ну, я есть и ловлю сам себя. А моих людей уже не сыщешь. Деньги безымянные, крупные купюры я брать не велел. И вещи, на сбыте которых всегда попадаются воры, мы оставляли. Один раз Колька Болгарин оскоромился, хапнул браслет… Пришлось его за это наказать. Ну как бы полиция нас поймала? Я ведь все продумал. До морковкина заговенья ловили бы. Сашку Попа нарочно с каторги вытащил, чтобы скормить сыщикам заместо себя. А тут вы со своей опытностью. Сначала-то я недооценил. Думал, если в группе дознавателей, буду знать и реагировать. И с первой же реакции вы меня заподозрили. Эх… И про Телятьева, что это ложный след, догадались…
— Не я, Анисимов догадался.
— …Такая хорошая банда получилась. На тебе! Нужно было вас сразу стрельнуть, вместе с Анисимовым. Но жалко убивать настоящего человека, с души воротит.
— Настоящего человека?! — сорвался Лыков. — А те десять, которых вы прикончили, чем хуже меня были?
— Хуже, хуже… — лениво отмахнулся атаман. — Я ведь уже говорил: сор, ни то ни се. Быдло. Чего их жалеть? Вот мы с вами штучные. Еще изредка попадаются фигуры. Таких надо оставлять на развод. У нас сплошь рабы, такова историческая особенность России. Чем меньше будет холопов, тем лучше для государства. Истребить три четверти, а остальных заставить жить по европейским образцам… Другого пути исправления я не вижу.
Лоренцев перевел дух и вдруг заговорил о другом:
— Вот скажите, Алексей Николаевич: как вам служится после девятого января тысяча девятьсот пятого года?
— По-всякому, — лаконично ответил статский советник.
— Нигде не свербит?
— Бывает.
— Меня поразил тогда цинизм власти. Той власти, которой я присягал! Помните встречу государя с рабочими в Александрийском дворце? Девятнадцатого января, через десять дней после ужасного кровопролития, где русские стреляли в русских. Помните?
— Что именно я должен помнить? — хмуро уточнил статский советник.
— А слова нашего помазанника. Он сказал: «Заявлять толпой о своих нуждах преступно. Я верю в честные чувства рабочих людей и потому прощаю им вину их». Черт бы его драл! Убил ни за что кучу народа, а потом их же и прощает! Где у нашего царя совесть?
— Но ведь заявлять требования скопом действительно противозаконно…
— Вот! — взвился атаман. — Вот вы и нашли отговорку. Опять имение помогло. Потому и служите без угрызений, их рента прикрыла. А нам, кто нищие, куда деваться?
— Сотни тысяч служат за жалование и даже жизни отдают, — напомнил Лыков.
— Да? А потом их, как Зубатова, на свалку?
— Сергей Васильевич сунулся в большую политику. Начал плести заговор за спиной Плеве, подрядился у Витте изготовить фальшивые письма из провинции… Сам напросился. Хотя, конечно, для полицейского дела это невосполнимая потеря. Зубатов один умнее всего нашего министерства.
— И сейчас едва сводит концы с концами на мизерную пенсию, — подытожил Лоренцев.
— Положим, пенсия у Сергея Васильевича приличная, усиленная. А вот то, что такой ум пропадает, хуже всего. Я имею в виду, для трона.
Губернский секретарь вздохнул и затравленно посмотрел на статского советника. Того продрало от такого взгляда. Вдруг передумает и застрелит? Максим Захарович прочитал эту мысль и горько улыбнулся:
— Не надо дрейфить. Сейчас договорим до конца, у меня к вам поручение. Потом вы уйдете, а я останусь. Посижу еще здесь, а затем…
— Может, сдадитесь? Суд когда еще будет. Да и насчет веревки я погорячился. Прямых свидетелей, как вы убивали, нет. Литвиненко вас не выдаст. Скажете, где прячете деньги, и получите снисхождение.
— Тьфу! Плевал я на ваше снисхождение. Жаль. Такое дело сорвалось…
Лоренцев понурил голову. В этот момент Алексей Николаевич мог бы прыгнуть и схватить атамана. Но он об этом даже не подумал…
— Вы хотели дать мне какое-то поручение, — напомнил он мазу.
— Да. Прошу вас повидаться с Ксаверием и сказать ему, что наши деньги у того человека, который делал паспорта. Пусть брат, когда выйдет из заключения, идет к нему. Тот все отдаст!
— Передам.
Двое калиброванных людей снова надолго замолчали.
— И то верно! — вскинулся наконец сыщик-налетчик. — Обсудим судебные перспективы. Что вы сможете мне пришить? Практически ничего.
— Так уж и ничего, — возразил статский советник. — Первые эксы банда совершала без вас, вы лишь организовывали. Верю. Но, когда ваших ребят начали отстреливать и помощников осталось мало, пришлось вам самому взяться за ремесло. С винтовки, что вы бросили на дороге, мы сняли отпечатки пальцев. Ваших пальцев. Так что покушение на разбойное нападение уже в кармане.
— Мы просто ехали по дороге, какой разбой?
— Максим Захарович, не держите меня за дурака. Мы склонили кассира сиротского института к признанию.
— Какого еще кассира?
— Которому вы пообещали половину из экспроприированных сумм. С кассирами вы всегда говорили лично. Ведь они требовали гарантий. А какие гарантии могли дать Толя Божья воля или Лева Живорез? Нет, только атаман, вежливый, умный, мог убедить тех глупцов довериться налетчикам. Потом их убивали на гранде. Убили бы и этого, из сиротского института, если бы мы не вмешались. Я рассказал человеку, что его ждало. И что ждет, если он не покается. Вы бы пришли и завалили свидетеля, разве не так? А мы обещали защиту. И кассир вас выдал. Это улика для суда.
— Ну, покушение на разбой. Пускай. Много не дадут.
— Еще вооруженное сопротивление полиции и убийство шоффера.
— Его кончил Лева, при чем тут я?
— Вы атаман, Полченинова могли убрать только по вашему приказу. Суд присяжных хоть и отводит часть обвинений, но здесь, скорее всего, согласится с прокурором. И что мы имеем в итоге?
Лыков стал загибать пальцы:
— Убийство в составе шайки по предварительному сговору, покушение на разбойное нападение, вооруженное сопротивление полиции и теперь еще ваше появление здесь в роли нотариуса. Вы случайно настоящего-то не зарезали? Да? В таком случае, Максим Захарович, дела ваши швах. Бессрочная каторга в лучшем случае. Или надеетесь сбежать?
— Даже если сумею, то прежней лафы уже не будет, — тихо заговорил Лоренцев. — Прятаться всю жизнь?
— Многие уголовные так и делают, — напомнил сыщик.
— Да только я не обычный уголовный! Был шанс, был. Требовалось вовремя остановиться. Но куши попадались какие-то недостаточные… Там тридцать тысяч, тут восемнадцать… Про билеты пятьдесят девятого года я узнал слишком поздно. Грабанул бы их, все было бы по-другому. Мне как атаману полагалась половина. И вот псу под хвост…
Губернский секретарь поднял на Алексея Николаевича полный ненависти взгляд:
— А теперь идите. Кончен наш разговор. Видеть вас больше не могу!
Статский советник не стал испытывать судьбу и быстро выскочил наружу. Дверь за ним закрылась, и через тридцать секунд раздался выстрел.
Лыков повернулся к начальнику Летучего отряда:
— Леонид Константинович, все кончено. Вызывайте труповозку.
