25

Над окутанным туманом городом всходил розоватый диск солнца.

Инспектор Линда Тарджен вышла из своего опрятного домика на Верхнем Рынке и села в неприметный «Шевроле» Сидовски.

– Доброе утро, – вперемешку с зевком сказала она, принимая от шефа бумажный стаканчик магазинного кофе. – Благодарю.

– Хорошо спалось?

– Глаз не сомкнула. – Она бросила свою копию досье Киндхарта на документы шефа, лежащие между ними.

Движение на Маркет было неплотное, так что можно было прямиком доехать до Сома, самого недавнего адреса Перри Киндхарта.

– Какие мысли по нашему подопечному? – поинтересовался Сидовски.

– Он наш самый верный выход на Доннер. Растлитель, сидевший с Уоллесом в Виргинии. Мы знаем, что Уоллес действовал не один и что Киндхарт во время похищения и смерти Доннер находился в Сан-Франциско.

– Но на фото у того типа в капюшоне, что держал девочку, есть татуировка. А у Киндхарта ее нет.

– Мистер Тату – единственный кадр, о котором мы пока знаем. Возможно, там замешаны и другие. Есть вероятность, что Киндхарт не имеет к этому никакого отношения, но он может кое-что знать. Например, чья это татуировка. Так что было бы непростительно, если б мы его как следует не встряхнули – посмотреть, что из этого выйдет.

Сидовски одобрительно кивнул.

Тарджен была довольна. Они работали на одной частоте. Одно слово, партнеры.

Ближе к центру города туман уже рассеивался. На въезде в Тендерлойн улицы были усеяны использованными презервативами и шприцами. Несколько проституток все еще работали. Одна на углу Маркет и Ларкин-стрит задрала юбку, села на корточки и начала орошать тротуар.

– Вы только гляньте, – покачал головой Сидовски. – И хоть бы кто копов позвал.

– С чувством юмора, я вижу, у вас в порядке, – рассмеялась Тарджен.

– Ну да, черт возьми. Я вообще приколист. Спроси любого.

– А я спрашивала.

– Справки, стало быть, наводила?

– М-м-м.

– И как оно?

– Вы живете один, на Парксайде. Разводите птиц. Преступлений раскрыли больше, чем весь отдел за всю свою историю. От повышений отказывались, потому что работа у вас в крови. А дело Доннер не дает вам покоя, и до его раскрытия вы на пенсию вряд ли пойдете.

– Еще что-нибудь?

– Кое-кто называет вас «спесивым поляком».

– Эти слова да мне б на майку.

– Говорят еще, что после Брукса вы самый крутой убойник, каких только знавал Золотой штат.

– И это бы на майку, в память о Лео.

– Но есть в вас и тревожная сторона, которая мне любопытней всего.

– Сверну-ка я, пожалуй, по Пятой направо.

– Это правда, что вы убили человека? Взяли и застрелили?

Сидовски о чем-то призадумался.

– Тогда еще шла война. Я был мальчишкой.

– Так что же случилось?

Он посмотрел в окно.

– Давай расскажу как-нибудь в другой раз?

– Само собой.

– Ну а как насчет тебя? Я вот не вижу кольца… ты замужем?

Тарджен уставилась в свой стаканчик.

– Как бы сказать… Была близка.

– И что?

– Архитектор.

– Он архитектор?

– Познакомились с ним после того, как обчистили его дом в Марине.

– Слава богу, что есть на свете преступники.

– Прожили вместе с год, говорили о детях, о будущем. Все было розовеньким.

Уже и дату назначили. В общем, песня известная.

– Интерлюдия со скрипками?

– Типа того. И вот он захотел, чтобы я бросила работу. Для него это, дескать, слишком опасно. Он хотел, чтобы из полиции я ушла и сидела дома, приглядывала за кошками. Просьба невыполнимая. Для меня бросить службу – все равно что отрицать саму себя.

– Это как же, Линда?

Она твердо посмотрела на него.

– Я полисмен. Такой же, как и вы, Уолтер.

– Ты имеешь в виду, такая же, как твой старик?

– Да. Биоритмы во мне тикают, так что я по-прежнему хочу и выйти замуж, и иметь детей. Но когда убили моего отца, я поклялась, что стану копом, и вот она я, нынешняя. Пойти на попятную я не могу.

На этом они прервали разговор, так как въехали в Сому, к югу от Маркет.

– В свое время это место называлось «к югу от борозды», – пояснил Сидовски. – Из-за трамвайной линии, которая здесь проходила.

– Вы предаете свой возраст, Уолт.

– Раньше это был адский район.

Теперь Сома была царством автомастерских, складов, вьетнамских ресторанчиков и гей-баров. Полуразрушенные многоэтажки здесь обжили латиносы, бежавшие из кровавых бань Центральной Америки, ну а сами дома обложили дальновидные застройщики, сетующие по своим мобильным на нарушения правил о ветхом жилье. Жизнеобеспечение Сомы целиком держалось на городской бюрократии, не спешащей провести обряд соборования.

Дом, где жил Киндхарт, вырастал из обломков землетрясения и пожара 1906 года. После этого здесь был отель, затем бордель, затем тир, и все это, наконец, эволюционировало в жилой клоповник. Теперь из его окон можно было видеть разве что шоссе Джеймса Лика, 80-ю магистраль, Бэй-Бридж и Окленд.

По скрипучей лестнице Сидовски и Тарджен поднялись на третий этаж и постучали в дверь Киндхарта. Было без четверти шесть утра. Квартира молчала. Сидовски застучал снова, громче и резче.

– Мистер Киндхарт! – громко позвал он.

Молчок. Сидовски продолжал стучать. Открылась дверь квартиры вдоль коридора, и из нее вышел некто однорукий.

– Прекрати, руку отшибешь, – прорычал он.

Сидовски показал свой полицейский жетон.

– Не лезь куда не просят.

– Свинота.

Однорукий захлопнул дверь.

Сидовски продолжал грохотать.

– Кого черти несут? – послышался из недр квартиры заспанный мужской голос.

– Полицию, мистер Киндхарт. Откройте, есть разговор.

– Идите гуляйте. Мне говорить с вами не о чем.

– Речь идет о следствии, мистер Киндхарт. И быть несговорчивым я вам не советую.

Последовала невнятная ругань, скрипнула кровать. Загремели пустые бутылки, вызвав новую вспышку брани, затем лязгнул замок, и дверь отворилась. На пороге стоял полуголый, небритый и босой мужик ростом под метр восемьдесят. Киндхарт. Над расстегнутыми заношенными джинсами круглилось пузо. Воняя перегаром, он бдительно загораживал собой дверной проем и попеременно оглядывал непрошеных гостей глазами, налитыми похмельной мутью.

– Можно войти? – спросил Сидовски. – Нам нужно поговорить.

– О чем?

Один из нижних передних зубов у Киндхарта отсутствовал, остальные смотрелись гнилушками.

– О Франклине Уоллесе, – сказала Тарджен.

– О ком, о ком? – Киндхарт поскреб над губой щетину. – Каком еще Уоллесе?

– Тюрьма. Виргиния. Ну? Вспоминай живей, – приказал Сидовски.

Лгать было бессмысленно. Киндхарт сдал свой рубеж обороны и пошлепал на кухню своей студийки ставить чайник. Здесь он сел за мелковатый кухонный стол, вытряс из пачки «Лаки Страйк» сигарету и прикурил.

– Только давайте быстро, а то мне скоро на работу, – выдохнул он сквозь дым, потирая глаза.

Тарджен огляделась. Сидовски присел рядом с Киндхартом за стол.

– Что у тебя за работа, Перри?

– Вы ж поди знаете. А если нет, то зачем вы здесь?

На столе валялась стопка порножурналов с цветными фотографиями голых детишек в непристойных позах с мужчинами.

– С вашей стороны это нарушение УДО, – кивнула на журналы Тарджен. – Вы разве не знаете?

– А с вашей – незаконное вторжение в жилище. Уж свои права, дорогуша, я знаю. Изучил.

– Права у тебя, несомненно, есть. – Сидовски нацепил очки и, послюнив палец, стал неспешно листать блокнот. – Ты теперь подмастерье плотника в Хантерс-Пойнт?

– При чем здесь это?

– А при том. Работа с возможностью широкого контакта, в том числе и с семьями, где есть дети. – Сидовски повернулся к Тарджен. – Вы как думаете, инспектор, им знаком термин «хищный педофил»? Или придется разъяснять?

– Им всегда можно продемонстрировать фотографию одного из них.

Сидовски улыбнулся.

На плите засвистел чайник. Киндхарт заварил черный кофе, но только для себя.

– Скажи, когда ты в последний раз видел Уоллеса? – спросил Сидовски.

– А мне оно надо? Вы на меня просто донесете, и дело с концом.

– Донести донесем, но конец зависит от наших слов судье, была нам от тебя помощь или помеха. А это уже зависит от тебя.

Киндхарт прищурился сквозь пелену дыма и хлебнул кофе.

– Мы с Уоллесом сидели в одной камере в Виргинии. И я разыскал его, когда перебрался сюда. Он же был учителем воскресной школы, был вхож куда надо, ну и решил, что может помочь мне найти работу. Я же спасал ему в тюрьме задницу в прямом смысле. Он был мой должник.

– Настоящая работа или что-нибудь в этом роде? – снова кивнула на журналы Тарджен.

– Послушайте, я же просто фотографирую, и всего делов.

– А три малолетние сестренки из Ричмонда, штат Виргиния? – спросила Тарджен.

– Я же говорю: просто фотографировал. Они так хотели.

– А две пятилетние девочки на Мишн в прошлом году?

– Еще раз повторяю: я просто фотографирую, когда они того хотят. Им нравится иметь такие фотки. Я не встречаюсь с ними, как Уоллес. И понятия не имею о том, что случилось в прошлом году с той девчушкой Доннер и почему он покончил с собой. Я тут совершенно не при делах.

– Мы тебя к этому и не причисляли, – впился в него взглядом Сидовски. – Ты сейчас сам обмолвился.

– Ага. Как будто я не знаю, зачем вы тут. – Киндхарт качнул головой. – После того как умыкнули того мальчонку, это все снова в новостях. Я же просто фотографирую, только и всего. И с ними не встречаюсь. – Киндхарт глубоко затянулся и постучал указательным пальцем по журналам. – Скажу одно: все они мелкие шлюшки. Они точно знают, что делают. Завсегда льнут к тем, кто их природу чует. Вот Уоллес и его дружок обладали на этот счет редкостной проницательностью.

– А как зовут его дружка? – цепко прищурясь, спросил Сидовски.

Киндхарт покачал головой и затянулся сигаретой.

– Да я видел-то его всего раз или два. Он, кажется, был из Монтаны или из Северной Дакоты. Короче, откуда-то издалека.

– Опиши его.

– Чего?

– Ну скажем, белый он или цветной?

– Белый. Всяко.

– Рост?

– Примерно как у меня, под метр восемьдесят.

– Возраст?

– За сорок.

– Помнишь какие-нибудь особые приметы?

– Ну, – пустив ноздрями дым, Киндхарт загасил окурок, – наколки, кажется, были. Да, точно. Вот тут, типа змеи и огня. – Он провел себе по предплечьям.

– Где он живет? Работает? – спросил Сидовски.

– Не знаю.

– Как ты с ним познакомился?

– Через Уоллеса. Они с ним корешились.

– Он тоже сидел в Виргинии?

– Его я не помню, но то, что сидел, это точно.

– Откуда ты знаешь?

– По базару, по походке.

– А где он сидел?

Киндхарт пожал плечами.

– Где вы познакомились?

– Книжный магазинчик возле Ромоло. Мы там были с Уоллесом, и тут он пришел и завел разговор.

– Ему нравилось встречаться с детьми?

– Уоллес говорил, что да.

– Ты когда-нибудь делал снимки с тех свиданок?

– Да ну. Я его видел-то раз или два.

Сидовски выложил на стол экземпляр фотоснимка, где Танита Доннер сидела на коленях у татуированного мужчины в капюшоне.

– Это кто? – спросил он.

Киндхарт взял снимок, осмотрел и возвратил на место.

– Он и есть. Дружок Уоллеса.

– Откуда ты знаешь?

– Татуха.

– А кто делал снимок?

Киндхарт пожал плечами.

– Ты же, кажется, в прошлом году снимал тех девочек именно на «Полароид»? Так, Перри?

Киндхарт не помнил.

– Ну ладно. – Сидовски закрыл блокнот и туманно улыбнулся. – Сейчас тебе лучше проехать с нами в участок, пока мы получаем ордер на уборку твоей берлоги.

– Я же сказал, что к Уоллесу и той девчушке отношения не имею.

– Уверен, что ты говоришь правду, Перри. И будешь не против повторить свои слова для полиграфа.

– Детектора лжи, что ли?

– А что? Или у тебя с этим проблемы? – язвительно спросил Сидовски.

– Мне нужно связаться с моим адвокатом.

Сидовски неторопливо сложил очки, сунул их в нагрудный карман и встал.

– Знаешь, что мне кажется интересным? – возвышаясь над Киндхартом, сказал он сверху вниз. – Как невиновный человек, которому нечего скрывать, вдруг рвется звонить своему адвокату. Зачем тебе адвокат, Перри?

Киндхарт не ответил.

Сидовски наклонился и прошептал ему на ухо:

– А вот Таните Мари Доннер дали связаться с адвокатом? Или нет?

В ответ молчание.

– А Дэнни Рафаэль Беккер своему адвокату звонил? А, Перри?

Сидовски сжал своей лапищей шею Киндхарта и давил, пока тот не сморщился от боли.

– Не волнуйся, дядя. Ты можешь плакаться своему адвокату о гадких копах и о своем праве охотиться на детей. А я поговорю с мужиками-строителями в Хантерс-Пойнт о растлителях малолетних, педофилах и прочем дерьме. Идет?

Сидовски в оскале блеснул золотом зубов.

– Вот и хорошо. Ну а теперь, коли не возражаешь, поехали.