Глава девятая

Радуга

Случаи, о которых можно рассказать историю с началом и концом, происходят в отделении скорой помощи нечасто. Наши встречи с пациентами слишком коротки. Обычно в памяти остается только вспышка – образ человека, вырванного из своей обычной жизни и внезапно оказавшегося в ситуации, которую он себе раньше и представить не мог.

Вот одна такая вспышка: молодой мужчина, сидящий на каталке, который только что видел радугу.

Я проработал пятнадцать лет, пока мне впервые не попался пациент с инфарктом, моложе по возрасту, чем я.

В этом нет ничего удивительного. Я закончил медицинский факультет в двадцать пять, а пять лет спустя – ординатуру. Мне только перевалило за тридцать, когда я начал подрабатывать в отделении скорой помощи. К сорока я уже повидал немало тяжело больных пациентов, но те, кто были моложе меня, обычно попадали к нам с травмами, раковыми заболеваниями или серьезными инфекциями – а не с тромбом в коронарной артерии.

Я не говорю, что молодые не страдают заболеваниями сердца. В середине и в конце прошлого века вскрытия американских солдат, убитых в Корее, показали наличие жировых бляшек в артериях даже у девятнадцати- и двадцатилетних юношей. Помню, когда я был на пятом курсе, отец одного из моих приятелей в тридцать пять лет умер от инфаркта. В то время, правда, он казался мне уже старым.

Рано или поздно я должен был столкнуться с кем-то моложе себя, кто попытается умереть от инфаркта у меня на глазах. Я это знал. Я знал также, что у молодых сердечно-сосудистые заболевания часто развиваются незамеченными. Поэтому был настороже.

И вот он ко мне пришел.

Ему было за тридцать, кажется, тридцать шесть. У него не было лишнего веса, не было диабета, он, насколько я мог судить, не принимал наркотики и регулярно тренировался. Похоже, он даже не курил.

И все-таки, стоило мне на него взглянуть, как я забеспокоился. Он сказал, что в целом чувствует себя хорошо, но в последние несколько дней испытывает дискомфорт в желудке. Собственно, в его возрасте такое случается у многих.

Однако его дискомфорт был необычным. Он сопровождался небольшой одышкой. А один раз пациент сильно вспотел.

В скорой помощи есть поговорка: «Потеет пациент – потеет доктор». Потение, не связанное с физическими нагрузками, жаром или инфекцией – это признак выделения адреналина, являющегося, в свою очередь, реакцией на какой-то внутренний стресс. Я ставлю его наравне с отклонениями жизненных показателей. Пациент не уйдет домой, пока я не разберусь, почему он потеет, и не буду уверен, что с ним все в порядке.

Разобрался я быстро. Первичной информации уже было достаточно, чтобы отправить его в сопровождении медсестры в кардиологический бокс. Когда я туда пришел, его уже подключили к монитору, поставили катетер для внутривенных вливаний и прикатили дефибриллятор. Пациенту брызнули нитроглицерин под язык и дали жевательный детский аспирин, по специальной трубочке он получал через нос дополнительный кислород. Сестра дождалась моего прихода и отправилась за электрокардиографом. На минуту я остался с пациентом в боксе один на один. Но не успел я представиться и начать расспрашивать его о характере боли, как он сделал нечто, безусловно доказавшее, что наши подозрения были обоснованными.

Он умер.

Ну, точнее, не совсем умер. Он сделал то, что еще не так давно было бы равно смерти: у него наступила желудочковая фибрилляция, и сердце перестало качать кровь. Конечно, его сердца я не видел. Зато видел, как он, беседуя со мной, внезапно задохнулся, откинул голову на подушку, закатил глаза и замер. Как будто этого было недостаточно, монитор тут же запищал, а по экрану побежала хаотичная ломаная линия, указывающая на желудочковую фибрилляцию.

Помню, я ни на секунду не задумался, что мне делать: практически рефлекторно я развернулся к дефибриллятору, схватил электроды и начал искать накладки – ватные подушечки, смоченные в физрастворе, которые защищают кожу груди от ожога при разряде, одновременно полностью проводя заряд через сердце.

Их не было.

Позднее медсестра, конечно же, показала, что они были прямо передо мной, в боковом отделении тумбы дефибриллятора. В этом смысле я безнадежен: жена всегда говорит, что я ничего не могу найти даже у себя под носом. Через пару секунд дефибриллятор полностью зарядился, у пациента по-прежнему была желудочковая фибрилляция, а у меня все так же не было накладок.

Времени на поиски не осталось. Я схватил электроды, приложил их, как были, прямо к груди, и нажал кнопку.

Разряд сработал. Как в телесериале, тело пациента подскочило, руки взлетели и упали, он громко захрипел, открыл глаза и в следующее мгновение полностью очнулся. Монитор опять показывал нормальный ритм. Он пришел в себя так быстро, потому что мозг почти не оставался без кислорода.

Тут прибежала обратно медсестра, и уже не одна, а с еще несколькими, и мы начали вводить пациенту медикаменты против аритмии, чтобы остановка сердца не повторилась.

И вдруг он заговорил.

– Что это было?

В его голосе слышалось удивление и тревога.

Я напустил на себя ученый вид и ответил, что у него остановилось сердце и мне пришлось применить электрический заряд, чтобы снова его запустить – прошу прощения, сэр, если вам было больно.

– У меня остановилось сердце?

В замешательстве он потряс головой.

– Не может быть!

– Почему? – спросил я.

– Я думал, что заснул.

На секунду пациент замолчал. Лицо его стало недовольным.

– Я видел такой чудесный сон!

Была середина восьмидесятых, и рассказы об опыте клинической смерти только-только начинали проникать в печать. Все сестры в боксе замерли, уставившись на него. И я тоже.

– Что вам приснилось? – задал я, наконец, вопрос.

Он опять потряс головой.

– Точно не вспомню. Знаю только, что был в каком-то удивительном месте. И там была дивная радуга.

Никто не произнес ни слова.

Потом он перевел взгляд вниз, на грудь, где уже начинали проступать ярко-красные ожоги от электродов. Пациент явно огорчился.

– А потом, – сказал он, – вы меня ударили током.

Определенно, он был недоволен тем, что я так резко вырвал его из прекрасного сна.

Не помню, что я ответил. В любом случае, пациент быстро понял, что происходит. Мы продолжили вводить лекарства, я вызвал кардиолога, и через полчаса его уже увезли на катетеризацию, а потом в отделение сердечной реанимации. Через пару дней отметины от электродов побледнели, как бледнеют солнечные ожоги, и пациент начал поправляться.

Но я совершенно точно запомнил, что до тех пор, пока его не увезли наверх, сестры, помогавшие мне, одна за другой под любым предлогом ныряли в его бокс, чтобы с ним поговорить.

Я к нему не пошел. Поэтому не знаю, что еще он запомнил о своей короткой вылазке в страну дивной радуги.