Глава четвертая
Гормоны-убийцы

21 мая 1924 года двое чикагских юношей попытались безнаказанно убить человека.

Натану Леопольду или Бейбу как его обычно называли, было 19 лет; Ричарду «Дикки» Лебу – 18. Они оба были студентами Чикагского университета, родились и выросли в одном из самых фешенебельных районов города. В тот день они ушли из кампуса, арендовали автомобиль и поехали в Гарвардскую школу – элитную частную школу для мальчиков, которую оба окончили. А потом стали ждать. Они уже много месяцев составляли коварные планы и решили, что сделали все возможное, чтобы избежать подозрений.

Они, например, понимали, что не нужно ехать на «дело» на красном «Виллис-Найте» Бейба: он сразу их выдаст, – так что они решили взять напрокат скромную синюю машину. Еще они соврали шоферу семьи Леопольдов, сказав, что на «Виллис-Найте» разладились тормоза и их нужно починить, чтобы он не задавал вопросов, зачем им понадобилось вообще брать машину напрокат. В прокате они назвали вымышленное имя – Мортон Д. Баллард. Алиби – «мы всю ночь кутили с пьяными девушками» или что-то такое – они заучили наизусть, чтобы точно дать одинаковые показания, если вдруг их будут допрашивать. Бейб и Дикки были умными парнями; оба они перескакивали через классы и поступили в колледж уже в 15 лет. Но вот в убийствах они были новичками, так что продумали все далеко не настолько тщательно, как им казалось.

У ребят был список потенциальных кандидатов – сыновья богатых друзей их родителей. Они выбрали 14-летнего Бобби Фрэнкса, потому что в тот день он уходил из школы последним и без сопровождения. Они дождались его у школьного двора и заманили в машину, предложив подвезти до дома. Отъехав на несколько кварталов, они забили его до смерти.

Труп нашли тем же вечером в лесу; неподалеку лежала пара дорогих роговых очков. Полицейским удалось узнать, что эти очки продавались лишь в одном очень дорогом магазине города и было куплено всего три пары. Одна из них принадлежала Бейбу Леопольду.

Бейб попытался списать все на совпадение. Он соврал, будто бы любит наблюдать за птицами и потерял очки как раз в той роще, куда выбросили тело, за несколько дней до убийства. Полицейские ему не поверили. Вскоре оба парня признались во всем, причем оба винили друг друга.

Семьи наняли знаменитого адвоката Кларенса Дарроу, того самого, который позже защищал Джона Скоупса – учителя, на которого в 1925 году подал в суд штат Теннесси за то, что он преподавал в государственной школе теорию эволюции. В деле Леопольда – Леба Дарроу тоже обратился к науке. Он хотел не доказать невиновность парней – они оба признали вину, – а добиться, чтобы им присудили пожизненное заключение, а не смертную казнь.

Убийство быстро окрестили «преступлением века». Газетчики осадили дома Леопольдов и Лебов. В зале суда их была целая толпа. Позже это дело стало вдохновением для четырех фильмов (в одном играл Орсон Уэллс, другой снял Альфред Хичкок), нескольких книг (как беллетристических, так и документальных) и одной пьесы[1]. Главный вопрос и газетных репортажей, и фильмов, и романов, и широкой публики был прост: что заставило ребят, у которых было буквально все – образование, деньги, связи, – отказаться от всего этого ради преступного приключения? Каков был их мотив?

Пресса лишь подогревала любопытство. Может быть, мальчикам не хватало любви в семье? Репортеры сообщили, что болезненная мать Бейба наняла ему кокетливую немку-гувернантку, которая его и воспитывала. Мать Дикки была очень занята благотворительностью, так что его тоже спихнули на няню, а та оказалась весьма требовательной и наказывала его всякий раз, когда он приносил домой не отличные оценки. Во время суда публика узнала, что парни были любовниками, и оба они раньше промышляли мелкими кражами. В девять лет Леб воровал деньги с лимонадного лотка, который держал вместе с приятелем. Леопольд воровал марки из чужой коллекции. «Может быть, эти черты свидетельствуют о моральном разложении?» – спрашивали газеты.

Никакие вопросы «почему?» – ни воспитание, ни секс, ни азартные игры – не смогли составить целостной картинки. Тем не менее была одна теория, которая нравилась и врачам, и юристам, и широкой публике, которой не терпелось услышать какое-нибудь научное объяснение девиантного поведения, новая идея, которая привлекла внимание медицинских журналов и газет. Ответ лежал в эндокринологии.

Эндокринология в 1920-х годах пережила взрывной рост от малоизвестной науки до одной из самых популярных специальностей. Появилась целая куча книг с полезными советами, в которых предлагались эндокринные средства[2]. Рекламные полосы и редакционные статьи в журналах лишь привлекали еще больше внимания. Открытия появлялись одно за другим, и гормоны начали считать причиной всего, что попало, и одновременно лекарством от этого же. Гипофиз, как оказалось, выделяет гормоны, стимулирующие семенники и яичники[3]. Был изолирован эстроген, а чуть позже – и прогестерон. Оптимизм взлетел до небес, когда в 1922 году в Университете Торонто доктор Фредерик Бантинг и студент-медик Чарльз Бест спасли жизнь 14-летнего диабетика с помощью уколов инсулина, создав новое поколение гормональной терапии.

Год спустя на конференции Американской ассоциации продвижения науки доктор Рой Хоскинс подытожил восторженное отношение к эндокринологии в своей речи: «Когда мы видим, как изуродованные, недоразвитые имбицилы превращаются в нормальных, счастливых детей; диабетики, голодающие среди изобилия еды, восстанавливают здоровье и силы; великаны и карлики появляются по нашему желанию; половые признаки появляются или восстанавливаются у нас на глазах благодаря контролю над эндокринными факторами, кто еще может сказать, что эндокринология – не самый важный этап развития современной биологии?»[4]. Хоскинс был президентом Ассоциации изучения внутренней секреции, основанной в 1917 году и переименованной в 1952-м в Эндокринологическое общество, ведущую профессиональную организацию.

Если уж мы смогли превратить диабет из смертельной болезни в хроническое заболевание, считали эксперты, представьте, какие еще недуги мы сможем исцелить! Но убийство? Неужели убивать людей – это болезнь? А если да, то можно ли вылечить преступников гормональными инъекциями? Или, еще лучше, можно ли с помощью анализов на гормоны определить потенциальных преступников еще до того, как они начнут вести себя антисоциально, а потом с помощью гормональной терапии превратить их в образцовых граждан?

С одной стороны, это была довольно-таки надуманная идея, с другой – совсем нет. Не было совершенно никаких доказательств того, что небольшой избыток одного гормона или недостаток другого толкал людей на убийство. Более того, не было даже данных, которые подтверждали бы, что избыток одного гормона или недостаток другого сводил людей с ума или вообще заставлял их делать хоть что-либо. Тем не менее существовали косвенные доказательства того, что гормоны влияют на поведение, – эта идея воплощалась уже не одно столетие. Основана она, впрочем, была на методе проб и ошибок – или «тыканья пальцем в небо», – а не на серьезных исследованиях. В Османской империи, например, мужчин кастрировали, превращая в покорных бесполых евнухов, которые обслуживали султанский двор; эта практика говорила о том, что вещества, содержащиеся в яичках, как-то влияют на черты характера. Научную связь между внутренними выделениями и темпераментом впервые установили в начале XX века: в 1915 году Уолтер Кэннон, профессор Гарвардского университета, издал книгу Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage: An Account on Recent Researches into the Function of Emotional Excitement («Изменения тела при боли, голоде, страхе и ярости: обзор недавних исследований функций эмоционального возбуждения»). Кэннон писал, что внезапный скачок уровня адреналина заставляет сердце сильно стучать и делает дыхание коротким и отрывистым. Это напоминает приступ паники, писал он. Его исследования заставили ученых задуматься, не воздействуют ли на эмоции другие внутренние секреты. «Вот, – писал Кэннон, – занимательная группа явлений: пара желез, которая стимулируется во время сильного возбуждения и… выделяет секрет в кровеносную систему, который либо способен вызывать самостоятельно, либо усиливает нервное влияние, которое вызывает изменения тела, сопровождающие страдание и сильные эмоции»[5].

Идея, что гормоны могут стимулировать в нас инстинкт убийцы, стала логичным продолжением исследований мозга, проведенных Харви Кушингом. Если плохо работающая внутренняя секреция может вызвать у женщины рост бороды, а мальчика превратить в великана, что уже продемонстрировал Кушинг, то не могут ли эти же самые внутренние секреты превратить вундеркинда в преступника и убийцу?

Кушинг призывал широкую публику сочувствовать цирковым уродцам, потому что они больны, а не просто странные, но вот убийца был как-то не самым подходящим объектом для сочувствия. У злодеев, может быть, действительно плохо работают железы, но когда мы видим убийцу и труп, нам что теперь – считать их обоих жертвами? Или, как выразился репортер из The New York Times, пересказывая библейскую историю, «Вполне возможно, что эндокринные органы Каина работали неправильно и, соответственно, он был жертвой в не меньшей степени, чем брат»[6]. Эта часть «гормонально-преступной» теории беспокоила всех довольно сильно. Возможно, у нее и есть какие-то научные достоинства, но что нравственным людям делать с этой информацией после того, как преступление было совершено? Нужно ли какое-то снисхождение к убийце, чьи гормоны пошли вразнос?

Врачам эта информация дала новый взгляд на человеческое состояние. Люди перестали быть просто клубками нервных связей. В 1920-х годах люди стали своими гормонами. Гормоны были нами.

«Гормонально-преступная» теория была не изменением мышления, а объединяющей концепцией. Гормоны воздействовали на нервы в мозге, которые, в свою очередь, влияли на наши подсознательные желания. «Накопленная за последние 50 лет информация указывает на важность эндокринных желез для проблем научной психологии, – объяснял доктор Луис Берман в названном без затей журнале Science. – Я предлагаю ввести термин “психоэндокринология” как название отрасли науки, изучающей связь эндокринных желез с умственной деятельностью, а также поведением, в том числе индивидуальными характеристиками в здоровом и больном состоянии, объединяемыми под названием “характер”»[7].

Луис Берман был хорошим медиком и обладал великолепной деловой хваткой. Если бы он жил в в XXI веке, а не в XX, у него было бы собственное телешоу. Он был доцентом Колумбийского университета, написал около 40 научных статей и был членом нескольких элитных медицинских организаций: Нью-Йоркского эндокринологического общества, Американской медицинской ассоциации, Американской ассоциации продвижения науки и Американского терапевтического общества. А еще он занимал пост директора Национального института профилактики преступлений. Уважаемый ученый-исследователь, он изолировал гормон из паращитовидных желез, четырех маленьких желез в шее, и исследовал его влияние на баланс кальция. Он назвал этот гормон паратирином. Сейчас этот гормон называется паратиреоидным (ПТГ), и, как известно, он контролирует уровень кальция в организме.

У Бермана была процветающая практика на Парк-авеню, где он общался с образованными людьми. Эзра Паунд и Джей мс Джойс были его пациентами как эндокринолога и одновременно друзьями. «Мой дорогой раввин Бен Эзра», – писал Берман Паунду, пользуясь прозвищем, данным тому коллегой-поэтом Робертом Браунингом в стихотворении с тем же названием[8]. В письмах они рассказывали друг другу о путешествиях и обменивались слухами о Джойсе, ирландском романисте. Берман хотел вылечить дочь Джойса Люсию от депрессии с помощью гормонов. «Не знаю, слышали ли вы о новом инсулиновом лечении для dementia praecox, которое, насколько мне известно, успешно применяется? – написал он, после чего добавил: – Еще один великий триумф для эндокринологии». (Dementia praecox на медицинском жаргоне означало «сумасшествие».) Кроме того, Берман подбирал для своих пациентов специальные диеты, обеспечивавшие баланс гормонов.

Берман, как и Кушинг, был смелым экстраполятором и пересыпал фактами популярные книги о здоровье, которые писал для широкой публики. Он говорил, что у некоторых людей надпочечники работают слишком сильно, что делает их возбудимыми и мужественными; у других же надпочечники работают слишком слабо – с противоположным результатом. У людей с «сильными» надпочечниками, писал он в книге The Glands Regulating Personality («Железы, управляющие характером»), высокое артериальное давление и преобладание мужских черт. У людей со «слабыми» надпочечниками низкое давление, и они страдают от постоянной слабости и хрупкости[9]. Если у женщин нерегулярные менструации, это значит, что у них неправильный баланс женских и мужских гормонов, утверждал он, и «они будут более агрессивными, доминирующими, даже предприимчивыми и целеустремленными – иными словами, их яичники более мужественны»[10].

Книги Бермана хорошо продавались и привлекали широкую публику. Берман, в отличие от других врачей, смог просто описать многие понятия и подарил читателям оптимизм своими рассуждениями (пусть и бездоказательными) о лечении гормональными средствами. Он объявил, что гормоны исцелят преступность, сумасшествие, запоры и ожирение. Они создадут новое, лучшее общество, предсказывал он. Больше не потребуется никакого выживания более приспособленных: эндокринология превратит нас всех в более приспособленных. Собственно, он даже предрекал общество сверхлюдей: «идеальное станет нормальным», по его выражению[11]. «Мы сможем во всех подробностях управлять умениями человека и в конце концов создадим идеальное человеческое существо, – писал он. – Главной проблемой будет выбор “идеального типа”»; он сам считал, что это будут гении пятиметрового роста, которые не будут нуждаться во сне[12] (1931).

Идеи Бермана в 1920-е годы казались привлекательными – отчасти потому, что люди хотели найти хоть какой-нибудь способ сдержать распространявшуюся по стране волну преступлений[13]. Несмотря на эмансипе, рюмочные и вечеринки в стиле «Великого Гэтсби», считалось, что вандализм и убийства находятся на подъеме. Ку-клукс-клан был на пике популярности. Гангстеры процветали. Подвиги Аль Капоне, гангстерского барона Чикаго; Бонни и Клайда, семейной пары, грабившей банки; и Джона Диллинджера, другого грабителя банков, занимали первые полосы газет рядом с историей о Натане Леопольде и Ричарде Лебе.

Проведя анализ на гормоны, утверждал Берман, можно выявить людей, склонных к насилию. Берман настаивал, что может определить гормональный «тип» человека, или доминирующую железу, изучая лицо. Этим человеком управляют яичники? Или надпочечники? Или гипофиз? По сути, он утверждал, что характер полностью формирует одна миниатюрная железа. И, по словам Бермана, он мог с помощью своей оценочной системы предсказать будущее пациента. Сможет ли этот человек стать лидером? Или добиться популярности? В книгах Бермана даже описывались предполагаемые гормональные типажи различных знаменитостей. Он работал в обратном направлении, потому что их пути к успеху или неудаче были уже очевидны, но Берман утверждал, что их жизни были предопределены гормональным типом. Наполеон и Авраам Линкольн – «гипофизарные» люди. Оскар Уайльд – человек вилочковой железы. Флоренс Найтингейл – гибрид между «щитовидным» и «гипофизарным».

Берман был не единственным, кто рекламировал лекарства для желез как панацею[14]. Так называемая органотерапия – лекарства, сделанные из измельченных органов – в 1920-х годах была очень прибыльным бизнесом. Щитовидную железу использовали для лечения микседемы (крайней формы гипотиреоза), поджелудочную – против диабета, почки – для болезней мочевой системы. В 1924 году G. W. Carnick Company, разработчики множества эндокринных продуктов, издали памфлет, в котором рекламировали лекарства от 116 якобы гормональных заболеваний. Они заявляли, что их суппозитории с эпинефрином (другое название адреналина) помогают от геморроя, рвоты и морской болезни; целые гипофизы облегчают головные боли и запоры, а семенники исцеляют сексуальные неврозы. Экстракты из яичек продавались как лекарство от эпилепсии, слабости, холеры, туберкулеза и астмы. «Мы – создания наших желез», – говорил другой эндокринолог[15]. Железы – это «не только судьи наших реакций и эмоций, – добавляет он, – они на самом деле контролируют характер и темперамент, к лучшему или к худшему».

Преступные склонности тоже можно объяснить набором неправильно работающих гормонов, писал Берман. «Тироксин, паратироид, адреналин, кортин, гормоны вилочковой железы, гонадные, или половые, гормоны, гипофизарные гормоны, гормоны шишковидного тела – все они оказывают фундаментальное воздействие на статику и динамику характера путем влияния на нервную систему», – писал он в статье для American Journal of Psychiatry[16]. Иными словами, гормоны могут толкнуть человека на убийство.

Антинаучное искажение правды со стороны Бермана возмутило его коллег, которые поставили под сомнение его профессиональную честность. Рецензент в International Journal of Ethics написал, что к книге Бермана «нужно отнестись со значительной дозой скептицизма»[17]. В American Sociological Review другой критик назвал ее «смесью фактов, полуправды, предположений, догадок и надежды – а это не хорошая наука, не хорошее искусство и даже не хорошее развлечение»[18]. Тем не менее он собрал немало последователей. Маргарет Сенджер, сторонница контроля над рождаемостью, была одной из его поклонниц. «Ясный и интереснейший рассказ о творческой и динамической силе эндокринных желез даже последний дилетант сможет найти в недавно изданной книге доктора Луиса Бермана», – писала она[19].

А вот Генри Луиса Менкена, редактора American Mercury, ему убедить не удалось. «Каждой истине требуются люди, которые терпеливо, год за годом трудятся, чтобы сформулировать свои гипотезы, – писал Менкен. – Берман – не из таких. Но новым истинам нужны и герольды. Простим ему склонность устраивать слишком большую шумиху и отклоняться слишком далеко от темы, чтобы продемонстрировать свою разносторонность»[20].

Серьезные ученые были просто в ужасе от врачей, которые стремились к популярности. Или, может быть, они просто злились из-за того, что одному коллеге удалось добиться большего успеха, чем всем остальным, и они хотели быть более похожими на него. Доктор Бенджамин Харроу в своей популярной книге 1922 года Glands in Health and Disease («Железы в здоровье и болезни») сослался на нескольких коллег по Колумбийскому университету, но Бермана не упомянул. Он намекнул на работу Бермана как на «факты, смешанные с фантазией», добавив, что «воображение, недостаточно обуздываемое самокритикой, превращает муху в слона»[21].

Впрочем, Берману верили даже представители медицинского истеблишмента. В 1921 году на Втором международном конгрессе по евгенике, устроенном в нью-йоркском Американском музее естественной истории, доктор Чарльз Дэвенпорт, ярый сторонник евгеники, начал конференцию с лекции, в которой говорилось в том числе о гормонах и их воздействии на девиантное поведение[22]. На следующий день на заседании, посвященном исследованию желез, доктор Уильям Садлер сообщил коллегам, что «тяжелые нарушения в эндокринной системе неизменно приводят к более или менее выраженному преступному, аморальному и антисоциальному поведению»[23].

Евгеника, популярная среди политиков, выступала за спаривание так называемых «хороших людей» между собой точно так же, как сводят собак-чемпионов для выставки. Кроме того, сторонники евгеники призывали к стерилизации тех, кого считали слишком глупыми, уродливыми или как-то иначе непригодными для размножения. Даже Верховный суд США был на их стороне. В деле 1927 года «Бак против Белла» судья Оливер Венделл Холмс-младший заявил, что разрешение принудительной стерилизации инвалидов и «интеллектуально недоразвитых» необходимо «для защиты здоровья государства»[24].

Берман указал на то, что евгеника – довольно-таки сомнительная наука, потому что нет никакой гарантии, что умные и здоровые родители произведут на свет умных и здоровых детей. Он утверждал, что есть куда более надежный способ обеспечить здоровье общества – работа с внутренними секретами. «Теперь мы можем ожидать настоящего будущего для человечества, потому что сейчас перед нами открылись основы химии человеческой природы», – писал он в своем блокбастере «Железы, управляющие характером»[25]. Он призывал организовать национальную программу определения эндокринного типа школьников. После этого их можно будет лечить одними гормонами, чтобы улучшить хорошие качества, и другими, чтобы подавить плохие. Для Бермана эндокринология была религией. Как он писал в своей книге 1927 года The Religion Called Behavioralism («Религия под названием бихевиоризм»), «Христианство мертво, иудаизм мертв, магометанство мертво, буддизм мертв для любых духовных предназначений. Медленно, но верно в Соединенных Штатах растет новая мощная религия, результат нового психологического движения. Она зовет себя бихевиоризмом. Тело, душа, человеческая природа работают за счет химических веществ, внутренних секретов или воздействия желез»[26]. Оглядываясь назад, легко увидеть, где именно Берман исказил правду. Почти век спустя очень трудно, если не невозможно, сказать, искренне он верил в свои выкладки или же был шарлатаном, и верили ли на самом деле в его теории читатели.

В 1928 году Берман начал трехлетнее исследование 250 малолетних беспризорников и преступников в тюрьме Синг-Синг в Оссининге, штат Нью-Йорк[27]. Он брал у них кровь, измерял скорость метаболизма и делал рентген различных частей тела. Сравнивая результаты с контрольной группой здоровых людей, Берман пришел к выводу, что у преступников нарушений эндокринной системы втрое больше, чем у законопослушных граждан. У убийц, утверждал он, слишком много гормонов вилочковой железы и надпочечников и недостаточно гормонов паращитовидной железы. У насильников слишком много гормонов щитовидной железы и половых гормонов, но недостаточно гипофизарных. У грабителей и разбойников плохо работают гонады (яичники или семенники), зато много гормонов, вырабатываемых надпочечниками. Он также исследовал осужденных за мошенничество и поджоги, поместив каждую группу преступников в аккуратные категории с уникальными гормональными нарушениями. Свои данные он представил на лекции в Нью-Йоркской академии медицины в 1931 году и опубликовал результаты в American Journal of Psychiatry на следующий год[28]. Длинная статья была полна таблиц и графиков, изображавших рост преступности в стране и расходы, которые несет страна из-за преступности, но вот методология в ней была довольно слабая. Тем не менее Берман пришел к выводу, что его работа должна лечь в основу профилактической медицины. «Каждого преступника нужно исследовать на эндокринные дефекты и дисбалансы, – писал Берман, – в том числе в гипофизе, щитовидной железе, паращитовидных железах, вилочковой железе, надпочечниках и половых железах; это должно стать частью общего осмотра и дополнять психиатрические и социальные данные»[29].

Почти полвека адвокаты приглашали в зал суда психиатров, надеясь получить научные доказательства, благодаря которым их клиенты «сорвутся с крючка». Несмотря на то что бестселлеры Бермана были опубликованы уже после дела Леопольда – Леба, его идеи тогда широко обсуждались, в том числе среди врачей. Для адвокатов в деле Леопольда – Леба психоэндокринология Бермана помогла найти новую стратегию. Кларенс Дарроу нанял двух экспертов по эндокринологии: доктора Карла Боумена, главного врача Бостонского психопатического госпиталя, и доктора Гарольда Халберта, невролога из Иллинойсского университета. Обоих интересовало воздействие гормонов на мозг.

13 июня 1924 года врачи пригласили обоих убийц в специальную комнату в тюрьме и начали обследование. Толпа репортеров с биноклями пряталась в кустах на дальней стороне тюремного двора, надеясь получить хоть какие-нибудь визуальные подробности для новой порции ежедневных обновлений о деле. Врачи привезли с собой медицинское оборудование: рентгеновский аппарат, сфигмоманометр (для измерения артериального давления) и метаболиметр (для измерения метаболизма). Метаболиметр – это разработанная в начале XX века машина, состоявшая из канистры, закрепленной на подставке примерно на высоте коленей, и двух трубок. Из кислородного баллона по одной из трубок в канистру поступал воздух, а пациент всасывал воздух по другой трубке. С помощью формулы, включавшей в себя вес пациента, его рост и скорость вдоха, врачи получали число, которое якобы говорило им, с какой скоростью в организме сжигаются калории, – иными словами, скорость метаболизма[30]. Это, по их словам, было показателем гормонального здоровья. (Сегодня мы знаем, что скорость метаболизма – это не тот параметр, по которому можно оценить общее гормональное здоровье, но она может дать определенное представление о функциональности щитовидной железы, гормоны которой связаны с обменом веществ.)

Два врача использовали для получения представления о гормонах и рентгеновские изображения. Неважно, что на изображении видны кости, а не железы: считалось, что, если железа слишком увеличена, она будет задевать какую-нибудь кость. Так что если на рентгене какая-то кость находится не там, где нужно, можете быть уверены: в этом виновата железа. В конце концов, именно так несколько лет назад Кушинг изучал гипофиз: он проверял, не перекошены ли маленькие кости черепа. «Это методы, которые сейчас более или менее стандартизированы и используются в эндокринологических клиниках и исследованиях по всему миру», – писал Берман[31].

Обследование Леопольда и Леба, включавшее в себя медосмотр и обширные психиатрические интервью, продлилось 19 часов, которые растянули на восемь дней. Результатом стал 300-страничный доклад из 80 тыс. слов.

Прежде чем психиатров вызвали на трибуну говорить о гормонах, другие врачи – аналитики-фрейдисты – тоже выступили свидетелями защиты. Один описал Бейба Леопольда как невысокого, худого мальчика с бледным лицом и великолепными успехами в учебе. Он изучал Ницше, птиц и порнографию и, как говорят, умел говорить на 11 языках. У него было немного друзей, но он обожал Дикки Леба. Иногда они занимались сексом. Дикки, в свою очередь, был представлен как светловолосый, голубоглазый, привлекательный парень. В отличие от Бейба, у него была куча друзей обоих полов. Женщины проявляли к нему интерес даже после того, как его обвинили в убийстве. Психиатры сказали, что он обладает нормальным интеллектом: он не был умником, в отличие от своего приятеля. Тем не менее у него были выявлены «инфантильные эмоциональные характеристики»[32].

8 августа Гарольд Халберт, эксперт-эндокринолог, вышел на свидетельскую трибуну, вооруженный стопками и папками бумаг. Он казался нервным и совсем молодым в сравнении с седовласыми самоуверенными врачами, выступавшими до него. Халберт постоянно заглядывал в записи, сложенные на коленях, и ни разу не посмотрел в глаза прокурору, несмотря на все инструкции, полученные от команды Дарроу. Прокурор поставил под сомнение показания фрейдистов, заявив, что они основаны на словах преступников, которые, скорее всего, лживы. В противоположность этому Халберт попытался доказать, что его гормональный анализ – это четкие, неопровержимые доказательства[33].

Проблема была одна: сами по себе данные, конечно, неопровержимы, но вот интерпретация была неоднозначной. Так часто бывает. Процесс разработки теорий, основанных на имеющихся данных, не всегда прямолинеен. Ученые находятся под влиянием собственных глубоко укоренившихся представлений о здоровье и болезни, того, что кажется им наиболее оправданным. Именно так они продвигаются вперед, но именно так могут и уйти далеко в сторону. Иногда другие ученые лишь через много лет отделяют факты от вымыслов. Иногда они вообще так и не осознают, что были неправы.

Кушинг совершил подобный «прыжок веры», когда разработал теорию о миниатюрных опухолях в мозге, которые вызывают полнейший хаос в организме. Оказалось, что он был прав. Но некоторые его данные были истолкованы неверно; много лет спустя некоторые эксперты утверждали, что у многих его пациентов все-таки не было опухолей мозга. Как часто бывает, лишь оглядываясь назад, можно понять, был ли ученый первопроходцем, проложившим новую дорогу, или же благонамеренным исследователем, который не вовремя свернул с главной дороги.

Доклад Боумена – Халберта, помимо всего прочего, содержал в себе вывод, что Дикки Леб, популярный заводила, страдал от многожелезного синдрома[34]. Его скорость метаболизма составляла -17 %, что, по их мнению, означало дисфункцию желез. Скорость метаболизма Бейба Леопольда была всего лишь -5% – не очень плохо, но на рентгене были выявлены серьезные повреждения мозга. Турецкое седло (часть черепа, поддерживающая гипофиз) было сплющено, а шишковидное тело оказалось кальцифицировано.

Шишковидное тело – это железа размером с горошину, напоминающая по форме сосновую шишку, спрятанную далеко внутри мозга. С возрастом она кальцифицируется. Шишковидное тело Леопольда, по словам врачей, окостенело слишком рано. Декарт называл шишковидное тело «вместилищем души». Елена Блаватская, основавшая в начале XX века философию New Age, считала его «третьим глазом» – и эта идея до сих пор сохраняется у некоторых энтузиастов йоги[35]. Сейчас мы знаем, что шишковидное тело выделяет мелатонин, контролирующий циркадные ритмы, – наши внутренние часы. Во времена Леопольда и Леба ее считали косвенно связанной с сексом и интеллектом. Доктор объяснил, что из-за отвердевшего шишковидного тела либидо Бейба было слишком сильным даже для 19-летнего юноши.

Халберт дал Дарроу именно то, чего тот и хотел: экспертное свидетельство в пользу того, что ребята находились под влиянием – можно даже сказать, непреодолимым – своих поврежденных желез. Как добавил Халберт, эти дефекты желез «избавляют от обычных сдерживающих факторов, накладываемых на себя людьми»[36]. После нескольких дней допроса Халберт снова заявил прокурору, что «согласно психиатрическому обследованию Ричарда Леба, основанному на моей работе, он страдает эндокринным заболеванием, из-за которого до сих пор остается подростком…, а юношеские преступления, включая дело Фрэнксов, – это конечный продукт всех ранее упомянутых вещей».

В конечном итоге решение, имеют ли все эти научные данные ценность для суда, принимал либеральный судья Джон Кейверли, а не психиатры или эндокринологи. Поскольку парни уже признали себя виновными, это был не суд присяжных, а представление аргументов для судьи, который должен был решить их судьбу. По выражению Хэла Хигдона, автора книги Leopold and Loeb: The Crime of the Century («Леопольд и Леб: преступление века»), «так называемый суд века вообще не был судом»[37].

10 сентября 1924 года в 9:30 утра в зале суда собралось 200 человек: родственники ребят, адвокаты, репортеры со всей страны. Все жители Чикаго прильнули к радиоприемникам, настроенным на волну WGN – эта станция вела репортаж в прямом эфире. Судья Кейверли признал, что тщательный анализ врачей стал ценным вкладом в отрасль криминологии, и они «применимы к преступности и преступникам в общем»[38]. Однако, сказал он, «суд заявляет, что вердикт по данному делу остается неизменным». Проще говоря, он сказал, что даже если связь эндокринных заболеваний с преступлением очевидна, даже если поведением парней полностью руководили гормоны, это не означает, что они не виновны в убийстве.

За совершенное убийство он приговорил обоих к пожизненному заключению в тюрьме Джолиэт в штате Иллинойс. Из-за юного возраста обвиняемых судью удалось уговорить не приговаривать их к смерти. По обвинению в похищении к тюремному сроку обоих было также добавлено 99 лет.

Через 12 лет, 28 января 1936 года, Дикки Леба насмерть зарезал бритвой сосед по камере Джеймс Дэй. Дэй заявил, что защищался от сексуальных домогательств Леба. Бейба Леопольда досрочно освободили после 34 лет заключения за образцовое поведение. 5 февраля 1958 года он переехал на Пуэрто-Рико, где стал работать медицинским техником и женился на Труди Фельдман, вдове врача. Он умер от сердечного приступа 29 августа 1971 года в возрасте 66 лет. Его тело завещали Университету Пуэрто-Рико без особых на то причин. Возможно, однажды его вскрыли на уроке анатомии студенты-первокурсники. Изучал ли кто-либо его железы, не сообщается.