Поджидать у «Спортивной» Щедрова с мамашей — изначально было идеей неправильной. Потомкин попытался спрятаться от дождя под козырьком вестибюля метро, но не один он был такой умный — втиснуться между полумокрыми людьми разного пола и возраста не удалось. Потомкин обреченно раскрыл зонт, встал справа от людского потока, нажал кнопку на часах и буркнул:

— Щедрову. Месседж. Игорь, я в тридцати метрах от выхода из метро, справа по ходу, под зонтом стою. Не проходите мимо. Флягу взял?

— Ага, — прозвучало через пять секунд в ухе. — Авось не отнимут. Там что, сильно льет?

— Тут вся природа плачет по Шубаю, — ответил Потомкин. — Знает все уже.

— Бедная, — ехидно отреагировал Щедров. — Щас, минут десять еще.

— Давай-давай, — вяло проговорил Потомкин.

Толпа из метро шла плотная. Некоторые, особенно молодняк, несли свернутые плакаты и флаги. Ранние сумерки позднего сентября, суровые физиономии тех, кто постарше, и возбужденные лица патриотического юношества предвещали быстрое действо. Может, за час и закончат. Щедров коснулся часов.

— Симулятор сигареты «Прима», — решительно шепнул он, сунув в рот мундштук.

Дыма сразу набежало хоть отбавляй, но аромат был все-таки ненастоящий. Переключив имитатор на вкус кофе, Потомкин включил в ушах недослушанную вчера лекцию Дугина. Так-то веселее будет, подумал он, хотя великий евразиец всем и надоел.

Минуты через три Щедров и его маман уже обнимались с Потомкиным, совсем уже мокрым и совсем еще злым.

— Олежек! — разбавив улыбкой испытующий взгляд, начала мурлыкать Мария Фарисовна, — зачем ты здесь-то стоял, мы бы внизу лучше договорились! Вон, мокрый весь!

— Ладно, ладно, теть Маш, пять минут всего ждал, — широко улыбаясь, ответил Потомкин.

— Да пятнадцать, — пропела та. — Слышала как вы разговаривали по часам по вашим.

— Ну да, — неохотно согласился Щедров. — Ничего от тебя не скроешь. Привет, враг народа. Все, двинули. Зажевку взял?

— В стиле кубизма, — ухмыльнулся Потомкин. — Рванули, пока не утонули.

Пожилая женщина и два почтенных отца семейств смешались с толпой, медленно текшей к Большой спортивной арене. Многие несли перед собой телефоны или просто смотрелись в часы, рассказывая друзьям и родственникам, как готовятся к историческому событию. Попадались и профессиональные фанаты, на ходу отменявшие ставки и делавшие новые. Пластиковую флягу при проверке не распознали — «метод Щедрина» прятать ее между воротником и капюшоном почти всегда работал безотказно. Через пятнадцать минут Потомкина и Щедрина с маман внесло на трибуны. Места Потомкин успел забить не самые лучшие — за воротами, недалеко от расстрельной стенки. На нее, правда, вид был как раз хороший.

На стадионе звучала «Метель» Свиридова. Периодически музыку заглушало скандирование молодежи:

— Смерть врагам народа!

— Шкуру Шубая — на шубу!

— Власть — народу!

Периодически откликалась и «Лига свободы» — люди тоже в основном молодые, хоть и разбавленные персонажами образца начала века:

— Понять и простить!

— Царя — долой!

— Возьмемся за руки, друзья!

— Господа, вы звери! Вы звери, господа!

«Свободолиговцам», как обычно, выделили целый сектор, и его окружал плотный кордон жандармов. У их ног лежало несколько радужных флагов и маек, которые ЛГБТ-активистам удалось-таки протащить на трибуны.

Без пяти семь музыка стихла. В ложе появились сначала силовые министры, потом председатель Верхсуда Приветов и, наконец, Игорь I. С момента его избрания прошло всего ничего — два года, но он уже освоился в парадном мундире, хотя и предпочитал камуфляж либо водолазку. Разложив на столике бумаги, он углубился в них.

— Царя — долой! — бодро закричали «свободолиговцы».

Кто-то из них извлек электрическую крякалку и запустил ее. Секунд за тридцать двум жандармам удалось добраться до нарушителя и изъять девайс. Самого, правда, оставили на месте, забив персональные данные в какое-то устройство.

— Вы звери, господа! — вопили остальные.

Немного опомнившись от радостного наблюдения за изъятием девайса, в войну речевок включились «патриоты»:

— Свобода! Свобода! Свобода от говна! — разнеслось по стадиону.

— Банду Шубая под суд!

— Смерть врагам народа!

Последние лозунги раздавались уже по всем окрестностям — на большой парковке, на аллеях перед малыми экранами. Порывы ветра доносили крики даже с Воробьевых гор, где байкеры устроили файер-шоу.

Император встал с кресла и поднял правую руку. «Патриоты» постепенно стали тихнуть, «свободолиговцы» продолжали бушевать. Наверное, поэтому слова диктора прозвучали с таким усилением, что Потомского оглушило.

— Именем Божиим, Государя и народа! Начинаем народный суд над приговоренными к смертной казни за измену Родине — Сендеревичем Винцентом Яковлевичем, Собычко Оксаной Антоньевной (она же Собычко Ксенофонт Антоньевич), Шубаем Андреем Брониславовичем. Первый подсудимый — подданный Российской империи Сендеревич.

На экранах появился ролик об одном из самых ненавистных в империи блогеров. Сначала — подборка его высказываний: «Здесь живут инопланетные мутанты», «Российская история — бесконечный тупик», «Отстрелите этих бешеных кроликов», «Восстановление монархии — шторм в болоте» и так далее. Дальше, однако ж, начался «позитив»: ведение безобидной юмористической видеопрограммы, посещение детских домов.

— Так, юноши, царь-то ваш решил мерзавца отмазать, — сначала уныло, потом напряженно начала свой комментарий Мария Фарисовна. — Ишь какой: и детишек любит, и то, и се, и юморной… Ничего, что писал в Америку, что нас разбомбить надо?

— Мам, а писал? — после некоторой паузы парировал Щедров. — Ты больше верь Мальцову-то.

— А ты посмотри на эту рожу, посмотри! — взвилась Мария Фарисовна. — Тут ничего доказывать не надо! Враг, враг и еще раз враг!

— Так, началось, — встрял в беседу Потомкин. — Давайте послушаем. Может, скажет чего.

В это время Сендеревича довели уже до середины поля. Жандарм снял с него наручники, прицепил микрофон.

— Подданный Российской империи Сендеревич, — вновь оглушил всех голос диктора. — Что вы можете сказать царю и народу в свое оправдание?

Недавний властитель дум и герой тусовок выглядел затравленно, но не потерянно. Кивнув императору, публицист хорошо отработанным движением подтянул микрофон поближе к подбородку, и его зычный голос наполнил стадион:

— Люди! Вы можете решить мою судьбу как вам угодно. (Последовала пятисекундная пауза). Но имейте в виду: я не враг России. Никогда им не был и быть не желаю. Я — за то, чтобы беды нашего общества назывались и побеждались. И я не политик, власть мне не нужна. Я обычный человек — но пишущий и говорящий. Я не могу молчать. И не хочу, чтобы замолчали все, кому дороги правда и свобода.

На стадионе, между тем, впервые за весь вечер воцарилась полная тишина.

— Красиво, красиво, — задумчиво пробормотал Потомкин. — Как в передаче «Ничего личного».

— Вот так вот вас и дурят, — немедленно отреагировала Мария Фарисовна. — Насмотрелись его по телевизору.

— Про флягу никто не забыл? — не отрывая взгляд от Сендеревича, вполголоса сказал Щеглов. — А то скоро врагу народа кирдык, а мы еще отходную не совершили.

— О, — оживился Потомкин, — можно нечто извлечь из-за воротника, чтобы за воротник же и заложить. Не замерз контент?

— Главное, чтоб мы не замерзли, — чуть более громко буркнул Щеглов, аккуратно роясь левой рукой под капюшоном. — Вот она, кисочка. Мам, будешь?

Мария Фарисовна, делая вид, что покашливает, аккуратно приложила к губам, прикрывая обеими рукавами, переданную сыном гибкую пластиковую емкость объемом не меньше литра. Щеглов, а затем Потомкин сделали по паре глотков. На закуску, уже не таясь, участники народного суда употребили кубики со вкусом соленого помидора.

Тем временем речь Сендеревича закончилась. «Свободолиговцы» захлопали. Остальной стадион молчал.

— Просим взять слово государя императора, — пробасил диктор.

Игорь I, не вставая с кресла, нажал что-то на часах и поправил микрофон на аксельбантах.

— Соотечественники, — мягким тоном начал говорить он. — Перед вами — яркая личность. Человек, с которым многие из нас не согласны — думаю, большинство. Человек, который нас незаслуженно оскорблял, в том числе перед нашими смертельными врагами. Суд приговорил его к смерти за государственную измену. Подумайте — опасен ли он? Или давно уже нет? Я выслушаю ваше решение — и приму свое.

— Ну, я же вам говорила, — сразу же откликнулась Мария Фарисовна. — Отпустят за милую душу, хама этого наглого.

— Дорогие участники народного суда! — голос женщины утонул в раскатах дикторского баса. — Если вы за смертную казнь Сендеревича, поднимайте руки!

Везде, кроме сектора «свободолиговцев», руки подняло больше половины собравшихся. На Малой арене и у экранов на улице сторонников казни было, пожалуй, еще больше — но голосовали явно не все. Мария Фарисовна подняла аж обе руки.

— Теперь поднимите руки те, кто за помилование.

Лес рук взмыл над сектором «свободолиговцев» — и раздалось скандирование:

— Понять и простить!

Впрочем, и в других секторах многие проголосовали против казни. У экранов, где доминировали футбольные фанаты, таких почти не было. Потомкин руку не поднял. Щеглов тоже — он потянулся за флягой.

— Эх вы, — укоризненно сказала Мария Фарисовна. — Кого защищаете? Отец бы твой, сынуля, сам бы его расстрелял.

Император долго ждать не стал. Поднявшись с кресла, он подошел к трибуне и после трехсекундной заминки спокойно заговорил:

— Братья и сестры, я уважаю ваше мнение. Большинство за казнь, это очевидно. Хотя ваши мнения разделились. И властью, Богом мне данной, я повелеваю: казнь подданного Российской империи Винцента Сендеревича отменить. Присудить его к двадцати годам работ в закрытом социальном учреждении без права общения с кем-либо, кроме членов семьи и ближайших родственников. Навечно лишить всех прав состояния и статуса человека. Причислить к виду «человекообразная гадюка», занесенному в Красную книгу с запретом на охоту. Во славу Божию, аминь.

По трибунам прошел недовольный гул — но вскоре он сменился аплодисментами.

— Боже, царя храни! — начала скандировать часть собравшихся.

Сендеревич, однако, явно был недоволен. Микрофон ему отключили, но он ожесточенно жестикулировал. Ближние ряды могли услышать его слова:

— Я человек, вы не люди!

Император, направившийся было к креслу, вновь подошел к трибуне.

— Нет, Сендеревич, вы не человек, — сухо парировал он. — Теперь не человек, да. Но и раньше им не были. Вы — бес. Вернее — пусть богословы меня поправят — существо из плоти и крови, через которое бес вещает. Умолкните же.

Стадион взорвался овациями.

— Боже, царя храни! — скандирование длилось минуты три, пока одни жандармы уводили продолжавшего кричать и махать руками Сендеревича, а другие выводили на поле Собычко.

Светская львица выглядела жалко. Куртка арестантской робы висела на ней как парашют на пугале, а вот штаны были коротки. Через поле Собычко сперва шла довольно уверенно, быстрым шагом, но потом споткнулась, закачалась, выставив вперед руки в наручниках, и чуть не упала на мокрую траву. Дальнейший путь она проделала в полтора раза медленнее, все время глядя под ноги.

— Перед вами, — произнес диктор, — бывшая подданная Российской империи Собычко Оксана Антоньевна, именующая себя Ксенофонтом Антоньевичем.

Запустили ролик. Кромевсем хорошо известных презрительных высказываний, он содержал перехваченный видеомесседж, в котором Собычко призывала американские власти оккупировать Россию. Прочли и пару текстов, в которых видная деятельница «Лиги свободы» рассуждала, как захватить Министерство императорского двора в Красногорске. Под занавес показали митинг у Храма Христа Спасителя, где Собычко требовала заново ее крестить после объявленной перемены пола.

Трибуны опять зашумели. Сразу же после начала ролика «свободолиговцы» начали аплодировать, потом закричали:

— Возьмемся за руки, друзья!

Другие сектора тут же ответили:

— Свобода! Свобода! Свобода от говна!

— Собычко, — вновь заговорил диктор, — не знаю, каким именем вас называть. Имеете что сказать народному суду?

Демократка закашлялась. Прошло, наверное, секунд двадцать, прежде чем она заговорила:

— Все обвинения против меня — это ложь, ложь откровенная, с самого начала. И вы, ваше императорское величество, это знаете. Это поклепы, поклепы жандармов, сыщиков и так называемых патриотов. А я, друзья мои, настоящая патриотка России. И вы это тоже знаете. Да, именно патриотка — я после исповеди отказалась от глупой шутки о перемене пола. Я женщина и мать, самая обычная. Я ни в чем не виновата и прошу меня отпустить. А если вы… Если вы меня казните, то перед Богом ответ держать будете. И Он вас накажет. Помните, помните об этом.

— Ничего себе, о Боге заговорила! — взвился Щеглов. — О наказании! Полгода назад в ютьюбе вещала, что если Бог кого-то наказывает, то Он хуже фашистов, Он злой, и хорошо, что Его вообще нет, и так далее.

— А вот интересно, может, и правда все эти месседжи подделали? — ворчливым тоном спросила Мария Фарисовна. — Сейчас что угодно нарисовать могут.

— Врет и не краснеет, теть Маш, — ответил Потомкин. — Отпустят, так снова пол поменяет.

Тем временем диктор объявил слово императора. А Собычко вдруг начала реветь.

— Посмотрите, братья и сестры, на это существо. Она наш враг, и враг очень вредный. Своими ядовитыми словами, своим участием в заговоре, подстрекательством она принесла больше вреда, чем сотня террористов. Следователи имеют неопровержимые доказательства ее вины — кстати, в начале следствия Собычко признавала, что видеозаписи и тексты подлинные. Потом поменяла свою позицию. Сегодня она кается — но искренне ли? Не уверен. Но по мне — так пусть катится на все четыре стороны. Я, однако же, жду вашего мнения.

Итоги голосования оказались довольно неожиданными. Большинство людей на трибунах руку вообще не поднимали. За казнь Собычко высказалось процентов пятнадцать. За помилование — чуть больше. Потомкин и, после некоторого колебания, Мария Фарисовна подняли руки за отмену казни. Щедров не голосовал.

— Разделяю, товарищи, ваше мнение, — подойдя к трибуне, начал провозглашать вердикт Игорь I. — Повелеваю: Собычко Оксану лишить российского подданства и выслать из страны. Просмотр и прослушивание ее выступлений, контакты с ней объявить для подданных империи вне закона. Государственной Думе оформить соответствующий правовой акт.

Раздались аплодисменты, но не такие живые, как после первого вердикта.

— Поди проверь все контакты, — отреагировал Потомкин. — Эта гадюка нас еще покусает из Америки.

— В тюрьму надо было, — отрезал Щедров.

Собычко тем временем вскинула вверх руку со сжатым кулаком и начала что-то кричать, но микрофон ей уже отключили.

— Свобода, свобода! Свобода или смерть! — скандировал сектор демократов.

Новоявленную женщину увели, не надевая наручники. Навстречу ей, окруженный шестью жандармами, шел что-то бормотавший Шубай. Стадион, увидев его, немедленно взвился.

— Позор, позор! — кричали почти все, кроме сектора «свободолиговцев».

— Смерть врагу народа! — доносилось с улицы.

С Шубая сняли наручники и повесили ему микрофон. Немедленно включился голос подсудимого: как оказалось, он говорил по коммуникатору.

— Да, меня уже вывели на поле. То, что здесь происходит, — кошмар. Они все требуют моей казни. Вся толпа заведена, наэлектризована. Это кошмар для XXI века. Это суд Линча. Да, да, вы сами должны все слышать. Люди мира, аудитория «Радио Свобода», слушайте это внимательно! Это кошмар!

— На народный суд представляется дело гражданина Соединенных Штатов Америки Шубая Андрея Брониславовича, — заглушил беседу подсудимого голос диктора.

Включили ролик. Историю одного из главных демократов в нем вспомнили всю — и приватизацию 90-х годов, отмененную еще Путиным, и попытку переворота в 2019-м, и организацию покушения на императора. Был в ролике и позитив — рассказ о семейной жизни, об участии в строительстве плотин и в разработке новых технологий. Трибуны, глядя на экраны, сильно шумели — особенно на «позитивных» кадрах.

— Строил он, как же, — зло бросила Мария Фарисовна. — То, что другие создавали, развалил. Будто зря я тридцать лет в гидрохозяйстве отинженерила.

— Шубай, Вам предоставляется слово, — сказал диктор по окончании ролика.

Подсудимый словно не обращал внимания на происходящее. Он продолжал говорить с невидимыми собеседниками.

— Антон, соединяете с послом? Ситуация уже критическая. Переводите обратно мой коммуникатор в режим ожидания. Но ждать больше нельзя ни минуты.

— Шубай, вы будете говорить? — почти закричал на весь стадион диктор.

Подсудимый стоял молча — лишь каждые десять секунд поглядывал на часы. Диктор объявил выступление императора.

— Соотечественники! — спокойно, почти вполголоса начал говорить тот. — По поводу Шубая мне сказать нечего — вы сами все про него знаете. Тем более что я лицо заинтересованное — после неудавшегося покушения. Как проголосуете, так и поступлю.

На трибунах стал слышен голос подсудимого — он опять говорил по коммуникатору.

— Вы же обещали, Боб… Они меня расстреляют через пять минут. Без десанта ничего не получится. К тюрьме? Нет, не повезут в тюрьму. Они прямо здесь расстреливают.

Звук разговора утонул в скандировании:

— Смерть врагу народа!

Шум трибун и людей у экранов сделал почти неслышным голос диктора, предложившего голосовать. За казнь Шубая подняли руки почти все, включая Марию Фарисовну, Щедрова и Потомкина. Поднялось несколько рук и среди «свободолиговцев». На диссидентов среди диссидентов тут же накинулись соседи, завязалась драка. Тетка лет шестидесяти с красными волосами пыталась уколоть одного из «неправильно» голосовавших острым зонтом в шею. Жандармам хватило минуты три, чтобы пресечь драку и вывести красноволосую, несмотря на то, что ее пытались взять в кольцо. Тем временем диктор пробасил:

— Кто за помилование, поднимите руки!

Кроме примерно трети «свободолиговцев», не занятых дракой, не проголосовал никто. Император подошел к трибуне.

— Властью, данной мне Богом, повелеваю, — отчеканил он, — Шубая Андрея немедленно предать смерти. Имущество его и его семьи обратить во благо народа. Именем Христа, Милосердца и Судии, аминь.

Из-под трибун на беговую дорожку сразу же выкатил пикап с зенитным пулеметом. С осужденного сняли микрофон и поволокли к стенке — как раз под сектором, где сидели Потомкин и его спутники. Император поднялся с кресла и покинул ложу, сопровождаемый аплодисментами. Министры остались на своих местах. С трибун начали узким ручейком уходить «свободолиговцы». Прочие вновь стали кричать:

— Смерть врагу народа!

К Шубаю подошел адвокат — очевидно, спрашивал об исповеди или о последних пожеланиях. Осужденный сначала отвернулся, потом бросил полный ненависти взгляд на царскую ложу, обвел им дальнюю трибуну, сложил руки рупором и крикнул:

— Будьте прокляты, цари! Будьте прокляты вы все! Будь проклята эта страна!

Адвокат быстрым шагом, чуть не переходя на бег, направился к дорожке. Пятисекундная очередь изрешетило тело Шубая. Трибуны начали аплодировать, кроме «свободолиговцев», — те молчали. Подошел врач, проверил пульс, затем жандармы бросили труп на носилки, накрыли черным пластиковым мешком и унесли. Тем временем опять началось скандирование:

— Смерть врагам народа!

— Боже, царя храни!

Когда крики немного стихли, над стадионом вновь раздался дикторский бас:

— Соотечественники! Народный суд завершен. Всем, по поручению государя императора, — благодарность за участие, за неравнодушие, за гражданскую позицию. Слава России!

— Слава России! — отозвалась толпа.

— Позор! Позор! — начали кричать десятка три «свободолиговцев».

Собравшихся выпускали сектор за сектором. Сначала, во избежание расправы, дали уйти демократам. Потомскому, Щедрову и Марии Фарисовне пришлось ждать минут двадцать.

Сильный дождь давно стих — но моросило. Толпа довольно быстрым шагом двигалась к метро между двух рядов конной полиции.

— Смерть врагам народа! — скандировала молодежь, прерываясь лишь на минуту-другую.

Потомкин и его спутники шли молча.

— А вот, про контент-то я и забыл, — вдруг проговорил Щедров. — На глоток еще осталось. И кубиков полно — штук шесть.

Запустив руку под капюшон, Щедров вынул флягу и протянул ее Марии Фарисовне.

— За упокой! — шепнул он, оглядевшись вправо-влево.

— Ну ладно, за упокой, — аккуратно глотнув из фляги, поддержала тост Мария Фарисовна. — Хоть и враг, а человек все-таки был.

— За упокой, — отхлебывая, буркнул Потомкин. — Бог милостив. И в аду люди живут. Наверное.

— Ну и я за упокой, — особо уже не прячась, взял флягу Щеглов, после чего сразу же допил «винтом» остатки. — Пусть ему его бог деньги там все вернет. Золотой телец, так он у них называется? Кубики берите, не забывайте.

Шел 2023 год. До взятия столицы Второй империи ее внутренними и внешними врагами оставалось чуть меньше десятилетия.