Идеал симфонии — это не факультативный элемент православного мышления, не то, что мы должны оставить в прошлом. Идеал симфонии — это часть того Священного Предания, которое является откровением Божиим. <…> Идеал симфонии — это одновременно религиозный и государственный идеал. Он свидетельствует о том, что в православном создании нельзя отделить религию от общественного уклада, нельзя разделить религиозность и государственность. Для православного христианина устроение общественного порядка, устроение государства неотделимо от образа Царства Божия. И нельзя исключить Православие из общественной дискуссии о выборе между несколькими вариантами общественного идеала.

Да, Царство Божие нельзя построить на земле. Православные христиане не являются социальными оптимистами — они знают о конце мира, о пророчествах, изложенных в Откровении Иоанна Богослова, о том, что человеческая история достигнет своего конца, за которым последует конечная победа ангельских сил и Самого Господа над злом, которое, впрочем, и само истребляет себя и своих последователей. Тем не менее, мы все-таки стремимся воплотить идеал народа и государства, который связан с нашей картиной мира, изображенной на иконе Царства Божия.

Известно, что сегодня в Конституции закреплен принцип отделения религиозных объединений от государства. Еще раз подчеркну, что это не ленинский принцип «отделения церкви от государства» — это принцип отделения от государства именно религиозных объединений, то есть, если хотите, организационных структур религиозных общин — религиозных организаций или религиозных групп (как мы знаем, это два вида религиозных объединений). Принцип светскости государства, если следовать Закону «О свободе совести и о религиозных объединениях», главным образом, предполагает, что религиозные объединения не являются органами власти, а государство не несет религиозных функций. Принцип светскости государства означает именно это и только это, и значит, все его расширительные трактовки достаточно искусственны. Они являются отражением попытки изгнать значительную часть общества, то есть православных христиан, которые составляют Церковь, из общественных процессов.

Народ нельзя отделить от Церкви. Народ, в большинстве своем, — это Церковь, и народ — это государство. Без народа государства быть не может. Поэтому, при верном понимании присутствия в нашем праве принципа отделения религиозных объединений от государства, нельзя говорить об отделении от государства Церкви, которая и составляет большинство граждан этого государства. Сегодня мы должны достаточно ясно говорить о том, что даже в рамках действующего права, действующей Конституции, идеал симфонии государства, Церкви и народа может быть осуществлен, и этот идеал для нас — не прошлое, а будущее.

Известно, что этот идеал не всегда соблюдался. Известно, что он переживал определенные искажения — как в виде захвата Церковью государственной власти, так и в виде вмешательства государственной власти, царей, императоров в раскрытие Церковью своей веры, в избрание служителей Церкви. Искажения этого идеала имели место и в православных государствах — в частности, в Восточной Римской империи. Тем не менее мы видим, что православная цивилизация пронесла этот идеал через самые серьезные испытания, включая искажения этого идеала и включая полное отвержение этого идеала, которое имело место в советский период.

Этот идеал действительно помог нам выжить. Этот идеал сделал для нашей цивилизации возможным не только физическое существование, но и понимание своих отличий, своих особенностей по отношению к иным цивилизациям. Новое тысячелетие, с одной стороны, сегодня бросает вызов этому идеалу, но, с другой стороны, дает прекрасные возможности для его развития. Исторический спор о том, каким быть государству — светским или религиозным, капиталистическим или некапиталистическим, — сегодня только начинается. «Конец истории» прошел, история начинается вновь. И в этих условиях, я убежден: чтобы смотреть действительно вперед на целое тысячелетие, нам не нужно — отдавая всю дань уважения современным политическим реалиям, политической конкретике момента, — слишком ограничивать свое стратегическое мышление, свой взгляд на многие века вперед соображениями, связанными с тем, кто и что думает в тех или иных коридорах.

Я уверен, что новое тысячелетие будет тысячелетием религии, отказавшейся от компромиссов, от политкорректности и толерантности. Это будет тысячелетие религии, имеющей глобальную претензию на истину, ведущей проповедь по всему миру. Сегодня абсолютно невозможны и бессмысленны какие бы то ни было разделения религиозных территорий, какие бы то ни было попытки достичь компромисса относительно того, что одна религиозная община проповедует в одной земле, а другая в другой — это не про сегодняшнюю жизнь. Это образ мышления и образ действия, который имеет отношение к давно ушедшим в прошлое историческим реалиям. Сегодня пространство слова, а значит и пространство проповеди в мире одно и то же. Децентрализованы не только территориально-административные элементы общественного устройства.

Децентрализованы и принципы формирования власти. Сегодня власть не там, где силовой ресурс, деньги или политический статус. Сегодня власть там, где формируются идеи, там, где появляются послания, в наибольшей степени приемлемые для самых разных категорий населения.

В этих условиях, конечно, религиозный дискурс, лишенный политкорректности и толерантности, приобретает впервые в истории больше шансов быть услышанным, чем те или иные секулярные умопостроения. Я считаю, что секуляризм нежизнеспособен: он не может дать ответа на самый главный вопрос — на вопрос о смысле жизни. Этот вопрос гораздо более важен, чем все рассуждения о том, как будет устроена экономика, как будет устроена политическая механика, как будет делиться или изменяться власть в том или ином конкретном участке территориально-географического пространства.

Нежизнеспособен как основа государства и гуманизм. Гуманизм имеет религиозные корни — только не христианские, а антихристианские. Последние 40–50 лет некоторые христианские конфессии старались «примазаться» к гуманизму, объявив его христианским. Действительно, очень многое в отдельных элементах гуманизма созвучно христианскому миропониманию. Однако нужно делать различия между гуманизмом и гуманностью — то есть тем чувством, тем настроем, который всегда был присущ христианским общинам. В отличие от гуманности, которая является одной из христианских ценностей — хотя и не самой главной, например, по сравнению с ценностью истинной веры, гуманизм — это действительно новая религия, это попытка создать картину мира, сконцентрированную вокруг грешного человека. Именно эту картину сегодня представляют якобы имеющей монополию на общественное устройство. Корни гуманизма — это, конечно же, не традиционные христианские церкви, даже не секулярное сознание в чистом виде, это разного рода тайные ордена.

Можно говорить сколько угодно о том, что наука, медицина, педагогика имеют христианские корни, но, если быть честными, давайте признаемся себе, что по многим историческим линиям наука возникла из оккультизма, медицина — из колдовства, педагогика — из педерастии, а гуманизм — из псевдорелигиозных сект. Об этом не нужно бояться говорить. Пусть историки спорят об этом, — но для нас эти споры небезразличны, потому что многие из гуманистических идей легли в основу современных базовых принципов политического устройства.

Идеал симфонии Церкви, государства и народа вполне можно считать преимуществом в условиях нового тысячелетия, которое, бесспорно, очень скоро покажет несостоятельность секуляризма и гуманизма как основ общественного устройства. И это тысячелетие либо не состоится вообще, увидев конечное торжество зла и затем конечную победу над этим злом, — либо станет тысячелетием религии, тысячелетием симфонии. Симфония — это свободное сотрудничество государства и религиозных общин. Такое сотрудничество не нужно пытаться представлять диктатом государства или Церкви. Договорная форма этого сотрудничества — одна из оптимальных форм.<…>

Государственность, конечно, не будет такой, какой она мыслилась в ХХ веке, такой, какой она является сейчас. Как я уже сказал, она меняется. Информационная власть, идейная власть становится главной. Акценты в различных идеях в одночасье могут изменить биржевые курсы, разного рода рейтинги, стоимости тех или иных валют, привести к войнам или, наоборот, к миру. Все это показывает, что на самом деле становится главным. Главными становятся информационные послания, которые касаются центральных вопросов человеческой жизни, в том числе вопросов, связанных с личной жизнью политиков.

И поэтому новой государственностью можно считать ту реальность, в которой одна реплика может утвердить или низложить государственную власть, одна реплика может обрушить и вознести экономику, одна реплика может изменить настроения миллионов людей. В этих условиях новой государственности нам нужно утвердить идеал симфонии. И иметь в виду этот идеал, рассуждая над тем, какими должны быть перспективы и основы устройства государства.

Значительное количество людей сегодня думают о том, какой бы могла быть идейная основа будущей Конституции. Мы знаем, что этим занимаются множество групп ученых, общественных деятелей. Только что было сказано о том, что наши юристы также ищут пути обсуждения возможных изменений. Я убежден, что нам нужно вести эту работу системно, поднимая вопросы, касающиеся конкретных статей Основного закона и конкретных идейных основ, заложенных в этот документ, готовить проекты новых положений, предлагать их власти и при этом помнить, что идеал симфонии может обрести гораздо более значимое место в системе нашего права, в том числе конституционного.