Часть четвертая

Подозрение

1

Барселона, 1957 год

Забрезживший рассвет застал меня на пороге спальни малыша Хулиана, спавшего на сей раз крепко и сладко, с улыбкой на губах. Прошелестели, приближаясь, шаги Беа по коридору, и моей спины коснулись ее ладони.

– И давно ты тут стоишь? – спросила она.

– Не очень.

– И что делаешь?

– Смотрю на него.

Беа подошла к кроватке Хулиана и наклонилась, чтобы поцеловать сына в лоб.

– Когда ты вчера вернулся?

Я не ответил.

– Как Фермин?

– Скрипит помаленьку.

– А ты?

Я через силу улыбнулся ей.

– Ты не хочешь мне ничего рассказать? – не унималась она.

– В другой раз.

– Я думала, между нами нет секретов, – сказала Беа.

– И я тоже.

Она удивленно на меня посмотрела:

– Что ты имеешь в виду, Даниель?

– Ничего. Я ничего не имею в виду. Я ужасно устал. Может, ляжем?

Беа взяла меня за руку и повела в спальню. Мы легли на кровать, и я обнял ее.

– Сегодня ночью мне снилась твоя мать, – призналась Беа. – Исабелла.

Дождь начал потихоньку скрестись в окно.

– Я выглядела совсем маленькой девочкой, и она держала меня за руку. Мы находились в большущем и очень старом доме, с огромными гостиными, концертным роялем и галереей, выходившей в сад с прудом. Около пруда я заметила малыша, такого, как Хулиан. Но каким-то образом, – не спрашивай как, – я поняла, что на самом деле это был ты. Исабелла присела около меня и спросила, вижу ли я тебя. Ты пускал по воде бумажный кораблик. Я ответила, что вижу. Тогда она попросила меня позаботиться о тебе. И заботиться всегда, потому что она должна уехать далеко-далеко.

Мы молчали какое-то время, слушая, как стучит в окна дождь.

– Что тебе сказал Фермин сегодня вечером?

– Правду, – ответил я. – Он сказал мне правду.

Беа внимательно меня слушала, не перебивая, пока я пытался воспроизвести исповедь Фермина. Сначала я почувствовал, как вновь в моей душе закипает ярость. Но по мере того как длился рассказ, я все глубже погружался в пучину печали и безысходности. Эти ощущения были непривычными для меня, и я плохо представлял, как теперь жить со знанием тайны, открытой мне сегодня Фермином, и всего, что она влекла за собой. Драматические события произошли почти двадцать лет назад, и само время обрекло меня играть роль зрителя спектакля, в котором другие люди плели нити моей судьбы.

Закончив говорить, я обнаружил, что Беа смотрит на меня с волнением и тревогой. Не составляло труда угадать, о чем она думала.

– Я пообещал отцу, что пока он жив, я не стану разыскивать этого Вальса и не буду ничего делать, – добавил я, чтобы успокоить ее.

– Пока он жив? А потом? О нас ты не думаешь? О Хулиане?

– Конечно, думаю. И тебе нечего бояться, – солгал я. – Побеседовав с отцом, я понял, что все это случилось очень давно и невозможно ничего изменить.

Беа явно усомнилась в моей искренности.

– Это правда, – солгал я снова.

Беа пытливо смотрела на меня несколько мгновений, но я произнес именно те слова, которые ей хотелось услышать, и она поддалась искушению поверить мне.

2

В тот же день, возникнув из пелены дождя, продолжавшего заливать пустынные улицы, у порога нашей букинистической лавки нарисовалась зловещая, покоробленная временем фигура Сальгадо. Он наблюдал за нами с непередаваемо хищным выражением на лице, освещенном огнями витрины. Его старый костюм – тот же самый, который был на нем во время первого визита, – промок до нитки. Я подошел к двери и открыл ее.

– Знатный ковчег, – сказал он.

– Зайдете?

Я придержал дверь, и Сальгадо, хромая, вошел в магазин. Он сделал несколько шагов и остановился, опираясь на трость. Фермин взирал на него из-за прилавка с опаской и подозрением. Сальгадо улыбнулся.

– Сколько лет, сколько зим, Фермин, – пропел он.

– Я думал, вы умерли, – отозвался Фермин.

– Я, впрочем, как и все остальные, считал, что и вы тоже. Так нам сказали. Будто бы вас поймали при попытке к бегству и застрелили.

– Напрасные мечты.

– Если хотите знать, я не терял надежды, что вам удалось улизнуть. Как известно, сорная трава крепка корнями…

– Я тронут вашим участием. И когда вы освободились?

– Примерно с месяц.

– Только не говорите, что вас выпустили за примерное поведение, – съязвил Фермин.

– Видимо, просто устали ждать, когда я умру. А знаете, меня амнистировали. Приказ о моем помиловании напечатан на гербовой бумаге за подписью самого Франко.

– Наверное, вы вставили его в рамку?

– Я повесил его в почетном месте – над унитазом, на случай если кончится бумага.

Сальгадо приблизился к прилавку и указал на стул, стоявший в сторонке:

– Не возражаете, если я присяду. Я еще не привык проходить больше десяти метров по прямой и быстро устаю.

– Располагайтесь, – пригласил я.

Сальгадо свалился на стул, испустив глубокий вздох, и принялся растирать колено. Фермин уставился на него, как на крысу, внезапно выскочившую из канализации.

– Я подозреваю, что, хотя все считали меня первым кандидатом на тот свет, я окажусь последним… Вы не догадываетесь, что столько лет давало мне силы жить, Фермин?

– Если бы я не знал вас так хорошо, я предположил бы, что это средиземноморская кухня и морской воздух.

Сальгадо издал смешок, в его случае звучавший как сиплый кашель астматика на пороге приступа.

– Вы не меняетесь, Фермин. Не зря вы мне так понравились. Да, были времена. Однако я совершенно не хочу утомлять вас обоих воспоминаниями о былом, особенно молодого человека. Нынешнему поколению наша жизнь неинтересна. Они увлечены чарльстоном – или как там это теперь называется. Перейдем к делу?

– Как угодно.

– Очень мило с вашей стороны, Фермин. Я уже сказал все, что хотел. Вы собираетесь вернуть мне долг? Или придется поднимать шум и устраивать скандал, который не пойдет вам на пользу?

Несколько минут Фермин сохранял невозмутимость, в результате чего установилось тягостное молчание. Сальгадо вперил в него пылающий взор и, казалось, был готов начать плеваться ядом. Фермин послал мне взгляд, значение которого я не сумел расшифровать, и подавленно вздохнул:

– Вы выиграли, Сальгадо.

Фермин достал из кармана небольшой предмет и протянул его Сальгадо. Ключ. Тот самый ключ. Глаза Сальгадо затопило ребяческое ликование. Он встал, медленно приблизился к Фермину и взял ключ своей единственной рукой, дрожа от возбуждения.

– Если вы намерены снова поместить ключик в задний проход, умоляю, пройдите в уборную, поскольку наш магазин широко известен и к нам часто заходят покупатели, – предупредил Фермин.

Сальгадо словно волшебным образом помолодел, порозовел и по-юношески расправил плечи, расплываясь в улыбке глубочайшего удовлетворения.

– Неплохая мысль. По сути, я вам обязан по гроб жизни за то, что вы хранили мое имущество все эти годы, – заявил он.

– На то и существуют друзья, – любезно отвечал Фермин. – Ступайте себе с Богом и даже не думайте сюда возвращаться ни под каким предлогом.

Сальгадо ухмыльнулся, подмигнул нам и направился к двери, мыслями пребывая уже где-то в другом месте. Прежде чем выйти на улицу, он обернулся на миг и вполне дружески помахал рукой:

– Я желаю вам удачи и долгой жизни, Фермин. И не волнуйтесь, вашей тайне ничто не угрожает.

Мы мрачно наблюдали, как он захромал прочь под дождем – старик, которого всякий встречный принял бы за издыхающего. Но я ни секунды не сомневался, что в тот момент он не чувствовал ни холодных капель дождя, падавших на лицо, ни груза прошлых лет, проведенных в муках заточения и омытых кровью. Я поглядел на Фермина, как будто приросшего к полу, бледного и сконфуженного видом бывшего сокамерника.

– И мы дадим ему просто так уйти? – спросил я.

– Есть идея?