5

Барселона, 1941 год

Смеркалось, когда Фермин вышел из вагона на Французском вокзале. Паровоз изверг облако пара и сажи, которое поползло вдоль перрона, застилая путь пассажирам, сошедшим с поезда после долгого путешествия. Влившись в общий поток, продвигавшийся к выходу, Фермин затерялся в толпе людей в поношенной одежде, тащивших перетянутые ремнями чемоданы, рано одряхлевших стариков, которые несли в узлах все свое имущество, и детей с пустыми глазами и карманами.

Два жандарма дежурили в конце перрона, и Фермин видел, как они бегло скользили взглядом по лицам пассажиров и выбирали наугад, кого остановить для проверки документов. Фермин продолжал идти прямо, размеренной поступью, приближаясь к первому из них. Он заметил, что жандарм пристально смотрит на него, когда между ними оставалось уже метров десять. В романе Мартина, с которым он не расставался последние месяцы, один из героев утверждал, что самый надежный способ обезоружить представителя власти – это обратиться к нему раньше, чем он проявит к тебе интерес. Поэтому, не дожидаясь знака агента, Фермин смело шагнул к нему и заговорил спокойным тоном:

– Добрый вечер, шеф. Будьте любезны, объясните, как найти отель «Порвенир»? Насколько я понял, он где-то на Дворцовой площади, но я плохо знаю город.

Жандарм безмолвно изучал нахала, слегка сбитый с толку. Его напарник приблизился, прикрыв коллегу с правого фланга.

– Об этом надо спрашивать у выхода, – недружелюбно отрезал он.

Фермин вежливо поклонился:

– Прошу прощения за беспокойство. Я так и сделаю.

Он вознамерился идти дальше по направлению к вестибюлю вокзала, но первый агент придержал его за локоть.

– Дворцовая площадь находится с левой стороны от выхода вокзала. Напротив здания Капитании.

– Огромное спасибо. Доброй вам ночи.

Жандарм отпустил рукав Фермина, и он неторопливо пошел прочь, старательно сдерживая шаг, пока не очутился сначала в вестибюле, а затем и на улице.

* * *

Багровое небо накрывало сумеречную Барселону, сотканную из темных остроконечных силуэтов. Скользил полупустой трамвай, отбрасывая мертвенный свет на булыжную мостовую. Фермин подождал, пока он проедет, чтобы перейти на противоположную сторону улицы. Переступая через поблескивающие рельсы, он посмотрел вслед удалявшемуся по проспекту Колумба трамваю и увидел вдали торчащую над городом гору Монтжуик с крепостью. Фермин ссутулился, опустив голову, и побрел по улице Комерсио к рынку Борн. Город казался безлюдным, холодный ветер продувал сквозняком переулки. Идти было некуда.

Фермин вспомнил, как Мартин рассказывал ему, что много лет назад он жил в этом квартале – в старом особняке, вкрапленном в сумрачное ущелье улицы Флассадерс рядом с шоколадной фабрикой Маури. Фермин попытался его найти, но, добравшись до нужного места, с разочарованием убедился, что дом вместе с прилегающим имением разрушен до основания бомбардировками во время войны. Власти не позаботились разобрать руины, и местные жители, чтобы получить возможность передвигаться по улице более узкой, чем коридоры в иных домах в аристократическом квартале, всего лишь сдвинули в сторону груды обломков, освободив проход.

Фермин огляделся; из оконных проемов соседних домов едва пробивался слабый, чуть теплившийся свет ламп и свечей. Фермин углубился в развалины, обходя кучи кирпичного крошева, разбитые горгульи и балки, закрученные немыслимыми узлами. Он нашел убежище для себя в тесной нише под навесом из камня, на котором чудом уцелела цифра семнадцать – номер бывшего жилища Давида Мартина. Сложив в несколько раз пальто и постелив старые газеты, которые он носил под одеждой, Фермин свернулся калачиком, смежил веки и попробовал заснуть.

Через полчаса он продрог до костей. Ветер, пронизанный сыростью, гулял по развалинам, забираясь во все щели и трещины. Фермин открыл глаза и встал. Он собирался поискать укрытие более защищенное, как вдруг заметил силуэт человека, наблюдавшего за ним с улицы. Фермин замер. Тот сделал несколько шагов, приближаясь к его убежищу.

– Кто здесь? – спросил он.

Человек подошел чуть ближе. Рассеянный свет, доносившийся от далекого уличного фонаря, очертил его фигуру. Был он высок, крепок и одет во все черное. Священник. Фермин вскинул руки, давая понять, что не замышляет ничего дурного.

– Я уже ухожу, святой отец. Умоляю, не зовите полицию.

Священник оглядел его с головы до ног суровым взглядом. Выглядел он так, словно полжизни носил мешки в порту, а не потиры в церкви.

– Вы голодны? – спросил он.

Фермин, который съел бы в тот момент даже битый кирпич, если бы его сбрызнули парой капель оливкового масла, покачал головой.

– Я только что отужинал в «Семи дверях» и почти посинел от черного риса, – заявил он.

На лице священника появилось подобие улыбки. Он повернулся и зашагал по улице.

– Идемте, – решительно позвал он.

6

Отец Валера жил в мансарде дома, расположенного в конце бульвара Борн. Окна мансарды выходили прямо на крыши рынка. Фермин жадно расправился с тремя тарелками похлебки, несметным количеством сухарей и осушил два бокала разбавленного водой вина. Священник потчевал гостя, наблюдая за ним с неподдельным интересом.

– А вы не будете ужинать, святой отец?

– Обыкновенно я не ужинаю. А вы не стесняйтесь – вижу, вы досыта не ели года с тридцать шестого.

Хлебая суп с кусочками сухого хлеба, Фермин исподтишка рассматривал столовую. В буфете, занимавшем место у стены, была выставлена коллекция тарелок, бокалов, фигурки святых и предмет, похожий на небольшой серебряный колпак.

– Я тоже читал «Отверженных» – так что не вздумайте, – предупредил священник.

Фермин смущенно затряс головой.

– Как вас зовут?

– Фермин Ромеро де Торрес, к услугам вашей милости.

– Вас разыскивают, Фермин?

– Как посмотреть. Вопрос сложный.

– Это не мое дело, если вы не хотите говорить. Но в такой одежде вам нельзя появляться на улице. Вы окажетесь за решеткой раньше, чем дойдете до виа Лайетана. Сейчас задерживают много людей из тех, кто давно скрывался. Следует держать ухо востро.

– Как только я выясню местонахождение некоторых денежных средств, которые ныне заморожены, я рассчитываю перехватить плавучий док и отбыть восвояси, одевшись с иголочки.

– Ну-ка посмотрим. Встаньте на минутку.

Фермин отложил ложку и поднялся на ноги. Священник придирчиво оглядел его.

– Рамон был в два раза плотнее вас, но думаю, что кое-какая его одежда юношеских лет вам подойдет.

– Рамон?

– Мой брат. В мае тридцать восьмого его убили на улице, внизу, у дверей дома. Приходили за мной, а он подвернулся под руку. Он был музыкантом. Играл в городском оркестре. Первая труба.

– Примите мои соболезнования, святой отец.

Священник пожал плечами.

– Так или иначе, но почти все потеряли близких, чью бы сторону они ни поддерживали.

– А я никого не поддерживаю, – отозвался Фермин. – Более того, флаги представляются мне разноцветными тряпками, от которых несет тухлятиной. От одного вида того, кто, вырядившись в эти тряпки, фонтанирует лозунгами, гимнами и речами, меня прошибает понос. Я всегда с подозрением относился к чересчур впечатлительным особам, которые по доброй воле сбиваются в стадо, весьма напоминающее отару баранов.

– Должно быть, вам пришлось нелегко в нашей стране.

– Вы не представляете, до какой степени. Но я всегда себя утешал, что возможность в любой момент отведать хамон серрано компенсирует все неприятности. А под каждой крышей свои мыши.

– Это верно. Скажите-ка, Фермин, как давно вы не пробовали хорошего окорока?

– С шестого марта 1934 года. Было это в ресторане «Лос Караколес» на улице Эскудельерс. Другая жизнь.

Священник засмеялся.

– Вы можете остаться переночевать, Фермин. Но завтра вам придется поискать другое пристанище. Развелось слишком много болтунов. Я могу дать вам немного денег на пансион, но имейте в виду, что везде спрашивают удостоверение личности и регистрируют жильцов в списках комиссариата.

– Вы могли бы и не говорить этого, святой отец. Завтра еще до восхода солнца я испарюсь, а также я не возьму у вас ни сентима, ибо и так уже достаточно злоупотребил…

Священник поднял руку, останавливая его.

– Пойдемте посмотрим, подойдут ли вам какие-нибудь вещи Рамона, – предложил он, вставая из-за стола.

Отец Валера проявил настойчивость, заставив Фермина принять пару ботинок средней поношенности, скромный, но чистый шерстяной костюм, две смены нижнего белья и кое-какие предметы личной гигиены. На одной из полок стояли сверкающая труба и фотографии двух очень похожих молодых людей, веселившихся на большом празднике вроде ежегодного фестиваля Грасии. Фермин долго разглядывал снимки, далеко не сразу узнав в одном из юношей отца Валеру. Теперь он выглядел лет на тридцать старше.

– Горячей воды нет. Цистерну наполнят только утром, так что вам придется или подождать, или обойтись кувшином.

Пока Фермин в спартанских условиях приводил себя в порядок, отец Валера сварил кофейный напиток из цикория, смешав его с какими-то слегка подозрительными ингредиентами. Сахар отсутствовал, но бурда в чашке была горячей, а общество – умиротворяющим и приятным.

– Почему бы не представить, что мы находимся в Колумбии и дегустируем отборнейший сорт кофе? – предложил Фермин.

– Вы необыкновенный человек, Фермин. Можно задать вам личный вопрос?

– Тайна исповеди на него распространяется?

– Пожалуй, да.

– Стреляйте.

– Вам доводилось убить человека? Я имею в виду на войне.

– Нет, – ответил Фермин.

– А мне – да.

Фермин замер с чашкой у рта. Священник потупился.

– Я никому раньше не рассказывал.

– Тайна исповеди не будет нарушена, – пообещал Фермин.

Священник потер глаза и вздохнул. Фермин задался вопросом, как долго этот человек живет в одиночестве, в компании со своими мыслями о совершенном грехе и памятью о погибшем брате.

– Уверен, что у вас были серьезные причины, святой отец.

Священник слегка качнул головой.

– Бог покинул страну, – сказал он.

– Не переживайте, как только он увидит, как обстоят дела на чужом подворье к северу от Пиренеев, он тотчас вернется, поджав хвост.

Священник молчал, казалось, целую вечность. Они допили суррогат кофе, и Фермин налил по второй чашке, желая поднять настроение служителю Господа, который с каждой истекшей минутой как будто все глубже погружался в пучину уныния.

– Вы предпочитаете истину?

Фермин кивнул.

– Хотите, я выслушаю вашу исповедь? – неожиданно предложил священник. – На сей раз я говорю серьезно.

– Не обижайтесь, святой отец, но я не очень-то верю во все эти штучки…

– Но вдруг Бог верит в вас?

– Сомневаюсь.

– Не обязательно верить в Бога, чтобы исповедаться. Это тонкая материя ваших отношений с совестью. Что вы теряете?

Два часа Фермин рассказывал отцу Валере обо всем, что накопилось в душе и что он молча носил в себе с тех пор, как убежал из тюрьмы, – уже больше года назад. Святой отец слушал его внимательно, время от времени кивая головой. Наконец Фермин почувствовал, что иссяк. С его плеч свалилась огромная тяжесть, на протяжении многих месяцев не дававшая ему вздохнуть, чего он никак не ожидал. Отец Валера вынул из ящика фляжку с ликером и, не задавая вопросов, налил то, что осталось от его стратегических запасов.

– Вы не дадите мне отпущение грехов, святой отец? Только глоток коньяку?

– Вы не почувствуете разницу. Кроме того, Фермин, я уже не имею права никого прощать или осуждать. Полагаю, вы испытывали потребность облегчить душу. Что вы намерены делать теперь?

Фермин пожал плечами.

– Если я вернулся, рискуя при этом головой, то лишь из-за клятвы, которую дал Мартину. Я должен найти адвоката, а потом сеньору Исабеллу и ее сына Даниеля и защищать их.

– Как?

– Я не знаю. Что-нибудь придумаю. Подсказки принимаются.

– Но вы совсем не знаете этих людей. Лишь то, что вам рассказал о них человек, с которым вы познакомились в тюрьме…

– Я понимаю. Когда начинаешь говорить, все это кажется безумием, не так ли?

Священник проницательно посмотрел на гостя, словно мог разглядеть правду за завесой слов.

– Может статься, что вы видели столько человеческого горя и лишений, что вам хочется совершить что-то хорошее, пусть и безумное?

– А почему бы и нет?

Валера улыбнулся:

– Я знал, что Бог не утратил веры в вас.