Александр Григоров
Класс млекопитающие
На ступенях перед входом в Палеонтологический Музей Искусства собралась ватага подростков. Пацаны пили пиво, курили и резались в карты; девочки тоже потягивали сигаретки и хихикали о своём, о женском.
От кучки игроков послышался мат — кто-то проиграл. Из будки вылез охранник — в чёрной форме, с дубинкой на поясе. Отобрал карты, дал по затылку первому попавшемуся горе-катале и велел ждать тихо: скоро пойдёте. Получив в спину очередь из неприличных жестов, ушёл. Его догнал мальчишка, который всё это время сидел за колонной и листал электронную книгу. Ростом он был выше сверстников, но сложён нескладно: худой, высокий, да ещё и шагал так, будто готовился выйти на сцену или арену цирка, — неестественно выпятив грудь и выгнув спину.
Вслед донеслось:
— О, Чудаков побежал мента доставать! Теперь ему не до нас. Сдавай, Леха.
Спрятав книгу в поясной чехол, Чудаков спросил охранника:
— Господин сержант, а сколько длится экскурсия? В среднем?
Охранник ответил, глядя поверх головы Чудакова:
— Я не засекал — оно мне нужно? Грят, были случаи, люди по несколько суток сидели. Всех не упомнишь: вошёл посетитель, а когда вышел — кто его знает.
— А я думал, на ночь из музея всех выгоняют…
— На последний этаж вход обслуге запрещён. Туда только директор заходит и научные сотрудники. Там все заблудшие и сидят.
— Почему же директор оттуда никого не выгоняет?
Охранник выглядел немногим старше Чудакова, но форма и дубинка позволяли ему чувствовать себя мудрее:
— Я сам недавно служу, но начальник охраны грит, мол, директор только рад, что на последнем этаже есть люди. Его, кстати, недавно достроили: вишь, кладка свежая.
Чудаков оглянулся на ступени перед входом. Одноклассники по-прежнему дурачились в ожидании экскурсовода.
— А сами-то вы на экскурсии были? — спросил Чудаков, рассматривая дубинку.
— Не-а, — сержант повернулся спиной. — Как по мне, кино лучше…
Возле входа началось шевеление — класс обступил учительницу. Чудаков поспешил занять место в строю, пахнущем косметикой и перегаром.
— 12-й «Б», вам повезло — экскурсию будет вести сам директор музея. — Учительница кивнула в сторону щуплого очкарика.
Двери открылись, подростки потянулись в нутро музея, оставляя за собой пустые бутылки, пакеты от чипсов и окурки. Чудаков заходил последним и, пока не закрылась дверь, успел посмотреть на охранника. Тот тасовал отобранную колоду карт, пожёвывая спичку. Махнул Чудакову рукой — на прощание.
В холле висели картины, возвышались статуи и бюсты, фоном звучала классическая музыка. Экскурсовод вывел класс на середину зала и стал в центре живого кольца, под прицелом глумливых взглядов.
— Здравствуйте, дети.
— Привет, ботаник, — отозвался из круга оцепления двоечник Подорванный.
Класс заржал, повинуясь условному рефлексу — раз штатный юморист что-то брякнул, надо смеяться.
«Ботаник» ответил ровным голосом:
— Тогда лучше — историк.
— Что — историк? — Подорванный не привык получать сдачи ни на словах, ни в драке, поэтому к продолжению разговора оказался не готов.
— Если вам угодно как-то прозвать меня, то лучше — историком. Ботаника — наука о растениях, я в ней, признаться, не силён.
— А разве историк не может быть ботаником? — спросила ехидная Журавлёва.
Ватага вновь засмеялась, уже громче — почуяли победу.
— В принципе может. — Историк держался с достоинством, глядя поверх очков на боевые позиции противника. — Но тогда придётся учиться вдвое больше — времени на глупые вопросы не останется.
Класс умолк в поисках колкости, а Чудаков позволил себе улыбнуться. Историк кивнул в сторону благодарного зрителя одноклассники покосились как на предателя.
— Если вопросов больше нет, — экскурсовод сделал ударение на последнем слове, — тогда, пожалуй, начнём.
Подошли к стене с барельефом. На нём крайней слева изображена обезьяна, правее — обезьяна на задних лапах, дальше — прямоходящая обезьяна, человекообразный крепыш, и, наконец, Homo Sapiens — царство Животные, класс Млекопитающие. Чудаков помнил эту картинку по урокам биологии. Тогда по классу ходил учебник Подорванного, где тот дорисовал пращурам части тела. Точнее, одну часть.
Барельеф отличался от книжного рисунка деталями. Чудаков протиснулся в первый ряд, чтобы рассмотреть подробнее.
Подорванный тоже узнал изображение — щерился и толкал соседей в бока.
Отработанным движением историк направил луч указки на крайнюю слева обезьяну.
— Перед вами — схема эволюции искусства. Она перекликается со схемой биологической эволюции, что неудивительно: творчество — это продукт человеческой мысли. На оси времени первым изображён аналфабетус — Человек Неграмотный…
Одинокие сдавленные смешки переросли в общий хохот. Подорванный и присные картёжники схватились за животы.
— Анал-фабетус! — двоечник выговорил слово на выдохе — вдохнуть мешал смех.
Чудаков задрал голову, сощурил глаза и присмотрелся.
У Человека Неграмотного на спине тяжкой ношей лежит огромная книга — она-то и заставляет беднягу стоять на четвереньках. Его сосед справа, оказывается, вовсе не идёт, а, сгорбившись, сидит за столом и читает книгу поменьше.
Когда истерика прошла, экскурсовод продолжил:
— Следующий за ним — так называемый HomoEducatus, Человек Грамотный.
Экскурсовод сделал паузу. Школьники ожидали смешного слова, но просчитались.
Чудаков забежал вперёд рассказа — уже рассмотрел следующих персонажей.
— Далее идёт аналог биологического Человека Умелого — трансферопитек, Человек Передающий; за ним — HomoCreatorus, Человек Творящий.
Трансферопитек держит не палку, как показалось Чудакову сначала, а «журавль» — таким пользуются журналисты, чтобы в кадре не появлялась рука с микрофоном. У Человека Творящего — кисть, он стоя рисует на мольберте.
— Завершает композицию HomoDucerus — Человек Ведущий. — Историк поправил очки. — Теперь поднимаемся на второй этаж и ждём меня. Руками ничего не трогать!
Чудаков выходил из холла спиной вперёд — старался напоследок усмотреть неуловимое нечто в облике Человека Ведущего. Ничего особенного: голый мужчина с развитой мускулатурой и устремлённым вперёд взглядом. Никаких подручных средств. HomoDucerus просто вёл за собой недоразвитую часть человечества.
Возле двери в зал второго этажа образовался затор — узкий дверной проём не смог впустить всех школьников сразу. Когда историк протиснулся в окутанный темнотой зал, там уже орудовала шайка Подорванного.
Вспыхнуло. Мелькнуло лицо. Ломающимся басом прозвучало матерное слово.
— Я же просил ничего не трогать! — крикнул экскурсовод и щёлкнул рубильником, до которого не успели добраться вандалы.
Дальняя стена зала ожила объёмным изображением.
Африканские джунгли: деревья, кустарники, лианы; за ними — озерцо в обрамлении пальм. На переднем плане чинно идёт саблезубый тигр, поворачивается в зал и раскрывает страшную пасть с длинными острыми клыками.
Девочки дружно визжат. Подорванный ругается театральным шёпотом.
В лазурном небе парит орёл. Из кустов высовывается гиена, пугается хруста веток и исчезает в недрах видеореконструкции. С дерева спускается крупная обезьяна, похожая на особь с барельефа.
Экспозиция замерла. Внимание переключилось на историка, держащего в руке пульт.
— Австралопитек, его вы видите в центре, является не только прародителем человека, но и прообразом аналфабетуса. — На этот раз никто не смеялся, все застыли в изумлении. — Не знающий грамоты индивид далёк от культуры и искусства. Он способен ориентироваться лишь на инстинкты. Какие минимальные жизненные потребности вы знаете?
За всех ответил Подорванный:
— Пожрать, поспать и…
Журавлёва прыснула в кулак, хотя договорить Подорванный побоялся. Остальные девочки покраснели, это было заметно даже в полумраке.
— Совершенно верно, — историк ждал такого ответа. — Человек Неграмотный обладает лишь зачатками разума, и природа развивает его, подбрасывая задачи на выживание: какой плод съесть? на какое животное можно охотиться, а какое само может пообедать охотником? с какой самкой спариваться, чтобы получить здоровое потомство?
Журавлёва опять прыснула.
— Аналфабетус даже не подозревает о том, что обладает культурой, пусть и примитивной, с нашей точки зрения. Это всё равно что диванному клопу объяснять понятие высоты. Тем не менее такое звено необходимо творческой эволюции как отправная точка. В конце концов, все мы рождаемся неграмотными и приобретаем знания в ходе жизни. Другой вопрос — какие, сколько и как быстро.
Картинка вновь пришла в движение.
Обезьяна, принюхиваясь, крутится на месте. Появляется лев, от которого пращур бросается наутёк. Погоня переходит на другую стену, где обезьяна плавно превращается в человека в набедренной повязке и копьём в руке, а пещерное чудище — в тигра. Охотник пронзает хищника, разворачивается и берётся за плуг, в который впряжён вол. Далее крестьянин перетекает в рудокопа с киркой, затем — в красноносого токаря, стоящего возле станка. Действие заканчивается на третьей стене: аналфабетус торгует пивом.
Историк щёлкнул пультом и поводил лучом указки по стоп-кадру.
— Возможно, вам приходилось слышать выражение «нулевой читатель». Так литераторы называют воображаемого читателя с низким уровнем знаний. Дескать, если даже он поймёт, о чём речь, то остальные и подавно. Похожим термином пользуются и режиссёры. Вот вам и ценность для искусства Человека Неграмотного. Правда, первая и последняя.
Продавец превратился в обезьяну и побежал к четвёртой стене. Там он с ловкостью уселся за парту, затем спрыгнул к огромному глобусу и покрутил его. На школьной доске пращур написал несколько букв и продолжил суетиться между учебными пособиями.
— Как видите, внешне HomoEducatus мало чем отличается от своего неграмотного сородича — как афарский австралопитек от африканского. — Экскурсовод продолжал гонять обезьяну по видеореконструкции, нажимая кнопки на пульте. — Главные изменения происходят в высшей нервной системе: развивается образное мышление, зарождается интерес к новому. Заметьте, теперь это не вопрос жизни и смерти, а тяга к познанию.
Человек Образованный привстал на задние конечности, чтобы передними схватить пластиковый прямоугольник, похожий на аттестат.
Картинка исчезла, зажёгся свет. Помещение оказалось пустым — четыре голые стены.
— Пройдёмте дальше, — скомандовал историк.
На третьем этаже у входа в зал школьники выстроились в очередь. Экскурсовод прошёл мимо молчаливого строя и открыл дверь. Никто не рванулся вслед. Внутри щёлкнуло, пол осветился разноцветными отблесками. Послышался голос историка:
— Прошу заходить.
Двенадцатиклассники оказались на стоянке первобытных людей. В углу чернела пещера, посередине горел костёр, вокруг расположились обросшие шерстью особи. Гостей они не замечали. Самцы разделывали тушу мамонта, самки возились с детишками. Объёмная графика с эффектом полного присутствия — новейшая технология, по сравнению с которой «кино» на втором этаже — прошлый век.
Историк зашёл прямо в костёр, чем вызвал вздох восхищения. Оттуда, из мнимого пламени, продолжил лекцию:
— Трансферопитека в первом приближении можно сравнить с Человеком Умелым. Он обладает минимальным набором знаний и даже пытается пользоваться ими во благо себе и окружающим. Впрочем, как и во вред. Ведь из заострённого куска камня можно сделать примитивный топор, годящийся и для охоты на дичь, и для убийства соседа. С точки зрения искусства ситуация выглядит проще — Человек Умелый ещё не научился врать, а значит, не вредит с помощью информации.
Историк вышел из костра и направился к пещере. Туда же робко потянулась вся труппа, проходя сквозь камни и мохнатые фигуры.
В пещере обнаружился ещё один член общины, долбящий камнем стену. В желтоватом отсвете виднелись высеченные рисунки — примитивные, но по-своему изящные.
— Этот человек изображает сцены охоты, приготовления пищи, общинного быта. На это у него уходит вся мыслительная энергия, для лжи в голове просто не остаётся места. Спустя тысячелетия потомки этого очаровательного репортёра догадаются, что действительность можно искажать. И воспользуются более совершенными орудиями труда.
В зале стала меняться обстановка, переходя из одной сцены в другую.
Китаец пишет палочкой на сырой глине, монах чёркает пером в толстом фолианте при свече, денди в клетчатом костюме щёлкает на печатной машинке. И в каждом из них (чудесное свойство трёхмерной экспозиции?) узнаётся пещерный художник.
Весь объём зала превращается в редакцию газеты. Одни пишут, другие верстают, третьи печатают. Каждый занят своим делом, как племя во время стоянки.
Картинка гаснет — в зале загорается яркий свет. Историк бросается в угол, где была пещера, — там стоит Подорванный с маркером в руке. На белой стене зеленеет неприличное слово.
Парень хотел написать комментарий к наскальным рисункам, а получилось самодостаточное произведение.
Историк взял Подорванного за локоть и потащил к выходу. Чудаков достал платок, чтобы стереть пакость, но надпись исчезла сама — стенам было не привыкать к изыскам потомков пещерных людей.
Класс высыпал в коридор. Историк закрыл дверь электронным ключом и сообщил:
— На этом экскурсия окончена. Всего доброго.
Снова ощутил себя в плотном кольце, под прицелами глаз. На сей раз в них виднелась не смертельная злость, но безопасное любопытство — «расстреливать два раза уставы не велят».
Чудаков сделал шаг вперёд:
— Разве мы не дойдём до вершины эволюции? Вы не можете бросить нас на полпути.
Историк снял очки и сунул их в карман серого, как пыль веков, пиджака.
— А я и не собирался вас бросать. Но имею право прекратить экскурсию ввиду неудовлетворительного поведения члена группы.
— Но он же один, — удивилась Журавлёва и показала в сторону Подорванного, — а нас много. Из-за него одного останавливать всю историю?
— Чаще всего так и бывает. — Историк разрубил ладонью воздух. — Один тормозит всё развитие.
Разорвал кольцо заточения, направился по коридору к лестнице, чеканя шаг по скрипучему паркету.
— Подождите! — крикнул вслед Чудаков и подбежал к Подорванному, который болтал ногами, свешенными с подоконника, и делал вид, что ему всё равно.
Чудаков взял за плечо двоечника и легко поставил его на ноги. От такой бесцеремонности Подорванный опешил, но в драку не полез — и так отличился достаточно. Чудаков посмотрел сверху вниз, впервые за годы учёбы используя преимущество в росте. Казалось, готов был ударить зарвавшегося картёжника.
— Что тебе нужно? — Чудаков тряс Подорванного за грудки. — Что сделать, чтобы тебя не было ни видно, ни слышно до конца экскурсии?
Кто-то из класса вслух сказал: «Дать по морде».
Хулиган вырвался и с брезгливостью поправил измятую рубашку.
— А вот отдай мне свою электронную книгу. — Подорванный показал пальцем на поясной футляр Чудакова.
— Зачем она тебе?
— Читать буду!
Прямота ответа сбила Чудакова с толку. Всё же он расстегнул футляр и показал книгу Подорванному, а потом — одноклассникам.
— После экскурсии она твоя. Даю слово.
Картёжник, двоечник и лоботряс Подорванный перевёл взгляд с Чудакова на ватагу и кивнул — мол, вы свидетели. Одобрительный гул скрепил сделку. Будущий обладатель электронной книги поднял руки и стал в экскурсионный строй: сдаюсь, веду себя тихо.
Наблюдавший за сценой историк снова надел очки. Сделал приглашающий жест — класс отреагировал движением.
Экскурсия поднялась на четвёртый этаж.
— С течением времени передача информации получила новое развитие. Человек научился скрывать посылы за выдумкой, — говорил историк, открывая дверь. — Чем искусней выдумщик, тем интереснее его слушать или читать. Собственно, отсюда и произошло понятие «искусство» как мы его понимаем сейчас.
Наконец щёлкнул замок, дверь открылась, и экскурсовод исчез в темноте зала. Оттуда слышался удаляющийся голос:
— Ярким образцом служит театр. Развлечение зрителя захватывающими историями на первый взгляд не несёт полезной информации. Но стоит вчитаться в пьесу, как мы получим представление не только о быте описываемого времени, но и о морали, политике, предрассудках. А ведь, скажем, Еврипид пользовался теми же буквами, что и писцы, составлявшие торговые расчёты.
В дальнем конце зала луч света выхватил белый клавесин, за которым расположился историк. Класс потянулся к нему, с опаской ступая впотьмах.
Пальцы легли на клавиши, зазвучала мелодия. Историк продолжил мысль, не отрываясь от игры:
— Равно как и Моцарт писал музыку теми же нотами, что извлекает полковой трубач при сигнале о наступлении. Сущность человеческого гения в том, чтобы облечь информацию в форму простую, но трогающую душу. Да-да, именно здесь на авансцену и выходит духовность как признак восприимчивости искусства.
Словно услышав эти слова, в центр зала вышел обнажённый мужчина. Зажглись цветные напольные лампы: свет не разогнал темноту — ласково попросил потесниться. Зрители оказались в центре представления, невольными его участниками. Мужчина остановился и поиграл рельефными мускулами. Девочки захлопали в ладоши — нестройные аплодисменты утонули в таинственной музыкальной мессе. Стало заметно, что всё тело мужчины иссечено шрамами. У обнажённого в руке появился метательный диск. Атлет покрутился вокруг своей оси, присел для броска, но в тот же миг застыл, превращаясь в статую — белую, с безупречно гладкой кожей.
Из другого утла зала, проходя сквозь сбившихся в кучку школьников, вышла старуха с кошелем, полным монет. Карга заметно хромала и вблизи производила впечатление жалкое и отторгающее. Направилась в середину зала и остановилась рядом с дискоболом. Повернулась лицом к школьникам с отвратительным звуком — то ли скрипнула половица, то ли организм издал непотребный звук. Старуха протянула перед собой кошель, сдёрнула накидку с правого плеча и обнажила морщинистую грудь. Застыла улыбка, в беззубом рту сверкнули два резца, проявилась золочёная рама — видение стало картиной. Игра полутонов, насыщенные краски, точный мазок — шедевр эпохи Ренессанса.
Зазвучал бодрый мотив. Появились четверо господ: трое в голубых накидках, шляпах с перьями и панталонах, заправленных в ботфорты; один в кожаном жилете, дырявых штанах в обтяжку и стоптанных башмаках. Все — при шпагах; у троицы имелись мушкеты. Пахло от компании дурно — Чудакову захотелось помыться, причём немедленно. Лица у гостей оказались под стать запаху: красные носы и щёки сдавали с потрохами бывалых выпивох, а гнилые зубы портили и без того неприятные ухмылки. Ни дать ни взять бандиты с большой дороги. Они достали шпаги, готовясь отражать атаку.
Нападающие материализовались буквально отовсюду: со стен, потолка и даже из-под пола бросились враги в красных накидках. Завязалась драка. Мушкетёры отбивали выпады гвардейцев с изящной лёгкостью, меняя личины бродячих преступников на светлые образы литературных героев.
Подорванный не выдержал и бросился в гущу событий, раздавая красным пинки и зуботычины. Ишь чего затеяли — такой оравой на четверых! В отличие от предыдущей экспозиции, здесь можно было взаимодействовать с персонажами выставки, как в виртуальной реальности.
Класс замер в предчувствии наказания, но экскурсовод продолжал играть на клавесине, не замечая геройства Подорванного.
— Особенность HomoCreatorus в том, — голос историка звучал чуть громче музыкального фона, — что он умеет превращать земное в божественное. Человек Творящий, как и Прямоходящий, ближе к небесам по сравнению с представителями низших ступеней эволюции. Заметьте, это касается не только скульпторов, художников и писателей. Любой HomoSapiens может творить, если на то появится воля. Талантливый токарь не только быстро и качественно обрабатывает деталь, но и думает, как усовершенствовать станок; дворник с божьей искрой в душе превращает детскую площадку в райский сад, а не гоняет метлой пыль с перепоя. HomoCreatorus имеет право на жизнь до тех пор, пока нет смысла заменять его машиной.
Стены исчезли, помещение стало безразмерным. Школьники одолели робость и разбрелись между прибывающими с каждой секундой персонажами. Подорванный оставил гвардейцев и переключился на пиратов во главе с одноногим калекой. Журавлёва присоединилась к обществу кавалеров, одетых по моде начала девятнадцатого века. Обмахиваясь веером, она зычно гоготала в ответ на реплики ухажёров. Среди них выделялся остроносый красавец с задорным коком. Ей нравились его черты — «мечтам невольная преданность, неподражательная странность и резкий, охлаждённый ум».
Чудаков метался. Сначала сфотографировал на цифрофон средневекового бородача, который спустился с потолка на парашюте в форме пирамиды. Рядом всплыла подводная лодка — Чудаков подбежал и к ней. Молодой капитан вылез из люка, но через секунду рухнул на обшивку умирающим стариком. Затем школьника отвлекли голоса, звучащие из пещеры, — там четверо парней пели под гитары на английском языке.
Вдруг музыка затихла, вслед за ней улетучился гам. Погас свет. Скрипнула и открылась дверь — совсем не та, через которую экскурсия входила в зал HomoCreatorus. Тьму разрезал бледный луч, который вырвался из проёма.
— Творчество имеет и обратную сторону, — произнёс историк, заслоняя собой вход в новое помещение. — Помните, мы говорили об остром камне первобытного человека? Искусство в руках Creatorus — оружие пострашнее.
Поманил пальцем и вполоборота вошёл в светящийся прямоугольник. Первым двинулся Чудаков, затем, сплюнув на пол, Подорванный.
Остальные — следом.
Последней вошла Журавлёва, за ней дверь закрылась.
Помещение напоминало фотостудию — о ней Чудакову рассказывал дедушка. У него был бумажный паспорт, и дед объяснял, почему на первой странице такая смешная фотография.
Лампы светят в лицо, по бокам стоят чёрные зонтики, на всю стену — обои с пейзажем: пальмы, море, пляж. Историк занял место у допотопного фотоаппарата, из которого, по рассказам деда, «вылетала птичка». Постучал по деревянному корпусу, требуя внимания.
— Одновременно с Человеком Разумным сотни тысяч лет назад на Земле жили неандертальцы. Многие учёные считают их тупиковой ветвью эволюции — neanderthalensis не сумели развиться до уровня родственников по классу.
Историк завозился с аппаратом — менял высоту ножек, доставал и убирал пластины, протирал объектив. Попутно продолжал экскурсию:
— Вот и у HomoCreatorus есть собрат, который имеет божий дар, используя его совершенно бесполезно. Скорее всего, это направление тоже зайдёт в тупик, но до того попортит кровь палеонтологам. Как прикажете различить двух гоминидов, одинаковых по анатомии и противоположных по направлению векторов творческих сил? Вам рассказывали на геометрии, что такое векторы? Отлично.
Нырнул под чёрную накидку и попросил стать кучнее. Класс выстроился в два ряда: немного потолкались и уставились в объектив, натянув на лица улыбки. Историк выпорхнул из-под накидки, в его руках обнаружился маленький цифровой фотоаппарат.
— Внимание, снимаю!
Задёргалась и блеснула вспышка. Школьники почувствовали, что не могут двигаться и говорить. Только зрачки бегали туда-сюда. 12-й «Б» превратился в часть выставки.
— Есть все признаки того, что современное общество откатилось на ступень назад, — продолжал историк, глядя на дисплей аппарата. — Мало кого интересует искусство в чистом виде, без возможности продать его. Это мало кого интересовало и раньше, но в абсолютном исчислении сегодня масштаб угрожающий — море вместо лужи. Что и говорить, деградация… Творчество Человека Передающего подчас оценивают выше деятельности Человека Творящего, а иногда восторгаются и умениями HomoEducatus. Всему виной простота и, главное, — дешевизна орудий труда.
Скрипнула деревянная оболочка камеры-обскуры, превращаясь в плоскую подставку. На неё историк водрузил ноутбук, открыл крышку, соединил кабелем с фотоаппаратом.
— Больше не нужно колдовать над пластинкой со светочувствительным покрытием из йодистого серебра, проявлять её в парах ртути и фиксировать в растворе тиосульфата натрия. Щёлкнул, сбросил, и готово! Отпала необходимость комкать листы в ожидании музы, марать бумагу, а потом выкладывать написанное свинцовыми буковками из коробок. Можно даже не сидеть ночами у рояля, наигрывая фразы и меняя гармонию: набрал сэмплы, сложил в кучу — кушайте на здоровье, если не стошнит. А уж о поисках нужного полутона на палитре я вообще промолчу, чтобы не рассмешить вас. Зачем пачкать руки и мыть кисти? В итоге посмотрите, что получается…
Перед двенадцатиклассниками выстроились чудовища. Они рвались растерзать жертв, но натыкались на незримый барьер и возвращались обратно — как собаки на цепи.
Картёжника Леху сотряс рвотный спазм — потекло с подбородка на одежду.
Неподвижный отряд молча переживал ужас.
— Не бойтесь, эти монстры безопасны, всего лишь виртуальная экспозиция, — улыбаясь, проговорил историк. — Здесь собраны самые яркие продукты неандертальского творчества. Видите пальто, поверх которого красуется майка?
Пальто висело в воздухе на плечиках прямо перед Чудаковым и зловеще мотало рукавами, норовя схватить за шею и придушить. Белая майка истрепалась, местами зияли дыры — видимо, одёжка носилась очень давно.
— Это не простое пальто, а одетое. — Историк похлопал экспонат по плечу, как бы успокаивая. — В том смысле, что литераторы в своих опусах часто его «одевают».
В строю чудовищ оказался также безголовый мужчина. Голову он держал в руке и, по словам историка, «кивал своею головой в знак согласия». В числе уродцев значились наброски портретов — скособоченный карлик, большеголовый мутант с чахлым тельцем, несимметричная женщина, которая шла боком, с оборотом в три четверти; ходячий стол, несущий на себе кувшин с цветами и фруктами.
Стол не отбрасывал тени. А кувшин — отбрасывал.
Довершал кошмар музыкальный фон — режущая ухо какофония в стиле «техно».
Школьники находились в полуобморочном состоянии. Более или менее осознанно смотрели на паноптикум лишь Чудаков и Подорванный. Первому было интересно наблюдать за живым воплощением мёртвого творчества, а второй находил в увиденном нечто родное.
Когда в дрожи забился и Чудаков, историк решил закругляться:
— Но самый главный этап, венчающий творческий процесс, это публикация. Посредством неё общество оценивает труды автора. И здесь вновь нужно отметить значительное упрощение.
Историк развернул ноутбук монитором к классу, подошёл ближе, чтобы было видно тем, кто ещё мог смотреть, и нажал кнопку «Enter». Групповая фотография 12-го «Б» мгновенно появилась на интернет-странице Музея Палеонтологии Искусства.
Прозрачная стена исчезла, нечисть кинулась на беспомощных подростков…
…Как они выбежали в коридор, никто из школьников не помнил. Запыхавшись, остановились на лестничной площадке. Выпученными глазами смотрели друг на друга, обмениваясь стонами и короткими фразами. Когда из двери вышел историк и двинулся к лестнице, в испуге рванули вниз.
Один Чудаков остался где стоял.
— Чего убегаете? — удивился историк. — Пойдёмте на пятый, там самое интересное.
Подростки сделали шаг назад, к стене с картиной Архипа Куинджи «Полдень. Стадо в степи», закрывая собой пасущихся коров.
— Будет немного страшновато, — историк перевёл взгляд с Чудакова на жмущихся плечом к плечу одноклассников, — но вы взрослые люди, должны понимать: это имитация.
— Сам иди, ботаник! — возразил картёжник Леха и показал кукиш.
Класс загудел. Историк развёл руками:
— Ну что ж, раз никто не хочет…
— Я хочу, — произнёс Чудаков и поглядел вверх, куда вела лестница. — А что там?
— Там — последний павильон экспозиции под названием HomoDucerus, Человек Ведущий. Это следующее звено творческой эволюции. Материалы чисто предположительные — вещественных доказательств вид пока не оставил.
Чудаков пошёл наверх, но его остановил Подорванный:
— Ты это… отдай книгу-то!
Нехотя сняв футляр с пояса, Чудаков достал электронную книгу, посмотрел на неё в последний раз и передал Подорванному. Читать её тот, ясное дело, не будет. Закачает туда игрушек, и все дела. Устройство последней модели, чтение текстов в ней — лишь одна из функций. Ещё можно смотреть фильмы и слушать музыку.
Подорванный схватил добычу и упрыгал, стуча костяшками пальцев. Его длинные руки, кривые ноги, сутулая спина и выдвинутая вперёд челюсть смотрелись весьма органично в стенах Палеонтологического Музея. На площадке засуетились другие представители 12-го класса «Б». Дружно пошли вниз. Одни передвигались без помощи рук, иные опирались на передние конечности, волоча зад.
У центрального входа их ждала прямоходящая учительница и заросший шерстью охранник с дубинкой на поясе.
— А где Чудаков? — спросила учительница, сверяясь с журналом.
— Пошёл на пятый этаж! — наперебой заговорили одноклассники.
— Понятно. — Учительница сделала в журнале пометку и ещё раз пересчитала класс по головам. — Так, а Подорванный где?..
Историк и Чудаков подошли к залу на пятом этаже.
— Вы говорили, что человечество откатилось на ступень назад, — сказал Чудаков, поправляя пустой футляр. — Значит, следующим этапом снова будет Человек Разумный?
— Напоминаю, мы говорим не о биологической, а о духовной эволюции. HomoDucerus — ориентир для тех, кто ценит чистое искусство, творчество ради творчества. Но таких в наш музей попадает мало, до пятого этажа редко кто добирается. — Историк занёс ключ над замком. — Ты станешь совершенно другим человеком, которому будет сложно вписаться в современную эпоху. — Экскурсовод посмотрел на Чудакова с жалостью. — Ещё не поздно отказаться, подумай.
Чудаков расправил плечи, уничтожая комичность прямоходящей фигуры, над которой посмеивались одноклассники. Он точно знал, что вернётся из будущего в настоящее и будет опять экономить на завтраках, чтобы через год купить новую электронную книгу.
— Я готов.
— И меня возьмите! — подал голос от лестницы Подорванный. При ходьбе двоечник опирался только на левую руку — в правой была зажата книга. — Я тут это… подслушал, мне того… интересно стало.
Историк улыбнулся и пропустил Чудакова вперёд. Следующим зашёл Подорванный. Переступив порог, он приподнялся на задние конечности и сделал первый шаг.
