Павел сидел на голой земле. Земля вывернулась наизнанку под действием чудовищной магии, дьявольские круги, вспучившиеся в ходе боя, застыли кольцевыми траншеями, на бруствере одной из них сидел Павел, спустив ноги вниз. Он был весь в земле и грязи, его волосы вздыбились и трещали от статического электричества, но он не замечал этого.

Он был в шоке. Он знал, что магия может быть очень сильной, чудовищно сильной, но такого он не ожидал. Он примерно представлял, как выглядит файрбол, он даже поймал его однажды голой рукой, и рука сгорела, но тогда психику Павла охраняло что-то неведомое, и тот случай не оставил большого следа в его душе.

Теперь все было иначе. Теперь он был самим собой, никакое внешнее воздействие не подчиняло себе его душу, ничто не укрывало его душу от ужаса. Он видел, как неугасимое пламя в мгновение ока слизывает штукатурку и крошит кирпичи, как ткань бытия начинает плясать под ментальными ударами магов, как плывут и разрушаются геометрия и топология, как земля разверзается под ногами, и ты понимаешь, что если сейчас упадешь, то больше не встанешь. Когда из последних сил балансируешь на одной ноге, чудом удерживаясь от падения в пульсирующий провал, а в пяти шагах от тебя человек, скрюченный магическим ударом, понемногу выплевывает свои легкие с каждым хрипящим выдохом — это куда страшнее, чем когда ты сидишь в кинотеатре и пялишься в экран, отхлебывая пиво. Там, в другом, уже нереальном мире, кто-то шутил, что жизнь — игра скучная, но графика у нее хороша. Здесь графика была слишком хороша.

Людвиг лежал неподалеку, его было плохо видно, потому что над ним склонился Хортон, но пятна крови на руках и одежде Людвига были видны отчетливо. Хортон колдовал уже несколько минут, Павел начал сомневаться, удастся ли ему спасти Людвига. Целебная магия — вещь сильная, но всему есть предел.

Павел встал и, пошатываясь, направился к эпицентру магических возмущений. Земляные валы, воздвигнутые боевой магией, осыпались под его ногами. Внезапно нога провалилась в большую дыру, широкую и глубокую. Павел пошатнулся, не удержав равновесия, и плашмя рухнул на сухую глину. Впрочем, глина скоро перестала быть сухой — движение Павла открыло дорогу грунтовым водам. Павел выдернул ногу, попытался перевернуться, соскользнул еще ниже, а вода все прибывала. Павел вдруг понял, что так можно и утонуть, и это будет редкостно идиотская смерть — утонуть в грязной воронке, образовавшейся от ударного заклинания. Да и вообще сама идея идти в эпицентр была идиотской, сначала надо было уточнить, не остается ли после примененной магии опасных остаточных эффектов.

Павел позволил бьющему снизу потоку оторвать его от земли. Водяная волна мягко толкнула Павла под зад и вынесла на гребень очередной концентрической окружности. Ужас отступил, Павел с трудом поднялся на ноги и побрел прочь, туда, где под ногами нормальная земля, где она не источена магией, где можно не опасаться угодить во внезапно открывшийся провал. Дважды пришлось перепрыгивать кольцевые канавы, быстро заполняющиеся водой.

Откуда-то материализовались юные воители. Они пожирали поле боя жадными взглядами, белобрысый хлыщ с педерастическими замашками по имени Пан состроил умную физиономию и заявил:

— Глядите, как землю проело, метров на пять в глубину, не меньше. Много, видать, силы было в бароне Хайроне.

Павел возмутился и уже открыл было рот, чтобы спросить: а где ты был минуту назад, педрила лощеный? После драки все горазды кулаками махать, а как насчет помахать кулаками вовремя? Но так говорить нельзя, потому что Павел — раб, а этот волосатый уродец — почти что воитель. Когда церемония завершится, его надо будет величать «сэр». Интересно, кстати, как должна завершиться церемония?

— Павел! — крикнул Хортон. — Подойди!

Павел подошел. Граф критически осмотрел его и сказал, явно обращаясь к самому себе:

— Сгодится.

И добавил, обращаясь уже к Павлу:

— Раскрой душу и стой спокойно.

— Что значит «раскрой»? — не понял Павел. — Я не умею этого.

Внезапно Людвиг открыл глаза и тихо проговорил, неотрывно глядя на Павла:

— Делай, что он говорит. Пожалуйста.

— Но я действительно не умею, — начал Павел и тут же осекся.

Он понял, что на самом деле умеет. И еще он понял, что в голосе Людвига звучит неподдельная, искренняя мольба. И ожидание скорой неминуемой смерти. Если Павел не поможет, Людвиг умрет. Павел не видел никаких причин, которые могли заставить его помогать Людвигу, но не стоять же просто так и смотреть, как человек умирает! Павел открыл душу.

— Вот и хорошо, — пробормотал себе под нос граф Хортон. — Стой спокойно и не шевелись. И не мешай мне.

Невидимое, но вполне ощутимое щупальце проникло в грудь Павла и слегка сдавило его сердце. Стало холодно и душно, щупальце высасывало из Павла жизненную силу и отдавало… Да, оно отдавало ее Людвигу.

Хортон пошатнулся, ему явно стало нехорошо. Павел хотел поддержать его, не дать завалиться на бок, но Хортон прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Не шевелись, я сказал!

И Павел замер на месте.

Людвиг вдруг закашлялся, его грудь заклокотала, он судорожно вдохнул, приподнялся на локте, его стошнило кровью и каким-то гноем. Хортон выпрямился, закачался и упал бы, не поддержи его Павел. На этот раз лорд не возражал против помощи.

— Дальше давай сам, — сказал Хортон. — Понял, мальчик мой? Я больше не смогу давать тебе силу.

Людвиг не отвечал, он содрогался в спазмах кашля и рвоты. Лишь через минуту, когда его немного отпустило, он утер рот полой плаща, убедился, что стало только грязнее, досадливо поморщился, а затем поднял голову и взглянул в лицо своего повелителя.

— Благодарю, мой лорд, — сказал он. — Я остался жив лишь благодаря вашей помощи. Мой долг перед вами снова вырос.

Хортон важно кивнул.

— Как бы то ни было, — сказал он, — барона Хайрона больше нет. — Хортон возвысил голос. — Да здравствует барон Людвиг!

— Да здравствует его высокоблагородие барон Людвиг, наш повелитель! — нестройным хором провозгласили будущие (или уже не будущие) вассалы Людвига. Изольда чем-то отвлеклась, опоздала к началу хора и произнесла ритуальную фразу невнятной скороговоркой, отчего смутилась и покраснела. Окружающие сделали вид, что ничего не заметили.

— Пан! — позвал Хортон. — Проследи, чтобы рабы отвели Людвига в подобающие покои.

Пан подошел к Павлу и грубо ткнул его в бок.

— Шевелись, раб! — рявкнул он визгливым голоском. — Исполняй то, что сказал повелитель!

— Не трогай его, Пан, — вмешался Хортон. — Во-первых, он сейчас слишком слаб после того, как помог мне вылечить Людвига. Во-вторых, это слишком ценный раб, чтобы исполнять грубую работу. Пусть лучше он сыграет нам на лютне. Нет, не прямо сейчас, Павел, сначала отдохни.

Пан отвернулся и пошел прочь, к рабам-носильщикам, сидящим на траве за канавкой, отмечающей границу территории замка. Хортон тихо пробормотал ему вслед:

— А в-третьих, демон порвет тебя двумя пальцами. Если на то будет моя воля.

Павел кинул на Хортона вопросительный взгляд, но тот никак не отреагировал. Павел понял, что случилось — граф полагал, что произнес последние слова про себя, он просто начал думать вслух, дал слабину после тяжелого боя. Павел поспешно отвернулся, пусть лучше Хортон думает, что Павел ничего не слышал. А интересную вещь он сказал…