Книга: Душа собаки. Как и почему ваша собака вас любит
Назад: 3. Собакам не все равно
Дальше: 5. Происхождение
4. Тело и душа
Ксифос иногда издает звуки, похожие на нечто среднее между скулежом и воем. Я в шутку называю это ее попытками выучить английский. Вообще, я могу понимать ее в достаточной мере, даже несмотря на этот языковой барьер. Я знаю, что она любит прогулки и членов нашей семьи, она неоднозначно относится к нашей кошке, ей больше нравится человеческая еда, чем собачья, и т. д. Но тот факт, что она и ее собратья не могут сказать нам напрямую, как они себя чувствуют, ставит преграду между такими учеными, как я, и этими мохнатыми объектами исследований.
Инструменты психологии, безусловно, помогают нам заглянуть за завесу, разделяющую наши виды. Остроумные эксперименты позволяют наблюдать связь между вещами, которые происходят в мире (например, появление особого человека или человека, указывающего на объект), и поведением наших собак (стремление приблизиться к хозяину или следовать по направлению указательного жеста к объекту). Эти и многие другие тесты, безусловно, информативны и значительно улучшили наше понимание собак.
Но с помощью одних лишь видов исследований поведения чрезвычайно сложно понять глубинные мотивы выполняемых действий. Например, мы можем выдвигать теории, что выражение заинтересованности людьми в беде у собак показывает, что они заботятся об этих людях. Но в конечном счете это та теория, которую мы не можем доказать лишь с помощью инструментов психологии.
Таким образом, даже с увеличивающимся объемом исследований у меня на руках и растущим подозрением, что Ксифос испытывает эмоциональную привязанность, я приближался к пределам своего набора навыков как бихевиориста. Я также прекрасно осознавал, что многие другие психологи-кинологи не разделяют мою растущую страсть к исследованиям эмоций у животных. И, следовательно, не собираются особенно помогать в этом вопросе. Однако, к счастью, пока психологи мешкают, другая группа ученых — биологи — несется вперед на всех парах.
Ряд недавних научных исследований был направлен на выявление биологических основ реакции собак на людей. Эти эксперименты включают некоторые из наиболее интригующих и креативных текущих исследовательских проектов в области кинологии в настоящее время. И я знал, что эти исследования могут содержать неопровержимые доказательства, так нужные мне, что собаки особенные, поскольку они могут заботиться о людях.
Если у собак существует эмоциональное взаимодействие с людьми, то мы должны наблюдать свидетельства этого в их телах — в частности, в активации биологических механизмов, лежащих в основе эмоций. На сегодняшний день ученые обнаружили целый ряд неврологических, гормональных, сердечных и других физиологических маркеров, которые связаны с конкретными эмоциональными переживаниями у людей. Тот факт, что все животные взаимосвязаны через свою общую эволюционную историю, подразумевает, что подобная активность этих же маркеров у видов животных, не относящихся к человеку, может свидетельствовать о том, что они испытывают сходные внутренние состояния.
Если собаки действительно заботятся о людях, их привязанность должна отражаться на их телах. Сокрытое в биологии собак свидетельство их уникальности должно выйти на поверхность, как только у нас появятся правильные инструменты для его освещения.
Когда мы говорим об эмоциях, мы, естественно, склонны говорить о сердце. И на то есть веская причина: наши эмоции буквально способны ускорять наш пульс. Павлов и Гантт поняли это еще столетие назад и первыми, прикрепив электроды к ее груди, измерили, как изменялось ее сердцебиение, когда она обнаруживала, что человек заходит в камеру. Так ученым удалось доказать, что присутствие знакомого человека успокаивало взволнованное животное.
Этим направлением исследований также недавно воспользовались двое из Австралии: Крейг Дункан из Австралийского католического университета и Миа Кобб из университета Монаш. Вместе они провели прекрасную демонстрацию, которая буквально запечатлела, как два сердца могут биться как одно, когда собаки и их люди эмоционально синхронизированы.
Я знаю ученых, проводивших эти тесты, и поговорил с Мией Кобб об исследовании. Видео может быть сделано искусно, но исследования — реальны, а результаты полностью убедительны.
Дункан и Кобб подключили трех человек и их питомцев к мониторам сердечного ритма. Эти устройства определяют не только то, как быстро бьется чье-то сердце, но также и синхронность биения, когда одновременно записывают двух человек.
Для этого исследования Дункан и Кобб выбрали людей, имевших особенно сильную связь и взаимозависимость со своими собаками. Гленн — строитель, который получил серьезные травмы, когда леса на стройплощадке обрушились. Он сказал, что после несчастного случая пошел по кривой дорожке, и тогда он доверился своей собаке Лирике. И она вернула ему волю к жизни. Алиса глухая от рождения. Собака Юнона — это ее уши, с помощью питомицы женщина слышит и осознает, что происходит вокруг. Другая женщина, Сиенна, была убита горем после смерти своего пса Макса. Она не думала, что когда-нибудь какая-либо собака будет значить для нее столько же, сколько Макс, но ее новый питомец, Джейк, был полон решимости доказать ее неправоту.
Исследователи просили каждого участника по очереди сесть на диван и крепили монитор сердечного ритма к его груди. Во всех трех тестах Дункан и Кобб, отслеживая сердцебиение на экранах компьютеров, могли видеть, что человек был слегка взволнован ситуацией. То странное и незнакомое положение, когда к груди присоединен прибор, к которому вы не привыкли, и сидение на диване под прицелом камер, фиксирующих каждое ваше даже самое легкое движение, обязательно вызывает хотя бы небольшое беспокойство. После того как участник был устроен, экспериментаторы запускали в комнату его собаку, также с монитором сердечного ритма.
Как только собака и ее хозяин оказывались вместе, частота сердечных сокращений человека начинала снижаться, что указывало на расслабление. Очень быстро сердцебиение обоих испытуемых синхронизировалось — два сердца начинали биться как одно. Эта демонстрация настолько прекрасно доказывает близость человека и животного, что трудно найти что-то лучшее…
Эксперимент, как, вероятно, понятно, относится к таким, который вы не должны пробовать проводить самостоятельно. Даже если у вас есть собственный монитор сердечного ритма, я настоятельно не советую пытаться прикреплять его собаке без профессиональной помощи.
Но вы можете найти доказательства этой близости в постоянном ощущении спокойствия и глубокого расслабления, которое возникает тогда, когда ваша собака сидит рядом. Каждый человек, находившийся в теплых отношениях со своим псом, испытывал такое безмятежное единение.
Мониторы сердечного ритма — не очень дорогие и труднодоступные приборы, поэтому с их помощью ученые имеют возможность изучать то, что происходит в организме собаки, когда она находится в тесной связи с конкретным человеком. Но в исследованиях Грегори Бернса в университете Эмори в Атланте, штат Джорджия, используют значительно более дорогой аппарат. Его анализ биологических основ того, как собаки реагируют на людей, направлен к ядру органа, контролирующего все наши чувства, — к мозгу.
К 2012 году Бернс был признанным специалистом в относительно новой дисциплине — нейроэкономике, использующей инструменты нейробиологии, чтобы понять, как люди принимают решения, связанные с финанасами и другими экономическими проблемами. Бернс и его коллеги проводят исследования с помощью МРТ (магнитно-резонансного томографа). Такие приборы создают мощное магнитное поле для генерации фантастически детального изображения живого мозга в период бодрствования.
При сравнении снимков мозга, сделанных во время занятий человека различными видами умственной деятельности, ученые при помощи метода функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) могут установить, какие участки мозга отвечают за разные области мышления. Картины деятельности мозга, которые команда Бернса получает, настолько детализированы, что можно определить, какие центры в мозге отвечают за различные аспекты обработки экономической информации.
Так как сохранение умственного равновесия по-прежнему имеет решающее значение для успеха этого метода, единственные, чей мозг был отсканирован таким образом, были люди. Бернс всегда считал собак частью своей семьи и хотел понять, о чем думали его любимцы. Но ему никогда не приходило в голову, что МРТ можно использовать для лучшего понимания того, что происходит в мозге собаки.
Но когда Бернс узнал о ликвидации Усамы бен Ладена в мае 2011 года, на него снизошло вдохновение. Его внимание привлек тот факт, что в команду «морских котиков» ВМС США, проводившую эту операцию, входила немецкая овчарка. Бернс вспоминает в своих увлекательных мемуарах о том, как он разрабатывал эту новую линию исследований и его поразила фотография военной собаки, привязанной к груди солдата, прыгающего с парашютом. Ученый был очень впечатлен, увидев, что собаку можно научить работать в столь экстремальной обстановке. Овчарка (как и солдат) была в кислородной маске, она слышала страшный шум от двигателей самолета и испытывала крайне неприятные ощущения падения с такой высоты.
Тот факт, что собак можно обучить работать в чрезвычайно сложных условиях, вдохновил Бернса на проведение серии революционных экспериментов на собачьем мозге, которые в итоге убедительно поддержали бы теорию о том, что именно эмоциональное взаимодействие с людьми делает собак особенными.
Бернс взял свою собаку Кэлли на занятия по дрессировке щенков к опытному тренеру Марку Спиваку. Бернс спросил у Спивака о том, можно ли собаку научить лежать неподвижно при сканировании мозга.
Ученый знал, что для получения данных МРТ о мозге собак ему потребуется помощь. Чтобы аппарат смог создать детальное изображение того, что происходит внутри головы, пациент или объект исследования должны оставаться совершенно неподвижными в шумном ограниченном пространстве камеры. Аппараты МРТ, как правило, вызывают беспокойство даже у людей. Но как собаку, которую нельзя убедить словами, можно заставить лежать совершенно неподвижно в такой неудобной и непривычной ей обстановке?
Спивак сказал, что это можно сделать. Он утверждал, что современные гуманные методы дрессировки помогут собаке сохранять неподвижность, достаточную для сканирования мозга.
Бернс и Спивак договорились о сотрудничестве. Вместе они построили простую деревянную раму, в которой собак приучали находиться в позе сфинкса, положив лапы по бокам головы. Бернс получил записи шума, производимого аппаратом МРТ во время сканирования мозга, и Спивак приучал собак лежать в наушниках, через которые они слышали эти тревожные звуки, до тех пор, пока собаки не начали чувствовали себя совершенно комфортно.
Затем Бернс и Спивак приступили к созданию макета МРТ сканера, чтобы собаки могли привыкнуть к узкому, ограничивающему в пространстве туннелю. Они даже перенесли макет на стол и научили собак подниматься по ступенькам и ложиться в деревянную раму сканера, где через наушники те слышали утомительный шум, с которым им предстояло столкнуться в реальном аппарате МРТ. На протяжении всего этого длительного процесса тщательного формирования поведения собак Спивак и Бернс использовали только лакомства и не переходили к следующему этапу дрессировки, пока не могли сказать по поведению собак, что те действительно чувствуют себя комфортно и готовы продолжать работу.
Наконец после нескольких месяцев тренировок Спивак и Бернс поняли, что две собаки были готовы выполнить задание: забраться в настоящий сканер и лежать в нем неподвижно. Во время дрессировки эти животные показали себя достаточно хорошо, чтобы не осталось сомнений и вибрациями, которые могут возникнуть при проведении тестов.
Как только Бернс со Спиваком убедились, что собаки комфортно расположились в аппарате, Бернс начал работу над несколькими исследованиями.
Бернс разделяет мое восхищение тем, как собаки относятся к своим хозяевам. Он был полон решимости понять, сумеет ли найти в мозге собак доказательства их эмоциональной связи с людьми. Но для того чтобы выяснить, как мозг животного реагирует на общество своего человека, сначала Бернсу надо было убедиться, что с помощью разработанной методики он сможет определить участки мозга, активизирующиеся при получении простого вознаграждения, такого, например, как еда.
Чтобы увидеть, какие участки мозга собаки становятся активными, когда она чувствует, что обязательно получит награду, Бернс не мог просто показать собаке лакомство, пока она находилась в сканере. Животное может начать крутиться и пускать слюни, и это лишит шанса получить чистые изображения мозговой активности. Вместо этого Бернс и Спивак обучили подопытных, что сигнал одной рукой (левая поднята) означает, что те могут ждать еду, двумя руками (руки вытянуты вперед, пальцы слегка касаются друг друга) — что никакой еды нет. Обе собаки могли держать голову совершенно неподвижно при каждом сигнале столько времени, сколько было нужно Бернсу и его сотрудникам для получения четкого представления о том, какие части мозга активизировались.
В этом первом исследовании Бернс и его коллеги обнаружили, что, когда собаки ждут чего-либо приятного, их мозг функционирует так же, как и у человека. В центре удовольствия в мозге есть особая зона — вентральный стриатум. В ней актизивируются нейроны. Эта зона связана с системой вознаграждения мозга, которая в свою очередь ассоциируется со всеми видами поведения. Поэтому данные о том, что эта область так же активна у собак в ожидании награды, как и у людей, подтверждало и подход Бернса и его коллег.
Сначала в эксперименте участвовали только две собаки. Принимая во внимание необходимость интенсивной дрессировки, Бернс, Спивак и их коллеги не хотели тратить время и усилия на дрессировку большего числа собак, пока они не убедятся в том, что метод работает. Но, получив такой первоначальный результат, команда продолжила дрессировать собак — теперь у них более девяноста животных, способных совершенно неподвижно лежать в сканере МРТ.
Продемонстрировав, что они способны визуализировать специфические рисунки активности собачьего мозга в ответ на награду лакомством, Бернс, Спивак и их команда перешли к сути того, с чего начинали, — доказательству активности мозга при привязанности собак к людям. Они провели тесты на двенадцати животных, давая каждому понюхать тряпку с их собственным запахом, затем тряпку с запахом знакомого человека, с запахом незнакомого человека, знакомой собаки и незнакомой собаки. В этот раз исследователи обнаружили, что вентральный стриатум был преимущественно активен при запахе знакомого человека — основного опекуна собаки. Таким образом, эта активность в центре мозга, отвечающем за удовольствие, доказывает, что мозг собаки воспринимает присутствие любимого человека как ситуацию, сопровождаемую очень высокой наградой.
Циники могут возразить, что эта активность в вентральном стриатуме, вызываемая запахом хозяина, не доказывает на самом деле, что собака вознаграждена только одним этим напоминанием о своем человеке. Скорее, он так много раз кормил собаку, что его запах напоминает о еде, и зоны, связанные с системой вознаграждения мозга животного, активизируются благодаря этой ассоциации.
Я встретил Грегори Бернса на конференции и рассказал ему о своем беспокойстве. Я даже предложил ему попробовать провести эксперимент с людьми, у которых сильная связь с собственными собаками, но они никогда не кормили их. Коллега совершенно правильно заметил, что довольно сложно найти людей, имеющих собак, но никогда не кормивших их, и заверил меня, что он сейчас как раз проводит эксперимент, который объяснит мое беспокойство и поможет преодолеть неуверенность.
Конечно же, у Бернса и его команды был эксперимент намного умнее, чем тот, который предложил я. Их исследование имело три этапа, поэтому оно было немного сложным, но его примечательный результат делал его достойным изучения.
Кади, одна из подопытных в эксперименте Грегори Бернса, в макете сканера МРТ. Пластиковый игрушечный автомобиль предвещает скорое появление ее хозяина
Сначала Бернс и его команда набрали пятнадцать собак и приучили их лежать неподвижно в сканере МРТ. Пока каждая из них была внутри, исследователи показывали собаке сигналы, обозначающие приближение либо съедобной награды, либо похвалы от важного для нее человека. Если экспериментатор показывал пластиковый игрушечный автомобиль на длинной палке, это означало, что в скором времени собаку в течение трех секунд будет хвалить хозяин. Если же показывал пластиковую игрушечную лошадь, значит, ей дадут маленький кусочек сосиски.
Таким образом, по каждой собаке ученые получили данные, сколько центров в мозге, связанных с системой вознаграждения, были активны при предложении еды и сколько — когда хвалил значимый для собаки человек.
В ходе второго эксперимента они повторяли весь процесс лишь с пластиковым автомобилем. Но в этот раз исследователи иногда пропускали награду (человека с похвалой), обычно следовавшую после автомобиля. Результат: сигнал мозга, означающий разочарование, когда обещанной награды нет, — это отраженная мера активности мозга, лежащей в основе сигнала счастья, возникающего, когда награда все же присутствует.
Благодаря этим двум экспериментам у Бернса и его команды теперь было два нейронных сигнала, которые указывали на то, насколько сильно собаки ценили награду человека. В первом эксперименте они могли измерить силу активности мозга в вентральном стриатуме в ответ на похвалу и сравнить ее с уровнем активности в ответ на получение еды. Разница между этими двумя сигналами — это мера того, насколько каждая собака ценит похвалу человека в сравнении с едой. Во втором эксперименте разница между получением ожидаемой похвалы по сравнению с разочарованием от ее отсутствия является второй мерой ценности человеческой похвалы.
Эти две меры оказались тесно связаны. У Перл, которую Бернс назвал «компактным и энергичным золотистым ретривером», реакция была с более сильной активностью мозга на похвалу, нежели на еду, и также наблюдалась большая разница в активности мозга, когда за сигналом, говорящим о приближении похвалы человека, сама похвала так и не следовала.
С другой стороны, Трюфель, чей мозг слабо волновался в преддверии похвалы (сравнительно с едой), также демонстрировал небольшое неврологическое доказательство разочарования, когда похвалы не было. Мозг лишь двух из пятнадцати собак показал более значимую активность в отношении еды, чем похвалы. Мозг остальных тринадцати был либо более активен во время похвалы, либо отсутствовала разница в активности между этими двумя видами вознаграждения.
Но самая интересная часть исследования была еще впереди. Во время третьего эксперимента те же собак заводили по одной в большую комнату, где перед ними было две дорожки: одна вела к хозяину, который был готов похвалить и приласкать, а другая — к миске с лакомствами. Сидящий хозяин и ярко-желтая миска находились в поле зрения на том месте, где собаке необходимо было сделать выбор. Каждое животное проверяли двадцать раз — двадцать шансов выбрать между едой и лаской.
Бернс и его коллеги обнаружили, что большинство собак отдавали предпочтение похвале хозяина, а не еде. Но то, что они наблюдали, находилось за гранью определения среднестатистического предпочтения лакомствам ласки.
Поскольку этих же собак сканировали в аппарате МРТ, команда Бернса смогла рассмотреть это поведение через графическое изображение активности их мозга. Самым захватывающим открытием стало то, что предпочтение каждой собаки — хозяина или миски с едой — исследователь способен был предсказать с удивительной точностью, основываясь на графике мозговой активности животного.
Перл, предпочитавшая похвалу, оказавшись перед выбором, шла к человеку, готовому похвалить, в два раза чаще, чем к еде. А Трюфель, чей мозг меньше реагировал на похвалу, выбирал еду, а не человека в трех случаях из четырех.
Бернс, опираясь на полученные результаты, писал в «Нью-Йорк Таймс»: «Мы пришли к выводу, что большинство собак при выборе между нами и едой все же предпочитают нас». Однако проведенное исследование самом деле дало больше. Ученые установили, что для многих собак свои люди важнее еды. Но кроме того, они обнаружили в мозге собак центры возникновения интереса к человеку, находящиеся в области, отвечающей за анализ наград вроде еды.
Решение Бернсом загадки работы мозга собаки при предпочтении человека потрясает. Благодаря методу Бернса и его команды собачий мозг теперь может разговаривать с нами, и послание его очень ясно. Сходство собак с людьми заложено в их мозге, и нейронная активность животных даже может определить, насколько они о нас заботятся. Сказать, что собаки созданы для любви, не будет преувеличением.
Во время дрессировки и наблюдения за тем, какие центры мозга животных активизируются при напоминании о значимом человеке, Грегори Бернс и его коллеги установили, какие из зон отвечают за эмоции собак по отношению к человеку.
Но это еще не все, что связано с мозгом. Химия — один из важнейших аспектов его деятельности. Без химии наш мозг вообще бы не функционировал. Нервные клетки взаимодействуют с помощью специальных химических веществ — нейротрансмиттеров, и мозг также координирует деятельность всего организма при помощи химических гормонов.
Изучение этих нейрохимикатов сегодня является одной из самых интересных тем в биологии. Это помогает ученым преодолеть языковой барьер между людьми и целым рядом других видов, среди которых главными являются собаки. Точно так же как в географии мозга есть подсказки, насколько значимыми могут быть люди для собак, химические вещества дают понимание отношений между нашими двумя видами — и удивительные доказательства того, как много мы действительно значим для наших собак.
Недавние исследования показали, что определенный гормон играет ведущую роль в отношениях собаки и человека. Это окситоцин — в переводе с греческого название означает «быстрое рождение». Его открыл сэр Генри Халлет Дейл, который в 1909 году установил, что нечто в определенной части мозга заставляет матку сокращаться. Американец Винсент дю Виньо получил Нобелевскую премию по химии в 1955 году за определение этого химического вещества. Оно стало первым пептидом (биологическим химическим веществом, состоящим из аминокислот), полностью описанным учеными. Окситоцин является нейропептидом, то есть он оказывает прямое влияние на активность мозговых клеток.
Этот жизненно важный пептид, впервые обнаруженный при исследовании уникального функционирования женского организма в период беременности и грудного вскармливания, как мы теперь знаем, присутствует в организме млекопитающих, как самцов, так и самок, и играет значительную роль в интимных отношениях всех видов.
Например, когда самка крысы беременеет, повышение уровня нейропептида окситоцина заставляет ее проявлять повышенный интерес к крысятам. После введения инъекционно этого материнского пептида девственным особям ученые отметили, что тех начали больше интересовать крысята. У овец также выделение окситоцина во время родов заставляет матку запомнить запах новорожденного ягненка и таким образом заботиться о своем собственном потомстве, а не о других ягнятах.
Исследования решающей роли окситоцина в укреплении эмоциональных связей между особями легли в основу нового понимания отношений собак и людей. Оно предполагает, что привязанность этих животных к человеку выходит за рамки поведения, даже сканирования мозга, вплоть до уровня нейрохимии. Как мы можем заметить, химические вещества в мозге собак работают в согласии с их нейронной географией, управляя эмоциональными реакциями на внешние раздражители, которые являются ключом к точному пониманию того, как собаки относятся к людям. И где и каким образом их привязанность к нам берет начало в мозге.
Большая часть понимания действия окситоцина на проявление привязанности в поведении получена при исследовании степной полевки на равнинах Среднего Запада США и в центральной части Канады. Степные полевки в отличие от других близкородственных видов обычно моногамны, и оба родителя заботятся о потомстве. Ученые обнаружили, что окситоцин регулирует рекцию самки полевки на присутствие и отсутствие самца. Обычно она отдает предпочтение своему партнеру, но ее можно подтолкнуть к проявлению интереса к незнакомому самцу, если ей ввести окситоцин. (Похожий эффект наблюдается у самцов полевки, хотя результаты менее однозначны.)
Окситоцин играет важную роль в отношении степных полевок к своему потомству, а также своим собратьям, но и так же себя ведет часть мозга, которая наиболее чувствительна к этому нейрохимическому воздействию. Исследователи впервые столкнулись с этим, когда заметили, что отдельные полевки-самки по-разному проявляют интерес к самцам. И что эта изменчивость тесно связана с тем, сколько рецепторов окситоцина у них в определенной части мозга, называемой — как вы догадались — «вентральный стриатум».
Вентральный стриатум находится у собаки в тонусе, когда рядом с ней есть важный для нее человек. Это место является подобластью кластера нейронов, который играет важную роль в системе вознаграждения мозга, что в свою очередь ассоциируется со многими видами поведения. Кроме того, в значительной степени эта область мозга с очень высокой плотностью нервных клеток реагирует на стимуляции окситоцином.
Полученные при исследовании степных полевок (а также крыс, овец и других животных) данные помогли нам более ясно, чем когда-либо прежде, понять, как определенные области мозга и химические вещества работают вместе, чтобы укрепить социальные связи между эмоционально связанными особями одного вида. В последние годы ученые расширяют это исследование, чтобы точнее понять отношения между людьми и собаками.
Появляется все больше доказательств того, что те же нейроны и нейрохимические вещества, которые регулируют внутривидовые связи у других животных, отвечают за обеспечение межвидовых отношений между собаками и людьми. Окситоцин в вентральном стриатуме, по-видимому, играет решающую роль в проявлении интереса собак к нам, так же как это происходит у самки степной полевки в отношении самца или потомства.
Возможно, самое поразительное исследование этого феномена провели в Японии; основное внимание в нем уделяется роли окситоцина в развитии и поддержании эмоциональных связей.
Такефуми Кикусуи и его коллеги из университета Азабу в пригороде Токио делают очень много для расширения нашего понимания того, каким образом окситоцин является посредником при реакции собак на людей. В июне 2011-го мне посчастливилось посетить их университет. Должен признаться, мне стало немного завидно. Кикусуи работает в специальном здании для исследования собак с оборудованием, предназначенным не просто для изучения поведения, но и для проведения гормонального анализа. Но тот факт, что им разрешалось приводить своих питомцев в лабораторию, вызвал мою особую зависть. У Кикусуи и в офисе я также встретил трех его пуделей.
Помимо исследования роли окситоцина в поведении лабораторных животных по отношению к важным для них особям, мы можем выяснить влияние этого нейропептида на наш собственный вид.
Некоторое количество окситоцина проникает в мозг, когда пептид впрыскивают в нос добровольца. Ученые используют этот прием для регулирования количества окситоцина в мозге человека, что позволяет им наблюдать результаты изменения уровня этого мощного нейрохимического вещества. Например, исследователи продемонстрировали, что люди с повышенным содержанием окситоцина больше доверяют незнакомцам. Те, у кого уровень окситоцина был повышен искусственно, также лучше запоминают лица и успешнее справляются с определением эмоций на демонстрируемых им фотографиях. Причина этого, по-видимому, заключается в том, что повышенный уровень окситоцина заставляет людей дольше смотреть в глаза другому человеку.
Группа Кикусуи для получения действительно интересных открытий объединила несколько методов исследования. К примеру, они взяли образец мочи у добровольца и обучили его собаку мочиться по команде. Таким образом они могли провести анализ изменения уровней окситоцина в организме собаки и в организме человека при их взаимодействии. Наряду с этим ученые также применяют к обоим участникам пары человек — собака безболезненную технику впрыскивания окситоцина в нос для управления уровнями этого нейропептида. При взаимодействии человека и его собаки на них крепят видеокамеры, что позволяет оценить изменение поведения собаки и человека вместе с изменением у каждого из объектов исследования уровня окситоцина.
Используя этот инновационный подход к измерению содержания нейрохимических веществ в организмах людей и собак, Кикусуи и его сотрудники обнаружили нечто невероятное: уровни окситоцина и у тех и у других резко возрастают, когда они смотрят друг другу в глаза. Эффект зависит от силы эмоциональной связи между собакой и ее хозяином. При наиболее выраженной эмоциональной привязанности людей к своим питомцам те смотрели на них дольше. А у этих людей наблюдалось повышение уровня окситоцина сильнее, чем у владельцев, менее связанных со своими собаками.
Еще исследователи выяснили, что при впрыскивании окситоцина собакам те также дольше смотрели на своих хозяев. Затем, когда измерили уровень окситоцина в моче человека, они заметили, что уровень нейропептида вырос, хотя дозу окситоцина получали собаки, а не владельцы. Исследовательская группа университета Азабу также обнаружила, что подопытные животные были более склонны играть с людьми и сородичами.
Эти результаты прекрасно отражают наблюдения за матерями и младенцами. Женщины с повышенным уровнем окситоцина смотрят на своего малыша дольше, чем женщины с более низким уровнем. Любой родитель, мужчина или женщина, может определить тот мощный эмоциональный всплеск, который испытывает в этот момент. Представьте себе глубокие потоки эмоций, которые наверняка проходят между человеком и собакой в сходных сценариях, поскольку точно так же неистово взаимодействуют элементы их нейронного механизма.
Результаты чрезвычайно захватывающие, но они лишь верхушка айсберга. Передовые исследования роли окситоцина в сильной связи между человеком и собакой в настоящее время проводятся по всему миру. Если бы я оценивал вклад стран в изучение этого вопроса, другим главным претендентом на лидерские позиции, помимо Японии, была бы Швеция.
Во время недавнего визита в Швецию я очень хотел встретиться как можно с большим числом шведских исследователей. Но в моем расписании было только несколько имен. Кроме того, одна из молодых ученых, чьей работой я восхищался, Тереза Рен, недавно родила ребенка. Тем не менее нам удалось выпить кофе на центральном железнодорожном вокзале Стокгольма, выкроив для этого пару часов. Мы успели по максимуму использовать ограниченную по времени фику. Рен добавила еще более потрясающие подробности о роли окситоцина в связи между собакой и человеком.
Вместе с коллегами из Шведского университета сельскохозяйственных наук в Упсале Рен исследовала феномен, который всегда поражал меня как одно из самых глубоких проявлений любви наших собак к нам: то, как они реагируют, когда мы возвращаемся домой после разлуки.
Размышляя о том, как знакомые псы выражают свои чувства по отношению ко мне, я понимаю, что именно их поведение при встрече в наивысшей степени демонстрирует привязанность.
В Фениксе, штат Аризона, людям разрешено приводить своих собак в аэропорт. Всегда так увлекательно наблюдать волнение Ксифос, когда моя жена или сын появляются из-за угла после проверки службы безопасности. Мне практически завидно, насколько Ксифос лучше, чем я, демонстрирует своей позой и поведением, как она взволнована возвращением близкого человека. Моя природная британская сдержанность мешает мне проявлять излишнюю эмоциональность в общественных местах, но Ксифос далека от этого. Она скулит, практически ложится на пол и низко виляет хвостом, прежде чем подпрыгнуть и поцеловать, облизывая, хозяина или хозяйку. Люди оборачиваются на нее, но Ксифос чужды правила приличия.
Меня привлекает идея изучения того, что происходит в мозге собаки в тот момент, когда мы видим яркий взрыв любви к представителю другого вида.
Для эксперимента Рен со своими коллегами измерили уровни окситоцина у двенадцати биглей до и после того, как значимый для них человек покидал комнату на 25 минут. Людей разделили на три группы, каждой из них дали разные инструкции относительно того, как себя вести во время встречи с собакой после двадцатипятиминутного отсутствия.
Одна треть людей должна была установить вербальный и физический контакт (например, ласковые разговоры и поглаживания) с собакой, другая треть — просто поговорить с собакой ласковым голосом, и последняя треть не должна была говорить вообще, а сидеть и просто читать книгу. Каждая встреча человека и собаки проходила под наблюдением в течение четырех минут.
Группа Рен зафиксировала, что при встрече у собак повышается уровень окситоцина, даже когда люди игнорируют их. Однако чем больше человек уделял времени своей собаке, тем более устойчивым было увеличение уровня окситоцина. Эти результаты показывают, что эмоциональная реакция собак на появление их особого человека действительно подкреплена мозговыми механизмами, которые, как известно, связаны с наиболее важными эмоциональными связями между особями.
Другая молодая шведка, с которой мне удалось пообщаться, Миа Перссон из университета Линчёпинга, изучает роль окситоцина в отношениях между человеком и собакой на еще более глубоком и более захватывающем уровне. Вплоть до тех самых генов, которые кодируют рецепторы, обеспечивающие воздействие окситоцина на мозг. Выявляя связь между ДНК собак и их склонностью испытывать удовольствие от контакта с человеком, Перссон и ее сотрудники действительно определяют глубину чувств собак к людям на самом нижнем уровне биологического анализа.
Перссон с коллегами приводили шестьдесят золотистых ретриверов одного за другим в тестовую комнату с их владельцем. Затем исследователи впрыскивали окситоцин собаке и предлагали хорошо видимые лакомства, но они были заперты в специально сконструированном контейнере. Довольно быстро собака в такой ситуации начинает умоляюще смотреть на человека рядом, прося о помощи.
Этот эксперимент вы можете легко попробовать провести сами. Стыдно смотреть, как быстро большинство собак прекращают попытки добраться до чего-либо, если есть человек, к которому они могут обратиться за помощью.
Удивительно, что с учетом результатов исследований японских ученых, эти собаки с повышенным уровнем окситоцина в среднем не смотрели на своего человека дольше, чем животные в контрольной группе, которым не впрыскивали нейрохимическое вещество.
Но у эксперимента Перссон есть еще один дополнительный слой. С помощью ватного тампона взяли образцы ДНК с внутренней стороны щеки каждой собаки и использовали этот генетический материал для анализа гена, ответственного за рецепторы в мозге, стимулируемые окситоцином. То, что они обнаружили, показывает, что не все собаки реагируют на окситоцин одинаково. Это помогает объяснить, почему интенсивность эмоционального ответа на человека варьируется от одного представителя собачьих к другому.
Исследователи из Линчёпинга обнаружили, что гены, которые кодируют рецепторы окситоцина мозга, пишутся с использованием только двух из четырех букв «алфавита» ДНК: А и Г. Поскольку организм обладает двумя копиями каждого гена, у любой отдельно взятой собаки может иметься ген рецептора окситоцина, который обозначается одним из следующих способов: AA (две копии A), ГГ (две копии Г) или АГ (одна копия каждого типа). Эти крошечные различия, кажется, оказывают большое влияние на то, как собаки перерабатывают окситоцин и как они относятся к людям.
Особи с первым вариантом написания гена рецептора окситоцина демонстрировали поведение, более ориентированное на человека, чем собаки со вторым или третьим вариантом. Собаки с типом АА быстрее просили помочь хозяина, чем животные с двумя остальными версиями генов. И когда им в нос впрыскивали окситоцин, собаки с типом гена рецептора окситоцина АА были еще более склонны просить помощи у человека.
Это удивительное открытие проводит связь между привязанностью собак к человеку с самыми основными строительными блоками их (нашей) биологии — генетическим кодом. Столь удивительное явление — первый шаг в предстоящих новых исследованиях чувств собак к людям.
Ученые обнаружили и другие интригующие различия в связи между ДНК собак и их отношением к людям. Например, Анна Кис и ее коллеги из новаторской Лаборатории семейных собак в Будапеште продемонстрировали невероятную сложность генетики собак, добавив еще один захватывающий поворот в исследование генов рецепторов окситоцина, проведенное Мией Перссон.
Кис и ее коллеги изучали две породы собак и пришли к разным структурам результатов. Когда они впрыскивали окситоцин в нос немецкой овчарке, а затем бордер-колли, результат зависел не напрямую от вида гена рецептора окситоцина, которым обладала собака, а от сочетания формы гена и породы животного. Немецкая овчарка действовала более дружелюбно, когда ей в нос попадал окситоцин, так как она обладала особой формой гена рецептора данного нейропептида. Но бордер-колли вела себя более дружелюбно, имея ген в той же форме, которая делала немецкую овчарку менее дружелюбной.
Это показывает, насколько сложными могут быть отношения между генами и поведением. Геномы немецких овчарок и бордер-колли, вероятно, настолько несхожи друг с другом, что это провоцирует такие тонкие различия в их поведенческом ответе на окситоцин. В частности, различия в генетическом коде двух пород должны влиять на то, как их гены рецептора окситоцина взаимодействуют с самим нейрохимическим веществом, чтобы сформировать модель ласкового поведения, которую мы наблюдаем у этих представителей вида собак.
От ласкового поведения до гормонов привязанности к генам, которые кодируют рецепторы этих гормонов в мозге… Ученые все глубже и глубже изучают биологическую сущность собаки, находя все больше и больше подтверждений тому, что она запрограммирована на эмоциональную связь. Но такое доказательство, хотя и убедительное, не подтверждает, что собаки являются уникальными в этом отношении. И оно не ответ на вопрос, на поиски которого я отправился: что же делает собак такими особенными?
Как специалист по поведению, я, естественно, лучше всех осведомлен об исследованиях поведения собак. Однако не могу отрицать, что определяющие различия — поведенческие или иные — между любыми двумя видами должны сводиться к ДНК каждого из них.
Поэтому, если в собаках есть что-то уникальное, я знал, что это должно быть связано с их генами. Любое постоянное различие между поведением волков и собак обязательно прописано в генетическом коде. Конечно, найти его будет сложно, но наверняка оно должно находиться там. Результаты, полученные Мией Перссон и Анной Кис, показывают, как гены влияют на характерное поведение собак, но доказательств должно быть больше.
Теперь мы знаем каждую букву в большой книге, в которой изложен генетический код собаки. Это связано с тем, что в 2004 году собака породы боксер по имени Таша стала всего лишь четвертым млекопитающим, у которого был упорядочен весь геном, в проекте, возглавляемом Керстин Линдблад-Тох из института Броуд (они называют его «Броод»), в Кембридже, штат Массачусетс. Эта информация чрезвычайно полезна в вопросах изучения генетических болезней у собак, таких как рак. Обнаруженные данные, вытекающие из этого одиночного прорыва в науке, тоже содержат ключ к раскрытию тайны того, что делает собак такими особенными.
Спустя пять лет после того, как стал известен первый геном собаки, молодой генетик из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Бриджит фон Холдт возглавила команду, которая опубликовала статью, чье сухое название обещало заманчивые открытия из «богатой истории, лежащей в основе одомашнивания собаки». Этого было достаточно, чтобы зацепить меня, — и я не преувеличу, если скажу, что информация, которую я прочитал в этой академической работе, изменила мое понимание того, что делает собак теми уникальными существами, какими они являются.
Фон Холдт и ее коллеги объяснили, как они прошли весь путь по геному собаки (точнее, геномам 912 собак), сравнив его с геномом волка (собственно, геномами 225 волков). Исследователи рассматривали один маленький кусочек генетического материала за другим, проверяя, нет ли в нем признаков недавней эволюции. Когда мы говорим о собаках, «недавняя эволюция» означает процесс, посредством которого определенные волки стали собаками, — процесс, известный как одомашнивание. Так что фон Холдт и ее коллеги в основном искали генетические изменения, сделавшие собак собаками.
Я подозреваю, что любой человек находит язык научных дисциплин, кроме того, на котором его учили, довольно сложным, но мне действительно кажется, что генетики бьют все рекорды. Я и моя тогдашняя аспирантка Моника Уделл (ныне профессор Орегонского государственного университета) прочитали и перечитали эту статью фон Холдт и ее сотрудников. Сначала мы не могли обнаружить ничего, что бы относилось к вопросу, который нас интересовал: что на психологическом уровне делает собак особенными. Было немного о генах для «формирования памяти и / или поведенческой сенсибилизации» и несколько других интригующих моментов, но ничего, что послужило бы ответом на вопрос о том, выделяются ли собаки своим интеллектом или способностью формировать эмоциональные связи среди других животных.
Затем мы натолкнулись на один фрагмент о генетике, настороживший нас: исследователи наблюдали мутацию, близкую к «гену, ответственному за синдром Вильямса — Бойрена у людей… который характеризуется социальными чертами, такими как исключительная общительность».
«Исключительная общительность» — разве это не идеальное подведение итогов феномена, который мы наблюдали в наших исследованиях поведения? Разве это не технический способ говорить об очень эмоциональной связи, определяющая отношения собак с людьми? Я сразу же помчался проверять синдром Вильямса — Бойрена и быстро обнаружил, что у этого синдрома Вильямса (как его обычно называют) есть много симптомов, но его выдающаяся особенность — чрезмерная общительность.
Люди с синдромом Вильямса не имеют представления о таком понятии, как «незнакомец». Для них каждый — друг.
Стандартное описание человека с синдромом Вильямса: «коммуникабельный, очень общительный, крайне дружелюбный, милый, очаровательный, проявляющий чрезвычайный интерес к другим людям и не боящийся незнакомцев».
Я смог найти фрагмент из телешоу «20/20» на ABC News онлайн о летнем лагере в северной части штата Нью-Йорк для детей с этим синдромом. Он назывался «Где все хотят быть твоим другом». Журналист Крис Куомо был явно поражен теплотой, с которой его там встречали. Абсолютно не боясь камер, дети задавали Куомо вопросы: откуда он? какой у него любимый цвет? есть ли у него дети?
Одна девочка лет двенадцати спросила его, нравятся ли ему девочки, а затем закрыла лицо, хихикая и смущаясь, когда он ответил: «Да, девочки мне нравятся».
Когда я смотрел это видео, мне сразу вспомнились многочисленные комические сюжеты на YouTube, в которых люди изображают собак. Мне особенно нравится «Друг-кот против друга-собаки» Джимми Крейга и Джастина Паркера, имевший на момент написания этой книги более двадцати шести миллионов просмотров. Джастин Паркер в качестве собаки — абсолютно такой, какими выглядят дети с синдромом Вильямса: он очень дружелюбный, милый, очаровательный… Все подобные прилагательные, которые приходят на ум, так хорошо описывают детей во фрагменте телешоу «20/20».
Должен признаться, что я был шокирован, наблюдая за детьми с синдромом Вильямса. Это может звучать абсурдно, но мне казалось, что я наблюдаю за целым лагерем детей, притворяющихся собаками. И как только появилась эта мысль, мне стало стыдно. Неважно, как сильно вы любите собак, никто (я надеюсь) действительно не захочет думать о своем ребенке как о собаке. Мой собственный сын в то время был примерно того же возраста, что и несколько детей из этого телевизионного фрагмента. Я бы не хотел, чтобы кто-то лишил его человеческих качеств, сравнивая с собакой.
В эмоциональном плане меня скорее смущало увиденное, но с научной точки зрения я был чрезвычайно взволнован.
Интуитивно ощущалась сильная связь между поведением детей с синдромом Вильямса и поведением собак. Может ли она быть недостающим звеном? Долгожданным ключом к пониманию того, что делает собак такими замечательными существами, какими они являются?
Чем больше я размышлял о научных последствиях того, что я видел, тем сильнее начинал испытывать приступы научной паники. В нашем исследовании, сравнивая поведение собак и волков, мы с Моникой часто указывали, что поведение человека — это не просто прямой результат определенного генетического наследия. Влияние генов в значительной степени модулируется жизненным опытом. Когда мы вступали в споры с другими учеными по поводу того, могут ли волки следовать указательным жестам человека, нам было трудно объяснить, что выполнение чего-то вроде таких заданий представителем другого вида не является поведением, приобретаемым отпрыском любого вида и полностью сформированным с рождения щенка (или ребенка).
Даже наши дети не рождаются со способностью следовать жестам окружающих их людей. Лишь спустя какое-то время после своего первого дня рождения малыши могут хорошо понимать движения рук и другие проявления языка тела. Мы с Моникой смогли показать, что некоторые волки, воспитанные среди людей — а это совершенно исключительно для волка, хотя и довольно распространено для собаки, — действительно были готовы и проявляли желание следовать указательным жестам человека и понимать их значение.
Приложив много усилий, чтобы подчеркнуть исключительную важность опыта, а не только генетической идентичности, Моника и я почувствовали себя немного странно, так взволновавшись открытием в генетике. Но мы никогда не отрицали актуальности генетики для понимания того, как устроены собаки. И, наиболее очевидно, то, что отличает подвиды волков, которых мы называем собаками, от других подвидов волков, которые все еще признаются волками, должно заключаться именно в их генетических кодах.
Вскоре после того, как мы поделились этим интересным соображением друг с другом, Моника приступила к организации собственной лаборатории в университете штата Орегон. Разумеется, мы оставались на связи и часто говорили о наших общих научных увлечениях.
В первый год после переезда в Орегон Моника рассказала мне, что она столкнулась с Бриджит фон Холдт на конференции. Бриджит определила гены синдрома Вильямса как ключевое генетическое изменение в эволюции собак от волков. Мы с Моникой хотели найти способ проверить, было ли это изменение в двух представителях собачьих причиной существенного различия в их поведении. Чтобы решить такую увлекательную задачу, мы решили заняться совместной работой.
Монике, Бриджит и мне следовало найти способ узнать, были ли именно гены, определенные Бриджит как измененные в ходе эволюции от волка к собаке, ответственны за «чрезвычайную общительность» собак, а не какой-то другой менее выраженный симптом синдрома Вильямса. Мы должны были иметь в виду, что синдром Вильямса включает в себя большое количество генов (около двадцати семи) и что люди с синдромом обладают широким спектром качеств, помимо просто общительности, которая заинтриговала нас. Тип лица у них «эльфийский» (лицо эльфа), они могут страдать от проблем с сердцем, слух сверхчувствителен, и, помимо остальных проблем, они, как правило, интеллектуально ограничены.
Во время размышлений обо всем этом у меня была возможность посетить Научный центр изучения волков в Венском ветеринарном университете. После того что я там увидел, огромная разница в поведении собак и волков сделалась действительно конкретной.
Научный центр изучения волков, основанный биологами-бихевиористами Куртом Котшалом, Фредерике Ранге и Жофией Вирани, настолько близко подходил к вопросу о выращивании собак и волков в одинаковых условиях, насколько только это было возможно. На территории Научного центра изучения волков в прекрасной деревне, расположенной вокруг замка в стране вин, примерно в часе езды к юго-западу от Вены, проживает популяция волков (около двух десятков), выращенных людьми. Поэтому они с готовностью принимают человеческое общение. К моменту своего визита я уже много времени провел с питомцами Волчьего парка в Индиане, поэтому, хотя меня всегда восхищает их благородство, не ради встречи с волками я ехал туда. Именно собаки из этого центра действительно заинтриговали меня.
Чтобы установить наилучшие возможные контролируемые сравнения поведения волков и собак, Научный центр содержит несколько десятков собак в условиях, максимально приближенных к условиям жизни волков. Это означает, что люди забирают щенков у матери в первые недели жизни и воспитывают. Затем, когда они становятся достаточно взрослыми, чтобы жить самостоятельно, их помещают в огороженную зону, где они находятся в основном среди особей своего вида.
Поскольку этих собак воспитали люди, те с радостью воспринимают человека в качестве компаньона для общения, как это делают их домашние собратья. И собаки, и волки видят людей и взаимодействуют с ними каждый день, но все же ведут жизнь главным образом среди сородичей.
И поскольку собак и волков разводят почти в одинаковых условиях, любые различия, которые ученые наблюдают между двумя видами при выполнении психологических тестов, несомненно, связаны с причинами, отличными от воспитания.
В холодный февральский день Жофия, Фредерике и Курт встретили меня и провели небольшую экскурсию. Размещение в центре довольно интересное, со множеством вольеров, в которых живут волки и собаки. Там же находится прекрасное исследовательское здание, напоминающее клубный дом в лесу.
Во время прогулки по территории мы впервые увидели волков. Они мирно отдыхали в мягком солнечном свете между сугробами, оставшимися от снежной бури, прошедшей в начале недели. Когда волки услышали, как мы приближаемся, многие, но не все, встали, потянулись и подошли к забору. Те из нас, кто был знаком с волками, гладили их через проволоку. Большинство животных выглядели заинтересованными и благодарными за ласку. Они мягко виляли хвостами и проталкивались вперед, чтобы их погладили. Но звери хорошо разбирались в посетителях, и несколько волков нас полностью проигнорировали.
Затем мы пошли в глубь территории, где жили собаки. Еще до того, как мы добрались до их вольера, животные побежали к нам, лаяли, взволнованно тявкали и усиленно махали хвостами. Первые, кто заметил нас, предупредили других, и вскоре мы увидели множество сумасшедших, взволнованных собак, подпрыгивающих вверх вдоль забора по мере нашего приближения.
В этот момент мне пришлось взять паузу и подумать о том, какое разное ощущение, когда находишься среди этих двух близких подвидов животных. Трудно не войти в волчий вольер без чувства тревоги за свою безопасность, даже если знаешь, что волки в Научном центре никому еще не причинили зла. Среди собак же мы совсем не испытывали страха — я просто опасался испачкаться, потому что собаки в своем энтузиазме даже пытались запрыгнуть на нас.
Контраст между умеренным интересом волков и неистовым оживлением собак стал убедительной демонстрацией того, как эти собратья из семейства Псовые проявляют очень разную степень привязанности к людям.
Домой я вернулся с яркими впечатлениями о том, насколько разными могут быть эти два вида. Полученные впечатления наложили отпечаток на наши обсуждения с Моникой и Бриджит возможности проверить, какую роль играют гены синдрома Вильямса в совершенно разном поведении этих животных.
Очевидно, нам нужно было выйти за рамки тех впечатлений, вызванных энтузиазмом собак и волков по отношению к людям, которые я получил в Научном центре изучения волков. В идеале нам следовало использовать простой и быстрый тест, который мог бы количественно оценить способность собак и волков к межвидовой привязанности таким образом, чтобы можно было провести научное сравнение. Это позволило бы понять, какую часть своей способности к привязанности к другим видам собаки приобрели самостоятельно и сколько ее они унаследовали от своих предков, волков.
Для этого существовало множество потенциальных тестов, но я понял, что мы уже выполняли один тест, который дал именно то, что нам нужно. Я вспомнил, как наша подруга Марианна Бентосела из Буэнос-Айреса продемонстрировала мне и Монике то, что стало одним из моих любимых экспериментов.
На открытом пространстве человек сидел на стуле в центре круга диаметром один метр. Она приводила собаку на две минуты, а затем засекала, сколько времени та проводит в кругу. В Волчьем парке мы позже провели этот эксперимент на волках.
Волки, которых Марианна тестировала в Волчьем парке, хотя они и часто виделись с незнакомыми людьми, не проявляли особой склонности к общению с кем-то, кого не знали. И проводили внутри круга примерно по 30 секунд из каждых двух минут с человеком-другом. Собаки же проводили больше времени с незнакомым человеком, чем волки с тем, кого они знали всю жизнь. А уж если на стуле в круге сидел тот, кого собака знала, то она оставалась рядом с ним все отведенное время.
Моника и ее студенты провели второй, очень простой тест на тех же волках в Волчьем парке и на собаках в Орегоне. Она дала им обычный пластиковый пищевой контейнер с небольшим кусочком сосиски. Чтобы сделать задачу максимально легкой, через крышку была пропущена толстая веревка, так что любой зверь при желании мог легко открыть ее.
Волки обычно срывали крышку с контейнера, чтобы съесть сосиску. Но большинство собак, если рядом был человек, предпочитали обратиться к нему за помощью вместо того, чтобы самим открыть контейнер.
Здесь в контексте проблемы, вставшей перед собакой и волком, мы увидели тот дополнительный интерес к социальным контактам, имеющийся у собак. Он выражается в том, что в трудных ситуациях человек воспринимается ими как помощник.
После этого мы обратились к нашей коллеге и специалисту по генетике Бриджит фон Холдт. Моника отправила генетические образцы (мазки с внутренней стороны щеки) собак и волков, участвовавших в этих поведенческих тестах. Предполагалось, что Бриджит удастся установить, могут ли различия между собаками и волками в этих тестах, которые она ранее назвала следствием недавней эволюции собак, быть обусловлены генами синдрома Вильямса.
Процедура генетического иссследования сложна, но вопрос, который мы задавали, был простым, хотя и глубоким. Изучаемые нами собаки и волки различались по своему поведению. И — по своим генам. Существовала ли связь между неодинаковыми уровнями поведенческой активности на социальные навыки и генами тестируемых животных?
Хотя у меня и имелись определенные надежды, я не был уверен, что мы сможем найти прямую связь между простыми паттернами поведения, такими как обращение к человеку за помощью, и самым базовым уровнем биологии — генетическим кодом. И когда Бриджит сообщила нам по электронной почте о том, что чрезмерный интерес собак к людям был связан с тремя генами, относящимися к синдрому Вильямса, я был так же взволнован, как и несколькими годами ранее, когда мы с Моникой обнаружили, что волки способны следовать человеческим жестам. И вот мы здесь показываем, что именно выделяет собак в природе, — секрет их успеха у нас.
Бриджит продемонстрировала, что один из генов («поэтично» названный WBSCR17) подвергался интенсивному отбору во время недавней эволюции собак. Другими словами, он изменился во время одомашнивания. Анализ показал, что для этого и еще двух генов, известных как GTF2I и GTF2IRD1, за разные уровни общительности, обнаруженные у собак и волков, отвечали отдельные формы.
Наряду с этой основной демонстрацией генетических изменений у собак на пути к становлению вида, отличного от волков, в ходе исследования было сделано еще два интересных открытия. Первое: разные породы собак обладают разными версиями этих трех генов, и способы их выпадения согласуются с типичными описаниями пород как дружественных или отчужденных.
Моника и Бриджит в настоящее время проводят исследование собак различных пород, чтобы попытаться получить более точную картину того, как генетические вариации могут привести к неодинаковым моделям проявления общительности у разных собак.
Вторым открытием является то, что предыдущие опыты на мышах, в которых экспериментально управляли генами, прямо продемонстрировали, что гены GTF2I и GTF2IRD1 участвуют в общении. И еще один интересный поворот: меньшая часть людей с синдромом Вильямса не проявляет преувеличенную общительность, которая обычно является определяющим аспектом этого синдрома. Они, как было доказано, имеют нормальные формы данных двух генов.
Все это подтверждает, что между нашими собаками и людьми с синдромом Вильямса есть родственные связи. Новое исследование Мии Перссон и ее коллег в Линчёпинге предполагает, что другие гены с еще более «поэтическими» именами BICF2G630798942 и BICF2S23712114 также могут играть роль в природе интереса собак к людям.
Данные гены у людей связаны с аутизмом. Аутизм — это синдром, характеризующийся сниженным, а не преувеличенным интересом к социальному контакту, но варианты гена могут иметь разные, даже противоположные эффекты у собак. Эта информация подкрепляет теорию, изо всех сил старающуюся найти связь между генами собак и их замечательными моделями поведения.
И хотя я был в восторге от участия в таком захватывающем научном проекте, меня беспокоило, что родителей детей с синдромом Вильямса может оскорбить наше открытие. Трудно принять, что между твоим ребенком и собаками есть генетическое сходство. Но, как оказалось, для беспокойства не было повода. Журналист, сообщивший о наших результатах, взял интервью у члена правления Ассоциации людей с синдромом Вильямса Соединенных Штатов. В своих комментариях она сказала: «Если бы у этих детей были хвосты, они бы ими виляли».
В научной литературе типичная модель поведения людей с синдромом Вильямса называется гиперсоциальность или крайняя общительность. Это отражает тот осторожный язык описания, который я использую в своих научных работах, где часто встречаются такие слова, как «принадлежность», «поиск контактов» или «общительность», при характеристике реакции собак на людей.
Эти слова обозначают специфическое поведение, которое можно объективно измерить. Я вижу, как собака плачет, когда ее оставляют одну без близкого человека. Вижу энергию, с какой она приветствует знакомого: ее низкую посадку, прыжки в попытке лизнуть своего человека в уголок рта. Я могу измерить то, что делает собака, чтобы утешить человека, который ей кажется расстроенным.
Я ценю точность научной терминологии, но также считаю, что наступает момент, когда просто промаркировать и подсчитать отдельные модели поведения становится бессмысленным, равносильным преднамеренному пропуску более масштабных моделей поведения. Для собак, связанных с людьми, поведение и нейронные и гормональные модели реакции, которые я только что упомянул, наряду со многими другими составляют общую картину, и эта картина заслуживает того, чтобы ее называли чем-то большим, чем просто «коммуникабельность» или «общительность».
Собаки не просто общительны. Они демонстрируют действительную, добросовестную привязанность, такую, которую по отношению к людям мы бы назвали любовью. Для собаки, так же как и для человека с синдромом Вильямса, главное — это желание установить тесные связи, выстроить теплые личные отношения, то есть любить и быть любимой.
После того как я стал свидетелем невероятного поведения детей с синдромом Вильямса и участия в революционных экспериментах, связавших уникальные генетические изменения этого синдрома с ласковым поведением собак, меня не нужно было больше убеждать. Рассмотрев ряд научных данных и увидев параллели между собаками и людьми, которые разделяют свои отличительные генетические маркеры, мне стало комфортно называть вещи своими именами. Только благодаря этому долгому научному путешествию я смог признавать любовь собак к людям. И делать это со всей убежденностью, которую ранее применял к своему скептицизму.
В вопросе о том, что собаки, с одной стороны, обладают исключительным интеллектом, а с другой — нежной связью с людьми, я был настолько безжалостен, насколько возможно. Задача, которую я поставил перед обеими возможностями, поразила многих любителей собак. Они считали ее в лучшем случае ненужной, а в худшем — бредовой и подлой. Я знаю это, потому что многие люди поспешили мне так сказать — от незнакомцев в самолете до многих из лучших друзей. Мне часто говорили бросить исследовательское дело и просто любить свою собаку, и, что касается моей Ксифос, именно так я и поступил.
Но в систематических исследованиях есть и свое вознаграждение — по мере возможности стремиться отбрасывать предвзятые идеи и беспристрастно собирать доказательства. Это является ни с чем не сравнимым удовольствием от принятия решения, основанного на твердом фундаменте.
С такими результатами относительно генов синдрома Вильямса и выводов Мии Перссон о генах аутизма мы находимся на основном уровне организации живых существ — мы смотрим на ДНК, код жизни. И наблюдаем в генетическом материале собак безошибочные признаки их готовности заботиться о нас. Мы можем проследить этот сигнал обратно через гормоны и структуры мозга, через сердца, которые бьются в унисон, когда люди и их собаки находятся вместе. Отмечать счастье животных, когда они рядом с людьми, о которых заботятся, и огорчение от разлуки с ними. Видеть, как приближение хозяина зачастую является такой же наградой, как и еда, и как собаки будут пытаться помочь своим людям, когда те в беде, если смогут понять, что нужно сделать. На каждом уровне анализа, в экспериментах независимых исследовательских групп по всему миру мы видим один и тот же вывод.
Суть собаки — любовь. А любовь это то, что делает собак такими исключительными — идеальными спутниками людей.
Способность собак любить отличает их от других видов животных на планете, включая ближайшего родственника — волка. Собаки максимально стараются сблизиться и ласково пообщаться со знакомыми людьми, но им также интересны чужаки. Этим они кардинально отличаются от диких сородичей.
Волки же, отнятые от матери в самом раннем возрасте и воспитанные людьми, не демонстрируют такой уровень эмоциональной активности даже со своими суррогатными матерями. Звери могут дружить с людьми, но эти отношения никогда не перерастают во всеобъемлющую любовь к ним, свойственную собакам.
Приняв (надо сказать, с трудом) собак как любящих существ, сегодня я ощущаю, что обладаю чем-то особенным. Теперь я знаю, что отличает их от других животных. Я нашел свой профессиональный — и личный — святой Грааль.
Но это знание только усилило мою исследовательскую жажду. В частности, у меня возникло несколько важных новых вопросов, их я буду рассматривать в следующих главах книги.
Во-первых, почему собаки оказались такими? Теперь мы знаем, что способность любить и испытывать привязанность не присуща их предкам, волкам, и это знание подводит еще к одной великой тайне: когда и каким образом собаки обрели эту способность?
Во-вторых, как вырастает любовь в душе каждой отдельной псины? Из моих наблюдений за дикими собаками по всему миру я знал, что не все они одинаково любят людей, даже если есть возможность. Как развивается такая любовь? И как мы можем ее развивать?
Наконец, самое главное: что любящая природа собак означает для них и жизни людей с ними? Если сущность собак заключается в их способности любить, то что можно сказать об отношениях, которые нас связывают? Из всех вопросов этот может оказаться самым важным, неотложным и значимым.
Назад: 3. Собакам не все равно
Дальше: 5. Происхождение
