Глава 16
Барановский приехал в мастерскую ближе к обеду в не слишком хорошем расположении духа. Нет, внешне он, конечно, был невозмутим, но Будищев слишком хорошо его знал и потому сразу понял, что-то случилось.
— Как у вас дела? — осведомился Владимир Степанович.
— Надо бы лучше, но уже некуда, — усмехнулся Дмитрий.
— Что, действительно?
— Работа закончена, вексель герцог подписал, чего же ещё желать? Разве что вывеску новую!
— Не понял. Какую вывеску?
— Как какую? Поставщик двора!
— А ведь и верно, — задумался инженер. — Лейхтенбергские-Романовские — члены императорской фамилии. Так что вполне можно обратиться в департамент за разрешением. Полагаю, препятствий не возникнет.
— Вот и занялись бы? А то на вас лица нет! — Что, так заметно?
— Ещё бы.
— Военное ведомство отказалось от приемки нашего пулемета.
— О как! А основания?
— А без оснований! Решено митральезы из войск изъять и отправить в арсеналы крепостей.
— А флот?
— Ну, а что флот? Будут закупать по одной — две штуки на строящиеся корабли. А это — капля в море!
— Ничего страшного. Лиха беда начало!
— Как бы не так! — в сердцах воскликнул Владимир. — Вы не представляете себя, что стоит проложить дорогу новому изобретению в военной сфере. Не один год придется головой в стену долбиться, причем, без всякой гарантии результата.
— Не хотят наши покупать, давайте продадим ещё кому-нибудь?
— Я иногда поражаюсь вам, Дмитрий! Вы — герой войны — георгиевский кавалер, а иногда ведете себя так, как будто патриотизм для вас — пустой звук!
— Владимир Степанович, а вы патриотизм с идиотизмом часом не путаете?
— Что?!
— Ничего! У нас есть пулемет. Причем, самый лучший из существующих на сегодняшний момент. Но, поверьте мне, это преимущество продлиться недолго. Идея автоматического оружия витает в воздухе, и пройдет всего несколько лет и Максим или кто другой сделают нечто подобное, и заработает очень недурственные деньги. Только нас с вами не будет на этом празднике жизни.
— Да как же вы не понимаете! А если это оружие попадет в руки врагов России, и они будут стрелять в наших воинов? Вы ведь тоже были солдатом!
— Ну, во-первых, оно и так и так попадет. Тут уж ничего не поделаешь — прогресс не стоит на месте. А во-вторых, если нам удастся продать, кому бы то ни было наше оружие и мы сможем на этом заработать, то когда даже нашим сиятельствам и превосходительствам придет в голову, что пулеметы жизненно необходимы, мы сможем разработать на вырученные деньги более совершенный образец. И тогда у русской армии будет преимущество!
— Я смотрю, у вас на всё есть ответ!
— А в-третьих, — невозмутимо продолжал Будищев, — к тому времени у нас будет налаженное производство, и мы сможем быстро удовлетворить потребности наших.
— А если мы не поторопимся, то Хайрем Максим нас опередит?
— Кто?
— Ну, вы сказали «Максим», а я знаю только одного известного изобретателя с такой фамилией. Хайрема Стивенса Максима.
— Я не знал его имени.
— Странно, что вы вообще о нём слышали. Кстати, не поверите, но Сергей Викторович сказал мне то же самое почти слово в слово.
— Так послушайте умного человека. Точнее двух.
— Хм. А вы точно не сговорились за моей спиной?
— Скажете тоже, — рассмеялся Дмитрий. — Вы ведь прекрасно знаете, что мы с ним друг друга терпеть не можем!
— Да, но говорите при этом — одно и то же!
— Так ведь дело говорим!
— Ну хорошо. Положим, я с вами соглашусь. Как вы себе это представляете?
— Очень просто. Нужно сделать небольшую партию наших пулеметов и организовать для них команду. Что-то вроде частной военной компании.
— Простите, как вы сказали?
— Частная военная компания.
— Очень интересно! Продолжайте.
— Так вот. Всякий раз, как где-то в мире пахнет порохом, надо отправлять туда представителей нашей компании и предлагать противоборствующим сторонам свои услуги.
— Обеим сторонам?
— В идеале — да! Но для начала и одной будет довольно. Главное чтобы взяли и применили в боевых действиях. Война — лучшая реклама!
— А зачем же эта ваша, как её, «частная военная компания»? Ведь можно просто продать вооружение и пусть они его сами применяют.
— Правильный вопрос! Всё дело в том, что всякое вооружение нужно не только иметь, но и правильно применять. Только тогда оно будет эффективно.
— А сейчас его применяют неправильно?
— Да!
— И вы знаете, как правильно?
— Снова, да!
— Забавно!
— Да ничего забавного. Я тут на днях читал о Франко-Прусской войне и применении в ней французами митральез системы Рефи.
— Весьма любопытно. И что же вы можете сказать по этому поводу?
— Я могу сказать, что лягушатники и их вшивый император — хронические имбецилы! У них была прекрасная возможность устроить пруссакам кровавую баню, но они её бездарно профукали.
— А вы бы смогли?
— С командой хорошо обученных людей? Запросто!
— И войну бы выиграли?
— По крайне мере, франки не проиграли бы с таким разгромным счетом!
— Ну, ладно. И кого же следует набирать в эту военную компанию?
— Военных, разумеется.
— Но они же служат?
— Послушайте, Владимир Степанович. Вам приходилось слышать, что в мирное и в военное время нужны разные виды офицеров?
— Как это?
— А так! Каким должен быть идеальный офицер в мирное время? Подтянутый, аккуратный, с иголочки одетый. При этом исполнительный, напрочь лишенный инициативы, и с мягким языком!
— А язык-то зачем? — удивленно переспросил инженер, но тут же сообразил и скривился. — Фу, как вам не стыдно говорить такие гадости, Дмитрий!
— А вот в военное время, — продолжал довольный произведенным эффектом Будищев, — нужны совсем другие люди. Думающие, инициативные, не боящиеся брать на себя ответственность, и, при необходимости, отвечать за принятые решения. И при этом совершенно не важно, застегнуты ли у них все пуговицы на мундире!
— В том, что вы говорите, есть разумное зерно, — задумался Барановский. — Но где же найти таких людей?
— Ну вы даете! — покачал головой его компаньон. — Только что прошла большая и кровавая война. И в ней хорошо проявили себя немало офицеров. А теперь они сидят по заштатным гарнизонам и армейским полкам, где маются от скуки и спиваются. Вот они-то нам и нужны. И солдаты из отставников, отличившиеся в боях, которым теперь предстоит возвращаться в родные деревни и гнуть спину на своих крохотных наделах. Если пообещать и тем и другим, пусть опасную, но хорошо оплачиваемую работу, на которой они смогут достаточно заработать, чтобы устроить свою жизнь, то они для вас горы свернут!
— Что же об этом стоит подумать. Хотя, прямо скажу вам — не нравится мне эта затея. Есть в ней что-то грязное!
— Война, вообще, грязное занятие, Владимир Степанович, — вздохнул Будищев. — Видели бы вы, как действует на пехотные колонны шрапнель выпущенная из ваших пушек, наверное, зареклись бы изобретать для армии.
— Я видел, — нервно пожал плечами инженер.
— Тогда нечего чистоплюйничать!
— Кстати, а что там у вас за история произошла во дворце Лейхтенбергских? — поспешил перевести разговор на другую тему Барановский.
— Блин, это не Сёмка, а партизанский отряд с предателем, — усмехнулся Дмитрий. — Ничего страшного там не случилось. Просто Стеше стало душно и она упала в обморок.
— Вот как. Надеюсь с ней всё хорошо?
— Да вроде бы.
— И с ребенком?
— Что?! Владимир Степанович, вы в своем уме?
— Простите, — смешался инженер. — Я, кажется, позволил себе лишнего.
— Охренеть!
— А что я должен был подумать? Стеша молодая и весьма привлекательная особа, причем вы ей явно покровительствуете, покупаете одежду, всяческие безделушки, посещаете с ней публичные места и вообще… а теперь она падает в обморок!
— Я худею, дорогая редакция! И этот человек только что обвинял меня, будто я говорю гадости! Хотя, конечно, со стороны всё это выглядит несколько…
— Вот именно. И Паулина Антоновна настоятельно просила меня поговорить с вами о судьбе бедной девочки. Она, знаете ли, хорошо к ней относится и принимает, так сказать, участие…
— То есть, ваша жена тоже в курсе?
— А вы как думали?! Конечно же. И я рекомендовал бы вам не затягивать с решением этой деликатной проблемы. Всё-таки, сами понимаете…
Половой — разбитной молодой человек с лоснящимся от лампадного масла пробором на голове, привычными движениями убрал со стола остатки трапезы предыдущих клиентов и принялся накрывать его для следующих. Первым свое место занял только что поднятый из ледника штоф из мутно-зеленого стекла с хлебным вином. Затем рядом с ним материализовались блюда с холодными закусками, после чего уроженец ярославской губернии, демонстративно протёр хрустальные рюмки перед господами и подобострастно сообщил:
— Горячее в самом скором времени воспоследует, господа хорошие!
— Благодарю, любезный, — с важным видом отвечал ему Нарышкин и сделал знак глазами, чтобы тот наливал.
Трактирный слуга немедля выполнил безмолвное приказание, после чего немедля испарился, чтобы не мешать важным посетителям.
— Ну, давайте за успех в нашем безнадежном деле! — поднял рюмку Будищев и подмигнул Постникову.
Молодой репортер не заставил себя просить дважды взялся за рюмку. После чего все присутствующие дружно выпили, и взялись за буженину. Закусив, «звёзды отечественной журналистики» продолжили разговор.
— Всё-таки дело весьма не простое, — глубокомысленно заметил Нарышкин.
— Но какой скандаль! — восторженно пробубнил его младший коллега с набитым ртом.
— Сразу скандал не нужен, — в очередной раз принялся объяснять им Дмитрий. — Для начала, просто заметку. Дескать, сколько можно терпеть ситуацию, когда скучающие господа устраивают скачки и давят ни в чем не повинных обывателей? Такие случаи происходят часто, я узнавал. А вот когда шум подхватят остальные газеты, тогда можно будет и про их высочество!
— Умно! — едва не захлопал в ладоши Постников.
— Это так, — всё ещё сохранял скепсис более опытный товарищ. — Но ведь, как только дойдет до упоминания высоких особ — вмешается полиция!
— Поэтому и нужен шум в прессе, чтобы они не сразу разобрались, кто первый начал.
— Вы полагаете, это так трудно выяснить?
— А вы не пишите прямо, что речь о…
— Мы поняли о ком вы.
— Вот-вот, пишите просто — члены семьи, не указывая какой именно. Все и так поймут. Особенно если будут ещё хлесткие определения. Скажем, «безответственные лица», «высокородные бездельники» или «оборотни в мундирах»!
— Каково?! — захохотал Николай и взялся за бутылку.
— В этом определенно что-то есть, — покачал головой Ефим Иванович. — Вы, молодой человек, явно ошиблись с выбором профессии. Вам следовало стать репортером!
— Нет, господа, — мотнул головой Дмитрий. — Вы в этом деле собаку съели, так что вам и карты в руки!
— Но вы так и не сказали главного.
— Что именно?
— Зачем вам это нужно?
— Сам не знаю.
— Тяга к справедливости?
— Да какая, к чёрту, справедливость!
— Это верно. В нашей деспотической стране никакой справедливости нет и в скором времени не случится. Вот в странах с республиканским правлением, там — да. Такого просто не может произойти. Но ничего, даст Бог и у нас будут перемены.
— Угу, — хмыкнул вполголоса Будищев. — Только и разницы, что давить станут не лошадьми, а мерседесами. И сынки не царя, а депутатов.
— Что вы сказали?
— Давайте ещё выпьем, пока горячего не подали.
— Прекрасная идея!
Когда случилось несчастье со Стешей, Дмитрий постарался выяснить подробности происшествия, но не преуспел. Однако когда девушка опознала Великого князя, дело пошло на лад. В какие-то пару дней, он нашел свидетелей, видевших, как Алексей Александрович, красуясь перед кузиной, отпихнул кучера и сам взялся за вожжи. Будь виновный простым смертным, пусть даже и адмиралом, можно было попытаться привлечь его к ответственности, или, хотя бы, попытаться получить денежную компенсацию для семьи Филипповых, однако тот был сыном императора. Таким как он всё и всегда сходило с рук, причем, и в более поздние времена. Был же случай, когда внук главы государства засунул по пьяни в багажник машины одноклассницу и разъезжал по элитному поселку. Не узнай об этом пресса, всё так и осталось бы шито-крыто.
Собственно, это происшествие из будущего и надоумило его обратиться к газетчикам. Наказать, великого князя, конечно, не накажут, но для таких как он, огласка хуже гауптвахты. А деньги? Да пусть этот жирный боров ими подавится!
Тут размышления Будищева прервало появление полового с жареными рябчиками на блюде, встреченное бурным восторгом репортеров. Постников снова взялся за бутылку, но на сей раз ему с Нарышкиным пришлось пить одним.
— Прошу прощения, господа, мне пора! — решительно поднялся Дмитрий. — Вспомнил про неотложное дело.
— Как досадно, — вздохнул Ефим Иванович и со значением посмотрел на покидающего их друга.
Тот понял всё правильно, и достал из кармана портмоне.
— Прими, любезный, — протянул он трешку половому, хотя заказ вряд ли дотягивал до двух с полтинной.
— Премного благодарим, — заулыбался тот и согнулся в почтительном поклоне.
Понять разбитного малого было не сложно. Жалованья официантам и метрдотелям в Петербурге сроду не платили, а вознаграждение за труды им следовало исключительно из чаевых, оставляемых клиентами. Впрочем, в хорошем ресторане их могло быть столько, что иной чиновник или офицер бы позавидовали. Попасть в такие места было очень трудно и только за крупную взятку. В трактирах попроще, естественно, так не шиковали, так что половые и пятаку бывали рады.
Оставив журналистов, Дмитрий взял извозчика и, назвав адрес, вальяжно развалился на диване. Сегодня у него и впрямь было неотложное и вместе с тем, весьма приятное дело. У него было свидание с Гесей.
Девушка долго не соглашалась на подобные встречи, да и времени у неё было не так много, но капля камень точит, а настойчивости бывшему унтер-офицеру было не занимать. Началось всё с цветов, потом к ним добавились коробки с конфетами, а затем модистка сказала своим работницам, что отправилась по делам, а на самом деле они отправились в цирк Чинизелли, где прекрасно провели время. Встречи их были не часты, поскольку оба много работали, но им было так хорошо вместе, что они становились всё продолжительнее, и в один из вечеров всё кончилось так, как и должно было.
— Пойдем в гостиницу, — просто сказал Дмитрий.
Лицо Геси покрыл румянец, но она преодолела смущение, и, найдя в себе силы поднять глаза, решительно ответила:
— Да.
Приют для одиноких сердец располагался в неказистом здании с обшарпанным фасадом. Портье с полувзгляда понявший, что им нужно, принял деньги и, с поклоном протянув Будищеву ключ, мазнул его спутницу презрительным взглядом.
— Прикажете проводить? — с масленым блеском в глазах спросил он.
— Нет! — в один голос ответили они и поднялись по скрипучей лестнице.
Закрывшаяся с противным стуком дверь, отрезала их от остального мира, и в это мгновение всё окружающее стало нереальным. Остались только они вдвоем. Он и она. Мужчина и женщина. Губы нашли губы, руки сплелись с руками, а мешавшая им одежда разлетелась по разным углам.
Утром уставшие, но счастливые они лежали, прижавшись всем телом друг к другу.
— Что теперь будет? — неожиданно спросила Геся.
— О чём ты? — не понял её Дмитрий.
— О нас. Мои товарищи не поймут нашей связи и не одобрят её.
— А тебе нужно их одобрение?
— Нет. Я не то сказала. Просто я чувствую себя так, будто изменила нашему делу.
— Вашему делу или Ипполиту?
— Зачем ты так? — нахмурилась девушка. — Мы с ним свободные люди и ничем не связаны кроме общего дела. Он не раз мне сам об этом говорил.
— Хорошо пристроился, — хмыкнул в ответ Будищев.
— Ты ревнуешь?
— Сама-то как думаешь?
— Но это — мещанство!
— Послушай меня, Геся. Я про свободные отношения знаю больше, чем ты можешь себе представить, и если ты хочешь этого, то я только за. Но пока мы вместе, я ни с кем не хочу тебя делить. Это понятно?
— Да, но…
— Никаких, но! Только ты и я.
— Но как же мои товарищи? Я не могу их предать…
— Блин, что за фигню ты несешь? Эти твои «товарищи» рано или поздно встрянут в какой-нибудь блудняк и тебя за собой утащат. И когда к тебе придут жандармы, а они придут, то моментально раскроют твою маленькую тайну с липовым лютеранством и тогда, поверь мне, мало не покажется!
— Откуда ты знаешь?
— Что знаю? Что иудейка Геся Барнес внезапно стала лютеранкой Гедвигой Берг? Ну, милая моя, тут трудно не догадаться! Кстати, кто тебе помог?
— Гиршовский.
— Я так и думал. Так вот, его ты тоже подставишь, если попадешься!
— Но что мне делать?! Ты себе представить не можешь, как угнетаем наш народ!
— Ой, вот только не надо мне рассказывать за угнетение! Никого в России так не угнетают, как русских крестьян. Вот уж, действительно, бесправные люди.
— Да что ты такое говоришь! Ты хоть знаешь, что такое черта оседлости?
— Нашла чем удивить. Её обойти — раз плюнуть!
— И как же это?
— Сменить веру, получить образование…
— Да как ты смеешь так говорить?! Сменить веру! Да что ты себе позволяешь, ты думаешь это так просто?
— Фрау Берг, не делайте мне смешно!
Последняя фраза Дмитрия на какое-то время заставила замолчать расходившуюся Гесю, но, впрочем, не надолго.
— Будищев, вы — негодяй! — сообщила она ему, через некоторое время.
— Я знаю.
— И евреи, так не говорят!
— Ой вей…
— И так тоже!
— Ну, хорошо, не буду, — примирительным голосом начал Дмитрий, но обидевшаяся Геся решительно откинула одеяло и принялась одеваться.
— Отвернись! — потребовала она.
— Не могу, — честно ответил молодой человек. — Ты слишком красива!
Великий князь Алексей Александрович газет почти никогда не читал, и вообще прессой не интересовался, а потому и представить себе не мог, что какие-то вздорные газетёнки могут доставить человеку его положения столько неприятностей. И даже когда «его обожаемая Зизи», явно нервничая, стала жаловаться на плоские намеки в газетах, он не придал этому значения. Но время шло, за спиной царского сына стали всё громче и громче шушукаться, и, чувствовалось, что если дело пойдет так дальше, то дойдет и до оскорбительных выкриков со стороны черни. Но это, как говорится, полбеды, а что будет, если обо всём узнает государь?
Надо сказать, что повод для беспокойства у великого князя был. Император Александр II хоть и славился своим милосердием, иногда становился твёрд как кремень. Взять хотя бы историю с кузеном Алексея — великим князем Николаем Константиновичем! Конечно, в данном случае, до такого не дойдет, но, кто знает, как венценосный отец накажет непутёвого сына? А если в кругосветное плавание законопатит, подальше от Петербурга и Парижа? Брр… крайне неприятная перспектива!
И самый молодой контр-адмирал Российского Императорского флота отправился к начальнику третьего отделения — генералу Дрентельну.
— Это чёрт знает что такое! — бушевал он, тряся газетой перед лицом шефа жандармов. — Я настоятельно требую, чтобы меня и близких мне людей оградили от беспочвенных обвинений!
Генерал попытался вставить хоть слово, но, закусивший удила принц не желал ничего слушать, так что приходилось подобострастно молчать, ожидая пока его гнев уляжется. К счастью, надолго Алексея Александровича не хватило и скоро он умолк.
Александр Романович Дрентельн занял эту высокую должность не так давно, после трагической гибели своего предшественника — Николая Владимировича Мезенцова. В последнее время, у него было много забот. Студенческие волнения перемежались с крестьянскими бунтами, террористы устроили настоящую охоту за высокопоставленными чиновниками, включая самого шефа корпуса жандармов, и на фоне этого плоские намеки по поводу высокопоставленных особ в петербургских газетах выглядели сущей мелочью, но… личное обращение великого князя так просто не проигнорируешь.
— Заверяю Ваше Императорское Высочество, — решительно заявил генерал, — что мы примем самые строгие меры и в самом скором времени, найдем и показательно накажем виновных!
— Ну что же, — удовлетворённо отозвался великий князь. — Надеюсь на тебя!
— Будьте покойны, — поклонился Дрентельн, внутренне покоробленный неприятной привычкой некоторых членов правящего дома тыкать всем не зависимо от происхождения и занимаемой должности. — Я поручу расследование самым лучшим кадрам и сам лично прослежу за его ходом!
— Это правильно! Надзирать, неослабно надзирать!
— Слушаюсь Ваше Императорское высочество!
— Кому прикажете поручить? — осторожно спросил адъютант, когда высокопоставленный посетитель покинул кабинет начальника.
— Даже не знаю, — пожал тот плечами. — Может быть этому, как его… ну, что недавно перевели?
— Штабс-капитану Вельбицкому?
— Да. Ему. Всё равно без дела сидит, вот пусть и займется.
Прежде старик Филиппов очень любил вечера. Оно, конечно, придешь с работы умаявшийся донельзя, но Стеша встретит с доброй улыбкой, нальёт в чашку свежеприготовленных щей и пока тот ест, рассказывает обо всём, что за день в слободке приключилось. А голосок-то, какой ласковый? Будто птичка щебечет!
А теперь вроде всё то же самое, а не так. И щи на столе, и дочка рассказывает, да только не про бабские разговоры у колодца, а про то, как они в Митькиной мастерской катушки мотали, а потом лаком их мазали и что из этого вышло. И как её Будищев, что б ни дна ему ни покрышки, хвалил за тщательную работу. И дернул же черт взять его на квартиру аспида! Собьёт девку с пути, как есть собьет!
— Степанида! — строго сдвинув брови, начал очередную нотацию Степанович. — Сколь раз тебе говорено, не ходить в эту трижды проклятую елестрическую мастерскую!
— Электрическую, — беззаботно улыбнувшись поправила его дочь.
— Чего? — не понял сразу старик.
— Я говорю, правильно — электрическую, или электро-техническую!
— Ты посмотри! — всплеснул руками машинист. — Ещё молоко на губах не обсохло, а она уже отца ни во что не ставит… да как тебе не совестно, окаянная?
— Что ты такое говоришь, батюшка, — возмущено воскликнула Стеша. — ты же у меня один-единственный на свете! Я же тебя больше всех люблю!
С этими словами она прижалась к отцу и крепко обняла. Против этого приема у Филиппова противоядия не было, и он тут же размяк, после чего уже совсем не строго продолжал:
— Ну чего ради ты туда таскаешься?
— Интересно мне.
— Интересно ей! Ну что там девице любопытно может быть?
— Всё, батюшка. И как элементы заполнять, и как катушки мотать. Да я уже, если хочешь знать, сама звонок электрический собрать смогу!
— Да женское ли это дело?!
— Ну, а что такого? Мне Митя даже за работу платит, как и другим ученикам.
— Платит? — подозрительно нахмурился Аким Степанович.
— Да. Он говорит, что всякий труд должен быть оплачен. Вот.
— Час от часу не легче!
— Ну чего ты так боишься? Экипажей я теперь стерегусь, так что ничего худого со мной не случится.
— Ох, лучше бы ты с подружками на гулянки ходила, а не в эту, прости Господи, мастерскую!
— Ну куда я с такими волосами пойду? — грустно усмехнулась девушка. — Засмеют!
— А по городу, значит, можно?!
— В городе я как настоящая барышня — в шляпке! Господа думают, что я эта, как её — курсистка, вот. Батюшка, а если я и впрямь на курсы пойду? Митя говорил, что может с оплатой помочь…
С этими словами она мечтательно зажмурилась, представив на минуту, как будто она и впрямь образованная барышня, окончившая курсы и потому сама себе хозяйка. Может носить модные туалеты, на которые сама заработает, а не как иные бабы из слободки — подарит муж раз в год на пасху платок цветастый — радуйся, мол, дура. Не всё пропил!
— Только через мой труп! — завопил старик, для которого это было уже слишком. — Ишь чего выдумала. Да эти курсистки всё шалавы через одну! Мне знающие люди говорили, а они зря болтать не станут.
— Неправда это, — упрямо возразила Стеша. — Они хорошие. Я даже с некоторыми знакома…
— Да что же это такое?! — взмолился Аким Степанович. — Была девка, как девка, пока под экипаж этот проклятущий не попала! Уж я бы этому генералу, язви его в душу…
— Адмиралу, — по привычке поправила отца девушка, но тут же испуганно прикусила язык.
Однако от старого мастерового эта её оговорка не ускользнула и он, пронзительно сверля её глазами, вкрадчиво спросил.
— Ась? Какого такого адмирала? Ну-ка скажи мне, лапушка…
— Нет, — испугано помотала головой дочка. — Мне Митя не велел… Ой!
— А я тебе велю, чтобы сейчас же всё как на духу поведала! — прошипел взбешенный её последними словами родитель. — А не то, я не знаю, чего сотворю!
— Ну, хорошо, — с виноватым видом уступила та. — Только ты никому!
Импровизированный кран, грубо сделанный из трех брёвен и блока, скрипя, снял с ломовой телеги цилиндрический котел, и осторожно спустил его на подготовленный фундамент. Возчик, обрадованный тем, что всё благополучно закончилось, взмахнул кнутом и четверка флегматичных битюгов, тяжко ступая, увлекли за собой транспортер.
— Техника на грани фантастики, — покачал головой Будищев, наблюдая, как суетятся рабочие вокруг только что доставленной железяки.
Это была его идея — смонтировать при мастерской электростанцию, для того, чтобы продемонстрировать потенциальным клиентам всю прелесть нового источника энергии. Котел и паровую машину они заказали на месте, благо в Питере не было недостатка в механических заводах. А вот генератор, пришлось везти из Германии, где его изготовили на заводе ещё совсем молодой фирмы «Сименс». Впрочем, он был ещё в пути, а вот к монтажу паровой машины уже приступили. Планируемая мощность агрегата была не велика, однако для освещения мастерской и демонстрации возможностей её должно было хватить. Кроме того, согласно расчетам освещение электроэнергией должно была обойтись дешевле, чем газом. Правда, только в том случае, если и остальные жильцы дома пожелают воспользоваться данной услугой.
Сам домовладелец, кажется, был не против, в том смысле, что дал согласие на установку оборудования и не препятствовал работам. Обыватели же разделились. Одним было любопытно, что из всего этого выйдет, а другие пришли в ужас от предполагаемого нововведения и всячески протестовали. К счастью, последних было меньшинство. Среди них была, разумеется, и мадам Ряполова.
— Да что же это такое делается?! — кипятилась она. — Этот несносный механизм распугает мне всех клиентов и я пойду по миру!
— Ну что вы такое говорите, — мягко возразила ей Анна Виртанен. — Электрическое освещение очень практично. К тому же к сети можно будет подключить звонки, которые делают в здешней мастерской. Это будет дешевле, нежели пользоваться элементами Лекланже.
— Какой ещё «сети»? — окрысилась гадалка. — Разве что дьявольской, в которую Враг рода человеческого заманивает души грешников!
Та в ответ только отмахнулась, и поспешила вернуться к себе. В последнее время дела у госпожи Анны пошли на лад. Она даже сняла себе ещё одну комнату, в которой устроила примерочную. Да и сама женщина выглядела гораздо лучше. Вместо изможденной непосильной работой портнихи, появилась преуспевающая модистка с миловидным лицом. Новое, хорошо сшитое платье подчеркивало достоинства фигуры, а взгляд прекрасных серых глаз вместо отчаяния выражал теперь спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Всё это, конечно, совершенно не радовало мадам Ряполову, но Анне не было до её чувств никакого дела. К тому же, её шумные протесты обратили на себя внимание Будищева, и «повелительница тьмы» почувствовала, что пора ретироваться.
— Куда же вы, голубушка, — громко крикнул соседке Дмитрий. — Неужели вам неинтересно познакомиться поближе с этим чудным механизмом?
— Ничего мне неинтересно, — буркнула та, пытаясь смыться, но не тут-то было.
— А вы знаете, что топка котла притягивает к себе грешные души? — вкрадчиво спросил он гадалку, перегораживая ей путь для отступления.
— Что вам от меня нужно? — подозрительно спросила мадам Ряполова, готовясь перейти с быстрого шага на бег.
— Мне нужно, чтобы ваши друзья — мелкие воришки перестали шнырять тут! Они меня раздражают.
— Я не знаю, о чем вы говорите…
— Взамен, — невозмутимо продолжал мучитель, — я мог бы подкидывать вам клиентов.
— Что? — тут же умерила аллюр дама и вперила в Будищева недоверчивый взгляд.
— Что слышали. Среди людей желающих поставить звонки кого только нет. У некоторых стремление к прогрессу уживается с самыми дикими предрассудками. Я как-то занимаюсь монтажом, а они с помощью фарфорового блюдца чертей вызывают!
— Спиритизм — это вам не предрассудок! — строго возразила оскорбленная в лучших чувствах гадалка. — И духи, действительно, могут приходить к сильным медиумам и, кстати, жестоко наказывать нелестно отзывающимся о них!
— Рад, что я в вас не ошибся! Я, к слову, порекомендовал вас этим малахольным. Готовьтесь, они придут. У них есть богатая родственница, которая вот-вот отправится в лучший мир и оставит им наследство. Помочь старушке эти прохиндеи не решаются. Уж не знаю, греха боятся или полиции. Вот и задают духу Наполеона всякие дурацкие вопросы.
— А вы откуда это всё знаете? — подозрительно спросила мадам Ряполова, шумно втягивая носом воздух, как будто чуя добычу, отчего, вдруг, стала похожей на крысу.
— Забыла, кому я служу?! — с насмешливой ухмылкой спросил Дмитрий.
— Ну, что вы, как можно! — заюлила дама. — Но что вы хотите взамен?
— Сущие пустяки, — начал, было, Будищев, но тут его перебил неожиданно подбежавший Сёмка.
— Беда! — прохрипел совсем запыхавшийся мальчишка.
— Что ещё за беда? — поморщился наставник. — Тебя домой хоть не отпускай, вечно, какую-нибудь хрень принесешь…
— Степаныча убили!
— Что?! Как убили?
— Ну, не совсем убили, но избили крепко!
— Кто?
— Да откуда же мне знать? Он лежит почти черный, а Стеша криком кричит…
— Простите мадам, но мне пора. Условия передачи вашей души, мы обсудим в следующий раз, — крикнул напоследок беззастенчиво гревшей уши гадалке Дмитрий и бегом кинулся вслед за Семёном.
Старик Филиппов вытянувшись лежал на кровати, уставив единственный уцелевший глаз в потолок. Сёмка не ошибся, машиниста, действительно, безжалостно избили, не оставив на крепком ещё теле живого места. На сидевшую рядом Стешу было страшно смотреть. От горя черты лица её исказились до неузнаваемости, а на дне глаз плескалось безумие.
— Это я во всём виновата! — дрожащим голосом прошептала она и плача кинулась Дмитрию на грудь.
— Ну что ты такое говоришь, девочка, — попытался он её успокоить, но та не слушала и лишь сильнее начинала биться.
— Пришел? — еле слышно проскрипел со своего ложа Степанович.
— Да.
— Степанида, выйди. Мне с человеком потолковать надо.
— Нет-нет, — замотала головой девушка, но отец строго сдвинул рассечённую бровь и она, не переставая рыдать, послушалась и вышла.
— Кто это сделал? — тихо спросил Будищев, наклонившись к избитому.
— Сам, поди, знаешь, — прошептал тот в ответ.
— Но как?!
— Сдурил я. Пошел к нему. Думал, пристыжу. Рази можно так…
— Охренеть! Ты узнал-то как?
— Не ругай её. Она теперь совсем одна осталась… а с ней так нельзя… она не из простых…
— О чем ты, Аким Степанович?
— Мне уж ближе к сорока было, когда я мать Стешину встретил. Поехал в деревню к своим на могилки поклониться… а её наш барин — Леонтий Лексеич, как раз из прислуги выгнал. Покуражился, значит, и прогнал… А мне так её жалко стало, что словами не передать… сирота ведь… заступиться некому…. Вот дочка и родилась…
— Ох ты ж твою мать! — замысловато выругался Дмитрий. — Я думал тут Россия, которую мы потеряли, а оказывается — Санта-Барбара!
— Сколько годов живу, и на тебе — сподобился, — прошептал мертвеющими губами старик, и вдруг приподняв голову от подушки с яростной горечью выпалил: — Сам царевич не побрезговал своей ручкой благословить!
Это неожиданная вспышка лишила его оставшихся сил, и откинувшийся в изнеможении на подушку Степанович дернулся в последний раз и испустил дух. Немного постояв, Будищев, может быть, в первый раз, за всё время, искренне перекрестился и, протянув мозолистую ладонь, закрыл Степанычу глаз. Оставаться рядом с покойником он больше не мог и, покачнувшись, вышел вон из дома на негнущихся ногах. Вокруг уже собрались соседи, узнавшие о несчастье приключившимися с Филипповыми. Увидев обращенные на себя глаза, гальванёр только покачал головой и обессиленно присел на завалинку. А из дома донесся душераздирающий крик Стеши.
