Глава 10
Вернувшись в камеру, Дмитрий присел на своё место и крепко задумался. Дела шли куда хуже, чем он рассчитывал. Похоже, что Барановские крепко озлобились на своего гальванёра за конфликт с мастером. Адвокат, присланный ими, вёл себя так, будто его прислали не защищать Будищева, а напротив — помочь упечь его как можно дальше. Попадание Семена в больницу никто и не подумал связать с Перфильевым, более того, «защитник» прямо порекомендовал своему подопечному не усугублять своего положения и не наговаривать на почтенного человека. Никто происшествия с учеником не видел, а если мастер и дал тому лишний подзатыльник, так ведь это — дело житейское. И вообще, не дело это, когда простые рабочие на фабричную администрацию с кулаками нападают. И если бы не тот давешний случай на полигоне, то о нём и вовсе никто бы не побеспокоился.
— Простите, у вас что-нибудь случилось? — отвлек его от размышлений Постников.
— Всё нормально, — отмахнулся Дмитрий, не желая посвящать незадачливого канцеляриста в свои проблемы.
— Просто у вас такой вид… кстати, избитый вами молодой человек оказался мелким воришкой. Он в первый раз в околотке, но у него, оказывается, есть общие знакомые с здешним Иваном.
— С кем?
— Ну, с Котом. Он ведь по тюремной иерархии считается «Иваном».
— В авторитете, что ли?
— Да, можно сказать и так.
— А ты откуда знаешь?
— Ну, я же всё-таки немного журналист. Умение разговаривать с людьми и узнавать подробности — мой хлеб.
— Что-то поздно ты спохватился, Николай Николаевич.
— Ваша правда, — вздохнул сиделец. — Сейчас я бы не совершил такой ужасной ошибки… Можно мне присесть?
— Нет.
— Понимаю. Ну, как хотите, просто у меня была любопытная информация для вас.
— Всё равно — нет.
— Ладно. Но этот новичок, с которым вы так грубо обошлись, рассказал, что вы очень похожи… ой, кажется к нам идут.
Не успевший договорить канцелярист мгновенно испарился, а к Будищеву уже подходил один из подручных Кота.
— Вас просят подойти, — состроил он умильную рожу.
— Раз просят — подойду.
— Ах, какие у вас прекрасные чеботы, — неожиданно всплеснул руками посланец, уставившись на опорки Будищева. — Будет жаль, если с вами что-то случится. Может, завещаете их мне?
— Я бы с радостью, — усмехнулся тот, — но все дело в том, что они уже завещаны.
Уголовник в ответ только усмехнулся, но интересоваться наследником и душеприказчиком по этому делу не стал, а как только они подошли к нарам Кота, и вовсе сделал вид, что его тут нет.
— Звал? — коротко поинтересовался Дмитрий у авторитета.
— Садись, в ногах правды нет, — без улыбки предложил тот.
— Её — нигде нет, — покачал головой Будищев, оставшись стоять.
— Это как сказать, — покачал головой глава местного преступного мира и перешел к делу. — Вопрос к тебе есть, мил человек.
— Спрашивай.
— А ты не перебивай старших! — Вдруг окрысился Кот, мгновенно перейдя от ленивой небрежности к яростной агрессии. — Мы тут люди простые — богобоязненные, и всяких разных не любим!
— Ты про что?
— Да про то! Принесла птичка в клюве весть, что объявился какой-то солдатик черноусый, который себя посланцем нечистой силы объявил. Что скажешь?
— Ничего, — пожал плечами гальванёр. — Солдатом я был, так ведь нас таких не одна тысяча в Питере. Усы носить тоже закон не возбраняет. А про «нечистую силу» я, кроме того, что батюшка в церкви говорит, ничего не ведаю.
— Ой ли?
— Вот тебе крест!
— Да врет он всё, Кот! — вмешался, гундося из-за сломанного носа, молодой парень, пытавшийся согнать Дмитрия с нар. — Я его срисовал, когда он к Аньке-портнихе захаживал. А потом, как гадалка жаловаться стала — сразу всё понял!
— Какая гадалка? — резко обернулся Будищев, вызвав приступ паники у обвиняющего его уголовника.
— Какая надо! — отшатнулся он.
— Ты — крохобор, вещи воруешь, а она находит?
— Тебе какое дело? Она положенное платит!
— А как платить не захотела, сказала, что у неё пенёнзы нечистая сила отняла?
— Рябая врать бы не стала, — уже менее уверенно промямлил воришка.
— Конечно-конечно, — ухмыльнулся Будищев, — она же всем только истинную правду говорит!
— Кажись усатый дело толкует, — хмуро заметил молчавший до сих пор щербатый.
Кот в ответ недовольно зыркнул, но возражать не стал.
— Ладно, живи покуда, — лениво процедил он, вернувшись в своё обычное состояние. — Но учти — я за тобой слежу, вдругорядь спрошу и за это!
Вернувшись на нары, Дмитрий тяжело свалился на них и с трудом перевел дух. Сердце стучало, на лбу выступили крупные капли пота, а спина и вовсе взмокла, будто он ворочал что-нибудь тяжелое. Разволновался так, что в разговоре с ворами стал употреблять польские словечки, будто это были евреи-маркитанты.
Кажется, он опять прошел по краю, едва не свалившись в ненужную ему пропасть. Какого чёрта, он вздумал проучить старую бандершу — Ряполову? Можно подумать, ему Анна — родня или любовница! Да и мастера бить не следовало, по крайней мере, прилюдно; вполне можно было на него Барановским стукануть. Этому псу хозяйское неудовольствие хуже палки. Эх, Митя-Митя, что же ты творишь!
— С вами всё в порядке? — раздался рядом шепот Постникова.
— Не дождешься, — с досадой отозвался Дмитрий.
— Ну что вы такое говорите! — даже обиделся бывший канцелярист. — Право, мне было бы очень неприятно, если с вами произошло какое-нибудь несчастье.
— Так ещё ничего не кончилось.
— Вы думаете?
— Знаю.
— Это было бы очень печально.
— Тебе-то какое дело?
— Да так, — пожал плечами неудачливый чиновник. — Вы показались мне хорошим человеком, хоть и немного озлобленным. А как смело вы отвечали обвинявшим вас. Я бы так не смог!
— Точно, — засмеялся Будищев. — Зашел во двор, а там двадцать собак — еле отгавкался!
С вами бывает такое, чтобы очень хорошо начавшийся день, вдруг, как по мановению волшебной палочки злобного колдуна, превратился в чёрт знает что? Вот с Максимом Евграфовичем Никодимовым — помощником околоточного — именно так и произошло. И началось вроде с мелочи, просто штабс-капитан Деревянко, придя на службу, как-то уж больно весело на него глянул — будто тот, прости Господи, в одних исподних на службу пришел.
Затем — появился адвокат господ Барановских и попросил встречи с задержанным Будищевым. Это бы и не страшно, потому как ничего тот арестованному не пообещал и помогать не собирался — это по унылому виду дебошира было заметно. Однако же острое чувство несоответствия кольнуло старого служаку в грудь. Чего это баре своего поверенного прислали ради мастеровщины?
После этого городовой среднего оклада Ефим Ложкарев за каким-то бесом притащил к участковому артиллерийского офицерика. О чём они могли толковать, было решительно не понятно, всё же — гусь свинье не товарищ, как и полицейский гвардейцу, а вот, поди, же ты!
— Случилось чего? — подозрительно спросил Никодимов.
— Да что вы, Максим Евграфович? — делано изумился тот.
— Не лги, Ефим!
— Да ничего не случилось, — не стал более запираться полицейский и доверительно подвинулся к начальнику. — А только чует мое сердце, поедет ваш свояк на каторгу!
— С чего бы это?
— Так ить мальчонку-то ученика он едва не до смерти покалечил!
— Какого ещё мальчонку?
— Того, который в Петропавловской больнице лежит. Ожил болезный, да и показал, что мастер его избил. Стало быть, Будищев-то его в отместку благословил. Вот оно как!
— Да что же это такое! — вскипел оскорбленный в лучших чувствах старый служака. — Где же видано, чтобы почтенного человека бить можно было за то, что он неслуха уму разуму поучил?
— Так-то оно так, да только ведь поучить — это одно, а увечье нанести — совсем другое. А ну как малец калекой на всю жизнь останется?
— Погоди, — старый служака помотал головой, будто отгоняя наваждение. — А кто же за этого сопливого вступится, чтобы Перфильева под суд отдать?
— За ученика — никто, а вот у Будищева заступники нашлись, и коли дело быстро добром не кончится, так быстро всё поднимут и по-другому повернут.
— Да что же за защитники такие?
— А эвон прапорщик барон Штиглиц пожаловали. Сказывают, что гальванёр наш, ещё когда на службе был, спас его от верной смерти!
— Как это?
— Вот чего не знаю — того не знаю, а врать не привык! Однако же, чего бы в другом случае цельный барон в участок-то к нам заявился?
— Погоди-ка, он из каких Штиглицев?
— Из тех самых, Максим Евграфович!
— Твою же ма… — поперхнулся на слове полицейский, увидев, как прапорщик выходит из кабинета, со всем почтением провожаемый штабс-капитаном.
— Так я могу надеяться? — спросил молодой человек на прощание.
— Конечно, барон, — наклонил голову Деревянко. — Обещаю, что с вашим протеже обойдутся со всей возможной в подобном случае мягкостью. Все же, георгиевский кавалер. Защитник Отечества!
— Честь имею, господа!
— Всего доброго, Людвиг Александрович.
Проводив артиллериста до двери, пристав ловко обернулся на каблуках и пристально посмотрел на помощника околоточного. Затем ухмыльнулся, будто тот и впрямь забыл дома шаровары, и, ни слова не говоря, вернулся к себе.
И, наконец, будто всего произошедшего было мало, через пару часов появился еще один адвокат — по виду немец — и с еле уловимым акцентом поинтересовался, можно ли увидеть дознавателя, ведущего дело Будищева.
— Как прикажете доложить? — почтительно спросил его полицейский.
— Александр Гофман, поверенный «Банковского дома Штиглиц», — с достоинством представился тот.
— Ефимушка, — слабым голосом позвал городового Никодимов. — Уж ты скажи Их Благородию, что мне дурно стало, да я домой пошел.
— Конечно, Максим Евграфович, как скажете. А то может фельдшера кликнуть?
— Да что он знает, коновал проклятый, — отмахнулся помощник околоточного надзирателя. — Отлежусь дома — даст Бог, поправлюсь.
— Уж вы поберегите себя, а то ведь вам на следующей неделе экзамен сдавать!
— Сам знаю.
На следующий день Дмитрий стоял навытяжку перед штабс-капитаном Деревянко и преданно ел его глазами, как то и положено по уставу перед начальствующим лицом.
— Ох и не прост же ты, отставной унтер, — немного насмешливо покачал головой офицер.
— Так точно, Ваше Благородие! — гаркнул в ответ тот.
— Буйствовать больше не будешь?
— Никак нет!
— Смотри, мне на участке драки не надобны.
— Как прикажете!
— Ну, полно дураком-то прикидываться! — посерьезнел пристав. — Если с завода погонят, чем заниматься будешь?
— Не погонят!
— Вот как?
— Сам уйду, Ваше Благородие. Поработал на хозяев и будет.
— Ты грамотный?
— Читать-писать умею, — не стал вдаваться в подробности своего образования Будищев.
— И выглядишь вроде благообразно, — задумчиво, как будто про себя, пробормотал Деревянко. — Может, в полицию пойдешь?
— Никак нет! Покорно благодарю, Ваше Благородие, но не желаю.
— Как знаешь. Кстати, а что у вас ночью в камере произошло?
— Не могу знать!
— А если серьезно?
— Если серьезно, несколько особо бестолковых ночью до ветра пошли и в темноте зашиблись.
— Раз эдак по восемь?
— Я же говорю, бестолковые! Пошли бы по очереди, глядишь — и управились, а они разом поперли, вот друг дружке и помешали.
— Складно врешь, братец.
— Хотите, побожусь?
— Не стоит имя Господа всуе поминать. Ладно, можешь идти.
— Ваше Благородие, дозвольте спросить?
— Что ещё?
— Там в камере такой Постников обретается…
— Это какой-такой Постников?
— Ну, такой — ни Богу свечка, ни чёрту кочерга, в одной манишке.
— А, канцелярист бывший.
— Ну да. Можно узнать, за что его держат?
— Да вроде тебя, только по пьяному делу; и не мастеру, а делопроизводителю по физии залепил. Был бы из дворян, может, уже и до дуэли дошло. А тебе какая печаль?
— Да особо никакой. Просто жалко дурака.
— Бывает. Впрочем, особо не жалей. Завтра у него суд — заплатит штраф, да и отпустят.
До дома Дмитрий добрался уже к вечеру, а там его ожидал очередной сюрприз. Только что вернувшийся с работы Аким Степанович стал на крыльце непрошибаемой скалой и велел постояльцу убираться на все четыре стороны. Как не увещевал его Будищев, говоря, что заплатил ему до конца месяца, как ни плакала Стеша, пытаясь разжалобить суровое сердце отца, старик остался непреклонным.
— Ишь чего удумал, с мастерами драться! — бушевал он. — Не надобно мне тут таких. Забирай свои вещички, и чтобы близко духу твоего не было!
— Хрен с тобой, золотая рыбка, — пробормотал парень и, подхватив сундук и саквояж, решительно пошагал прочь.
— Да куда же ты, на ночь глядя? — почти простонала всё еще плачущая девушка и едва не бросилась бежать следом.
— Степанида, стой! — завопил Степанович, схватив дочку за руку.
— Не дури! — строго приказал ей Дмитрий. — Ночи сейчас теплые, не пропаду. Так что — ступай домой и не поминай лихом!
— Иди-иди уж, разбойник! — совсем взбеленился старик, бог знает что себе вообразивший, глядя на девичьи слезы.
Оставшийся без крова Будищев размашисто пошагал по улице, сопровождаемый любопытными взглядами из-за заборов. Привлечённые шумом местные жители смотрели на него хоть и без вражды, но и не выказывая особого сочувствия.
— Далеко направился? — неожиданно спросил его кто-то сзади.
Обернувшись, Дмитрий увидел довольно рослого молодого мастерового в картузе и кургузом пиджачке. Лицо его показалось смутно знакомым, но припомнить, где и при каких обстоятельствах они встречались прежде, гальванёр не смог.
— Отсюда не видно, — сплюнул он.
— Что, Степаныч выгнал?
— Типа того.
— Переночевать-то есть где?
— А как же. Мало ли мостов на Неве.
— Тоже верно. Хочешь, пойдем ко мне?
— С чего это такая щедрость?
— Ни с чего. Не хочешь — не ходи.
— А баня у тебя есть?
— Чего нет — того нет. А что — без бани никак?
— Обовшивел я после околотка.
— Ну, этим меня не напугаешь. Хотя — если невтерпеж, можно воды нагреть.
— Годится. Но ты так и не ответил — отчего такой добрый?
— Да не добрый я, — отмахнулся здоровяк. — Просто, когда я мальцом в учениках ходил, каждая сволочь так и норовила либо за ухо, либо подзатыльник дать, а то и покрепче. Иной раз, не поверишь, места живого не было — весь в синяках. А заступиться, как ты за Сёмку, некому было.
— Погоди, а это не с тобой мы из-за Ксюхи давеча…
— Нет, — засмеялся парень. — Ты, Митька, хоть и здоров драться, но в таком деле я бы тебя зашиб!
— Ну-ну. Много вас таких пыталось.
— Хочешь попробовать?
— Нет, брат. Я в полиции пообещал, что ни в какой блудняк в ближайшее время не встряну. Так что без меня.
— Вот и ладушки. Ну, пойдем, что ли?
— Пойдем. Деваться все равно некуда. Тебя как зовут-то?
— Максимом.
— Будем знакомы.
На следующий день Будищев, оставив вещи у нового знакомого, направился проведать все ещё лежавшего в больнице Сёмку. Хотя мальчишке было явно лучше, он очень похудел и едва мог ходить.
— Ишь ты, кожа да кости, — посетовал Дмитрий, глядя на ученика. — А мне тебя и угостить нечем.
— Ничего, — слабо улыбнулся тот. — Здесь хорошо кормят. И сестры ласковые, не ругаются…
— Это от того, что они не знают, какой ты безрукий, — усмехнулся гальванёр, — а то бы наслушался от них всякого.
— Как на заводе?
— Что ему сделается? Стоит.
— Скучно тут, — пожаловался Семён. — У нас там завсегда что-то новое, а здесь что же — лежи, да лежи.
— Вот и лежи, набирайся сил. К тебе родные не приходили?
— Мамка была. Плакала.
— Чего плакать — ты же живой!
— Боится, что с завода выгонят. Батька, сказывала, запороть грозился в таком разе!
— Зашибись!
— А правда, что ты мастера избил?
— Нет. Так, дал разок.
— И тебя в тюрьму забрали?
— Отпустили уже.
— А с завода не выгнали?
— Я сам ушел.
— Да как же это? — испугался мальчишка и даже приподнял голову от подушки.
— А вот так!
— Без работы — плохо.
— Без мозгов — плохо, — возразил Дмитрий. — Не журись, казак — атаманом станешь. Выздоравливай, а там посмотрим.
— Тебе хорошо — тебя всюду возьмут.
— Дай срок, я и из тебя классного гальванёра сделаю.
— Правда?!
— Я тебе когда-нибудь врал?
— Нет.
— Вот то-то же! Ладно, мне тут надобно ещё в пару мест заглянуть, так что я пошел. А ты лежи смирно, слушайся докторов и к сестричкам не приставай!
— Скажешь тоже, — слабо улыбнулся Сёмка. — Они же старые.
— Вот видишь — значит, уже присматривался!
В последнее время Александр Людвигович Штиглиц почти отошел от дел, и жил достаточно уединенно. Редко бывая в свете сам, гостей он принимал ещё реже, но сегодня сделал исключение. И хотя его сегодняшний посетитель не имел громкого титула или высокого чина, прием ему был оказан достаточно теплый.
— Ну, вот мы и встретились с вами, молодой человек, — поприветствовал он почтительно поклонившегося ему Будищева.
Человеку, совсем не знавшему старого финансиста, могло показаться, что голос его сух и отстранён, но люди, сколько-нибудь близкие, сразу бы догадались, что барон очень взволнован. Впрочем, встреча их проходила наедине, и никто не мог подсказать отставному унтеру об этом обстоятельстве.
— Я тоже рад знакомству, — просто ответил Дмитрий.
— Вы — храбрый человек, юноша, и оказали мне большую услугу, хотя и не знали, кто тот молодой офицер, которому спасли жизнь. Да-да, я наводил справки и много знаю о вас. Кстати, дело о вашем награждении за столь геройский поступок уже решенное и скоро на вашей груди появится еще одна медаль. На сей раз — аннинская. Но вы, я вижу, не афишируете свои кресты?
Будищев, одетый, ради такого случая, в свой господский костюм, только пожал плечами. Дескать, чего уж тут.
— Ваша скромность похвальна, но всё же позвольте мне поздравить вас с будущей наградой, а также преподнести и свой маленький презент. Прошу вас.
С этими словами банкир протянул своему гостю давно приготовленные для того часы на длинной цепочке. И то, и другое было изготовлено из золота и стоило немалых денег. Человек с взыскательным вкусом, вероятно, нашел бы сей гарнитур несколько кричащим и отдающим купеческим шиком, но на отставного нижнего чина он должен был произвести ошеломляющее впечатление.
Однако этого не произошло. Дмитрий почтительно принял подарок, но при этом лицо его осталось бесстрастным, будто золотые часы для него вовсе не в диковинку. Совершенно буднично он положил их в карман и спокойно ответил:
— Благодарю вас.
— К тому же — продолжил барон, — я осведомлен о ваших семейных обстоятельствах. Разрешить я их, конечно, не могу, но кое-какие возможности имею. Если у вас есть просьбы — говорите. Влияние моё, несомненно, сейчас не так уже велико, как прежде, но, тем не менее, оно есть.
— Вы очень добры ко мне, — покачал головой Будищев, — но не стоит. Я доволен тем, что имею и не хотел бы причинять кому-либо неудобств. Но просьба у меня, пожалуй, есть.
— Слушаю вас.
— Я хотел бы сделать вам ответный подарок.
— Вы — мне? — удивился Штиглиц.
— Ну, а почему — нет? Вы с вашим сыном тоже крепко выручили меня, и мне не хотелось бы выглядеть неблагодарным. Это сущая безделица, но, надеюсь, она вам понравится.
— Извольте, — развел руками банкир.
— Замечательно! Только мне нужен мой чемоданчик.
— Да, конечно.
Дмитрий быстро принес оставленный в прихожей Штиглица саквояж и извлек из него странный деревянный ларец с двумя металлическими чашками, прикрепленными сбоку. Положив его на стол, он добавил несколько цинковых банок с непонятным содержимым и соединил все это проводами.
— И что это? — удивленно спросил заинтригованный барон.
— Электрический звонок. Его можно установить у входа и вашим посетителям не нужно будет стучать или звонить в то громоздкое приспособление, что висит на вашей двери.
— Это ваше изобретение?
— Да.
— И как это работает?
— Нажмите на кнопку.
Холеный палец нерешительно нажал на кнопку, и раздался довольно мелодичный перезвон.
— Забавно. И вы можете установить её на мою дверь?
— Легко. Причем, не только на дверь. Этим устройством можно пользоваться для вызова слуг, вместо того колокольчика, что стоит на вашем столе. Его можно установить в банке: на предмет вызова охраны, в случае возникновения опасности или появления нежелательных клиентов. Но, думаю, сначала будут востребованы именно дверные звонки. Это достаточно дешевое средство показать свою приверженность к прогрессу и повыпендриваться перед соседями.
— Как вы сказали? — слабо улыбнулся банкир.
— Ну, как бы, — смутился Дмитрий, — понты — они же дороже денег, не так ли?
— Я понял вас, — задумчиво пожевал губами Штиглиц. — А сколько стоит сей чудный механизм?
— Для вас — ничего. А вообще, себестоимость порядка восьми с половиной рублей. Причем, её можно ещё сократить. А продажная цена, полагаю, будет примерно пятнадцать — двадцать рублей с установкой и элементами питания.
— Как вы сказали — «элементами питания»?
— Да. Видите эти цинковые банки? Это элементы Лекланже. Они дают электрический ток, за счет которого работает механизм.
— И надолго их хватит?
— Как будете пользоваться, — уклончиво ответил гальванёр. — Но, при необходимости, их не сложно заменить. Так что я рассчитываю зарабатывать не только на продаже и установке оборудования, но и его обслуживании.
— И на какие же объёмы заказов вы рассчитываете?
— Господин барон, — улыбнулся Будищев, — я понимаю, что отвечать вопросом на вопрос — невежливо, но — сколько квартир в Петербурге? А в скольких из них живут «сторонники прогресса»?
— Похоже, вы всё продумали?
— Да.
— Вам, вероятно, нужен кредит?
— Нет.
— Нет?
— На первое время моих сбережений мне хватит. Если дело пойдет — я смогу на них заработать. Если нет — не буду должником.
— И вы хотите, чтобы я их рекламировал? Ну-ну, не изображайте смущения, которого не испытываете. Что же, у вас хороший план, но всё же, кое-что вы не учли.
— Что именно?
— Это ведь не слишком сложное устройство?
— Да.
— И его могут повторить другие?
— В общем — да.
— И что же вы будете делать, когда у вас появятся конкуренты? Тот же Лодыгин или Яблочков?
— Рано или поздно, это случается со всяким изобретением. Но до той поры, свой кусок я ухвачу по-любому.
— Вы предлагали это изобретение Барановским?
— Нет.
— Позвольте спросить, почему?
— У них механический завод, а это электрика. Не их профиль.
— А может, вы обиделись на своих хозяев из-за конфликта с мастером?
— Нет. Это никак не связано.
— Кстати, а они не предъявят права на ваше изобретение?
— С какой стати?
— Ну, вы у них, всё же, работали. И, вероятно, занимались своим изобретением в рабочее время. Их адвокат легко может доказать это в суде.
— Пусть попробуют, — расплылся в улыбке Дмитрий и только глаза его холодно блеснули, а один слегка прищурился.
Надо сказать, что эта мысль и раньше приходила в голову Будищеву, но он старался гнать её от себя. Во всяком случае, как он работает, никто не видел, кроме Сёмки, а на него он вполне мог положиться.
— Ну, хорошо, — решился банкир. — Я помогу оформить привилегию. Надеюсь, это поможет вам на первых порах, а дальше — всё в ваших руках.
— Спасибо.
— Пока не за что. Кстати, вы уже нашли место под мастерскую, а также контору?
— Пока нет.
— Напрасно. Чтобы вас воспринимали серьезно, нужно выглядеть соответственно. Необходим обученный, даже я сказал бы — вышколенный персонал. Нужен некоторый запас готовых механизмов, а также люди, которые будут их устанавливать. Всё это требует денег и известной осмотрительности, чтобы не испортить себе репутации по неосторожности.
— Я понимаю.
— Боюсь, что нет. Видит Бог, я желаю вам только добра, а потому рекомендую реализовывать свои идеи через Барановских. Они люди известные и с репутацией. Да, ваша доля в прибыли будет несколько меньше, однако конечная сумма может быть вдвое, а то и втрое больше, за счет оборота. Подумайте о моих словах.
— Благодарю, но я уже всё решил.
— Как знаете. Но если вам всё-таки понадобится кредит, вспомните о моем предложении.
— Непременно.
— И ещё один момент.
— Слушаю вас.
— Вы понимаете, что если займетесь торговлей и ремесленничеством, то вход в высшее общество вам будет закрыт?
— Да меня и так туда не больно зовут, — удивленно развел руками Будищев.
— А если вас признает отец?
Дмитрий немного промолчал, как будто собираясь с мыслями, затем пристально посмотрел в глаза банкира и, тщательно выбирая слова, ответил:
— Господин барон, так уж случилось, что из меня вышел очень неплохой электрик, или как сейчас принято говорить — гальванёр. А вот аристократ, прямо скажем, будет паршивый. И даже если у меня, каким-то невероятным чудом, появится титул, то все прочие князья и графы, все равно, будут считать меня ублюдком. Вы понимаете, о чём я?
— Думаю — да, — криво усмехнулся Штиглиц, бывший только вторым бароном в своем роду, и едва не ставший последним.
Уж он-то, имея перед глазами пример отца, хорошо знал, каково это — быть выскочкой в глазах высшего света. И ни титул, ни чин, ни громадное состояние не могли поломать этого предубеждения со стороны представителей знати. Пусть в глаза они нередко заискивали перед баснословно богатым выкрестом, но за спиной привычно злословили на счет отца, называя его жидом, менялой или ростовщиком.
На какое-то время в кабинете повисла тишина. Слышно было лишь, как тикают большие напольные часы, стоящие у противоположной стены. Первым молчание нарушил Будищев.
— Так вы позволите поставить вам электрический звонок?
— Если вам так угодно — пожалуйста. Однако я предложил бы вам установить его в другом месте.
— И где же?
— У меня есть старшая дочь — Надежда. Она замужем за чиновником для особых поручений Половцевым. У них чаще, чем у меня, бывают гости, так что там эту новинку заметит больше народу. К тому же, говоря по совести, звон, который издает ваше изобретение, ужасно меня раздражает.
— Нет проблем, — пожал плечами Дмитрий. — Адресок дадите?
Узнав место проживания четы Половцевых, он быстро сложил в саквояж все детали и поспешил откланяться. Однако когда провожавшая его горничная уже открыла ему дверь, в коридоре появилась молодая барышня и, смущаясь, обратилась к гостю:
— Прошу прощения…
— За что? — удивился гальванёр.
— Ой, — смешалась девушка. — Ни за что, просто я хотела поблагодарить вас.
— За что? — улыбнувшись в усы, повторил вопрос гость.
— Вы спасли моего брата, — пролепетала она, совсем растерявшись.
— Погодите, вы дочь барона Штиглица и сестра господина прапорщика?
— Да, меня зовут Люсия, а Людвиг — мой брат.
— Понятно. Мне следовало догадаться. Вы с ним очень похожи.
— Мы близнецы.
— Наверное, всё-таки, двойняшки.
— А какая разница?
— Близнецы — одного пола.
— Разве?
— Ага. Но это не важно. Так вы хотели поблагодарить меня?
— Да. Я очень люблю своего брата и не представляю, что было бы, случись с ним несчастье. Так что, я … я просто не могу найти слов…
— Да ладно, — улыбнулся Дмитрий, которого очень забавляло её смущение. — Ваш брат — счастливчик!
— Вы думаете?
— Ну, ещё бы! Его любит такая красивая барышня… пусть и по-сестрински!
Договорив это, он дерзко подмигнул дочери банкира и поспешил выйти вон.
— А вы — нахал! — запоздало ответила ему вслед она.
— Ваша правда, барышня, нахал, — поддакнула горничная, но заметив, что та совсем не злится, добавила: — Но красивый!
После этих слов девушки переглянулись, а затем дружно прыснули от смеха и побежали в комнату молодой хозяйки. Несмотря на холодность господина барона к дочери, большинство слуг очень любили Люсию, а с горничной они и вовсе были почти подругами.
По давно заведенной традиции, в среду Пётр Викторович Барановский обедал у своего двоюродного брата. Они, вообще, были очень дружны и часто проводили время вместе. Паулина Антоновна — жена Владимира — так же хорошо относилась к нему и обычно была рада его видеть. Но сегодня что-то пошло не так.
— Я очень рада, что вы пришли, дорогой кузен, — вроде бы радушно поприветствовала она его, но в голосе хозяйки дома явно прозвучал металл.
— Что-то случилось, дорогая? — первым почуял неладное муж.
— Да, и нам нужно об этом поговорить.
— Может быть, после?
— Нет, немедленно. Просто разговор касается вас обоих.
— Слушаю вас, — удивленно отозвался Пётр Викторович.
— Для начала, господа, позвольте представить вам эту молодую особу. — С этими словами Паулина Антоновна вывела к заводчикам совсем юную, но при этом очень красивую девушку. — Её зовут Степанида Филиппова, прошу любить и жаловать!
— Ой, барыня, скажете тоже, — покраснела как маков цвет Стеша.
— Погодите-ка, — припомнил фабрикант. — Да ведь это дочка нашего машиниста Степаныча, не так ли?
— Именно так, дорогой кузен, — ответила ему Барановская и обернулась к своей гостье. — Не смущайся, милая, и расскажи этим господам, всё, что только что поведала мне.
— Вы уж простите меня — дурочку необразованную — если что не так, — начала свой рассказ дочь машиниста. — Только я просить пришла, за Дмитрия. Не прогоняйте его, а?
— Какого Дмитрия? — переглянулись ничего ещё не понимающие кузены.
— Ну, квартиранта нашего — Будищева!
— Ах, вот ты про кого. Не беспокойся, как тебя — Стеша? Так вот, никто не собирается увольнять твоего Будищева. Он, конечно, совершил ужасный поступок, и его совершенно поделом забрали в участок, но, я полагаю, скоро всё образуется, и он вернется к работе.
— Да он же не со зла! — горячо воскликнула девушка, но Пётр Викторович её перебил.
— Конечно-конечно, так вот взял и совершенно не со зла — избил пожилого человека!
— Так ведь он за Сёмку заступился!
— За какого Сёмку?
— Известно за какого — Трифонова! Ну, ученика на вашем заводе.
— Это какого Трифонова, того, что в больницу угодил? Погоди, а при чём тут он?
— Так это же Никодимыч его избил!
— Какой Никодимыч… мастер Перфильев?!
— Ну да! Вот Дмитрий-то и взбеленился!
— Девочка, а ты ничего не путаешь?
— И ничего я не путаю! — сердито отвечала Стеша. — Всем известно, что Никодимыч почем зря к Семке придирается и за всякий проступок норовит затрещину дать! Вот и получилось так.
— Подожди, одно дело — затрещину, — это дело житейское, а другое…
— Уж не хотите ли вы сказать, кузен, — вмешалась Паулина Антоновна, — что одобряете подобные методы?
— Увы, дорогая моя, в управлении предприятием иногда приходится прибегать к мерам, далёким от гуманизма!
— Я ушам своим не верю!
— Не делай поспешных выводов, дорогая, — прервал негодование жены Владимир Степанович. — Это всё, конечно, ужасно, но такова жизнь!
— Но неужели нельзя как-то иначе? — не сдавалась женщина.
— Отчего же нельзя — можно-с! — отвечал её уже изрядно взведенный Пётр. — Мастер имеет право оштрафовать нерадивого работника, в том числе и ученика. Но как вы думаете, многоуважаемая Паулина Антоновна, а что будет, когда этот Сёмка придет домой без своего обычного заработка?
— И что же?
— Известно что, — выпалила Стеша. — Отец его выдерет, как сидорову козу!
— Вот видите! — продолжил фабрикант, обрадованный такой поддержкой. — И это будет куда неприятней затрещины от мастера.
— Ага, он у него на расправу лютый! — подтвердила девушка.
— Но не избивать же ребенка до полусмерти!
— Нет, конечно, но имело ли место подобное событие?
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что если бы Перфильев так избил это самого Сёмку, будьте покойны, мне бы немедля стало известно об этом, и я принял надлежащие меры!
— Уж не думаете ли вы, что мальчик сам себе нанес эти побои?
— Разумеется, нет! Однако же, эта травма вполне могла быть следствием неосторожности. А Будищев, мог, не разобравшись, бог знает что себе вообразить, и начать вершить «правосудие».
— Кстати, это на него похоже, — поддакнул Владимир Степанович.
— И ничего он не вообразил, — снова вмешалась Стеша. — Я у Сёмки в больнице была, и он мне всё рассказал!
— Вот видите! — обрадовалась Паулина Антоновна. — Что я вам говорила?
— Это меняет дело, — задумался Барановский-старший. — Хотя действия его в любом случае недопустимы! Он мог довести нам об этом инциденте и мы бы приняли надлежащие меры.
— Я же говорил, что надо помочь нашему гальванёру, — сокрушенно вздохнул его кузен.
— Да ничего страшного, — пожал плечами Пётр. — Сегодня же отправлю поверенного, проверить эти обстоятельства — и, если всё подтвердится, уже завтра он будет на свободе…
— Да он уже на свободе, — воскликнула дочь Степаныча. — Просто батюшка осерчал и из дома его выгнал. А кабы вы не стали Дмитрия увольнять, так он бы, глядишь, и смягчился.
— Как «на свободе», когда?!
— Так вчера ещё. Только мужики наши возвращаться с работы начали, так и он появился.
— Ты что-нибудь понимаешь? — удивленно спросил у кузена Владимир.
— Нет, а ты?
Тут в комнату, где проходили столь оживленные переговоры, вплыла пышная фигура горничной.
— Так на стол подавать или нет? — певучим голосом поинтересовалась она. — Остынет же!
— Да, конечно же, подавай, Глафира, — обрадовался возможности закончить неприятный разговор под благовидным предлогом Владимир Степанович. — Господа, прошу к столу.
Его кузен, очевидно, испытывавший те же чувства, поспешно согласился и проследовал в столовую. За ним двинулся хозяин квартиры, и только Паулина Антоновна немного задержалась.
— Милочка, я за всеми этими волнениями совсем забыла спросить — не голодна ли ты? — спросила она у о чём-то задумавшейся Стеши. — Если, да, то я сейчас же распоряжусь…
— Что вы, барыня, — смутилась девушка. — Сытая я. Да и домой мне пора уж, а то батюшка заругает, если узнает, куда я бегала.
— Тогда не буду тебя задерживать. Ступай и ни о чём не беспокойся. Я обо всём позабочусь.
— Благодарствую. И простите меня, дурочку необразованную, если что не так сказала.
Выпалив это, дочка машиниста поспешно покинула квартиру фабриканта, и лишь оказавшись на улице, перевела дух.
— Так вот ты какая — Глафира, — пробормотала она и взгляд её на мгновение стал острым, будто бритва. — Ну ничего, я тебе когти-то подкорнаю, кошка драная!
