Андрей Рубанов

«Я обязан сохранять “покерфейс”»

Андрей Рубанов, лауреат премии «Ясная Поляна» и «Большая книга», — о новом романе, современной литературе и сверхусилии.

— «Финист — ясный сокол» — история, ставшая для всех совершенно неожиданной. На создание этого романа в общей сложности у вас ушло восемь лет. Каким был путь от идеи до реализации?

— Извилистым. Сначала был сценарий, потом его переписывание, потом были другие сценарии. Постепенно с годами эта история имела все большее и большее значение для меня, для жены, потому что мы двигали все это как кинопроект, приглашали художников, нам рисовали эскизы, делали какие-то фотопробы, пытались найти образы. Потом я понял, что материала так много, что проще облечь его в книгу. Она долго делалась и получилась содержательной, в этом ее преимущество. Есть хорошие книги, но поверхностные. Про «Финиста» я так сказать не могу.

— Что вы имеете в виду под содержательностью?

— Ничего, кроме этого слова. В книге много всего. Роман однозначно понравится многим, его хвалят, и по делу. Очень много было вложено туда всякого разного. И при этом: не весь собранный материал обработан.

— А как собирался материал? Устное творчество оно же нигде не задокументировано.

— Я не археолог, я ничего не раскапывал, я разговаривал с теми, кто раскапывал. Кстати, археологи эпох — очень интересные люди, потому что выпускают монографии, которые не содержат теоретических выводов, а просто описывают найденное. Потом эти находки датируются, сравниваются с другими находками. Вот нашли вы туфельку кожаную, посмотрели, где примерно такую же нашли, как датировали. Все это датирование — плюс-минус 300 лет. Очень много времени провел в разговорах с историками. Работал на нескольких фильмах, и на каждом был историк-консультант — я, если хотите, воспользовался служебным положением. Историку можно было любые вопросы задать, и он с удовольствием, с наслаждением отвечал. В кино нет исторической достоверности. В кино показывают выдуманный мир. С книгами иначе.

— Для вас как для писателя важно соблюдать историческую достоверность?

— Мне важно, чтобы была правда: если бьют, то больно; если один раз тебя мечом ударили, то ты упал. Возьмите пятикилограммовую палку, попытайтесь ею помахать — и все сразу станет ясно. Та история, которую мы придумали для себя, потребляем ее в виде фильмов — она, конечно, вся, мягко говоря, утрированная. Все, на мой взгляд, было по-другому. Вот я и пытался что-то такое нутряное, извините за пафос, выразить. Понимание приходит только через практику, нет никакого другого способа. Историк, который работал на «Викинге» , сказал, что навоз — это идеальный консервант (вот почему, когда мы раскапываем слои, то находим то, что находим: кожу, бересту, сохранившиеся металлы). На улицах было так много навоза, что женщины в обморок падали от запаха. Это метафора. Но метафора близкая правде. Я за правду.

— Когда текст отпущен, когда он вам уже не принадлежит, когда он сам по себе, что вы чувствуете? Облегчение, быть может?

— Текст мне надоел. У меня аллергия на весь этот исторический материал. Я его в июне 2018 года закончил. Всё, до свидания.

— Вы не будете возвращаться к материалу, которого собрано больше, чем вошло в книгу?

— А зачем к нему возвращаться? Есть другие темы, тоже интересные.

— Откуда приходят идеи писать, как вы считаете?

— Не знаю.

— Нил Гейман сказал интересную, на мой взгляд, вещь: «Идеи приходят от совмещения не очень совместимых вещей».

— Теоретически он прав. От конфликта противоположных стихий рождается идея, впечатления. Но на самом деле я не знаю, откуда приходят идеи. Однажды Эйнштейна спросили: «Вы записываете свои идеи?», а он ответил: «Идеи приходят редко, я их все запоминаю».

— О чем роман «Финист — ясный сокол»?

— О современных конфликтах. Проблематика вся современная, и конфликты перед персонажами стоят не те, а эти — наши, современные. Читатель ждет ответы на сегодняшние, злободневные вопросы. О чем бы вы ни читали, все равно ищете ответы на сегодняшние вопросы.

— Ответы на какие вопросы вы пытались найти в своей новой книге?

— На много вопросов. Сегодня один вопрос беспокоит, завтра — другой. Книжка долго делается, проживаешь ее, входишь одним человеком, выходишь другим, она тебя меняет. Это как отцовство, как дети.

— Дети рождаются, чтобы мы у них чему-то научились?

— Да, с ними возникает комплекс сложных отношений, которые нельзя просто описать. Одних больше любишь, других — меньше, и наоборот. Аналогия с детьми мне кажется удачной.

— Помните момент, когда вы захотели стать писателем?

— Это было давно, лет в 12–13. У меня выбора не было, я «в книжном шкафу» рос, все в семье были учителями русского языка и литературы. Поэтому я точно помню, что в седьмом классе уже писал.

— С того момента, как вы начали писать, до первой опубликованной книги прошло довольно много времени. Как вы с отчаянием боролись? Ведь результат пришел спустя много лет.

— В какой-то момент я просто забил на то, что у меня еще нет опубликованных книг, и занялся другими вещами. Тогда перед всеми нами открылись другие виды — мы увлеклись буржуазным капитализмом и его «ништяками», которые увидели в видеосалонах. За этой мечтой из видеосалонов мы все и устремились, воплотили ее. А потом я испугался, что ни хрена не сделал в своей жизни, решил, что надо вернуться к старой идее. Я вышел из тюрьмы, мне было 29 лет. В 30 начал что-то карябать. В тюрьме написал какие-то полрассказика и потом не забыл про это. В тюрьме я вообще очень сильно духовно продвинулся.

— Но у вас была уверенность, что все получится?

— Не было. Какая может быть уверенность? Это большое серьезное дело, у меня с трудом шло. Первые две книжки были плохие, роман написал с третьего раза.

— Помните, вы сказали мне: «Бетонная задница — это важная мышца писателя»? Сильно ли вы прокачались с момента нашей беседы в 2017 году?

— Да, мышцу эту я подкачал. Впрочем, «бетонная задница» мне досталась по наследству. Отец был очень терпеливым человеком. Терпение — это благой дар, у меня оно есть.

— Этот навык тренируется?

— Да. По этой части я чемпион страны! Ужасные эксперименты вытворял в свое время. Например, лет в 15–16 у меня была идея, что я могу спать через ночь. Тогда у меня были подвижки, интерес к сверхчеловеческому. Всегда собой гордился, что весь такой тренированный, начитанный. Меня страшно распирало.

— Если посмотреть на себя того времени, какие эмоции вызывает этот человек?

— Нормальные, я ни о чем не жалею. Я сделал все, что мог. Это мне греет душу, время зря не потерял.

— В писательстве для вас нет компромиссов — ну вот этого «и так сойдет». Где тот самый критерий качества? В какой момент вы понимаете, что текст получился? И когда перестаете переписывать, переделывать? Процесс ведь по сути бесконечный.

— Нет, не бесконечный. Должен быть конец. Бесконечно переделывают только графоманы. Профи, во-первых, ничего не переписывают. Лично я ничего не переписываю, сделаю две косметические правки, и все. Я иногда преподаю в школе литературное мастерство и говорю своим студентам: «Ребята, пишите план, а потом по нему историю». Никто из новичков не умеет писать план и не любит этого делать. Но по плану легче работать.

— Хемингуэй так и сказал: «Проза — это архитектура, а не декораторское искусство».

— Ну да. Нужна конструкция истории. Важна математика, если хотите.

— Как этот план выглядит у вас?

— Первый эпизод, второй эпизод, третий и так далее. Когда в голове есть история (последовательность событий), можно садиться и писать.

— Вы сказали, что начинает текст писать один человек, а заканчивает другой. Может, тогда первоначальный план в середине пути кажется не таким уж и классным? Как в этом случае быть?

— Никак не быть, продолжать работать. Да, отклонения в процессе пути неизбежны. И это нормально. Вы никогда не стоите на месте, вы все время развиваетесь. Человек, написавший одну книгу, — один человек; человек, написавший десять книг, — другой человек. У человека с опытом — другие подводные камни, вот и все. Самое прикольное — это бездонная пропасть, в которую можно падать бесконечно, чем дальше — тем бездоннее. Очень увлекательно, но, к сожалению, не всем доступно.

— Каков писатель, который честен с самим собой?

— Если он высасывает текст из пальца, то он не писатель. Если не представляет ситуацию, а пишет о ней. Литература основана на знаниях, личном опыте, она дает уникальность переживаний. Вы же ищете уникальность в жизни, вам не нужно, чтобы вокруг висели одинаковые картины. А если врете, то всегда будете похожи на кого-то. На того, кто тоже врет, как и вы.

— Ложь — синоним лени, если говорить о писательстве?

— Черт его знает. Я никогда об этом не думал.

— Книги меняют людей?

— Несомненно. Мне в свое время хорошо «зашел» «Остров Крым» Аксенова. В восхищении перечитывал роман десятки раз, но сейчас, если бы она попалась, было бы иное впечатление. Тогда был другой я. Тут есть потусторонняя штука: любая книга должна приходить вовремя. У каждого человека есть пять–семь книжек, которые в свое время «заходят». Он влюбляется в них, они его как-то меняют, и он про них потом всю жизнь помнит.

— У вас есть такие?

— Много раз называл: Стругацкие, Лимонов, Набоков, Гумилев. Последний для меня сейчас икона. «Финист» написан под влиянием Гумилева, его идеи.

— Какая идея заложена?

— Роман «Финист — ясный сокол» все хвалят «за идею пассионарности». А я люблю его за идею о том, что национальный характер формируется ландшафтом и климатом. Если половину жизни вы видите только белое, серое и черное вокруг, то у вас один мозг. А если все вокруг оранжевое, фиолетовое и ярко освещенное солнцем — у вас другой мозг. Все это основополагающие для нашего подсознания вещи. Но это все пальцем в небо, это теории такие.

— Вам важно, что говорят о ваших книгах?

— Конечно. Всем важно, все переживают. Не верьте тем, кто говорит, что им пофиг. Я внимательно читаю все отзывы, обдумываю, они запоминаются надолго. У Булгакова хранились в альбомах все рецензии на все его пьесы, по большей части разгромные. Это нормально, профессия того требует. Конечно, обязательно надо анализировать обратную связь.

— Броня утолщается?

— Конечно. От одной работы к другой становишься прочнее.

— А публичность мешает творить?

— Нет у меня никакой публичности, она приходит к тем, кто ее хочет. Хочешь быть публичным — иди в телек. Или в YouTube. Я не иду.

— Публичность поможет больше книг продать, например.

— Нельзя к творчеству как к бизнесу относиться. Я пытался в свое время сделать из этого бизнес. Может, достиг успеха. Мне десять тысяч долларов аванса заплатили за книгу. Это было до кризиса, в десятые годы. Добился я успеха или нет? По две книги в год выпускал, но чего хотел, не получил.

— А чего вы хотели?

— Явно не десять тысяч долларов.

— Что заставляет дальше писать? Желание заглянуть в кроличью нору и увидеть, что там?

— У меня нет желания заглянуть в нору. Просто я ничего больше не умею — вот и весь ответ. Все остальное получается хуже, а за писательство меня вроде люди хвалят. У меня нет желания самоутвердиться.

— А раньше было?

— Да. А теперь я просто хочу, чтобы от меня все отстали и дали возможность заниматься своим делом.

— Идеальный сценарий — каков он? С утра до вечера заниматься писательством?

— Ну конечно. Идеи есть, все есть. В целом нормально, я счастливый человек, хожу, кайфую. Книжка вышла — очень приятно, все хвалят. Радуюсь от простейших вещей, я за простоту. Отпустил книгу — радость.

— Это груз?

— Просто большая работа. Вы уехали в пионерлагерь, вернулись, но все равно еще там находитесь.

— О чем будет следующая книга?

— Тоже, наверное, с элементами фантастики. Посмотрим. Я пока ничего точно не знаю.

— У вас сейчас затишье или вы уже пишете новый роман?

— Я всегда в процессе. У меня выходит книга рассказов, подписал три дня назад договор. Пока не знаю названия, должна в 2019 году появиться.

— Что делать тем молодым людям, которые хотят, но у которых не получается писать? Как стать писателем?

— Ищущий найдет. Слабых на этом пути не бывает, они отсеиваются. Это касается не только писательства. Слабые вообще ничего не добиваются в жизни. Многие думают, что везде есть успешные «наверху» люди, и хотят попасть на их место. Но в «Мартине Идене» Джека Лондона все про писательство рассказано. Помните сюжет? Моряк, который начал писать, сначала не мог опубликоваться, потом сумел, а потом покончил с собой.

— Важна ведь и вера в то, что ты делаешь.

— И вера должна быть. Но только веры недостаточно. Если ты хочешь куда-то попасть, ты должен выложиться по максимуму. Всю свою жизнь подчинить этой цели.

— Вам сложно было это сделать?

— Нет, моя самодисциплина на хорошем уровне. Найти три-четыре часа для любимого дела можно всегда — просто сидеть и писать. Остальное время — обдумывать то, что пишешь. Вот и весь рецепт.

Андрей Рубанов — писатель, кинодраматург. Родился в 1969 году в селе Узунове Московской области. Известен в первую очередь как автор автобиографической прозы (в 2005 году вышла его дебютная книга «Сажайте, и вырастет»), также выпустил несколько фантастических романов. Четырехкратный номинант «Национального бестселлера». В 2017 году стал лауреатом литературной премии «Ясная Поляна» за роман «Патриот».

Отправить