Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В «тротиловом эквиваленте» кровожадный бурлеск «Бесславные ублюдки» сравним лишь с «Pulp Fiction» (1994). После премьеры «Pulp» каннские зрители вываливались на Круазетт, ошарашенные, запутавшиеся, но ощущающие, что присутствовали при мировом кинособытии. Тогда Тарантино переписал, переврал, похоронил, возродил жанр «криминального чтива» как таковой. Теперь настал черед военного жанра.
Голливуд всегда испытывал искушение уложить Вторую мировую в каноны вестерна. Поэтому в «Ублюдках» звучат восемь треков Эннио Морриконе, монотонность которых в момент кульминации взрывает трагический голос Дэвида Боуи, а французские фермеры цедят слова, как ковбои. Но первым военным хитом Голливуда была комедия Эрнста Любича «Быть или не быть» (1942), цинично разыгранная в истерзанной Варшаве. Поэтому Гитлер, изображенный Тарантино в лучших традициях «Окон ТАСС», застенчиво спрашивает, не найдется ли у охранников-эсэсовцев жвачки.
Все кубики голливудского жанра на месте. Гордые французские патриоты – две штуки: еврейка Дрейфус, мстящая за семью, и почему-то негр (типа, Тарантино соблюл политкорректность). Наступающий на пятки героям нацист-сыскарь, велеречивый полиглот-нарцисс Ганс Ланда. И, конечно, сами герои, памятные по «Пушкам острова Наварон» (1961) Джека Ли Томпсона и «Грязной дюжине» (1967) Роберта Олдрича, – горстка отчаянных парней в тылу врага. Выдумщик Тарантино часто компонует кадр так, чтобы было понятно: на экране не люди, а маски, этакие зомби с придурью. На первом плане, например, идет игра в карты между «нашими» и нацистами, сравнимая с безумным чаепитием из «Алисы». А на втором – замер, как восковая фигура, подпольщик-бармен, готовый, когда потребует сценарий, разрядить в клиентов припрятанное ружье. Таким же чучелом сидит в сторонке, пока не придет пора подать реплику, сам сэр Уинстон Черчилль.
Фокус в том, что у Тарантино – «фасеточное зрение», охватывающее все версии жанра – от запредельного итальянского трэша («Ублюдки» – искаженное написание американского названия опуса Энцо Кастеллари «Этот чертов бронепоезд» (1978) до мрачной правды Сэмюэля Фуллера, в «Большой красной единице» (1980) заново пережившего свой военный опыт, как опыт кровавого безумия.
Фильм кажется белогорячечным бредом именно потому, что в нем перебивают друг друга эти киноголоса. Сцена всесожжения верхушки рейха исполнена на уровне «большого стиля» гениального Фрица Ланга, ошеломляюще красива, пронзительна: Тарантино изливает в ней всю свою нежность к кино и всю свою веру в его мощь. Но главная интонация все же определена лейтенантом Альдо Рейном (Брэд Питт), командиром «ублюдков», команды диверсантов-евреев: «Нацистов будет от нас тошнить».
Еще бы не тошнило. «Ублюдки» вышибают нацистам мозги бейсбольной битой, вырезают на лбу свастики, ковыряются пальцами в ранах, мешками таскают скальпы: по фильму можно изучать технику скальпирования. В сцене, пародирующей фирменные мизансцены Тарантино с замершими героями, держащими друг друга на мушке, целятся не в лоб, а в яйца. Куда как ясная метафора: кино ниже пояса. Штрафники Олдрича, кроме одного дегенерата, в общем-то были «своими парнями». «Ублюдки» Тарантино – ублюдки и точка, серийные убийцы-садисты. Поэтому и играют их актеры якобы ублюдочно, топорно. Поэтому Тарантино, вопреки сценарным законам, мочит то одного, то другого героя, на которого зрители только-только сделали ставку.
Герои былого кино решали локальную задачу: батарею взорвать или там перебить немецкий штаб накануне высадки в Нормандии. Тарантино не мелочится: если его «ублюдки» не выиграют, наломав все возможные дрова, мировую войну, то они ублюдки не настоящие. А то, что война заканчивается не так и не тогда, как на самом деле, так это дань уважения голливудской традиции вертеть историей, как заблагорассудится. Зато финал, кромешно циничный и уморительный, безнадежно компрометирует все снятые и еще не снятые сцены победного ликования.
Кстати, рикошетом фильм бьет и по советскому кино. Когда Рейн, выдающий себя в логове врага за «макаронника», жует итальянские слова с диким бруклинским акцентом, вспоминаются незабвенные диалоги из «Подвига разведчика» (1947): «Как разведчик разведчику, я скажу вам: вы болван, Штюбинг».
У Тарантино – уникальный пластический «слух»: он, как Годар, видит рифмы между самыми несопоставимыми фильмами. Почему «Ублюдки» сняты в жанре двух притопов, трех прихлопов в лужах крови, исчерпывающе объясняет эпизод, в котором фюрер присутствует на премьере духоподъемного фильма «Гордость нации» о снайпере, убившем 250 джи-ай.
В «Гордости» не происходит ровным счетом ничего, кроме того, что герой перезаряжает винтовку, а янки все падают и падают замертво. Но не просто так, а с каскадерскими финтами. Гитлер посмеивается, потом «ржет, не может». Не потому, что он тоже ублюдок. Просто пластика умирающих солдат неотличима от пластики бурлескных комиков, так же фигурно кувыркавшихся из окон и с крыш. Да, фюрер и Тарантино правы: война – это очень смешно, хотя от нее тошнит даже нацистов.
Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро. Первый час «Утомленных солнцем-2» (УС-2) Никиты Михалкова (НМ) смотреть можно, если воспринимать их как комикс, мангу, хотя с «Первым отрядом», конечно, не сравнить.
У репрессированного комдива Котова (НМ) на левой руке стальная перчатка, как у Фредди Крюгера, с выдвижными когтями-лезвиями. Последний писк моды: у нас, на Колыме, все так ходят. Взявшиеся явно из какого-то другого фильма цыгане пляшут вокруг оккупантов, выкупая конфискованных лошадей песней. Интересно, какой? «К нам приехал, к нам приехал оберштурмбаннфюрер дорогой»? Вскоре два наци, как в Бермудском треугольнике, исчезнут в сарае, где некая сила, как в «Пятнице, 13», порешит их топором и вилами. Надя Котова (Надежда Михалкова) спасается с потопленного судна, уплыв на рогатой мине. За ту же мину цепляется безногий священник (Сергей Гармаш), который пользуется свободным временем (судя по сценарию, Надя проплавала не меньше месяца) и злоупотребляет служебным положением, чтобы крестить девочку. Штрафник перед боем привязывает к спине цельную дверь. Котов, покряхтев, поднимает за ствол немецкий танк.
Рано расслабились. В какой-то момент сценарий, точнее говоря, бессвязный набор эпизодов, суть которых в том, что кто-нибудь более или менее эффектно взрывается, горит или тонет (в комиксе так положено), идет вразнос. Режиссера влечет другое – то, ради чего он и снял фильм. Это другое – человечье мясо: рваное, раздавленное, жженое. Долгими, жадными планами: подробно, еще подробней, крупно, еще крупней. Две, три, пять минут подряд. Во всех ракурсах. Одна оторванная нога курсанта, вторая нога курсанта, третья нога курсанта. НМ словно не владеет собой, «идет за мясом», как хищник.
Найдя сумку медсестры, подписанную «сержант Котова», комдив находит в ней обломок гребешка и принюхивается, определяя, пахнет ли она его дочкой. Пахнет! Котов прячет гребешок в карман и… Ну да, идет на запах, по следу Нади. Режиссер НМ ведется на запах крови. Бутафорской крови.
На это нельзя, да и не нужно смотреть. Непонятно, как в трезвом уме и здравой памяти это можно снимать. Это уже не комикс, а порнография. Порнография в дурном смысле слова. Порнография в широком смысле слова.
Начнем с узкого смысла. Порнография отнюдь не есть имитированный половой акт на экране: он может быть необходим в силу художественной логики фильма, как в «Поле Х» Леоса Каракса, и перестает быть порнографией. Порнография – выхолащивание любви, сведенной к движению поршней. Порнограф не умеет снимать любовь, он умеет снимать только механику. Порнограф отчуждает любовь.
У человека есть два не отчуждаемых достояния: любовь и смерть. «УС-2» – порнография смерти, что опаснее, страшнее и отвратительнее порнографии любви. НМ подменяет эмоции, которые вызывает смерть, ее механикой. Подменяет сладострастно – некрофилия, как и было сказано.
Нет образов – только физиология. Нет ужаса – только отвращение. Ну, еще неловкость, почти стыд за профессионалов грима, мастеривших все эти шевелящиеся кишки, лопающиеся ожоги. Час экранного месива – и даже шока не испытываешь. Тебя насилуют – а тебе по барабану, привык. Это приговор режиссеру; даже не приговор, а диагноз. Режиссер все-таки художник. Художник создает образы – это акт любви. НМ уже, похоже, не в состоянии их создавать, он может только насиловать зрителей. Впрочем, отвратительней всего не месиво, а компьютерный снег, красиво-красивенько его заметающий.
Мне-то что, у меня нервы крепкие. Как говорила изнасилованная героиня Клаудии Кардинале в «Однажды на Диком Западе» Серджо Леоне: «Еще одно грязное воспоминание. Приму ванну, и все пройдет».
Впрочем, что ж я так о НМ?! Порнография в узком смысле тоже присутствует: анально-фекальная фиксация, некрофилия и – финальный апофеоз – голая грудь Нади. Чуть не забыл: догнав сбежавшего «языка», Котов играючи хлещет его ремнем по заднице, а «язык» требует, чтобы руки ему связали не спереди, а за спиной. Где ваше дилдо, товарищ Котов? Немецкий партнер любит жесткач.
P. S. Наверное, сказав это, не имеет смысла копаться в мелочах. Тем не менее…
P.P.S. Замысел «УС-2» безумен по определению – после того, как в «УС» НМ убил всех героев. Финальные титры сообщали: Котов расстрелян, жена погибла в лагере, дочь сгинула в детдоме. Финальная сцена удостоверяла: провокатору Мите Арсентьеву (Олег Меньшиков) удалось свести счеты с жизнью. Режиссер – если он режиссер, а не НМ – вправе убивать и воскрешать героев. Но не всех же скопом!
Жаль, в «УС» никто не делал аборт. Был бы шанс в «УС-2» встретиться с чудесным образом выжившим ребенком. Хотя, судя по мимике героев, все они – зомби. Судя по фильму, НМ тоже.
Упорствуя в желании снять не другой фильм о других героях со схожими, типичными судьбами, НМ совсем запутался. Мыслимо ли, чтобы в 1937-м Арсентьев, чекист с белоэмигрантским прошлым (смертник без вариаций), не просто выжил в мясорубке и сделал карьеру, но и женился на вдове Котова (Ингеборга Дапкунайте чудесным образом превратилась в Викторию Толстоганову), и никто из начальства об этом не знал. Что за всемогущий Митя такой? Врет в глаза Берии и Сталину, что Котова погибла в лагере.
Мыслимо ли, чтобы Берия не знал о замене Особым совещанием (ОСО) 58-й статьи Котова на уголовную (почему, кстати, «хищение» – могли заменить на «халатность», если обвиняли в диверсии, но Котов-то явно шел по «делу Тухачевского»)? ОСО возглавлял заместитель наркома, то есть Берии. Однако Берия узнает о замене статьи из бумажки, «найденной у убитого начальника лагерного пункта», которая в предыдущей сцене сгорела синим пламенем. Рукописи не горят.
Лагерный пункт a propos недалеко от границы: вряд ли не то что на третий, но и на 103-й день войны немцы бомбили Колыму, где должен чалиться комдив. В прифронтовой полосе тюрьмы были – лагпунктов не припомню.
Мыслимо ли, что среди кремлевских курсантов – сын расстрелянного муллы, соблюдающий намаз? Что дочь Котова вожатая в пионерлагере, где и начальник, и пионерки – родня расстрелянных «врагов народа»?
Кстати, сколько лет Наде в «УС»? Ну, от пяти до семи. В 1941 году ее уже должны принимать в комсомол. Принимали, как сейчас помню, в четырнадцать. А в пятнадцать она уже сержант? К двадцати до генерала дослужится. Да и грудь, какую мы созерцаем в финале, никак не 15-летней девочки.
P.P.P.S. НМ прочитал тысячи документов о войне, включая засекреченные. Но не самые засекреченные, из которых узнал бы: постановление ГКО о создании СМЕРШа Сталин подписал 21 апреля 1943 года. В фильме же упоминается, что в декабре 1941 года Котова СМЕРШ допрашивал спустя рукава. И что это за хрень: «Особый отряд СМЕРШа»? СМЕРШ, кто не знает, это военная контрразведка. Какой на фиг «особый отряд» в особом отделе? И уж наверняка у СМЕРШа были дела поважней, чем поголовный опрос мужского населения на освобожденной территории. Да, прав был товарищ Сталин, лично придумав название СМЕРШ: такое красивое слово, что употребляют его ни к селу ни к городу.
Это цветочки. Ягодки – штрафбат чокнутых урок и окруженцев, в котором Котов в декабре 1941 года сражается под Москвой, где-то прошарившись полгода. Ну, не было тогда ни штрафбатов (для офицеров), ни штрафных рот (для рядовых и сержантов): их учредили 25 июля 1942-го (приказ № 227, кто не слышал). В 1941 году окруженцы проходили проверку в фильтрационных лагерях и, если проходили, направлялись на фронт. Читайте «Живых и мертвых»: Константин Симонов знал войну не понаслышке.
Котова не раз хотели из штрафбата прогнать, сняв судимость, в армию – и даже наградить, а он отказывался, и управы на него никакой не было. Холст, масло: барин Котов возлежит в штрафном окопе, особисты на цырлах просят дозволения наградить его или хотя бы освободить. А он: «Уйдите, противные».
P.P.P.P.S. В свете свирепого упорства НМ показывать растерзанные тела советских солдат изумляет его целомудрие по отношению к немецко-фашистским трупам: на них вуайеризм НМ не распространяется. Еще удивительней, что законопослушные немецкие летчики ограничиваются психической атакой на пароход под флагом Красного Креста. Только когда контуженный пассажир убивает выстрелом из ракетницы одного из них, мстительный ас, презрев истерические вопли командира звена, сносит шасси (наш немецкий цирк!) голову капитану, и бедным наци приходится потопить посудину, чтобы…
Чтобы что? Чтобы СССР не пожаловался в женевский офис Красного Креста, во Всемирную лигу сексуальных реформ, в «Международную амнистию»? Чтобы начальство не заругалось? Не только в Польше и Югославии, но и во Франции, будущей витрине единой нацистской Европы, никакие Красные Кресты не мешали люфтваффе косить на бреющем полете колонны беженцев. И Геринг ножками не топал.
P.P.P.P.P.S. На этом удручающем фоне православное кликушество НМ было бы невинной шалостью, если бы не приобретало характер злобного шаржа. В «Адмирале» Андрея Кравчука молитва проводила русское судно через мины. Лубок? Лубок, ну и славно. В «Царе» Павла Лунгина икона как торпеда сносила опору моста, преградив путь злым ляхам: да ради бога. В «УС-2» стоит Наде, вцепившейся в разумную мину, помолиться, как лично за ней охотящийся самолет (все ВВС и танковые соединения врага погибли в обреченной вендетте с Михалковыми) рушится в море. Мина выносит Надю на берег. Воспитанная девочка благодарит ее и отпускает на волю волн. Мина делает книксен и тут же топит родной, советский пароход. Очень безбожный: на нем партархив эвакуировали, бюсты Сталина (сомневаюсь в реальности такого маразма) и пианино обкомовской жены. Ни Наде, ни НМ их не жалко. Но команда-то чем провинилась?
Клип на песню «Так фигли ж ботик потопили!»: «На нем был новый патефон, и два портрета Джугашвили, и курительный салон».
Логично. «УС-2» – сага о том, что Михалковы в огне не горят и в воде не тонут. Прочие насекомые оттеняют их душевные муки. Никого не жалко, никого… Черт с тем, что НМ не жалко никого. Но и зрителям – тоже. Когда НМ включает «психологию», это похлеще некропорно. НМ никогда крестиком не вышивал, но и топором еще не монтировал, как смонтировал все более крупные планы глаз цыганской девочки и глаз фрица, палача табора.
Перекошенное лицо – главное актерское орудие: так не гримасничали и в немых мелодрамах, спародированных НМ в «Рабе любви». Даже перепиленные пополам, с вываливающимися кишками, герои не умрут, пока не расскажут все, что думают о Сталине. Единственный актер, кто действительно работает, – Сергей Маковецкий в роли полупомешанного офицера СМЕРШа. Как же ему неуютно в этой фильме!
Пользуюсь случаем, чтобы извиниться перед Павлом Лунгиным и Владимиром Хотиненко за суровые отзывы об «Острове», «Царе» и «Попе». Когда я писал о них, я еще не видел «УС-2».
P.P.P.P.P.P.S. Не смея разбомбить пароход с ранеными, немецкий летчик решает хотя бы обосрать капитана. Его голая задница маячит на экране во всех ракурсах, пока в нее не всаживают заряд из ракетницы. Механическое анальное изнасилование как метафора Великой Отечественной?
Я знаю, почему отменили показ «УС-2» на Красной площади. Сурков прикрыл глаза, представил и вздрогнул: 9 мая над Кремлем парит огромная голая нацистская жопа. Достойный символ русского кино, поднявшегося с колен, чтобы встать раком.
Войти с помощью соц. сетей: