Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
1. Можно шлифовать свое произведение и двадцать лет, а можно в какой-то момент остановиться и опубликовать достаточно хороший текст. И даже получить за него Нобелевскую премию, как Исигуро.
2. Авторы не были на 100 % довольны книгами, которые мы любим.
3. Неидеальная первая (и не только) книга – это нормально.
4. Наше время любит искренность, которая допускает неидеальность и уязвимость. Тексту тоже можно позволить быть таким.
5. Смелость невозможна без уязвимости.
Задумайте заранее, что вы будете писать. Поставьте таймер на своем телефоне так, чтобы он звонил каждые 7 минут. И пишите.
Как только заиграет музыка на вашем телефоне, переведите фокус внимания с вашего текста на ваши ощущения и мысли, пока вы его пишете. Поймали? Запишите их. То есть – добавьте в текст.
Такую вольность позволяют себе даже классики. Я приведу вам пример из классика белорусской литературы Владимира Короткевича. Это отрывок из перевода на русский его романа «Колосья под серпом твоим». Стык двух глав:
«– Чем бы ты помог?
– Деньгами. Я привез бы в собрание всю мелкую шляхту, которая имеет право голоса, но не имеет крестьян, даже денег не имеет, чтоб поехать в губернию, где, в конце концов, им, обиженным, нечего делать. А они б голосовали, как ты, как я. Я привез бы только еще сто человек, и Кроер полетел бы рылом в навоз.
– Зачем тебе это?
Вежа улыбнулся:
– Так просто. Клейне приятно сидеть рядом с Зохаром, мне столкнуть эту сволочь, заставить их драться. Наконец, мне просто забавно было б посмотреть, что из этого будет. И я не люблю Кроера.
Я пишу эти строки на бумаге, соленой от морского ветра. Море, темно-синее, в редких белых кружевах, разбивается о большой камень, на котором я лежу, всплескивает пеной у моих ног, а иногда, когда повезет, только одними брызгами падает мне на спину.
Холодные, как ожог, поцелуи соленой морской воды.
А земля вокруг сухая, потрескавшаяся, как ладонь обезьяны, пепельно-серая или голубая. И среди этой суши огромный, аж до Турции, и глубокий, насквозь синий, до самого дна, прозрачный кристалл – чистейшей воды. Море пахнет йодом и водорослями, земля – пылью, сухой колючкой, нагретым мрамором, корицей и перцем, сухим овечьим пометом.
Илиадой!
Я прикрываю бумагу своим телом…»
Далее автор скажет, что это то самое море, в которое впадает его Днепр. И вернется в Беларусь, к своему повествованию.
Красиво? По-моему, да. Дерзко? О да. Неидеально? Живо. Вы заметили, что Короткевич, лежащий на пляже в Крыму, стал вам ближе? Это потому, что он выглянул из текста. Выгляните и вы.
Мои друзья-программисты всегда удивляются, что писателям так сложно заканчивать свои произведения. «Нам тоже сложно, – говорят они, – и хочется улучшить код, сделать его красивее. Но мы знаем, что нужно просто свериться с техническим заданием – и, если все работает, успокоиться».
Долгое время я отвечала, что работа писателя – это не работа программиста, не сравнивайте. Но чем больше я пишу, тем больше понимаю, что свериться с ТЗ, чтобы завершить дело – здоровая идея. Только в нашем случае ТЗ – это не техническое задание, а творческая задача.
Сейчас, когда я пишу эту книгу, мне 32 года. Когда она выйдет, мне будет 33. Я не классик с многотомным собранием сочинений и не могу писать об окончании текстов, опираясь на это собрание. Но, возможно, я чуть ближе к вам, чем этот классик. Поэтому я расскажу, как сейчас заканчиваю тексты я. И, если это однажды изменится, я напишу еще одну книгу. И если у вас иначе, это нормально.
Я затеваю произведение или книгу от переполненности – и чаще всего в начале дела энергии на него у меня очень много. В этот момент я пишу заметки о том, какой бы я хотела видеть будущую вещь. Эта мечта и есть моя творческая задача. В момент начала она кажется мне дерзкой, и я совсем не уверена, что справлюсь.
Когда же произведение, которое я пишу, начинает оформляться и завершаться, мне обычно кажется, что я должна писать его еще лет пять. Я уже предчувствую новые творческие задачи, к которым пока не могу подступиться, но очень хочу.
Тогда я открываю свои заметки и вспоминаю – чаще всего, с удивлением – чего я хотела от своего текста. То есть делаю то, что делают программисты – сверяюсь с первоначальной творческой задачей.
Задача эта может быть разной. Про свою я расскажу чуть ниже. А пока начну с безопасного: с известных писателей. Вот, к примеру, творческая задача «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Я нашла ее в его статье «О моей прозе»:
«Я ставил себе задачей создать документальное свидетельство времени, обладающее всей убедительностью эмоциональности».
Вот – задача нобелевского лауреата Светланы Алексиевич. Из интервью:
«Я складываю образ своей страны из людей, живущих в мое время. Я хотела бы, чтобы мои книги стали летописью, энциклопедией поколений, которые я застала и вместе с которыми иду. Как они жили? Во что верили? Как их убивали и они убивали? Как хотели и не умели быть счастливыми, почему у них это не получалось».
Художественная задача не обязательно должна быть такой масштабной. Вы можете желать передать в тексте какое-то состояние, показать начало чувства, создать атмосферу или исследовать волнующий вас вопрос.
Я поделюсь с вами тремя своими заметками, сделанными в начале работы над этой книгой:
1. «Когда я читаю “Фауста” Гете, или “Шар и Крест” Честертона, или “Энергию заблуждения” Шкловского, или “Мою жизнь” Марка Шагала, я каждый раз чувствую одно и то же. Я чувствую, что автор жив и даже – что он живее меня. Мне сообщается энергия жизни, которую французы называют peps. И я мечтаю, чтобы моя книга была такой же: полной жизни. Чтобы она читалась легко и оставляла ощущение живого интересного разговора. И при этом еще давала в руки волшебные палочки и прогоняла страх».
2. «Мне ужасно хочется, чтобы в моей книге была энергия эксперимента, свободы, творчества. Чтобы она никого не щелкала по носу ни за рассказ длиной в шесть слов, ни за легкость стиля, ни за нерегулярное писательство. Чтобы ее было невозможно прочесть целиком за один присест, потому что после каждой главы пальцам хотелось бы к клавиатуре – писать свое. И чтобы читатель ее мог опереться не только на Пушкина с Толстым, но и на малоизвестного автора, который ему нравился в школе, и на свои подростковые рассказы».
3. «Когда я вижу, что в ком-то есть творческое начало, но оно не реализуется из-за страхов, у меня внутри все воспламеняется. “Антоним жизни – не смерть, антоним жизни – страх”, – сказал Фрейд. И я ношу эту цитату под сердцем.
Я люблю, когда не страшно. Бесстрашие – вот здоровое состояние человека в момент творчества. Я думаю, что творчество, как и любовь, изгоняет страх.
Я села и записала все мифы и страхи о писательстве, которые знаю! Все эти ограничивающие убеждения, из-за которых столько классных текстов так и не прозвучали. Страхи, из-за которых проще пойти сварить кофе и включить сериал, уехать в другую страну, начать новый бизнес – все это проще, чем открыть текстовый редактор и написать абзац.
У меня есть такая амбиция, чтобы внутри читателей этой книги что-то воспламенилось – и они побежали писать истории, которые давно уже где-то там внутри бьют клювом скорлупу, желая увидеть мир».
К моменту, когда я сверяюсь со своей творческой задачей, я обычно получаю и первую обратную связь на книгу. Чаще всего по ней видно, удалось ли мне эту задачу решить.
Самое важное здесь – не сказать себе: «Ну, это было легко!», не обесценить свой результат. Вспоминать, что в начале пути легко не было, наоборот: задача казалась недостижимой. А сейчас она кажется простой, потому что автор многому учится, пока пишет книгу.
Разве не удивительно это: еще полгода назад, да и всю жизнь до этого, я не умела писать так. А сейчас передо мной лежит текст, в котором – для меня – свершилось чудо.
После того, как я сверилась с тем, каким хотела видеть свой текст, затевая его, я проверяю, не перемудрила ли я с инструментами. Не «надела ли я все лучшее сразу» в своем тексте? Не переборщила ли с деталями в моментах напряжения? Или, наоборот, не пересушила ли повествование?
Я не хочу быть художником, который взялся писать сцену сражения акварелью только потому, что ему нравится акварель. Или скульптором, который взял пластилин вместо гипса, а теперь расстраивается, что мелкие детали «плывут».
Я думаю, что именно творческая задача определяет, какие инструменты вы будете использовать, а какие – нет. Вы можете быть прекрасным портретистом, умеющим писать глаза и взгляды, но какая-то творческая задача может потребовать от вас отказаться от этого. Как, например, у упомянутого уже Шаламова:
«Разве для любого героя “Колымских рассказов” – если они там есть – существует цвет глаз? На Колыме не было людей, у которых был бы цвет глаз, и это не аберрация моей памяти, а существо жизни тогдашней».
Я не сомневаюсь, что Шаламов сумел бы описать цвет глаз виртуозно. Но он отказывается от этого, следуя реальности и своей задаче.
Когда я писала эту книгу, я не использовала период, хотя люблю этот прием. Период – это большое, сложное, законченное предложение, разделенное отчетливой паузой на две части, которые произносятся с повышением и понижением голоса. Вот пример из Аксакова: «Как ни хотелось моему отцу исполнить обещание, данное матери, горячо им любимой, как ни хотелось ему в Багрово, в свой дом, в свое хозяйство, в свой деревенский образ жизни, к деревенским своим занятиям и удовольствиям, но мысль ослушаться Прасковьи Ивановны не входила ему в голову». В периоде есть красивая торжественность. Но моей книге она ни к чему, как ни к чему она дружескому разговору за полночь на кухне.
Зато ориентация на разговорную речь, личные истории, парцелляция (это когда вместо «Редактируйте по слову за раз» я пишу «Редактируйте. По слову за раз») – лучшие друзья этого текста. Они помогают мне решить творческую задачу.
Я думаю, что, и рассуждая о чужих текстах, нам стоит иметь в виду творческие задачи, которые ставил перед собой автор. И отталкиваться от них: решены ли они? И как решены?
Попробуйте читать чужие тексты, задавая себе вопрос: о чем это? Какую мозаику складывает автор? Что он исследует? На какую идею, как на веретено, наматывает образы? Чем больше вы будете практиковаться в этом, тем полнее будут раскрываться для вас тексты, которые вы читаете. И тем больше удовольствия от них вы будете получать.
Судить произведение стоит по тем законам, которые создал автор внутри него.
Я не спорю с тем, что бывает интересно приложить постмодернистскую линейку к романтическому тексту или посмотреть на средневековый текст через призму психологического романа. Но в этих случаях мы понимаем, для чего это делаем: ради эксперимента или, например, чтобы проиллюстрировать какие-то свои идеи.
Когда мы даем обратную связь автору, то понять идею произведения, его задачу – важно. И когда мы даем ее себе – тоже.
Войти с помощью соц. сетей: