Глава 14

Миф о слишком легком стиле

Или: мой текст простоват!

Прямо сейчас, когда я пишу свою книгу, я сваливаюсь в эту старую ловушку: если мой текст читается легко, значит ли это, что он – поверхностный? И все во мне съеживается. Я забываю, что специально пишу ясно и легко, и превращаюсь в сгусток страха.

Почти половина авторов, которых я консультирую, боится того же и все время стремится что-нибудь усложнить.

«Вот у Бродского… – говорят они, – так все глубоко», – и вкручивают в свой текст одну за другой тяжеловесные конструкции. Чаще всего эти конструкции являются штампами, иными словами – закоченевшими от многократных повторений, потерявшими свежесть клише. Текст они не улучшают, но здорово маскируют автора.

Эти словесные баррикады возводят не только писатели. Общественные деятели, чиновники, политики – кто только ни усложняет свою речь. Иногда чтобы показаться умнее, иногда – чтобы увильнуть от ответа или подтасовать факты. Этим удобно укрываться – тогда обвинение, что вы написали пустышку, не коснется вас.

Когда я спрашиваю автора, почему он пишет «бросил взгляд» вместо «взглянул» и «реализовал» вместо «воплотил», он сначала теряется, а после показывает свой черновик. «У меня так было, но я исправил, а то простовато», – признается он.

Простота и ясность, которые много веков считались достоинствами произведения, в наши дни слиплись с оценочными суждениями: «наивно», «поверхностно», «легкомысленно». И в этой главе я хотела бы их разлепить.

Что скрывать? У каждого автора есть внутри наивный ребенок. Как и множество других персонажей. Но мы слышим двойное послание: с одной стороны, сохранять его в себе и давать ему порезвиться в тексте, а с другой – быть рупором эпохи, писать уверенно и бог знает что еще.

Но разве «уверенно» – это сложно? Конечно, нет. И если вы вспомнили сейчас про Бродского, то я приведу вам цитату из его интервью:

«Однажды, много лет тому назад, один из моих друзей в России, с похвалой отзываясь о моих стихах, сказал: “И все же, Иосиф, у тебя нет той легкости, которую достигает Моцарт. Твоя поэзия несколько тяжеловесна”. И я пытался бессознательно, а порой даже и сознательно тщательно отделывать стихотворение, добиваясь этой легкости, почти невесомости…»

Меня как будто пчела ужалила, когда я прочитала это впервые. Бродский, стиль которого так красиво сложен, отделывает фразы, чтобы достичь легкости. А тот, у кого есть дар писать легко, стремится усложнять. Какой нонсенс.

– Если не можешь объяснить простыми словами, значит не до конца разбираешься в вопросе, – говорила мне мама еще в школе.

И, по-моему, она была права. Вот я открываю лучший учебник по писательскому мастерству – «Поэтику» Аристотеля. Я готовлюсь продираться через текст, ведь он написан более двух тысяч лет назад – но встречаю ясность и лаконичность. Или я открываю самого заслуженного в русской литературе автора – Пушкина – и получаю легкое, как дыхание, повествование. Открываю Чехова – и ни за одним словом не лезу в словарь.

Хемингуэй тоже одобряет эту мысль, утверждая: «Ценность и привлекательность хорошей книги состоит в совершенной простоте, откровенности и как бы нечаянном обнажении характеров и мотивов действий. Это простота языка и мысли. Она безыскусна и свободна от сознательного литературного усилия. Но писать с прямодушной простотой труднее, чем с нарочитой сложностью.

Стиль писателя должен быть непосредственным и личным, его образы богатыми и полнокровными, слова простыми и энергичными. Великие писатели обладают даром блестящей краткости, это упорные труженики, кропотливые ученые и искусные стилисты».

«Никому писательский стиль ничего не должен!» – хочется возразить мне. Но речь о другом. О том, что, если вы пишете легко и ясно – это достоинство, а не недостаток. Сильная сторона, на которую можно опереться. И даже если кто-то попытается упрекнуть вас этим: «Как-то просто…» – вы вправе спокойно ответить: «Спасибо».

Слово «простота» – тоже слипшееся. Есть столько видов простоты! Простота телеграфного стиля Хемингуэя, под которым – айсберг. Простота незамысловатой лубочной картинки. Глубокая простота пушкинского стиля. Трагическая простота колымских рассказов Шаламова. Пронзительная простота сказа Шмелева. Простота китча. Аристотелевская простота. Простота книг Дарьи Донцовой. Эпическая простота Толстого. А какая простота у вас? Возможно, если рассмотреть ее и присвоить, вы перестанете называть свой стиль слишком легким.

В статье «О прозе» Пушкин писал: «Но что сказать об наших писателях, которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и пр. Должно бы сказать: рано поутру – а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба – ах как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее».

Моя подруга психотерапевт рассказывает, что и ее клиенты говорят громоздкими конструктами. Эта психологическая защита называется интеллектуализацией. То есть усложнения и штампы показывают, что человек защищается. Как часто нам хочется спрятать себя (как нам кажется) глупых, наивных, злых или недостаточно хороших.

Но хороший художественный текст без того, чтобы проявить себя, не напишешь. Конечно, можно поразить читателя интеллектуальными построениями, но на них вы получите лишь интеллектуальный отклик. Если же вы хотите, чтобы читатель прожил вашу историю, чтобы его чувства откликнулись – придется быть собой. И делиться тем, что в вас есть, а не конструктом.

Ведь если мы прячемся, когда пишем, – это уже не совсем мы и не совсем наш текст.

Есть известное упражнение, которое дают журналистам. Оно называется «Дорогая бабушка…». Начинающих журналистов, которые хотят прибавить себе солидности или спрятать некомпетентность и потому пишут сложно, просят написать ту же информацию в виде письма своей бабушке.

Редкая бабушка сможет деконструировать фразу «В целях реализации потенциала команды единомышленников были введены в эксплуатацию приборы навигации», поэтому журналист пишет: «Дорогая бабушка, у нас появился компас». Позже редактор убирает обращение к бабушке – и часто получает живой и понятный текст. Текст, который вызовет у читателя чувства.

Я думаю, если бы все авторы писали сложно и длинно, тиражи книг упали бы. Читать – ведь значит еще и получать удовольствие, а не только трудиться и фокусироваться.

Это касается не только художественных книг, но даже научных. Как читатель я испытываю благодарность авторам, которые умеют объяснить сложное просто. Мне кажется, в том, чтобы писать ясно, есть много уважения к читателю и заботы о нем. Благодаря «легкому» стилю автора мы можем сосредоточиться на смысле написанного, не спотыкаясь на колдобинах формы.

Смотрите, как начинает один из известнейших литературных критиков Америки Джеймс Вуд свою статью:

«В прошлом году я пошел на панихиду по человеку, которого никогда не встречал».

Или как начинает Марк Шагал свою автобиографию:

«Корыто – первое, что увидели мои глаза.

Обыкновенное корыто: глубокое, с закругленными краями. Какие продаются на базаре. Я весь в нем умещался».

Все авторы, пишущие не для себя, а для других, хотят быть интересными читателям, вызывать любопытство. Правда в том, что любопытство возникает не тогда, когда текст сложен и непонятен, а наоборот – когда он ясен и хочется развития.

Иногда мне кажется, что создавать текст – значит быть переводчиком. Переводчиком с внутреннего языка метафор, слипшихся образов, междометий и странного синтаксиса на язык общеупотребительный. Задача писателя – не запутывать, а все больше и больше, сколько возможно, прояснять: чувства, мысли, идеи, взаимосвязи. Вместить все это в возможности языка, который носишь. Построить известные всем слова в таком порядке, чтобы их захотелось повторить.