VI. Сказки туманного Эдема
Нам, людям, очень много лет,
И наши сны – те сказки,
Что породил туманный сад Эдема.
Уолтер Де Ла Мар. Все, что прошло
«По крайней мере, – подумала Алиса, ступив под деревья, – приятно немножко освежиться в этом… как его? Ну, как же он называется?.. – Она с удивлением заметила, что никак не может вспомнить нужного слова. – Когда спрячешься под… ну, как же их?., под… этими… – Она погладила дерево по стволу. – Интересно, как они называются? <…> Кто же я теперь? Я должна вспомнить! Во что бы то ни стало должна!» Но как она ни старалась, ничего у нее не выходило. Она всячески ломала себе голову, но вспомнить свое имя не могла. «Помню только, что там есть Л… – сказала она наконец. – Ну, конечно, оно начинается с Л…»
Льюис Кэррол. Алиса в Зазеркалье
Не стой между драконом и яростью его.
У. Шекспир. Король Лир
…Ум и сметливость
Я в них, дотоле глупых, пробудить посмел.
Они глаза имели, но не видели,
Не слышали, имея уши. Теням сов
Подобны были люди, весь свой детский век
Ни в чем не смысля.
Эсхил. Прометей прикованный
Прометей охвачен праведным негодованием. Он дал одурманенному и охваченному предрассудками человечеству цивилизацию, а Зевс за это приковал его к скале и послал орла терзать его печень. В той части поэмы, что предшествует процитированному выше отрывку из нее, Прометей описывает те главные дары, которые он принес человечеству, кроме всем известного огня. Вот они по порядку: астрономия, математика, письмо, одомашнивание животных, изобретение колесницы и паруса, медицина, а также открытие возможности предсказывать будущее по снам и с помощью иных методов. Этот последний дар для современного уха звучит странно. Как и описание изгнания из Эдема, данное в Книге Бытия. «Прометей прикованный» – одна из главных работ западной литературы, в которой представлена хоть в какой-то степени приемлемая аллегория эволюции человека, в данном случае, правда, касающаяся «эволюционера» намного больше, чем тех, кто эволюционировал. «Прометей» по-гречески значит «дар предвидения», то есть свойство человеческого мозга, которым, как полагают, ведают лобные доли новой коры: дар предвидения и беспокойный дух и есть главные черты героя Эсхила.
Какова связь между сновидениями и эволюцией человека? Возможно, Эсхил хотел сказать, что в состоянии бодрствования наши дочеловеческие предки чувствовали себя так же, как мы во время сна, и что одно из основных преимуществ, которое получили мы благодаря развитию своего разума, состоит в способности понимать истинную природу и смысл сновидений.
Есть, видимо, три основных состояния человеческого сознания: бодрствование, обычный сон и сон со сновидениями. Энцефалограф, улавливающий мозговые волны, позволил увидеть, что в каждом из этих трех состояний мозг имеет свою вполне определенную электрическую активность. Мозговые волны представляют собой чрезвычайно слабый ток крайне малого напряжения, выражающий электрические процессы в мозге. Напряжение таких сигналов мозга обычно измеряется микровольтами. Их частота колеблется от 1 до 20 герц (или периодов в секунду), что меньше, чем частота привычного нам переменного тока, которая в Северной Америке равняется 60 герцам.
Но для чего нужен сон? Не вызывает сомнения, что, когда мы бодрствуем слишком долго, в нашем теле вырабатываются нейрохимические вещества, которые в буквальном смысле заставляют нас заснуть. У животных, лишенных сна, такие молекулы находятся в спинно-мозговой жидкости, и если спинно-мозговую жидкость животных, лишенных сна, ввести животным, которые находятся в состоянии полной активности, то они немедленно засыпают. Очевидно, для существования такого явления, как сон, должны быть какие-то важные причины.
Общепринятый ответ, который можно получить и от физиологии, и от народной медицины, состоит в том, что сон имеет восстановительное действие: он дает возможность организму отдохнуть от дневных умственных и физических забот. Но достаточно убедительных свидетельств в пользу этой точки зрения, кроме ее правдоподобности с позиций здравого смысла, нет. Более того, это утверждение вызывает некоторые недоуменные вопросы. Например, известно, что во время сна животные особенно беззащитны. Правда, большинство зверей спит в гнездах, пещерах, горах, дуплах деревьев или в иных укромных местах. И тем не менее их беззащитность во время сна исключительно велика. Да и людская незащищенность ночью совершенно очевидна, недаром греки считали Морфея, бога сна, и Танатоса, бога смерти, родными братьями.
Если бы не существовало какой-то исключительно сильной биологической потребности в сне, естественный отбор дал бы возможность развиться тем животным, которые не спят. В то время как некоторые животные – двупалый ленивец, броненосец, опоссум, летучая мышь – спят по девятнадцать – двадцать часов в сутки, во всяком случае во время сезонной спячки, есть и другие животные – обычная землеройка и дельфин Далля, – которые спят исключительно мало. Встречаются также и люди, которым достаточно всего от одного до трех часов, чтобы выспаться. Они поступают на вторую или даже третью работу, бодрствуют ночью, в то время как их супруги валятся от усталости, и вообще ведут активную, наполненную и деловую жизнь. Прослеженные истории некоторых семей позволяют предполагать, что подобная особенность передается по наследству. Известен случай, когда отец и его маленькая дочь оба получили это благословение или проклятие судьбы к полному ужасу жены, которая впоследствии развелась со своим мужем по причине несовместимости нового, ранее не рассматривавшегося судом типа. Опека над дочерью при этом была поручена отцу. Такие примеры свидетельствуют, что гипотеза о восстановительной функции сна, во всяком случае, не отражает картину полностью.
Но сон возник в отдаленные времена. Электроэнцефалограммы показывают, что сон – наше общее свойство со всеми приматами, почти со всеми другими млекопитающими и птицами, быть может, оно восходит даже к рептилиям. Височная эпилепсия и сопровождающее ее состояние бессознательного автоматического поведения могут быть вызваны у некоторых людей, если электрическим током частотой несколько герц раздражать миндалину, которая находится в глубине под височной долей коры головного мозга. Известно, что у больных эпилепсией приступы, очень похожие на сон, могут быть вызваны при езде на автомобиле вдоль дороги, огороженной штакетником, во время восхода или захода солнца – при определенной скорости движения планки штакетника создают мелькание света той критической частоты, которая вызывает подобные припадки. Циркадные ритмы, то есть дневные циклы физиологических функций, есть даже у таких простых существ, как моллюски. Поскольку состояние, в известном смысле напоминающее сновидение, может быть вызвано электрическим раздражением других лимбических участков, расположенных под височными долями коры головного мозга, как об этом пойдет речь ниже, центры, вызывающие сон и сновидения, не могут находиться слишком далеко друг от друга в мозге.
Рис. 13. Характер ЭЭГ нормального человека во время бодрствования, сна и сна со сновидениями
Согласно последним исследованиям, оба типа сна – со сновидениями и без них – зависят от образа жизни животного. Труетт Аллисон и Доменик Сикчети из Йельского университета обнаружили, что в среднем хищники видят сны намного чаще, чем их жертвы, которые, напротив, с большей вероятностью спят без сновидений. Эти исследования были проведены лишь на млекопитающих и относятся только к различиям между видами, а не к различиям внутри одного вида. Во время сна со сновидениями животное практически обездвижено и совершенно не реагирует на внешние раздражения. Сон без сновидений значительно менее глубокий, и мы все являлись свидетелями того, как кошки и собаки поднимают уши на звук, когда кажется, что они крепко спят. Принято думать, что, когда собаки во сне перебирают лапами, как будто на бегу, им снится охота. Тот факт, что глубокий сон со сновидениями редко посещает жертв хищников, сегодня кажется очевидным результатом естественного отбора. Однако существа, которые сегодня в большинстве своем являются жертвами, могли произойти от хищников, и наоборот. Кроме того, хищники – обычно животные с большей абсолютной величиной массы мозга и отношением массы мозга к массе тела, чем их жертвы. Есть какой-то смысл в том, что сегодня, когда сон весьма сильно эволюционировал, глупые животные значительно реже бывают обездвижены глубоким сном, нежели умные. Но зачем им нужно спать так глубоко? С какой стати вообще развилось состояние столь глубокой обездвиженности?
Быть может, один полезный намек касательно первоначальной функции сна следует из того факта, что дельфины, киты и другие живущие в воде млекопитающие обычно спят очень мало. Между тем в океане нет места, где бы можно было спрятаться. Не может ли быть так, что функция сна состоит не в том, чтобы увеличить уязвимость животного, а в том, чтобы ее снизить? Уилси Уэб из Флоридского университета и Рэй Меддис из Лондонского университета предполагают, что дело обстоит именно таким образом.
Форма сна каждого организма исключительно приспособлена к экологии данного животного. Возможно, животные, которые слишком глупы для того, чтобы по своей инициативе замереть, когда им грозит особая опасность, обездвиживаются неумолимой силой сна. Это становится особенно очевидным по отношению к молодым хищникам: ведь тигрята не только имеют превосходную защитную окраску, но они еще и много спят. Это любопытное наблюдение, и, вероятно, оно хотя бы частично справедливо. Но оно не объясняет всего. Почему спят львы, у которых мало естественных врагов? Этот вопрос не наносит слишком большого ущерба высказанному предположению, поскольку львы могли произойти от животных, которые вовсе не были царями зверей. Точно так же молодые гориллы, которым нечего опасаться, тем не менее каждую ночь сооружают для себя укрытие – вероятно, потому, что они произошли от менее защищенных предков. Или, может быть, когда-то предки львов и горилл боялись еще более страшных хищников.
Гипотеза обездвиживания кажется особенно подходящей в свете того, что известно об эволюции млекопитающих, которые возникли в ту эпоху, когда на Земле преобладали шипящие и грохочущие рептилии, похожие на ночные кошмары. Но почти все рептилии – холоднокровные, и потому по ночам они всюду, кроме тропиков, вынужденно обездвижены. Млекопитающие же теплокровны и способны функционировать ночью. Нетропическая ночная экологическая ниша в триасовом периоде, около двухсот миллионов лет назад, вероятно, была почти свободна. Гарри Джерисон предположил, что эволюция млекопитающих сопровождалась развитием слуха и обоняния, позволявших узнавать предметы и расстояния ночью (в те времена различные варианты этих органов чувств, которые сегодня выглядят вполне обычными, казались необычайно сложными и громоздкими), а также что лимбическая система развивалась под воздействием необходимости обрабатывать огромное количество данных, поставляемых этими вновь образовавшимися органами чувств. (Большая часть переработки зрительной информации у рептилии осуществляется не в мозге, а непосредственно на сетчатке глаз; аппарат оптического преобразования в новых областях коры головного мозга – это уже значительно более позднее приобретение эволюции.)
Вероятно, для ранних млекопитающих было жизненно важно уметь неподвижно лежать где-то в потаенном месте все дневные часы, когда на Земле царили хищные рептилии. Перед моим мысленным взором встают картины позднего мезозоя – днем беспокойно спят все млекопитающие, а ночью – все рептилии. Но ночью даже самые небольшие плотоядные протомлекопитающие представляли собой реальную угрозу для холоднокровных рептилий и особенно для их яиц.
Судя по объему их черепов (см. рис. 4), динозавры по сравнению с млекопитающими были поразительно глупы. Вот некоторые из хорошо известных примеров: тиранозавр (Tyrannosaurus тех) обладал объемом мозга около 200 кубических сантиметров (см3), брахиозавр (Brachisaurus) – 150 см3, трицератоп (Triceratops) – 70 см3, диплодок (Diplodocus) – 50 см3, стегозавр (Stegosaurus) – 30 см3. Ни один из них не приблизился к шимпанзе по абсолютной величине массы мозга. Стегозавр, весивший две тонны, был, наверное, намного глупее кролика. Если же принять во внимание огромную массу динозавров, то крошечность их мозгов с особой силой бросается в глаза: тиранозавр весил 8 тонн, диплодок – 12, брахиозавр – 87. Отношение массы мозга к массе тела у брахиозавра была в десять тысяч раз меньше, чем у человека. Как акулы имеют самый большой мозг по отношению к массе своего тела среди всех рыб, так и плотоядные тиранозавры обладали относительно большим мозгом, чем травоядные, диплодоки и брахиозавры. Я убежден, что тиранозавр представлял собой эффективную и устрашающую машину убийства. Но, несмотря на весь свой пугающий вид, динозавры оказывались беззащитными перед такими старательными и сообразительными врагами, как ранние млекопитающие.
Нарисованная нами картинка из мезозойской жизни имеет ярко выраженный «вампирический», кровавый характер: плотоядные рептилии охотятся за спящими умными млекопитающими днем, а плотоядные млекопитающие охотятся за глупыми неподвижными рептилиями ночью. Хотя рептилии и зарывали свои яйца, едва ли они активно защищали и их, и вылупившихся из них детенышей. Известно очень немного случаев подобного поведения даже у современных рептилий, да и вообще трудно представить себе тиранозавра, сидящего на гнезде с яйцами. По этим причинам млекопитающие и могли выиграть первобытную войну вампиров, – по крайней мере, некоторые из палеонтологов полагают, что вымирание динозавров было ускорено поеданием яиц рептилий ранними млекопитающими в ночное время. Два куриных яйца на завтрак – вот и все, что осталось нам от меню древних млекопитающих, во всяком случае это все, что видно поверхностному наблюдателю.
Самыми умными динозаврами с точки зрения отношения массы мозга к массе тела были птицеящеры (Saurornithoidos), масса мозга которых составляла 50 граммов, в то время как масса тела их равнялась 50 килограммам, что ставит их на приведенной в гл. 2 схеме (см. рис. 5) рядом со страусом. Они и на самом деле напоминали страусов. Изучение окаменелых остатков их черепов может быть весьма поучительным. Вероятно, они охотились на некрупных животных и пользовались четырьмя пальцами своих рукообразных отростков для самых различных целей.
Об этих животных интересно поразмышлять. Если бы по какой-то таинственной причине динозавры не исчезли шестьдесят пять миллионов лет назад, смогли бы птицеящеры развиться до более разумной формы? Научились бы они сообща охотиться на крупных млекопитающих и таким образом приостановить безудержное распространение млекопитающих в конце мезозоя? Если бы динозавры не вымерли, не стали бы сегодня главенствующей формой жизни на Земле потомки птицеящеров, пишущие и читающие книги и раздумывающие о том, что случилось бы, возьми верх млекопитающие? Считали бы они, что число 8 вполне естественно для основания счета, а десятичная система – не более чем ненужные выкрутасы, изучаемые лишь в «новой математике»?
Кажется, что большая часть всех важных событий, происходивших на Земле в последние несколько десятков миллионов лет, каким-то образом связана с вымиранием динозавров. Существуют в буквальном смысле десятки научных гипотез, пытающихся объяснить то обстоятельство, что в удивительно короткое время полностью исчезли все наземные и водные формы динозавров. Все предложенные объяснения могут удовлетворить нас лишь частично. Они варьируют от предположений о резком изменении климата до идей о роли хищных млекопитающих и даже гипотез об исчезновении растений, обладающих слабительными свойствами, – в этом, последнем, случае динозавры умерли от запоров.
Одну из самых интересных и многообещающих гипотез впервые предложил И. С. Шкловский из московского Института космических исследований Академии наук СССР. Она заключается в том, что динозавры вымерли из-за вспышки Сверхновой – взрыва умирающей звезды, находившейся на расстоянии нескольких десятков световых лет, который окончился мощным выбросом заряженных частиц высокой энергии, ворвавшихся в нашу атмосферу и изменивших ее свойства: вероятно, уничтожив атмосферный озон, они тем самым пропустили на Землю смертельную дозу ультрафиолетового солнечного излучения. Ночные животные, такие, как млекопитающие тех времен, и глубоководные животные, такие, как рыбы, смогли выжить при этой высокой плотности ультрафиолетового излучения, но дневные животные, которые жили на земле или у самой поверхности воды, не смогли противостоять ему.
Если такая череда событий на самом деле имела место, то путь биологической эволюции на Земле в последующие шестьдесят пять миллионов лет, а в действительности и само существование людей можно проследить от гибели некоего далекого солнца. Вероятно, вокруг этой звезды вращались другие планеты, быть может, на одной из них в течение миллиардов лет процветала жизнь. Вспышка Сверхновой, вне сомнения, уничтожила жизнь на этой планете, а возможно, даже выбросила всю ее атмосферу в космическое пространство. Не обязаны ли мы своим существованием сокрушительной звездной катастрофе, уничтожившей другие биосферы и миры?
После вымирания динозавров млекопитающие перешли в экологическую нишу дневных животных. Боязнь темноты у приматов развилась, по всей вероятности, в относительно недавнее время. Вашберн сообщает, что детеныши бабуинов и других приматов имеют врожденный страх лишь к трем вещам – падению, змеям и темноте, что соответствует опасностям, которым подвергаются обитатели деревьев из-за ньютоновских сил тяготения, из-за наших древних врагов рептилий и из-за ночных хищников-млекопитающих, которые должны были наводить особый ужас на приматов, полагавшихся главным образом на зрение.
Если верна «вампирическая гипотеза» – а она выглядит, во всяком случае, правдоподобно, – функция сна глубоко встроена в мозг млекопитающих, поскольку сон играл существенную роль в борьбе за выживание. Так как для тогдашних примитивных млекопитающих ночь без сна была более опасной, чем ночь без секса, но и тяга ко сну должна была быть более сильной, нежели тяга к сексу – и, похоже, так оно и есть у большинства из нас. Но в конце концов в развитии млекопитающих наступил момент, когда их сон стал определяться изменившимися обстоятельствами. После вымирания динозавров дневной свет неожиданно оказался вполне благоприятной средой для жизни млекопитающих. Им необязательно было теперь оставаться неподвижными в течение дня, и потому появилось большое разнообразие различных типов сна, включая сюда и современные его формы, то есть когда млекопитающие-хищники видят много снов, а млекопитающие-жертвы спят чутко, без сновидений. Быть может, люди, которым достаточно всего часа-другого сна за ночь, – это предвестники нового этапа приспособительной эволюции человека, когда люди научатся деятельно использовать все двадцать четыре часа в сутки. И я открыто признаю, что завидую тем, кто обладает подобными приспособительными возможностями.
Эти догадки о происхождении млекопитающих создают своего рода научные мифы; в них, вероятно, есть зерно истины, но они не воссоздают полную картину. То, что научные мифы перекликаются с мифами древности, может быть, а может и не быть простым совпадением. Вполне вероятно, мы способны творить научные мифы только потому, что в свое время впитали мифы иного рода. Тем не менее я не могу не связывать этот подход к происхождению млекопитающих с одной любопытной стороной мифа Книги Бытия об изгнании из Эдема. Ведь именно рептилия предложила Адаму и Еве плод познания добра и зла, то есть способности неокортекса к абстрагированию и морали.
Сегодня на Земле осталось всего несколько крупных рептилий, самая страшная из которых – дракон Комодо, живущий в Индонезии, – холоднокровный и не слишком умный, этот хищник обладает, однако, леденящей душу заданностью цели. С безграничным терпением выслеживает он спящего оленя или кабана, а затем наносит ему глубокую рану в заднюю ногу и после этого преследует свою жертву до тех пор, пока она не истечет кровью. Жертва оставляет сильно пахнущие следы, и охотящийся за ней дракон стелется над землей, низко опустив голову, а его раздвоенный язык почти касается почвы, улавливая след. Самые большие экземпляры дракона достигают веса в 135 килограммов, трех метров длины и живут, вероятно, до ста лет. Для того чтобы сохранить свои яйца, дракон роет ямы глубиной от двух до девяти метров, что является хорошей защитой от поедающих яйца млекопитающих (и от самих себя, поскольку взрослые драконы порой затаиваются у выхода из гнезда, ожидая, когда проклюнется молодняк, чтобы позволить себе небольшой деликатес к завтраку). Другой отчетливо видный способ защиты от хищников заключается в том, что выводок драконов живет на деревьях.
Замечательное разнообразие этих форм приспособления со всей очевидностью показывает нам, что драконы на планете Земля находятся в опасности.
В природе драконы Комодо встречаются лишь на Малых Зондских островах. Их осталось всего около 2 000. Узость сферы их обитания наглядно говорит о том, что драконы находятся на грани исчезновения из-за млекопитающих хищников, главным образов людей. Этот вывод подтверждается историей их жизни за последние два столетия. Все драконы, не обладавшие столь чрезвычайной степенью приспособления или не жившие в столь укромных местах, уже мертвы. Я могу даже предположить, что постоянно увеличивающийся разрыв между млекопитающими и рептилиями в отношении массы мозга к массе тела (см. рис. 4) может оказаться результатом систематического истребления умных драконов млекопитающими-хищниками. Во всяком случае, весьма похоже, что количество крупных рептилий постепенно уменьшалось начиная с конца мезозоя и что даже два тысячелетия назад их было намного больше, чем сейчас.
Проникновение мифа о драконе в народные сказания многих культур, возможно, не является случайным. Непримиримая взаимная неприязнь между людьми и змеями, отраженная в мифе о Святом Георгии, особенно характерна для западной культуры. (В главе 3 Книги Бытия Бог обрек людей и рептилий на вечную вражду.) Но она в этом смысле не составляет исключения. Это повсеместное явление. Случайно ли, что звук, который обычно издают люди, призывая к тишине или стремясь привлечь внимание, так странно напоминает шипение рептилий? Не может ли быть, что миллионы лет назад драконы, необычайно осложняя жизнь нашим прапредкам и неся с собой ужас и смерть, тем самым послужили делу развития человеческого разума? Или же метафора Змия относится к тому факту, что рептилианский компонент нашего мозга, связанный с агрессивностью и ритуальным поведением, был использован при эволюции неокортекса? Описание в Книге Бытия искушения человека рептилией в саду Эдема – это практически единственный эпизод в Библии, когда люди понимают язык животных (тому есть лишь одно исключение). Когда мы боимся драконов, не страшимся ли мы части самих себя? Так или иначе, но в Эдеме драконы были.
Последние из динозавров, судя по окаменелостям, жили около шестидесяти миллионов лет назад. Человеческая семья (но не ее род Homo) насчитывает возраст около десяти миллионов лет. Могли ли существовать человекоподобные создания, которые воочию наблюдали тиранозавра? Могли ли в раннем меловом периоде сохраниться динозавры, которые сумели избежать вымирания? Могут ли широко распространенные ночные кошмары и страх «чудовищ», который дети познают сразу же после того, как начинают говорить, быть следами некогда чисто приспособительных реакций на драконов и сов – таких, как, например, у бабуинов?
Какую роль играют сновидения сегодня? Согласно одной из точек зрения, изложенной в серьезной научной статье, функции сновидений состоят в том, чтобы мы время от времени пробуждались и могли проверить, нет ли поблизости кого-нибудь, кто нас съест. Но сновидения занимают настолько небольшую часть сна, что такое объяснение не представляется удовлетворительным. Более того, как мы уже видели, имеющиеся данные свидетельствуют об обратном: сегодня сон со сновидениями характерен для млекопитающих-хищ-ников, а не для млекопитающих-жертв. Куда более приемлемым представляется объяснение, основанное на компьютерной аналогии, что сновидения – это отходы от подсознательной обработки накопленной за день информации, когда мозг принимает решение, какую часть дневных впечатлений, хранящихся пока в своего рода буфере, переписать в долговременную память. Я намного чаще вижу во сне события вчерашнего дня, чем события двухдневной давности. Однако и эта модель «перевалочного пункта», то есть накопления-перезаписи информации, тоже не объясняет всего. Она, в частности, не объясняет ту завуалированность, что характерна для символического языка сновидений, – явление, впервые отмеченное Фрейдом. Она не объясняет также необычайно сильное эмоциональное воздействие сновидений: есть много людей, которых сны пугают несравнимо больше, нежели любые реальные события дня.
Функции «перевалочного пункта» и хранения в памяти, свойственные сновидениям, имеют интересное социальное выражение. Американский психиатр Эрнст Хартман из университета Тафта представил забавные, но вполне убедительные наблюдения о том, что люди, занятые умственной работой в течение дня, особенно если эта работа требует специального напряжения, нуждаются в большем количестве сна ночью, нежели те, кто занят рутинной и не требующей умственных напряжений работой. Однако частично по чисто организационным причинам современные общества строятся так, как если бы у всех людей была одинаковая потребность в сне, а во многих странах мира раннее вставание считается особой добродетелью. Стало быть, количество сна, потребное для накопления-перезаписи, зависит от того, сколько мы передумали и пережили со времени последнего сна. (Нет данных, что верно и обратное: люди, регулярно получающие снотворное, не проявляют необычной умственной активности в паузах, когда они бодрствуют.) В этом отношении было бы интересно обследовать лиц с очень низкой потребностью в сне, чтобы выяснить, больше ли у них часть сна со сновидениями, чем у людей с обычной потребностью во сне, а также определить, увеличивается ли у них длительность всего сна и длительность сновидений в зависимости от количества и качества выполняемой работы.
Мишель Жуве, французский невролог из Лионского университета, обнаружил, что сновидения запускаются той частью мозга, которая называется «варолиев мост». Хотя варолиев мост и расположен в заднем мозге, он является позднейшим, свойственным лишь млекопитающим приобретением эволюции. С другой стороны, Пенфилд обнаружил, что электрическое раздражение точки, находящейся в глубине мозга под височной долей его коры, а также лимбического комплекса может вызвать у эпилептиков в состоянии бодрствования ощущения, схожие со сновидениями, но без их символической и фантастической окраски. Подобное раздражение может вызвать также ощущение чего-то уже бывшего (dejavu). Наконец, такое раздражение может вызвать характерные для сновидений эмоции, включая и чувство страха.
Однажды мне приснился сон, который будет мучить меня всю оставшуюся жизнь. Мне снилось, будто я бездумно перелистываю толстый исторический трактат. Судя по иллюстрациям, я ощущал, что изложение развертывается медленно, как и вообще в книгах подобного рода: античное время, Средние века, Возрождение и так далее, постепенно приближаясь к нашему времени.
Но вдруг, когда оставалась еще пара сотен страниц до конца книги, начались события Второй мировой войны. С нарастающим возбуждением я углубился в чтение и неожиданно обнаружил, что речь идет уже не о прошлом и даже не о настоящем, а о будущем. Это было все равно как сорвать листок 31 декабря с Космического календаря и обнаружить за ним день 1 января Нового года со всеми его деталями. Затаив дыхание, я в буквальном смысле пытался прочесть будущее. Но это было невозможно. Я мог выделить отдельные слова. Я мог даже различать детали шрифта. Но буквы не складывались в слова, а слова в предложения. Я потерял способность читать.
Возможно, это просто метафора непредсказуемости будущего. Но мне часто снится, что я не способен читать. Я могу, например, узнать дорожный знак «Стоп» по его цвету и восьмиугольной форме, но я не могу прочесть само слово «Стоп», хотя и знаю, что оно там написано. У меня есть впечатление, что я понимаю смысл печатной страницы, но при этом я не читаю ее слово за словом и предложение за предложением. Во время сновидений я не могу с уверенностью выполнять даже простейшие операции. Я постоянно путаю слова, не имеющие точного смыслового значения, например «Шуман» и «Шуберт». У меня частично поражена речь и полностью – чтение. Не все, кого я знаю, испытывают во время сна такие же поражения познавательных функций, но какие-то поражения испытывают все. (Между прочим, слепые от рождения видят звуковые, а не зрительные сны.) Неокортекс во время сновидений отнюдь не выключается полностью, но, вне сомнения, и не функционирует полностью.
Заслуживает внимания, что млекопитающие и птицы, в отличие от их общих предков – рептилий, спят, видимо, со сновидениями. Все дальнейшее развитие от рептилий сопровождалось сновидениями, а быть может, и требовало их. С помощью электрических измерений удалось отчетливо установить, что сон у птиц эпизодический и короткий. Если им что-нибудь и снится, то происходит это в течение секунд. Но в эволюционном смысле птицы намного ближе к рептилиям, чем млекопитающие. Имей мы сведения только о млекопитающих, наши доводы были бы более шаткими, но, поскольку сновидения оказались необходимыми для обеих главных таксономических групп, которые произошли от рептилий, мы должны серьезно отнестись к этому совпадению. Почему животные, которые произошли от рептилий, обязаны видеть сны, в то время как другие животные не знают сновидений? Не в том ли дело, что мозг рептилий все еще существует и функционирует?
Как редко во время сновидений мы прерываем себя словами «Это только сон», но как часто мы облачаем сон в одежды реальности! Не существует правил внутренней логики, которым должны следовать сновидения. Сны – это мир волшебного и привычного, страсти и гнева и очень редко это мир раздумий и сомнений. В метафоре триединого мозга сновидения – это частично функция P-комплекса и частично лимбической коры, а не новой коры головного мозга, то есть его рассуждающей части.
Эксперименты показывают, что, по мере того как длится ночь, в наши сновидения вовлекается все более ранний материал из нашего прошлого, вплоть до детства и младенчества. В то же время растет и эмоциональная наполненность сна. Чувства, испытанные в колыбели, намного чаще снятся перед самым пробуждением, а не сразу после засыпания. Это очень похоже на то, как если бы запись дневного опыта в нашей памяти, образование новых нейронных связей, было бы или более легкой, или более срочной задачей. По мере того как проходит ночь и эта функция сна оказывается выполненной, в сновидения включаются все более причудливые и волнующие образы, все более сильные страхи и вожделения. И уже к самому концу ночи, когда все обязательные сновидения, заданные дневным опытом, уж просмотрены, начинают оживать газели и драконы.
Одно из самых важных научных орудий для изучения состояния сна со сновидениями было разработано психиатром из Стэнфордского университета Вильямом Дементом, который нормален настолько, насколько это вообще возможно для человека, и лишь имеет фамилию, самым нелепым образом не подходящую для человека его профессии.
Сон со сновидениями сопровождается быстрыми движениями глаз (БДГ), которые могут быть зафиксированы с помощью электродов, прикрепленных к векам, а также благодаря характерным кривым на ЭЭГ. Демент обнаружил, что сновидения приходят к каждому из нас несколько раз за ночь. Если разбудить человека во время БДГ-сна, он обычно может вспомнить, что ему снилось. Даже люди, которые утверждают, что им никогда ничего не снится, согласно данным БДГ и ЭЭГ, видят сны не меньше, чем кто-либо другой, и если их разбудить в соответствующее время, они с удивлением признают, что на самом деле видели сон. Когда нам что-либо снится, наш мозг находится во вполне определенном физиологическом состоянии, а сны мы видим довольно часто. Хотя примерно 20 процентов испытуемых, разбуженных во время БДГ-сна, не смогли вспомнить своих сновидений, а примерно 10 процентов испытуемых, разбуженных во время не БДГ-сна, рассказали о том, что им снилось, мы для удобства считаем, что БДГ и сопутствующие ему характерные кривые ЭЭГ относятся к сну со сновидениями.
Есть некоторые данные о том, что сновидения необходимы. Если людей или других млекопитающих лишали БДГ-сна (пробуждая их, как только приборы показывали БДГ или соответствующие кривые на ЭЭГ), число сновидений за одну ночь возрастало, а в некоторых случаях появлялись дневные галлюцинации, то есть сны наяву. Я говорил уже о том, что соответствующие сну со сновидениями сигналы БДГ и ЭЭГ у птиц непродолжительны, а у рептилий отсутствуют. Сновидения – это, как представляется, функция, свойственная млекопитающим. Более того, сон со сновидениями весьма характерен для младенцев в самые первые дни их жизни. Аристотель вполне определенно утверждал, что младенцы никогда не видят снов. Мы же, напротив, знаем, что сновидения занимают большую часть их времени. Доношенные новорожденные находятся в состоянии БДГ-сна больше половины всего времени сна. У детей, родившихся на несколько недель раньше срока, сновидения занимают три четверти всего времени сна. А еще раньше, в утробе матери, плод, вероятно, непрерывно видит сны. (В подтверждение этого – следующий факт: новорожденные котята все время находятся в состоянии БДГ-сна.) Рекапитуляция, то есть повторение при эмбриональном развитии черт далеких предков, также свидетельствует, что сновидения – это раннее эволюционное приобретение млекопитающих.
Есть и другая связь между младенчеством и сновидениями: после обоих следует амнезия, то есть забывание. Когда мы выходим из этих состояний, то трудно бывает вспомнить, что с нами происходило. Я предполагаю, что в обоих случаях сказывается недостаточная деятельность левого полушария неокортекса, которое ответственно за аналитическое припоминание. Другое объяснение состоит в том, что в обоих случаях мы испытываем своего рода травматическую амнезию: испытанные нами переживания слишком болезненны для того, чтобы их помнить. Но многие из тех сновидений, что мы забываем, очень приятны, и трудно поверить, что младенчество уж до такой степени неприятно. Кроме того, некоторые дети могут вспоминать чрезвычайно ранние впечатления. Память о событиях, происшедших к концу первого года жизни, не такая уж редкость, и, возможно, есть примеры еще более ранних воспоминаний. Когда моему сыну Николасу было три года, его спросили, какое самое раннее событие он может вспомнить, и он ответил почти шепотом, глядя перед собой: «Было красное, и мне было очень холодно». Он появился на свет с помощью кесарева сечения. Может быть, это и невероятно, но я порой думаю: а что, если это его истинные воспоминания о моменте рождения? Во всяком случае, кажется куда более правдоподобным, что забывание, свойственное времени младенчества и снам, возникает из-за того, что в обоих этих состояниях наша умственная жизнь полностью определяется Р-комплек-сом, лимбической системой и правым полушарием головного мозга. В раннем детстве неокортекс еще недоразвит, а при амнезии он поврежден. Я думаю, что, когда мы видим сновидения, какая-то часть нас действует так, как беличьи обезьяны, которых я наблюдал в лаборатории Поля Мак-Лина. P-комплекс действует в сновидениях людей, мы все еще слышим, как шипят и скрежещут драконы, и топот динозавров доносится до нас.
Отличный способ выявить научные достоинства теории – это проверить, насколько она применима на практике. Теория строится из отдельных, разобщенных данных; после этого выполняется эксперимент, результаты которого автор теории может не знать. Если эксперимент подтверждает высказанную идею, то это рассматривается как сильная поддержка теории. Фрейд утверждал, что бблыная часть, а может быть, и вся «психическая энергия» наших эмоций и сновидений сексуальна по своему происхождению. Совершенно исключительная роль полового фактора в развитии и распространении вида делает эту идею не такой уж глупой и не такой неправильной, как это казалось многим современникам Фрейда, придерживавшимся викторианских взглядов. Карл Густав Юнг, например, считал, что Фрейд сильно переоценил первичность полового фактора в проявлениях бессознательного. Но теперь, три четверти столетия спустя, эксперименты, проведенные в лабораториях Демента и других физиологов, подтвердили как будто бы правоту Фрейда. Связь секса и сновидений не поверхностна и не случайна, но оба этих явления имеют глубокие и фундаментальные общие корни, хотя сны, конечно, основаны не на одном лишь сексе, но также и на ритуальном агрессивном иерархическом фундаменте. Многие прозрения Фрейда кажутся не только правильными, но и исключительно смелыми, особенно если принять во внимание ту атмосферу подавления всякого секса, которая царила в венском обществе в конце XIX столетия.
Был проведен статистический учет наиболее часто встречающихся сновидений – учет, который в какой-то степени должен был объяснить их природу. В исследованиях, проведенных на учащихся колледжа, были обнаружены пять наиболее часто встречающихся типов сновидений. Студентам снилось: (1) что они падают; (2) что их преследуют или что на них нападают; (3) что они многократно, но безуспешно пытаются справиться с какой-то задачей; (4) различного рода учебные ситуации; (5) разнообразные сексуальные переживания. Тип (4) сновидений в этом списке объясняется особенностью группы испытуемых. Остальные же типы снов, хотя и касаются, в частности, учащихся, имеют общее значение и относятся также и к неучащимся.
Страх падения совершенно явно связан с обитанием наших предков на деревьях, и это тот страх, который мы, очевидно, разделяем со всеми другими приматами. Если вы живете на дереве, то самый простой способ погибнуть – это просто забыть о страхе падения. Остальные три категории наиболее часто встречающихся сновидений особо интересны, потому что они соответствуют агрессивной, ритуальной, иерархической и сексуальной функциям, то есть тем функциям, которыми заведует P-комплекс. Другие наталкивающие на размышления данные – это то, что половина всех опрошенных людей видела во сне змею – единственное существо, кроме человека, которое может быть выделено в самостоятельную категорию среди всех образов в наиболее распространенных снах. Возможно, конечно, что многие из снов, в которых присутствуют змеи, могут иметь прямое фрейдистское истолкование. Однако две трети из тех же опрошенных людей видят и простые, ничем не завуалированные сексуальные сны. А так как, согласно Вашберну, молодые приматы имеют врожденный страх перед змеями, легко задаться вопросом: не указывает ли мир снов и впрямую и косвенно на издревле существующую вражду между рептилиями и млекопитающими?
Существует одна гипотеза, которая, как мне кажется, согласуется со всеми приведенными выше факторами, а именно – что эволюция лимбической системы определила радикально новый способ видения мира. Выживание ранних млекопитающих зависело от разумности, неподвижности в дневное время и заботы о молодом поколении. Мир, увиденный через посредство Р-комплексов, – это совсем иной мир. Поскольку в процессе эволюции мозг наращивал новые структуры над уже существующими, функции Р-комплекса могли быть использованы, их можно было частично обойти, но их нельзя было полностью игнорировать. Поэтому под тем местом, где у человека расположены височные доли, развились тормозящие центры, которые приглушают излишнюю активность рептилианского мозга, а центры возбуждения, появившиеся в варолиевом мосту, наоборот, включают P-комплекс, но делают это безвредно, во время сна. Эта точка зрения имеет, конечно, бросающееся в глаза сходство с картиной, нарисованной Фрейдом, где Суперэго подавляет Ид (или сознательное подавляет подсознательное), при этом Ид выражает себя наиболее ясно в оговорках, свободных ассоциациях, сновидениях и тому подобном в промежутках между подавляющим действием Суперэго.
В ходе широкомасштабного развития неокортекса у высших млекопитающих и приматов эти области стали некоторым образом включаться в сновидения, ибо символический язык – это, в конце концов, тоже язык. (Сказанное относится к различным функциям двух полушарий новой коры, о которых пойдет речь в следующей главе.) Но возникающие в сновидениях образы содержат ярко выраженные элементы сексуального, агрессивного, иерархического и ритуального поведения. Фантастика мира снов может быть связана с почти полным отсутствием прямого восприятия впечатлений во время сна. Во время сна мы очень мало ощущаем реальность. С этой точки зрения тот факт, что дети так много спят, объясняется тем, что в младенчестве анализирующая часть их неокортекса почти не работает. Отсутствие сновидений у рептилий тогда объясняется тем, что у них нет центров, подавляющих сон, и они, как оказал Эсхил, «дремлют» наяву. Я думаю, это может объяснить странности сновидения, другими словами, его отличие от состояния бодрствования, когда мы о чем-либо разговариваем. Это объясняет физиологию сна и его широкую распространенность среди млекопитающих, новорожденных и взрослых людей.
Мы происходим и от рептилий, и от млекопитающих. Благодаря тому, что днем в нас подавляется P-комплекс, а ночью пробуждаются дремлющие драконы, каждый из нас может вновь проиграть длящуюся сотни миллионов лет войну между рептилиями и млекопитающими. Только в кровавой охоте наших дней хищники и жертвы поменялись временами суток, когда они активны.
На самом деле в поведении людей достаточно много общего с поведением рептилий. Но если бы мы дали полные бразды правления рептилианским чертам своего характера, наши способности к выживанию, безусловно, понизились бы. Поскольку P-комплекс так плотно вплетен в ткань мозга, его функции не могут быть обойдены в течение долгого времени. Может быть, сновидения позволяют P-комплексу функционировать постоянно, как если бы он все еще сохранял свою ведущую роль, – правда, это происходит лишь в нашей фантазии и в создаваемой ею реальности.
Если это так, то вслед за Эсхилом я хотел бы знать: не похоже ли состояние бодрствования других млекопитающих на то состояние, которое люди испытывают во сне? На состояние, в котором мы способны узнавать знаки вроде осязания текущей воды и запаха жимолости, но имеем чрезвычайно ограниченный набор таких символов, как слова; в котором мы сталкиваемся с яркими сенсорными и эмоциональными образами и активным интуитивным пониманием, а не с рациональным анализом; в котором мы не способны выполнить задачи, требующей сконцентрированности мысли; в котором периоды сосредоточенного внимания редки, а периоды рассеянного внимания часты и в котором прежде всего мы слишком слабо ощущаем свою индивидуальность, или свое «я», что вызывает некоторое чувство обреченности, боязнь непредсказуемых утрат, которые принесут неконтролируемые нами события. Если мы действительно ушли от подобного состояния, то мы ушли очень далеко.
