Из Корнелла я часто ездил домой, в Фар-Рокавей. Как-то раз, когда я был там, зазвонил телефон – МЕЖДУГОРОДНЫЙ ЗВОНОК, аж из самой Калифорнии. В те дни междугородный звонок означал, что сейчас произойдет нечто очень важное – тем более звонок из такого чудесного места, как Калифорния, находящаяся в миллионе миль от моего дома.
Человек на другом конце линии спрашивает:
– Это профессор Фейнман из Корнеллского университета?
– Совершенно верно.
– С вами говорит мистер Такой-то из самолетостроительной компании «Такая-то и такая-то».
Речь шла об одной из крупнейших калифорнийских компаний, к сожалению, теперь уж не помню о какой. А он продолжает:
– Мы намереваемся создать лабораторию для разработки самолетов с ракетными двигателями на ядерном топливе. Ее ежегодный бюджет составит столько-то миллионов.
И называет солидную сумму.
Я говорю:
– Минуточку, сэр, я не понимаю, зачем вы мне-то об этом рассказываете.
– Вы просто послушайте, – отвечает он. – И я вам все объясню. Только позвольте мне сделать это, как я считаю нужным.
И рассказывает дальше – сколько людей будет работать в лаборатории, столько-то на таком уровне, столько-то докторов на другом…
– Извините, сэр, – говорю я, – но, по-моему, вы позвонили не тому человеку.
– Я говорю с Ричардом Фейнманом, Ричардом Ф. Фейнманом?
– Да, но вы…
– Будьте добры, позвольте мне закончить, сэр, тогда мы и обсудим этот вопрос.
– Хорошо! – Я закрываю глаза и выслушиваю всю его галиматью, все подробности большого проекта, так и не понимая, зачем он вываливает на меня эти сведения.
А он, добравшись до конца, говорит:
– Я рассказываю вам о наших планах, потому что мы хотели бы узнать, не согласитесь ли вы возглавить эту лабораторию.
– Вы уверены, что разговариваете с тем, с кем хотели поговорить? – говорю я. – Я профессор теоретической физики. Не инженер-ракетчик, не инженер-самолетостроитель, ничего подобного.
– Мы уверены, что нам нужны именно вы.
– Хорошо, а каким образом вам стало известно мое имя? Почему вы решили позвонить именно мне?
– Сэр, ваше имя значится на патенте самолета с ракетным двигателем на ядерном топливе.
– О, – говорю я, сразу сообразив, что это за патент (сейчас я вам эту историю расскажу), а затем: – Простите, но я предпочел бы остаться профессором Корнеллского университета.
Дело в том, что во время войны государственным патентным бюро заведовал в Лос-Аламосе один очень милый дядька, капитан Смит. Он разослал всем нам уведомление, в котором говорилось примерно следующее:
«Патентное бюро будет радо запатентовать от имени правительства Соединенных Штатов, на которое вы в настоящее время работаете, любую возникшую у вас идею. Вы, может быть, думаете, что имеющиеся у вас идеи относительно ядерной энергии и ее применения известны каждому, но это далеко не так. Просто загляните в мой офис и изложите ее мне».
Во время ленча я встречаюсь со Смитом и, пока мы с ним возвращаемся в техническую зону, говорю ему:
– Насчет разосланного вами уведомления – вам не кажется, что если мы станем приходить к вам с каждой нашей идеей, получится сумасшедший дом?
Мы довольно долго препирались по этому поводу – уже у него в кабинете, – и наконец я сказал:
– Идей, касающихся ядерной энергии, причем совершенно очевидных, существует столько, что я мог бы рассказывать вам о них целый день.
– ПРИВЕДИТЕ ПРИМЕР!
– Проще простого, – говорю я. – Например: ядерный реактор… под водой… вода втекает в него… с другой стороны выходит пар… Пшшшшш – вот вам подводная лодка. Или: ядерный реактор… воздух поступает спереди, нагревается посредством ядерной реакции… выходит сзади… Бах! Мы летим по воздуху – это самолет. Или: ядерный реактор… пропускаем через него водород… Шарах! – ракета. Или: ядерный реактор… только вместо обычного урана вы используете обогащенный, добавляя в него при высокой температуре окись бериллия, чтобы повысить его эффективность… Это электростанция. И таких идей миллионы! – покидая его кабинет, закончил я.
Вроде бы тем все и кончилось.
Месяца три спустя Смит звонит мне:
– Фейнман, патент на подводную лодку уже выдан. А вот другие три – ваши.
Так что, когда калифорнийская самолетостроительная компания задумала создать лабораторию и попыталась найти специалиста по всяким штуковинам с ракетными двигателями, долго ей искать не пришлось. Довольно было выяснить, кто эти штуки запатентовал!
Кстати, Смит попросил меня подписать кое-какие документы, касающиеся тех трех идей, которые я передал государству, чтобы оно их запатентовало. А надо вам сказать, существует такая юридическая глупость, – когда вы передаете патент правительству, подписанный вами документ не обретает законной силы до тех пор, пока вы не получите что-либо в обмен на него, и в том, который я подписывал, значилось: «Настоящим я, Ричард Ф. Фейнман, передаю мою идею правительству за вознаграждение в один доллар…»
Подписал я документ и спрашиваю:
– А где мой доллар?
– Ну, это же просто формальность, – отвечает Смит. – У нас и фондов-то нет, из которых я мог бы вам доллар выплатить.
– Вы сами обставили все так, что моя подпись стоит доллар, – говорю я. – Вот и давайте сюда мой доллар!
– Что за глупости! – протестует Смит.
– Никакие не глупости, – говорю я. – Это юридический документ. Вы велели мне его подписать, а я человек честный. Так что нечего дурака валять.
– Ну хорошо, хорошо, – устало говорит он. – Дам я вам доллар, из собственного кармана.
– Годится.
Беру я этот доллар, и вдруг меня осеняет, на что его следует потратить. Надо пойти в бакалейный магазин и накупить – а в то время на доллар можно было купить много чего – печенье, конфеты, ну, знаете, шоколадные конфеты с зефиром внутри, и прочие сладости.
Возвращаюсь я в лабораторию теоретической физики и объявляю:
– Внимание все, я только что получил вознаграждение! Угощайтесь! На него и куплено! Доллар за мой патент! Я получил доллар за мой патент!
Тут уж все, у кого имелись патенты, а имелись они у многих, начинают таскаться к капитану Смиту и требовать свои доллары.
Поначалу он выдает их из собственного кармана, но очень скоро понимает, что нажил себе геморрой! И приступает к безумным попыткам учредить фонд, из которого он сможет выдавать по доллару назойливым изобретателям. Не знаю уж, удалось ему это или нет.