7. За что-о?!

Надеюсь, я не утомил вас жизнеописанием Фрола Пяткина? Простите, если так. Но прошу учесть мою личную заинтересованность в этом деле, поскольку я и есть Фрол Пяткин, а в прошлой жизни — Михайло Ломоносов. Не взыщите, так уж вышло. Не знаю, за какие грехи величайший российский ученый переродился в довольно заурядного типа, но типу это пошло на пользу. Служба сделалась интереснее. Во-первых, я твердо усвоил на собственном опыте, что лишь убогим личностям недоступно извлечение громадного удовольствия из постижения неизведанного, а во-вторых, меня стали беречь, учить всерьез и к тайнам допускать. Мало-помалу. Постепенно. Пошагово. И вот теперь допустили к задачке, о которую обломало зубы уже не первое поколение лучших мыслителей Земли. Имей метафоры свойство овеществляться, из тех зубных обломков можно было бы сложить неслабый террикон.

Чего чужие от нас хотят? Ничего себе задачка, а?

Мы ведь послушны — я имею в виду Экипаж. И трусливы, хотя большинство людей предпочитает термин «разумны». Мало кто хотел бы довести непослушание до крайности и посмотреть, действительно ли чужие готовы забомбить нас астероидами в мезолит, если не в мезозой. И я их понимаю. Отсидеться-то негде. Они говорят: можешь ставить эксперименты на себе, если ты такой храбрый, но подставлять других — это уже моветон. Не одумаешься — пеняй на себя! И они правы. А вопрос интереснейший: как далеко готовы пойти чужие в «воспитании» землян? Нет сомнений в том, что астероидные посеканции пошли нам на пользу, но есть ли смысл запарывать воспитуемого до смерти?

Жаль, нельзя поставить эксперимент.

Еще было бы очень интересно узнать: одни ли мы подвергаемся такому «воспитанию»? Спасибо чужим, мы теперь точно знаем, что не одиноки во Вселенной. В ней есть еще минимум одна цивилизация, причем значительно сильнее нашей. Ну а другие цивилизации нашего уровня — есть ли? Вот на кого бы посмотреть — их-то как воспитывают? Так же, как нас? И как они реагируют на астероидную порку? Тоже аналогично? То есть демонстрируют подчинение, а главное, хорошо понимают, что новый порядок идет им только на пользу, но втихую негодуют, шебуршатся насчет свободы и готовы отдать многое за то, чтобы вновь обрести возможность учиться на своих собственных ошибках и радостно наступать на грабли?

Наверное. А самое смешное здесь то, что всем, у кого в голове больше одной извилины, давно понятно: история ничему не учит. Мы плохо умеем учиться даже на собственных ошибках, но почему-то страстно желаем именно этого.

И я тоже?

Да, и я тоже.

Почему — детский вопрос. Потому что свобода — и этим все сказано. Сладкое слово. Как пища для голодного и вода для жаждущего. А ведь невозможно быть полностью свободным; любой из выдуманных людьми богов — и тот не свободен, ибо не может сотворить камень, который не смог бы поднять. Отшельник свободен от людей, но не свободен от законов физики и логики. Никто не свободен ни в обезьяньей стае, ни в племени, ни в государстве, ни в Экипаже, ни в одиночестве. Нет ее в природе, полноценной объективной свободы. И хорошо. Это ведь за счет несвободы мы стали людьми, перестав быть прыгающими по веткам обезьянами. Само собой, речь идет о частичной несвободе, развивающей инициативу и обостряющей ум, а не наоборот.

Но мы ведь мечтаем о большем!

Оно и понятно. Лошадь мечтает освободиться от упряжи и плети, слон — чтобы двуногий гад, сидящий у него на загривке, не колол голову острым предметом. Ну а мы-то и подавно нетерпеливы и ненасытны. Ненасытность во всем — вот что отличает нас от прочей фауны. И с терпением у нас тоже не очень. Жизнь под угрозой извне нам совсем не нравится. Дураку Дамоклу свезло, конский волос выдержал, подвешенный на нем меч не вонзился в темечко, да только вряд ли Дамокл продолжал спокойно сидеть на троне после того, как увидел, что висит у него над головой.

Но с трона, тем паче чужого, можно соскочить, и вся недолга. С Корабля не соскочишь. Остается служить, терпеть и утешать себя: так лучше. Так гораздо лучше!

Что, между прочим, соответствует действительности.

Очень может быть, что, не вмешайся чужие, мы благополучно убили бы нашу цивилизацию. Ну сколько, в самом деле, можно было балансировать на самом краю в тупоумной убежденности: а, ерунда, пронесет и на этот раз! Тысячу раз ведь уже проносило. Скука зевотная от предостережений. Эй, кто-нибудь, заткните этих алармистов!..

Затыкать — не затыкали. Просто не слушали.

И процветало то, без чего человечество прекрасно обошлось бы.

В конце концов — действительно обошлось.

Огромное количество деятельных никчемушников было приставлено к настоящему делу. Если кто-то из них думал, что строить дороги и прокладывать в горах туннели не его дело, то здорово ошибался. Кто сумел переломить свою психологию, тот остался на плаву и даже сумел подняться. Кто не сумел или не захотел, кто озлобился и примкнул к инсургентам, тот потом напрасно молил о снисхождении. Мало кто сразу понял, что Экипаж — это всерьез и надолго и что шутки с ним плохи. Почему многие были уверены, что Экипаж по-прежнему будет кормить армию трудоспособных безработных, не говоря уже о прочих излишествах прежней инфраструктуры, — загадка. Впрочем, люди в массе вообще соображают медленно.

Радикальные меры и «перегибы» — все было. Когда мы в чем-то ошибались, нас поправляли посланием, а если мы упорствовали в ошибке, к посланию добавлялся астероид. По выбранной цели и нанесенному ущербу можно было судить о том, как далеко мы зашли в своих заблуждениях. По тексту послания — о том, где мы «прокололись».

Теперь впервые прилетел и грохнулся о Землю астероид без послания. Просто астероид — бац! Практически мгновенное мощнейшее энерговыделение. Хорошо еще, что в малонаселенной местности. А за какие грехи — думайте сами. Пора уже вам самим, ребята, поработать бестолковкой. Развивайте серое вещество, если поленились сделать это раньше.

Может, нам намекают, что стоило бы проредить мусульман за их склонность к фундаментализму? Или христиан за показную веру? Или гомосексуалистов? Или только одноглазых филателистов, причем левшей? Кого еще мы недоистребили, недопригнули? Партизан в джунглях, подполье в городах? Что-то не видно, чтобы за последние годы активность инсургентов выросла, скорее наоборот. Может, почистить свои ряды? Гм, легко сказать. Труднее понять, кого на данном историческом отрезке следует считать зернами, а кого — плевелами. Люди есть люди. При правильной системе они в общем ничего, хотя никакой системе не могут полностью соответствовать. Глупы, алчны, нестойки духом и так далее. Не все подряд, конечно. Но разве Экипаж не отбирает тех, кто «не как все», и не открывает карьерные перспективы в первую очередь перед ними, лучшими?

Такие примерно мысли промелькнули в моей голове, когда я последним покидал кабинет генерала Марченко. Легковесные, в общем, мыслишки. Мысли-мюсли. Заурядные. Штампованные. Я ни с кем не собирался делиться ими — разве что в качестве подначки при мозговом штурме. Судя по всему, он нам и предстоял, только несколько позже.

Мы прошли через приемную гуськом — я последний, как и подобает младшему по возрасту и званию, притом скромнику. Кто так подумал, тот плохо меня знал.

В длинном коридоре с прорубленными в парк широкими окнами первый из новой команды остановился у оконного проема. Он глядел на нас сверху вниз — этакая двухметровая лопоухая жердь с полковничьими звездами в петлицах. Длинные тощие руки он норовил держать полусогнутыми, отчего смахивал на старого иссохшего богомола. Держу пари, в школе ему нелегко давалась строевая.

— Думаю, всем нам не сегодня-завтра придет вызов, — проскрипел он неприятным, как звук колодезного ворота, голосом. — Предлагаю познакомиться. Я — Матвей Фомич Сорокин из штаба Вэ-Эм-Эф, отдел боевого планирования.

Наверное, математик, подумал я — и не ошибся, как выяснилось впоследствии.

— Роберт Эмильевич Штейниц, — боднув головой, отозвался невзрачный шатен с майорскими знаками различия. Чуть только каблуками не щелкнул. — Военно-космические Силы, перспективное планирование.

Чего-то в этом роде я и ожидал. Озадачивала лишь отменная выправка майора. Наверное, бывший строевик. Немного странно, но то ли еще бывает.

Третий участник нашего квартета, тоже майор, возмутил бы не только военного эстета, но и эстета вообще. Толстый, как боров, весь как-то оплывший книзу, потный, со слюнями в углах толстогубого рта, он сразу наводил на мысль: а его ли предки успешно воевали с филистимлянами и стойко держались против римлян? Пожалуй, этакий экземпляр подошел бы древним иудеям лишь для одной цели — затыкать им проломы в крепостных стенах. Хотя, конечно, внешность бывает обманчива.

— Моше Хаимович Магазинер, — назвался он и хихикнул. — Математик и лингвист, Академия наук.

Тоже следовало ожидать. Сорокин и Штейниц с пристойной вежливостью кивнули Магазинеру.

Настала моя очередь.

— Фрол Ионович Пяткин, департамент лесного хозяйства, проект «Клещ».

Все трое переглянулись.

— Лесного хозяйства? — удивленно проскрипел Сорокин.

— Так точно.

— «Клещ»? — прошлепал губами-пельменями Магазинер. — Не слыхал.

Штейниц дважды моргнул и промолчал.

— Проект касается мер по искоренению иксодовых клещей в лесах, — с готовностью пояснил я.

Ох, не любил Михайло Васильевич, когда на него смотрели, как на ничтожную букашку, забравшуюся на обеденный стол! Горд был. Самолюбив был сверх меры. Я же подчас находил в этом удовольствие. Букашка, говорите? Ну-ну. Поглядим, как долго останетесь вы в данном заблуждении, а я погляжу, умные ли вы люди.

Хотя — детский тест. Всем троим было ясно, что генерал Марченко не пригласил бы в новый проект случайного человека. Насчет департамента лесного хозяйства и клещей — тоже, в общем, не бином Ньютона. Особо секретные проекты требуют особой маскировки. Кстати, под одной вывеской с нами действительно работали биологи, бьющиеся над тем, как бы искоренить в лесах иксодовых клещей, не отравляя самих лесов. Паразитов на них напустить, что ли, или специальную хворобу. Потому как впиваются, сволочи. И энцефалит — та еще гадость. Особенно не японский.

Стуча каблучками, мимо нас прошла красивая женщина-сержант, небрежно приложила ладонь к пилотке. Мы отдали честь, а Магазинер плотоядно проводил красотку взглядом. Наши деды, наверное, удивились бы: черт побери, есть же фемины, которых не испортит никакая форма! Глупо. Форма никого не портит. Человек портит форму — это бывает. Не умеющая быть красивой в форме, не станет красавицей и в «эксклюзивном» наряде от тех никчемушников, коих в прошлом обзывали уродским словом «кутюрье». А кто путает моду с красотой, у того в голове тараканы.

Но красотка мгновенно вылетела у меня из головы. Пусть идет. Своя дома есть. Я с самым простодушным видом стоял в перекрестье анализирующих взглядов моих будущих коллег и, в общем, догадывался о ходе их мыслей. Чересчур молод — это раз. Видать, из молодых да ранних. Проект «Клещ», конечно, с двойным дном, и не здоровьем лесов занимался этот парень в своем департаменте, а чем-то сугубо секретным. Вызов к генералу и новое назначение — нагляднейшее тому подтверждение. Непрост лейтенант. Возможно — голова. Но если так, то почему он все еще лейтенант?

Почему, почему… А почему я в той, прошлой жизни застрял на много лет в ранге коллежского советника, и ни туда ни сюда? Ответ на поверхности: чтобы не очень задирал нос и не имел возможности гнуть все и всех под себя. Другим людям тоже хочется жить в свое удовольствие и понимать службу так, как им больше нравится. Кстати, не всегда я был прав тогда — всего лишь ошибался меньше, чем другие, да не воровал.

В смысле, не воровал академические деньги. У Генкеля-то я увел пробирные весы, ну так не надо было Генкелю шпынять меня, как мальчишку, и содержать на один талер в месяц! Сам виноват, скупердяй. Между прочим, благодаря тем весам я не помер с голоду во время моих пеших странствий «по Вестфалии бузинной, по Баварии хмельной»…

Вру вслед за Багрицким. Не бывал я в Баварии. Шахт и рудников, где я с моими знаниями и генкелевыми весами мог заработать талер-другой, хватало и в Северной Германии.

— Что ж, — произнес Сорокин, поняв, что не дождется от меня разъяснений, — будем ждать вызова. До свидания — надеюсь, скорого.

И по очереди протянул каждому из нас руку. Хороший знак. Хотя, конечно, я ожидал, что старший в нашей команде не заставит нас без нужды вытягиваться в струнку и каблуками щелкать.

И все-таки было приятно.

А когда мы разошлись каждый в свою сторону, я уже не мог думать ни о чем, кроме поставленной задачи: за что нас огрели астероидом на этот раз? И с какой дальней целью бьют вообще?

Ну и наконец: как обезопасить себя и одновременно навалять чужим, если выяснится, что мы не можем бесконечно выполнять все их требования? Правда, вслух эта задача поставлена не была, но разве непременно нужно все проговаривать? Главное — я понял.