18. Дриопитек
Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является потасовка.
Джонатан Свифт
Каждый день то один взвод, то два, а то и вся рота, не считая караульного отделения и малого резерва, грузилась на приземляющиеся в лагаре «летающие вагоны» и отбывала в неизвестном направлении. Роторы машин буравили воздух, палатки ходили ходуном, затем характерный надтреснутый гул удалялся и переставал быть слышен — начиналось ожидание. Иногда возвращались в тот же день, иногда спустя двое-трое суток. Одного раненого увез вертолет, двое слегка задетых получили помощь в медицинской палатке и околачивались в лагере. Трупов не было. Десантники кляли сельву, муссон, грязь, жару, насекомых, фурункулы, медлительность почты и отсутствие развлечений — словом, мало напоминали часть, ведущую боевые действия. Я не преминул указать на это Терентию.
— Все еще хочешь в сельву? — прищурился он.
Обычно я не отвечаю на дурацкие вопросы. Терентий меня понял.
— Тогда минимум один труп точно будет — твой. Кстати, я ошибся.
— В чем?
— В тебе. Трех дней для тебя мало. Будешь тренироваться, пока я не решу, что ты готов, или пока ты не запросишься отсюда восвояси. Работай.
Капрал Малинин на мне ездил, причем в самом буквальном, посконном смысле. С ним на плечах я должен был обежать вокруг поляны по всему периметру, от флажка к флажку, за три минуты. Это упражнение придумал для меня добрый дядя Терентий и добавил, что если таскать на плечах младшего по званию для меня оскорбительно, то он сам на меня влезет. Я сравнил габариты обоих и предпочел капрала.
Несколько раз в день глазеть на зрелище выползали из палаток и здоровые, и больные. Заключались пари. Первое время я не сгорал от стыда только потому, что очень уж тяжко бегать с грузом на плечах при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности, сохраняя при этом способность ощущать те же эмоции, что на отдыхе. Потом додумался до несложной мысли: никто не смеется над тем, кто сам готов над собой посмеяться. Ибо неинтересно. Пришлось делать вид, что я наслаждаюсь юмором ситуации, хотя внутри у меня все кипело — ну, в смысле, когда я не изображал призового рысака. Да и тогда мне порой мучительно хотелось сбросить Дементия на траву и надрать ему задницу — в чем я наверняка не преуспел бы. Кабинетный червь против элитного бойца — это даже не смешно. Эх, знал бы он, кто его таскает на загривке! Ошалел бы служивый и, думаю, возгордился непомерно…
Моя тактика принесла плоды. На второй день никто из зрителей уже не лыбился гнусным образом, глядя на мою расхлябанную трусцу, и не отпускал шуточек на грани фола, а на третий за меня начали болеть. На седьмой день, подгоняемый воплями моих тиффози, я пробежал дистанцию ровно за три минуты и под рев восторга сгрузил Дементия у финиша. Нечего и говорить, что к тому времени я досконально изучил снаряжение и под руководством капрала опробовал его в джунглях за полосой мин и «прочих сюрпризов». А также сдал Терентию зачет по основам выживания.
— Ну что — гожусь? — дыша, как издыхающая на берегу рыба, высипел я.
— Смотря на что, — раздумчиво ответил Терентий. Он имел кислый вид. — Ладно. Убедил. Завтра.
Мир качался перед моими глазами, в глазах щипало от пота, кислород в атмосфере, похоже, отсутствовал начисто, и ливень а-ля Ниагара сегодня запаздывал — а как хотелось помыться! Выскочить голым под разверзшиеся хляби — пусть бы даже сбило с ног… И все-таки я был доволен. Не счастлив, нет. Счастье — это когда получаешь неожиданный бонус к награде за усердие, а в простом достижении цели, да еще сугубо промежуточной, есть только закономерность и ничего больше.
Сорокин бы меня живьем сожрал, окажись я не способен даже на это.
Я бы его тоже — если бы мы поменялись местами.
Следующую промежуточную цель я представлял себе довольно хорошо. Немножко поиграю в войну, немножко пообщаюсь с пленными, если они будут взяты, а также с местным населением. Выслушаю жалобы, потому что наверняка буду принят за совершающего инспекцию чиновника. Попытаюсь понять, насколько эффективно — или, наоборот, неэффективно — идет зачистка района от всего, что связано с кокаином, и где допущены перегибы. А где, наоборот, местное (только ли местное?) руководство ушами хлопает. Приму к сведению мнение Терентия о том, что «наверху» сидят чистоплюи-теоретики, не секущие местной специфики, и что им таки придется выбирать между отдельными перегибами и сохранением в Корабле смердящего гнойника. Пообщаюсь с командиром русского батальона и его североамериканским и восточноазиатским коллегами. Соберу кучу непарадной информации — авось Магазинер сумеет применить ее в своих расчетах. Всё.
Само собой, я надеялся найти ее — пресловутую иголку в стоге сена. И понимал, насколько мал мой шанс. Возможно, Моше Хаимович был прав, предположив, что чужие не наказывают нас по-настоящему, а просто держат в тонусе, дабы не расслаблялись? Если да, то что ж, мы подтянемся, выявим и ликвидируем часть злоупотреблений и еще лет десять проживем без астероида.
Скучный сценарий. Мы примем самоспасительные меры и не узнаем, кто же все-таки швыряет в нас камнями и с какой дальней целью. Мы не победим — мы лишь приспособимся.
В таком состоянии души я садился в вертушку и даже не сказал ничего едкого, когда Терентий, бегло проверив мое оружие и амуницию, еще раз напомнил: никуда не суйся, подчиняйся капралу, ну и вообще поменьше инициативы. Капрал Малинин находился тут же и вряд ли был доволен предназначенной ему ролью няньки. Ну что ж, говорил его вид, слушаюсь, вашбродь. Яволь. Хай, босу. Ты начальник, я дурак.
Интересно, а я не дурак ли? Ведь если разобраться — очень может быть. Ну зачем мне понадобился этот цирк с личным участием в рейде, каковой, вполне вероятно, приведет к серьезному боестолкновению? Только для того, чтобы лишить Сорокина козырей при разборе? Да плевал я на Сорокина!
Судя по тому, что в «летающие вагоны» впихнулась вся рота, планировалась некая масштабная для этих мест операция — вероятно, на уровне батальона, а то и выше. Терентий то и дело переговаривался с кем-то по рации. Смысл операции до меня доведен не был, да я и не особенно интересовался. Посторонние субъекты должны любопытствовать своевременно, лучше всего после операции, а не до нее. У Терентия и без меня хватало забот.
Вертолет шел низко. Красное, как будто обожженное собственным жаром солнце вертикально поднималось из-за леса. Минут через пятнадцать Дементий толкнул меня в бок и показал на иллюминатор.
— Плантация коки. Прямо под нами.
Ряды кустов на довольно большом расчищенном от джунглей участке. Ничего особенного, плантация как плантация, не сильно отличающаяся от заурядной чагры. Если не знать, то и не подумаешь, что на этом куске земли растет та самая — костлявая с косой.
— Плантация — нелегальная?
— Почему нелегальная? Легальная.
Я лишь краем уха слыхал от кого-то, что кокаин и его производные применяются в медицине, но как именно и для лечения каких хвороб — не имел представления. Как нельзя объять необъятное, так и нельзя быть настоящим энциклопедистом в наше время — элементарно свихнешься. Можно лишь нахвататься верхушек и удивлять людей своей эрудированностью, но кому это надо?
Летели еще час. Всех развлечений — загодя обработать себя репеллентом от москитов и разрисовать физиономию пятнами и полосами, а вообще было скучно. Вдобавок меня начало мутить. Не люблю летать на аппаратах, опирающихся на воздух не крыльями, а лопастями. Что-то в них не так. Таково мнение моего собственного аппарата — вестибулярного.
Естественно, мне меньше всего хотелось опозориться перед десантниками. Пришлось геройски терпеть. Не просить же гигиенический пакет, вызывая здоровый смех! Профессия клоуна всегда была выше моего понимания. Неужели этим странным нравится, когда над ними ржут? Но здесь, пожалуй, стали бы ржать и над теми, кто не желает казаться смешным, а просто слаб. Как раз это, наверное, и смешно всяческим хомбре, способным ломать кулаками стены и гнуть о шеи рельсы. Почему слаб? От природы? Быть того не может. Не иначе патологически ленив или занят какой-либо недостойной мужчины ерундой. Ну не смешон ли такой тип? Бу-га-га!..
Интересно, что эти здоровяки будут делать в старости, когда их кожа сморщится, в пальцах поселится дрожь, сосуды попортит склероз, а в почках заведется минералогия? Когда ослабнет зрение, суставы познакомятся с ревматизмом, и возникнет по язве на каждом персте двенадцатиперстной кишки? Конечно, они найдут себе занятие по душе, Экипаж предложит им либо заслуженный отдых, либо много разных дел на выбор, но как изменятся их мысли насчет того, что есть настоящий мужчина и настоящий человек? Загадка…
Разгадать эту загадку я не успел. Кто-то из десантников вскрикнул, и тотчас грохнуло так, что я на время оглох и начисто забыл о тошноте. Вертолет как будто наскочил на препятствие и, обидевшись, расхотел быть летательным аппаратом, а я потерял точку опоры. Что-то пронзительно скрипело, с хрустом сминался металл, мелькнули в иллюминаторе кувыркающиеся обломки, в большую дыру ворвался ветер. А потом, медленно кренясь и совсем нелогично вращаясь, «летающий вагон» клюнул носом и начал падать на деревья.
Дементий орал мне прямо в ухо — я не слышал его. Наверное, он хотел сообщить мне, что с моей стороны самым разумным будет вцепиться во что-нибудь и держаться изо всех сил наподобие приросшей к камню устрицы. Очень возможно, что он был прав. Увы — я не понял его, а если бы и понял, то все равно не послушался бы. Я просто-напросто оцепенел — как та устрица. Не от страха, нет. Для страха еще не пришло время. К тому же устрицам страх неведом.
Завоняло горелым, и мне это не понравилось. Я уже готов был начать шевелиться, потом дергаться, выпучивать глаза, вопить и проделывать все те штуки, какие, по мнению киношников, обязательно должны предшествовать неотвратимой гибели персонажа. Может быть, не знаю. У меня просто не было на это времени, потому что как раз в этот момент машина с ужасающим треском рухнула на деревья.
Не хочу второй раз увидеть и услышать, как задний ротор рубит ветви и как его обломки секут в лапшу обшивку. Переднего ротора у нас уже не было, только я узнал об этом несколько позже. «Летающий вагон» треснулся обо что-то мощное самой серединой, слегка погнулся, как нерешительный червяк, раздумывающий, сто́ит ли ползти куда-то, покачался немного и заскользил вниз руинами кабины вперед, кормой назад. Только теперь я догадался вцепиться обеими руками в сиденье, и вцепился — поди оторви. Так казалось. Но меня сейчас же оторвала, закрутила и понесла вниз волна кувыркающихся и матерящихся тел. Удар! Еще мат, кувырок через голову и еще удар… Сколько длилось падение? Не знаю. Наверное, несколько секунд. Если так, то вечность довольно коротка.
Потом я не то плавал, не то тонул, это я плохо помню. Вокруг было много воды, зелени, неразберихи и страха. Кажется, кто-то выдернул меня из жижи за шиворот, а я зачем-то попытался его лягнуть. Меня куда-то гнали, то и дело толкая в спину. Позади горело — хорошо так горело, с веселым треском, и на воде, да и на листве тоже плясали багровые отблески. А листва была не наша — разлапистая, мясистая, будто каждый лист, исчерпав ресурсы роста в длину и ширину, принялся толстеть от лени и отсутствия перспективы…
— Живее! Уходим! — орал мне в ухо Дементий, и я вдруг осознал, что он по-прежнему рядом и что слух ко мне вернулся. Само собой, не вовремя: позади нас сейчас же что-то взорвалось, вновь ударив тугой волной по контуженным перепонкам и осветив кусок джунглей алым светом. Я даже не сразу сообразил, что огонь добрался до топливных баков вертолета. Я осознал это чуть позже и понял, что Терентий был кругом прав. Без няньки в лице капрала Малинина я был бы уже не Фролом Пяткиным. Я стал бы поджаренным Фролом Пяткиным.
Следующий отрезок времени длительностью в час, а может быть, в целых пять минут, плохо отложился в моей памяти. Мы с Дементием куда-то пробирались по затопленной сельве. Кое-где вода доходила лишь до пояса, кое-где было по грудь, а в иных местах приходилось плыть. Мешали коряги. Деревья возвышались над нами готическими башнями. Просветов в листве не было. Чем сельва похожа на метро? Тем, что в ней не видно неба.
Где-то стреляли, но все дальше и дальше от нас. Потом стрельба вроде стихла, а мы начали выбираться на сухое место. Ну, как сухое? Все в мире относительно. Если в бассейне Амазонки в сезон муссонов вода не достает до пояса, то это уже не вода. А раз не вода, значит, сухое место. Что же еще?
Внезапно я осознал, что мы остались одни. Куда делся взвод, я как-то не отследил. Погиб весь целиком при крушении «летающего вагона»? Быть того не может. Я же видел десантников в первые минуты после крушения. Выполняет задание? Вероятно. Но почему взвод где-то там, а мы с капралом Малининым здесь?
А он все пер и пер вперед как заведенный. Я не спрашивал его ни о чем — помнил приказ Терентия, ну и берег дыхание.
Возле толстенного — обхватов в пять — ствола какого-то дерева, оплетенного лианами толщиной с мускулистую руку, Дементий остановился. Обвел взглядом ближайшие окрестности, глянул вверх и кратко скомандовал:
— «Рапунцель».
Я тоже задрал голову. Нижний сук дерева простерся метрах в двадцати надо мной, да только целиться надо было не в него, а выше. Пока я выбирал цель для заякоривания, Дементий произвел выстрел, и мне осталось лишь прицелиться в тот же сук и нажать на спуск. С тихим жужжанием мы вознеслись в древесную крону — капрал чуть впереди, я следом. Неделя занятий не прошла даром — через десять секунд я уже сидел верхом на толстенной ветке, Дементию даже не пришлось втаскивать меня за шиворот. Но зачем понадобилось это древолазание?
— Тихо, — едва слышно упредил капрал мой вопрос. — Замри.
Я замер, чувствуя себя довольно глупо. В наступившей тишине стали слышны крики птиц или, может быть, обезьян. Возле чашки ярко-красного цветка лианы зависла, металлически блестя оперением, колибри размером с крупного шмеля, насосала в клюв-шприц сколько-то нектара. Дементий не шевелился, и я тоже — ни дать ни взять дриопитек, спасающийся от опасности на ветке. Самое время углядеть внизу хищника и начать швыряться в него чем ни попадя, оглашая воздух пронзительными криками. Тьфу. Впрочем, если снизу нам действительно грозила опасность…
И она появилась. Сначала мой контуженый слух уловил слабый рокот, затем внизу появилась лодка. Снабженная водометным двигателем, она плыла довольно резво и не слишком шумела. Трое сидящих в ней вооруженных автоматами людей не переговаривались, зато вовсю крутили головами. Один взглянул наверх как раз в тот момент, когда я вздумал подобрать ноги, так что мне пришлось замереть в крайне неудобной и неэстетичной позе. Я знал, что останусь незамеченным, пока не двигаюсь, и только надеялся, что подлюка-судьба не подарит мне именно в этот момент встречу с ядовитой змеей, волосатым пауком размером с растопыренную пятерню или еще какой-нибудь пакостью, спасающейся на дереве от наводнения. Тихо урча, лодка проплыла под кроной нашего дерева, за ней кружились в водоворотах щепки, веточки, кора и прочая лесная дрянь.
Прямо над ухом послышалось резкое «ф-фу», и я оглянулся. Дементий деловито складывал телескопическую духовую трубку — я и не знал о существовании такого предмета снаряжения десантника. Несколько мгновений спустя лодка скрылась за деревьями, вскоре стихло и урчание мотора.
— Противник? — задал я глупый вопрос.
Дементий кивнул.
— Так почему же… — Я с недоумением оглядел арсенал капрала и вдруг понял, почему Дементий не пустил его в ход. Из-за меня, конечно. Ему ничего не стоило уложить эту троицу, но поблизости могли находиться и другие боевики, а с приказом командира роты капралы обычно не шутят. Ежику понятно, какой приказ отдал Терентий: чтобы с этого (вписать любой гнусный эпитет) шпака ни один волос не упал, ясно?
Я только вздохнул. Приходилось терпеть.
— Я навесил на их лодку радиомаячок, — пояснил Дементий штуку с духовой трубкой. — Пускай плывут.
Он все-таки не был лишь нянькой при мне. Повязанный приказом по рукам и ногам, он все равно оставался бойцом, лишь скорректировал тактику. Пускай боевики местного наркобарона плывут — до тех пор, пока сверху на них не свалится хороший подарочек фугасного действия. А ждать этого, надо думать, недолго.
— А чем нас сбили? — спросил я. — ПЗРК?
— Он самый, — нехотя отозвался Дементий.
— Откуда они у них?
Капрал только вздохнул и отвернулся. Я не стал наседать. В конце концов, это был не его уровень компетенции, хотя в общих чертах он знал ответ. Я тоже знал его. Откуда к террористам и наркобаронам попадает оружие, как не из Экипажа? Не сами же бандиты мастерят самонаводящиеся ракеты в деревенских кузницах! Кто-то приторговывает. Ох, люди… А Экипаж добр и гуманен — нельзя подозревать всех, кто имеет касательство к оружию сложнее рогатки! Как это можно — прогнать тысячи людей через детектор лжи и выловить одного-двух негодяев?! Что подумают оскорбленные подозрением невинные люди?
А то и подумают: бой не окончен, рано расслабляться. Нам это внушали с детства. Почему же мы, убаюканные царящим в Экипаже разумным порядком, решили вдруг, что самое трудное позади? Может, именно потому, что нам слишком усердно твердят о наших успехах? Может, потому, что рядовой, среднестатистический член Экипажа и представить себе не может, что в него целится бандит?
То-то и оно: мы начали расслабляться. А зря. Очень преждевременно.
Сидя на дереве, я размышлял о том, что моя командировка начала приносить плоды. Правда, они работали на версию Магазинера, ну так это не повод для огорчения. Не стоят того мои амбиции, чтобы пренебрегать очевидным. Да, мы расслабились. Поверили в то, что главное уже сделано, а дальше дело покатится само собой. За это нас и бьют чужие. Бьют вроде за мелочи, за незначительные просчеты, но если перестанут бить — Экипаж сгниет и рассыплется трухой. Будет просто человечество — разобщенное и неразумное, как прежде. С неясными перспективами, а то и — как знать? — вообще без перспектив. Передавим же друг друга к чертям собачьим, вспомним старые обиды и забросаем соседей боеголовками, причем без особой нужды, а только от вседозволенности в отсутствие розги. Чужим это надо?
А нам?
Горечь! В который раз я скрипел зубами, понимая: нас наказывают ради нашего же блага. Но спросите задницу — нравится ли ей розга?
Дементий тронул меня за плечо. Он указывал пальцем вверх. Точно над нами по горизонтальной ветке медленно, как при последнем издыхании, пробиралось вниз головой противное существо, одетое в коричневую с прозеленью грубую шерсть. В шерсти наблюдалось какое-то движение — по-моему, она кишела паразитами. Ленивец. Глупое безобидное существо. Наверное, капрал показал мне его, чтобы я не стал пугаться и вопить, внезапно увидев эту ползущую несуразицу в трех шагах от меня. Ладно, не стану.
Пальба где-то поодаль то утихала на время, то разгоралась с новой силой, но не приближалась. Обезьяны в кронах деревьев перекрикивались резкими голосами, но тоже далеко, не увидеть. Смотреть было не на что, и я принялся разглядывать ленивца. Он как раз заметил меня, повернул ко мне голову, застыл на месте и, казалось, глубоко задумался.
Интересно, размышлял я, поползет ли он быстрее, если стоять у него над душой и время от времени подбадривать хорошим ударом плети? Сомнительно. Скорее всего, беззвучно заплачет и свалится с ветки. Почему — детский вопрос, не стоящий внимания. Потому что ленивец, а не белка.
Он похож на нас, вот в чем беда. Человечество — точно такой же ленивец. Экипаж — высеченный ленивец, сумевший вопреки ожиданиям ползти быстрее и даже ухитрившийся вычесать из шерсти часть прижившейся там фауны. Нас бьют астероидами, и мы ползем — даже в космос. Но все равно остаемся при этом апатичной зоологической диковиной да еще удивляемся: во как быстро мы ползем! Летим, а не ползем! К новым, едрена-матрена, горизонтам!
Неужто чужие воображают, что мы можем скакать, как кенгуру? Это мы-то, до сих пор управляемые больше животными инстинктами, нежели разумом? Ха-ха. А ведь дураки эти чужие, если так думают…
Я сидел неподвижно, и ленивец продолжил движение. Минут через десять он окончательно утащил в листву себя и всех своих паразитов. Вскоре вдали что-то загрохотало — похоже, легла серия реактивных снарядов. Дементий подмигнул мне — он-то понимал смысл происходящего, а мне предоставлял гадать: то ли наши накрыли кокаиновую лабораторию, то ли сожгли плантацию, то ли просто гоняют противника с одного насиженного места на другое, рассчитывая взять его в оборот во время перемещения.
Грохотало еще и еще. В промежутках между ударами до нас доносились звуки автоматной стрельбы и, кажется, приближались. Возможно, мы находились на пути вероятного отхода противника — или, вернее, маловероятного, потому как Терентий меня, необстрелянного бойца, в пекло не сунул бы. Хотя держу пари, что крушение «летающего вагона» в планы Терентия не входило.
Очень скоро грохот разрывов слился в сплошной нарастающий гул. Я все ждал, когда же он наконец прервется, но он все усиливался, все нарастал, как цунами у берега, только, в отличие от цунами, он шел, казалось, отовсюду.
А потом я увидел нездоровый дрожащий свет, пробившийся сквозь лиственный полог, и понял, при каком событии мне «посчастливилось» присутствовать.
Чужие решили уронить на Землю очередной камешек и выбрали для этого бассейн Амазонки. Территорию бывшей Колумбии не очень далеко от бывшей границы с территорией бывшего Перу.