13. Звездное ухо

Накануне мне приснился сон: Сорокин не отправил меня в Тверь чин чином, как порядочного, а приказал убираться из лагеря экспедиции любым транспортом, какой я сыщу, но только чтоб немедленно. Хоть на своих двоих. «Чтоб духу этой скотины тут не было!» — скрипя, как дерево в бурю, верещал он. Да пожалуйста! Не больно-то хотелось тут киснуть. Транспорт я, конечно, сыскал — увел у служивых резиновую лодку. Речка, названия коей я не удосужился узнать, вздулась от прошедших где-то в верховьях ливней и катила мощно, только успевай подгребать на поворотах, чтобы не вынесло в кусты и коряги. Дохлого скота в ней больше не попадалось, но плавучие стволы деревьев встречались в изобилии. В одном из них я разглядел застрявший кусок блестящего металла — и, натурально, сразу понял, что это такое. Осколок астероида, конечно же. Вернее, не самого астероида, а устройства, прикрепленного к нему чужими!

Знаете, как это бывает во сне? Хочешь что-то сделать, а не получается. Чаще из-за ватного тела, а иногда оттого, что нет под рукой нужного инструмента. Мне требовался нож, топор или пила — но увы. Забыл взять с собой. А грызть древесину зубами я не привык — бобры мне не родственники.

Кое-как я вытолкнул ствол на мель и, рассмотрев находку, мгновенно понял: застрявшая железяка есть не что иное, как часть устройства, необходимого для переброски массивного космического тела в подпространстве из точки А в точку Б. Во сне я даже разобрался с принципом его работы, но, проснувшись, естественно, все позабыл. До чего же иной раз жаль, что сон и явь вещи разные! Некоторые думают иначе, но с такими симптомами — к психиатру.

Впрочем, после пробуждения я печалился недолго. Во всяком минусе найдется свой плюс. Есть только один способ качественно выполнить серьезную работу: думать о ней постоянно. Стало быть, со мной все в порядке, раз мне снятся такие сны.

Процесс пошел еще в Твери, продолжился в тайге и самолете и продолжался теперь. На подходе к дому я был в рабочем режиме и рвался в бой.

Я отпер дверь сам. Настасья трудилась над каким-то документом. Прицепленный к халатику значок указывал, что она на вахте.

— Привет, — сказал я, делая жест рукой, чтобы жена не вставала мне навстречу. — Извини. Ты работай. Насчет ужина сам чего-нибудь соображу.

— Молодец, что вернулся. Погоди, ты мне нужен… — Затуманенным взором Настасья блуждала по дебрям канцелярита на экране. — Как лучше назвать нечто обязательно присущее чему-то? Из башки вылетело.

— Имманентный атрибут.

— Н-ну, это как-то не по-людски. Я же не диссертацию пишу.

— А тебе посконное надобно?

— Не совсем, но как бы… Понимаешь?

— Завсегдашний атрибут, — предложил я. — Или имманентный причиндал.

— Да ну тебя!

Я не могу читать служебные документы, что циркулируют в том департаменте, где служит моя супруга, — и совсем не потому, что не имею допуска (хотя как раз не имею). Просто у меня от этих текстов зубная боль.

— Отдохни хоть часок, — посоветовал я. — Сходи погуляй, погода что надо. Солнышко светит, в кустах птицы надрываются. Вернешься и сразу сообразишь.

— Некогда.

— Ты не поверишь — мне тоже.

Зря я это сказал. Женщину надо долго дрессировать, прежде чем ее реакция на самые обыкновенные слова станет адекватной. Ну что, казалось бы, тут такого — оба заняты. Ну и не надо мешать друг другу!

— Так… — сказала Настасья. — Узнаю́ Пяткина. Трое суток отсутствовал, вернулся — и сразу ему некогда!

— А что? В чем проблема-то?

Она поднялась со стула и уперла руки в боки.

— Мне отцепить значок — или так со мной поговоришь?

— Пожалуйста, — сказал я. — Только я думал, что уже все полезное тебе сказал. Насчет прогулки.

— Я тебе что, собачка? — вспыхнула Настасья. — Или мебель?

Никогда не слыхал, чтобы мебель делала моцион, но что спорить с женщиной, тем паче беременной? Неумное это занятие.

— Ты мне жена. Любимая, между прочим! И единственная: Устав не одобряет гаремов.

Она сразу смягчилась. Удивительным образом действуют на некоторых банальности! Я ведь и вправду люблю мою Настасью и с не меньшим нетерпением жду нашего первенца. Надо еще говорить об этом! Как будто и так не ясно.

А вот выходит, что нет. Странно.

И я задвинул все проблемы в ближний регистр памяти. Прошло четверть часа. Не ваше дело, чем мы занимались. Я груб? Возможно. Упускаю случай привлечь дополнительное внимание к моему рассказу? Что ж, не стану спорить. Но только это действительно не ваше дело и никак вас не касается, уж не обижайтесь.

— Пяткин, — сказала мне жена, хоть и знала, что я терпеть не могу, когда она называет меня по фамилии, — а ты все-таки человек…

Я фыркнул.

— Поздравляю тебя с этим открытием!

— Нет, серьезно. Я начала думать — машина. Хорошо смазанный агрегат большого механизма.

— Если честно, то плохо смазанный. Или некондиционный.

— М-м? — чутко отреагировала жена. Все-таки по части интуиции мы всегда будем проигрывать женщинам. — У тебя что, проблемы? В глаза смотри. Ты опять ввязался в какую-нибудь историю?

— Ерунда, справлюсь. — Я пренебрежительно махнул рукой, но, конечно, Настасью не обманул.

— Я так и знала!

— Что ты могла знать?

— Не «что», а «кого»! Тебя. С тобой не соскучишься: то одна неприятность, то другая…

— Жизнь — это борьба, — изрек я. — Естественное занятие мужчины. А что есть женщина?

— Ну-ну, просвети меня, — сказала Настасья. — Вдруг я не знаю?

— Знаешь. Сохраняющее начало. Фиксатор. Тыл. Мужчина добывает мамонта и падает с кручи, пытаясь дотянуться до куска обсидиана, годного на поделки…

— Воюет, — поддела жена. — Сам шею не сломит, с кручи твоей упав, так сделает из того обсидиана наконечник копья и проткнет кому-нибудь живот…

— Ну и проткнет… Не перебивай! Главное — что? Мужчина добывает, женщина — сохраняет. И цивилизует, между прочим! Да-да, я не зазнался. Без вас мы в два счета впадем в скотство. Но дай вам волю и власть с толикой комфорта — и мы перестанем двигаться вперед. А зачем? И так ведь хорошо. Уют, дети, спокойствие, маленькие житейские радости. А только это всегда плохо кончалось, что какой-нибудь древний Чатал-Гуюк возьми, что Советский Союз! Размывается цель, нет смысла переть вперед, надрываясь под тяжестью ноши, незачем крушить препятствия перед собой — и все рушится. По-разному, но рушится обязательно. Хорошая перспектива для Экипажа? Нет, ты скажи, это для нас?

— Цель, значит… — вроде бы раздумчиво проговорила Настасья, но не провела меня, Я знал: сейчас она врежет. — Ну и какая у Экипажа цель, кроме поддержания дисциплины и работ по благоустройству отсеков? Куда Экипаж ведет свой корабль?

— Я думал, ты знаешь… В точку, находящуюся в созвездии Геркулеса вблизи границы с созвездием Лиры. Апекс Солнца…

— Угу. А зачем Экипаж ведет туда корабль? Какая в том цель? Конечной цели ты, конечно, не знаешь, так назови хотя бы промежуточную.

— Конечную цель я как раз знаю, — возразил я. — Освоение Галактики. Превращение человечества в доминирующую форму живой материи — хотя бы для начала в пределах Млечного Пути. Задача на ближайшую тысячу, тире, десять тысяч лет. Извини, с курсом движения корабля эта цель никак не связана, ну да и ладно. Не больно-то и хотелось.

— Летим туда, не знаю куда, — усмехнулась жена. — То есть знаем куда, но не знаем, зачем именно туда. Так?

— Тебя учили, что путь к достижению цели бывает важнее самой цели?

— Меня много чему учили…

— А ты не наблюдала, что в Экипаже даже самому унылому меланхолику жить хочется?

— Не наблюдала.

— А я…

— И ты не наблюдал. С чем ты можешь сравнить то, что тебе видно сейчас? Тебе что, семьдесят лет? Ты лично помнишь доэкипажные времена?

— Ну, лично не лично, а по документам той эпохи…

— Историк! — насмешливо сказала жена. — Помог бы мне хоть иногда в работе, раз уж ты такой гуманитарий!

— Я не историк. А гуманитарием ты меня больше не обзывай, это грязное ругательство. Какой я тебе гуманитарий?

— Что-что?

— А то! Кстати, насчет меланхоликов — посмотри суицидальную статистику, она не секретная.

— И ты ей веришь?

— Верю, — сказал я убежденно. — Не вижу причины врать в таких вещах. Люди не слепые.

Настасья замолчала, но вид ее говорил: «Переспорить ты меня, конечно, можешь, но убедить — это дудки». Знаю я эти женские штучки и терпеть их не могу. Взялась спорить, так либо защищай свою позицию до конца, либо честно признай поражение. Мало ли, что я напорист и очень не люблю проигрывать! И что? Или развивай в себе те же качества, или вообще не лезь в спор с тем, кто умнее.

Только минут через десять до меня дошло, что я зря нервирую жену, — в ее положении нужен душевный покой, щадящие нагрузки и радостные эмоции.

И ровно через десять минут Настасья произнесла:

— На твоем месте я не очень верила бы тому, что лежит в открытом доступе…

— Почему? — Я даже вздрогнул, потому что думал уже совсем о другом.

— Без комментариев.

Сказала, как отрезала. Я с любопытством уставился на жену, но без толку — она уже прикусила язычок. Видимо, и так разгласила больше, чем следует.

Хм. С одной стороны — логично. Не все попадает в открытый доступ, а кое-что должно специально искажаться, чтобы затруднительно было восстановить целое по его части. На то и существует департамент информации, то есть я толком не знал, но догадывался, что без специального подразделения в его структуре не обойтись. С другой стороны, данные, которые я до сих пор черпал из открытого доступа, обычно меня не подводили.

Ну-ка, ну-ка…

Я устроился в спальне и, задействовав комп, прижал палец к папиллярному идентификатору, после чего ввел еще мой личный пароль. Сорокин мог лишить меня доступа, однако я предполагал, что он этого не сделал и в ближайшее время не сделает. Скорее он поднял бы на новый уровень доступа ту часть своей команды, которая осталась ему верна. Но мне должно было хватить и моего уровня.

Я работал до глубокой ночи. Пришла Настасья и согнала меня с кровати, но не упрекнула ни в чем и не вспомнила насчет ужина, который я так и не приготовил. Наверное, пожевала чего-нибудь сама. В некоторых отношениях моя жена — чистое золото. А еще говорят, что у беременных не та психика! Может, и не та, но поняла ведь моя любимая, что я занят и увлечен до предела! Поняла — и не обиделась на невнимание, и не взревновала. Ну просто Лизанька номер два, честное слово! Кое в чем даже лучше. И ничего удивительного: на женщине с другим характером я просто не женился бы.

Перебравшись на кухню, я продолжил изыскания. Способ был прост: пользуясь допуском, я брал какой-либо факт из жизни Экипажа, выбирая самые скандальные, и сравнивал действительность с ее отражением в общедоступных средствах информации. О работе СМИ я имел некоторое представление — во-первых, от жены, а во-вторых, из спецкурса для офицеров Экипажа. Голая правда — слишком острое блюдо и может вызвать изжогу. К тому же правда чаще всего скучна и, как минимум, требует эмоциональной окраски — это если нечего скрывать. Или некоторой коррекции, когда есть что скрывать. Иногда она требует полного молчания, а иногда наоборот — шума на пустом месте в качестве отвлекающего маневра. Конкретные методы могут быть очень изощренными, но азы просты как дважды два.

Моя задача заключалась в следующем: попытаться отличить искажения информации, предназначенные для людей, от искажений, предназначенных для чужих. Я верил, что моя квалификация достаточна для данной работы.

Возможно, я был излишне самонадеян. Никогда не видел в том греха. Сомневайся в себе, но в меру, и берись за то, что считается непосильным, иначе утонешь в личных комплексах и ничему не научишься. Берись со страхом и азартом одновременно. Прошибай головой стены, а если они не прошибаются — тогда медленно продавливай их. А у кого голова непрочная, тот подвинься и не мешай!

Лишь на рассвете я отвалился от компа, как пресытившийся и одуревший вампир, уже добрый к детишкам и ко всему на свете. Нужно было еще работать и работать, но я больше не мог. Перед глазами плыл туман, а молчавший до сей минуты желудок вдруг требовательно напомнил, что в него почти сутки не роняли никакой еды. Мастеря бутерброд с копченой скумбрией, я осознал, что способен сейчас только поесть и мертвой тушкой завалиться спать. Если только удастся уснуть… Коньячку, что ли, тяпнуть? Как ни был я вымотан, меня все еще трясло от возбуждения… и счастья. Кажется, я нашел. Кажется, эврика. Из ванны с воплем не выскочу и голым по городу не побегу, поскольку мой предварительный вывод еще нуждается в проверке и перепроверке, но сделано главное: он есть, он существует, этот вывод!

Я не обнаружил в СМИ никакого вранья, предназначенного для чужих. Безусловно, мне следовало тщательно проверить не полсотни фактов, а минимум тысячу, причем по разным годам, однако уже сейчас было над чем задуматься. Чужие берут информацию о нас главным образом из наших же телепередач, радио и всего, что распространяется через эфир, не так ли? Это аксиома, она известна каждому ребенку. Но если она верна, то кто мешает нам осторожно, очень осторожно пудрить чужим мозги?

Никто не мешает. Но мы не пудрим.

Почему?

Ответ мог быть только один: это не эффективно. Но, вероятно, в прошлом попытки дурить чужим головы предпринимались всерьез и были весьма изощренными и настойчивыми. В ответ мы получили астероид, а возможно, и не один. Капитанский Совет был вынужден признать: врать бывает накладно.

Предположение, не более того. Правда, вполне обоснованное.

Итак, мой предварительный вывод был таков: чужие и без наших СМИ располагают достаточно полной информацией об Экипаже. Вопрос: откуда они берут ее?

Если наши каналы передачи секретной информации не вполне надежны — это одно. Но если действуют «кроты» — это совсем другое. Я заскрипел зубами. А вот хрен вам, инопланетные благодетели! Если в Экипаже работают завербованные чужими враги, я вычислю их. Клянусь. Имею опыт. А в качестве награды попрошу у командования позволения лично накинуть петельки на шеи предателей. Если речь идет просто о болтунах — что ж, я помогу найти их и заткнуть. Но что если ни то, ни другое, ни третье?

Это хуже. Тогда еще работать и работать, может быть, долгие годы. Под коньяк и скумбрию воображение нарисовало мне этакое огромное звездное ухо, внимательно прослушивающее Землю. Возможно, даже со стетоскопом. Волосатое такое ухо, хрящеватое и противное…

А что делают с ушами?

Нет, брить его мы не будем. Мы его купируем, как бобику, а ушной проход заткнем хорошей пробкой. С резьбой. Не завтра, понятно. Со временем. И не раньше, чем сможем надавать чужим по рукам, а желательно и по мордасам…

Но когда-нибудь мы проделаем с ними все это!