28

Седов. Воронков. Таня

Бабушку Татьяны Абрамовой Воронков отыскал в деревне Озерки Владимирской области.

– Так что, ехать туда? – спросил он Седова.

– Если хочешь, чтобы убийца Вершинина гулял на свободе, то никуда не надо ехать. Руководство скушает версию Рыжовой, что это она убила. Тем более что у нас есть свидетель, Людмила Суворова, ее подруга, которая легко подтвердит это. В сущности, она же и подсказала этот вариант. Всё повесят на покойницу Катю, и все, особенно настоящий убийца, будут довольны. Но только что нам делать с этим ножом? Откуда на нем появились отпечатки пальцев всей этой «шоколадной» компании? Я понимаю, кто-то все это подстроил, и этот «кто-то» и есть настоящий убийца, который решил таким образом наказать тех, кто причастен к убийству неизвестного нам человека, которого убили в том доме. Либо все они просто свидетели, а убивал, предположим, Михаил или, во всяком случае, кто-то один. Либо все они каким-то образом причастны к преступлению, которое произошло десять лет тому назад.

Бывший бомж припомнил примерную дату, когда он видел кровь в той заброшенной квартире. Получается, где-то в августе 2009 года, то есть ровно десять лет тому назад. Ты знаешь, мы проверили, что в том августе были случаи исчезновения людей, но некоторых нашли по горячим следам, это четверо детей, две девушки и восемь подростков, а вот восемнадцать мужчин и шесть женщин искали довольно долго, девять из пропавших людей были мертвы и их тела обнаружены в разное время и в разных местах. Пять убийств были раскрыты, преступники были осуждены и несут наказание, четыре трупа даже не опознаны. Возможно, среди них и наш «шоколадный» труп. То есть глухарь.

– Я поеду, конечно, в Озерки, – сказал Воронков, – да только не уверен, что бабушка в курсе того, как жила и чем занималась ее внучка. Но поспрашиваю местных, может, кто подскажет, с кем дружила, общалась Татьяна.

…

Бабушка Татьяны Абрамовой, несмотря на свои семьдесят пять, была довольно бодрой старушкой. Воронков нашел ее во дворе, где она за столом под яблоней резала яблоки на сушку. Увидев за забором гостя, она улыбнулась, помахала рукой и крикнула:

– Два литра осталось! И десяток яиц. Возьмете?

Алевтина Митрофановна держала двух коров и тридцать несушек. Она рассказала это, когда Воронков, которого она сначала приняла за дачника, уже сидел за столом после того, как сообщил ей о том, как умерла ее внучка Таня.

– Раньше я ей тоже денег отправляла, посылки разные там, то носки свяжу, то меду отошлю, сала. А потом, когда узнала, что она деньги все пропивает, так разозлилась, сил нет! Я-то думала, она в Москве учится, а она по мужикам шляется да вином балуется. Хотите спросить, откуда мне об этом известно? Так ее родная сестра, вторая моя внучка Наташа, все рассказывала. Наташа тоже в Москву поехала, поступила в юридический колледж, закончила его, замуж вышла, словом, все как у людей. Муж у нее предприниматель, колесами, кажется, торгует, запчастями от машин. Живут хорошо, трое детишек у них. Она пыталась Татьяну-то нашу приструнить, помогала ей, деньжат подкидывала, подкармливала, но видит – проку нет. Катится наша Таня в пропасть, так я вам скажу, молодой человек.

Алевтина Митрофановна вытерла щепотью тонких сухих пальцев свой маленький темный рот и перекрестилась.

– Я приеду. Завтра и отправлюсь к Наташе, скажу ей, что Танюши нашей больше нет. Господи, горе-то какое!

– Если хотите, поедемте со мной, – предложил Воронков.

– Нет, я собраться должна, с соседкой договориться, чтобы она коров моих покормила и подоила, все не так-то просто. Но мы с Куприяновыми в хороших отношениях, соседских, всегда выручаем друг друга… Господи, да как же так?

Она хотела подняться да не смогла. Сидела, машинально кромсая острым ножичком яблоки, и причитала о своей внучке.

Воронков записал телефон и адрес Наталии, родной сестры Татьяны, распрощался с Алевтиной Митрофановной и вернулся в Москву.

…

– Да, это я Наталия, – дверь ему открыла полненькая молодая женщина с годовалым ребенком на руках. – Абрамова я была до замужества.

Она с тревогой взглянула на удостоверение Воронкова.

– С Таней что-нибудь?

Она отреагировала на известие о смерти сестры более бурно, чем бабушка. Разрыдалась, запричитала, мол, сгубила тебя, сестренка, эта проклятая Москва…

– Это я во всем виновата… Да вы проходите, товарищ Воронков, проходите… ей, малышня, быстро в свою комнату! – прикрикнула она двум малышам, увивавшимся возле ее ног и что-то лопотавшим по-своему.

– Наталия, расскажите мне о своей сестре. Ведь не сразу же она стала такой. Были ведь планы, мечты. Не думаю, что она всю жизнь мечтала о карьере уборщицы.

– Уборщица! – фыркнула Наталия. – Я вообще удивляюсь, как ее в хорошие дома-то берут убираться. Наверное, экономят на ней. Нормальные-то домработницы хорошо зарабатывают, держатся за свои места. А ее зовут, когда аврал, генеральная уборка, да и платят копейки. Да, вы правы, она не всегда была такая. Танюха вообще талантливый человек. Она и шить умеет… вернее, теперь умела. И вязать, и вышивать. Она хотела стать златошвейкой, начала учиться в златошвейной мастерской, они изучали там приемы древнерусского золотого шитья. И надо было ей встретить этого парня, который и сломал ей всю жизнь!

Она называла его Мишей, так влюбилась в него, совсем голову девчонка потеряла. Из мастерской ушла, говорит, надо деньги зарабатывать, устроилась в какую-то несерьезную контору, они чем-то там торговали, пока лавочку не прикрыли. То ли конфеты продавали, то ли сладости какие, точно сказать не могу. Ее позвал туда как раз этот Миша. Он на нее такое влияние имел, что она без него и шагу ступить не могла. Вот как он ей скажет, так она и сделает. На те деньги, что мы с бабушкой ей присылали (родители наши умерли давно, подхватили какой-то вирус), она покупала своему Мишеньке то рубашку, то теплую куртку. Конечно, она надеялась, что он женится на ней, все планы строила, как они снимут квартиру… А потом Татьяну как подменили. У нее даже взгляд изменился, она как каменная стала, бесчувственная. На мои звонки не реагировала, бабушку перестала навещать. Попивать начала. Я пыталась с ней поговорить, вызвать на откровенность. Она сказала, что ей душу сломали. Ну, что Миша ее оставил, это я поняла. Но она ведь могла бы начать встречаться с кем-то еще. Но, думаю, дело не только в нем. Она сказала, что влипла в какую-то историю, из которой уже не выпутаться. И что обратного хода нет.

Я прямо в лоб ее спросила: аборт? Она отмахнулась – у нее уже три аборта было, и это не та причина, чтобы так переживать. Значит, что-то другое случилось. Я уж подумала, не изнасиловали ли ее. Спросила ее об этом, но она только усмехнулась, мол, я сама могу, кого хочешь… Мы с бабушкой даже хотели показать ее врачу-психиатру, хотели ей томограмму головного мозга сделать, может, у нее опухоль какая и потому она так изменилась. Но разве с Таней можно было тогда по-хорошему говорить?

– Возможно, она стала свидетелем чужого преступления, – осторожно вставил Воронков. – Не помешала, в полицию не обратилась, вот и замучили кошмары. Она вам про зонт ничего не говорила?

– Нет. А что, должна была?

– Думаю, через пару дней вы сможете забрать тело вашей сестры и похоронить. Ваша бабушка, думаю, завтра к вам приедет. Она не звонила вам, я так понимаю, раз я первым принес вам эту печальную новость?

– Нет…

– Может, ей там плохо стало? Вы уж сами ей позвоните, – сказал Воронков, поднимаясь с места. – И примите мои соболезнования.

…

– В ее комнате мы зонта не нашли, – встретил Воронкова вечером в своем кабинете Седов. – Но мы с Аликом осмотрели вещи Абрамовой, в которых ее привезли в больницу. Судя по всему, она была за городом, ее одежда пропитана запахом костра. На подошве зола, кусочки сгоревших веток. А в кармане – билет на электричку. Возможно, она окончательно простыла, когда была за городом и, предположительно, жгла этот зонт.

Воронков, в свою очередь, рассказал о поездке в Озерки. Про встречу с Наталией.

– Знаешь, Сергей, вот чем глубже погружаюсь в эту историю, тем больше и больше я убеждаюсь в том, что у всех наших фигурантов был мотив отомстить Вершинину. Просто злодей какой-то! А еще я никак не могу понять, зачем ему было находить всех этих женщин и переписываться с ними – Лерой, Татьяной и Катей?

– Быть может, он хотел проверить, помнят ли они его, опасны ли они? Хотя все это звучит тоже неубедительно.

– Понимаешь, если существует такой человек, который организовал эту крупную подставу, то почему же он реально не собрал всех вместе в квартире, где уже был труп? И подкинул бы туда нож, собрав на нем разными способами отпечатки их пальцев?

– Могу себе представить, что бы тогда началось! Думаю, все бы тогда друг друга узнали, все поняли и поспешили бы избавиться от трупа. И уж точно бы не оставили его в квартире. В том-то и дело, что никакой логики во всем этом не вижу. Если уж предположить, что существует режиссер всего этого спектакля, он же и убийца, то он должен был позаботиться и о том, чтобы ни у кого из этой группы людей не было алиби. А так у кого-то есть, а у кого-то – нет.

– Но я вот теперь, когда мы говорим о спектакле, склонен верить Лере, что ее действительно вызвали в этот дом якобы для встречи с клиенткой. То есть заманили. Возможно, и рабочая встреча Халина с каким-то человеком, состоявшаяся неподалеку от театра в районе улицы Руставели, была подстроена. И то, что Рыжова отлучилась с работы, чтобы провернуть свой маленький парфюмерный бизнес, – это тоже можно было организовать. Да и Абрамова, быть может, должна была убираться в этом же доме, да ее позвали по другому адресу…

– Чтобы все это организовать, надо долгое время изучать жизнь этих людей, знать их образ жизни, следить за ними, наконец! Но кому все это нужно?

– Тому, кто долго и упорно готовился к этому убийству целых десять лет! Сначала он искал их всех, затем задумывал способ мести, собирал информацию по всем… Предполагаю даже, что этот человек имел возможность пробираться в компьютер интересующего его человека, чтобы переписываться с Вершининым, провоцировать его на свидания, а потом и конфликт.

– Значит, он остался жив. Тот, кого они убили, я не знаю, ранили. Может, это вышло случайно, а может, и нет…

– Что-то не верится мне, что мы найдем этого человека. Он умен, хитер! У него было целых десять лет, чтобы все продумать. И если Вершинина он убил, возможно, как своего убийцу или мучителя, то всех остальных, которые еще тогда, в то время, могли бы помочь ему, не дать истечь кровью, он просто решил призвать к ответу. Напугать до смерти, заставить их вспомнить все.