Несмотря на мои опасения, листки с заклинаниями на окнах не помешали покинуть помещение. Я медленно спланировала вниз и оказалась в боковой аллее. Там я оглянулась на дом, сжимая в руке сверкающую нить. Едва я ослабила хватку, она воспарила с ветром, как паутинка, уходя куда-то вдаль. Без указующего ориентира я могла лишиться самообладания и вернуться домой, ибо никогда за всю жизнь не выходила вот так, в одиночку. Я двинулась в путь, мимо знакомых домов соседей. Рядом почти никого не было – слишком жарко для визитов и слишком поздно для разносчиков, которые странствовали от двери к двери, предлагая свежее тофу в сосудах с водой и живых цыплят. Теперь, обретя шанс свободно бродить повсюду, я ощущала неуемное любопытство – хотелось изучить дома других людей, понять, как они живут, – однако нить в руке напомнила, что у меня иные планы. Я не ведала, куда она ведет, но кроме нее зацепиться было не за что.

Шла я долго, следуя за паутинкой, которая прокладывала себе путь в район торговых домов. Ряды магазинов пестрели вывесками и плакатами. Они были построены так близко друг к другу, что стены каждого магазина являлись также и стенами соседних. Перед ними тянулся «каки лима», или «пятифутовый путь» – прохладный тенистый тротуар, образованный нависающими вторыми этажами зданий. Здесь приторговывали прохожие, отдыхали в ротанговых креслах старики, валялись бродячие псы с ходящими ходуном от жары боками. Среди прочих были и галантерейные заведения: скобяная лавка, кофейня «копи тиам», лавка ростовщика-индийца, мужчины в белом хлопковом тюрбане и с тремя волнистыми знаками касты на лбу. Когда я была ребенком, Ама приводила меня сюда во время Праздника середины осени, чтобы выбрать мне один из множества целлулоидно-проволочных фонариков в виде бабочек и золотых рыбок. Затем я ждала, пока няня не наполнит пакеты иголками и башмаками сабо.

Стоя там, в окружении людей, торопившихся по своим делам, я почти могла притвориться таким же обыкновенным прохожим. Благополучно пребывающим в теле человеком. Слезы наполнили мои глаза. Я почувствовала крайнее одиночество, отдаленность от знакомого дома и всех, кто знал и заботился обо мне.

Какое-то время я всхлипывала и вдруг обратила внимание на подошедшего нищего. Попрошаек здесь бывало много, но у этого внешность оказалась необычной. Он едва ковылял: истощение достигло предела, когда ребра выпирают наружу сквозь грубую кожу. Пока я наблюдала, сквозь нищего, словно сквозь тень, прошел мужчина. Я отпрянула в ужасе, однако бедняк был так близко, что столкновения нельзя было избежать. Когда его лицо показалось из-под драной шляпы, я увидела не только сухую кожу и выпиравшие кости, но и глаза – сморщенные плоды в глубоких впадинах.

– Кто ты? – Его голос был слабым и тонким, будто в легких осталось слишком мало воздуха, чтобы протолкнуть через эту разрушавшуюся грудную клетку.

Он казался столь хрупким, что я собрала остатки мужества.

– Ты меня видишь?

Его голова медленно склонилась на увядшей шее.

– Только с определенных углов. – Глаза нищего блуждали. – Ты не пахнешь смертью. Пришла с небес?

– Ты ошибаешься, – ответила я. – Никакое я не божество.

– Тогда дай мне еды. – Его рот распахнулся, как могила. – Я умираю от голода!

– Что ты такое? – прошептала я, хотя уже, кажется, знала ответ.

Теперь он пресмыкался передо мной, слабо дергая за подол платья.

– Не помню. Никто не закопал меня. Никто не знает моего имени. Дай же! – стенало жалкое существо. – Дай хоть связку монеток на еду!

Преисполнившись жалости и ужаса, я слепо обшарила карманы и обнаружила там несколько связок старинных медных монет, нанизанных на веревочки через дырки в центре. Наверное, это была часть денег, которые я сожгла для самой себя, но времени обдумать это не осталось – нищий с потрясающим проворством ухватил подачку. Сжимая монеты костлявыми руками, он начал уныло отползать прочь. К моему разочарованию, возле него стали собираться другие любопытствующие тени. И тут же еще два голодных духа подобрались ко мне сзади. Один был еще более оборванным и безумным с виду, чем тот нищий. Он двигался медленными рывками и толчками, и мне стало интересно, исчезают ли такие существа со временем. Второй, по видимости, скончался не так давно, поскольку пробрался вперед.

– Здесь была девчонка – раздавала деньги!

Я отпрянула от его яростного невидящего взгляда. При жизни этот нищий был тучным мужчиной, сейчас признаки голодовки были едва заметны. Но когда я шевельнулась, он закричал:

– Вот она!

Я помчалась по бесконечным улочкам, прорываясь через лабиринт магазинов. Голодные духи появлялись со всех сторон, просачиваясь из стен и выныривая из переулков. Слишком поздно я осознала, что бежать нельзя. Если мертвые могли видеть меня только с определенных углов, значит, следовало оставаться неподвижной. Так или иначе, я оказалась далеко от места, с которого все началось. Солнце стояло высоко, когда я замерла в ужасном осознании. Во время побега я отпустила тонкую нить, которая вывела меня из дома.

Второй раз за день я стояла посреди дороги со слезами на глазах. Но теперь я не осмеливалась издавать звуки из страха привлечь к себе внимание. Щеки щипало от соленой влаги, а опухшие веки саднили. Изнемогая, я присела на камень и утерла лицо рукавом. Ноги болели, и я проверила, нет ли на них волдырей. Казалось чудовищно несправедливым, что дух вынужден страдать от ран плоти, не имея ее. Но, наверное, в этом и заключался смысл загробной жизни.

Что ж, рыдать бесполезно. Немного погодя я стала осматриваться и поняла, что дорога кажется знакомой. Я проезжала тут на рикше в гости к семейству Лим, облаченная в лучший наряд. И отсюда я также могла отыскать путь домой. Довольно долго я боролась с искушением. Было бы так легко вернуться, проскользнуть назад в спальню. Но существовала и другая возможность, даже без странной путеводной нити. Раз Лим Тиан Чин пришел незваным в мой дом, я могла с успехом проделать то же самое. Есть шанс, что я найду нечто полезное. В любом случае все лучше, чем робко ожидать его визита.

Несмотря на усталость, мои шаги были легкими, и я поняла, что могу двигаться куда быстрее, чем в физическом теле. В духовном воплощении были преимущества, хотя я и опасалась думать о цене, которую придется заплатить. Неужели я приближаю свое истощение, как голодные призраки? Я не осмеливалась много размышлять об этом.

Большие ворота особняка Лим оказались закрытыми, хотя я видела затейливый экипаж, проезжавший через нарядную решетку. Я примерилась – и с облегчением поняла, что с некоторым усилием сумею проникнуть внутрь. Привратник дремал на полуденной жаре, а цветы гибискуса у ворот едва шевельнулись, когда я шагала мимо, словно превратилась в бродячий ветерок. Приблизившись к дому, я вновь поразилась его старомодному виду. Многие из богачей теперь строили особняки в британском колониальном стиле, с широкими верандами и открытыми бальными залами, по образцам знаменитых зданий на Цейлоне и в Индии. Но дом семейства Лим был бескомпромиссно китайским, его стены таили лабиринты комнат и внутренних двориков. Интересно, потребует ли невеста Тиан Бая переделать помещение? Но от этих мыслей я уклонилась.

Тяжелая дверь из железного дерева стояла милосердно распахнутой, несомненно ради прохладного сквозняка. Я вошла в смятении, поскольку из гостьи стала нарушительницей границ и, что еще хуже, духом. Оторвав взгляд от видневшегося в передней комнате семейного алтаря, уставленного подношениями и окутанного клубами фимиама, я быстро проследовала во внутренние дворики. Там, среди прохладных мраморных плит и сияющих листьев горшечных растений, я наткнулась на двух служанок. Первая была женщиной, провожавшей меня тогда в ванную. Вместе с юной девочкой она поливала цветы и стирала с их листьев пыль. Я намеревалась пройти мимо, однако стоило мне приблизиться, как девочка вздрогнула и уронила свой кувшин.

– Погляди-ка, что ты наделала! – сказала женщина. Виновнице было только десять или одиннадцать лет, и она закусила губку от страха. Инстинктивно я кинулась помочь ей с осколками, забыв о своей бестелесности.

– Я что-то почувствовала, – произнесла девочка. – Словно кто-то прошел мимо!

Старшая служанка сурово взглянула на нее.

– Знаешь ведь, мадам Лим не любит болтовни о призраках.

Девочка нагнулась, чтобы собрать осколки.

– Но она вечно жжет похоронные подношения, верно? Может, это ее сынок-призрак вернулся.

– Ш-ш! Да кто захочет его возвращения? – Заинтригованная, я подобралась ближе. – Ты здесь только три месяца. И никогда не встречала молодого хозяина.

– Он был милым, как хозяин Тиан Бай?

Женщина не смогла удержаться от желания посплетничать.

– О нет! Мы ничем ему угодить не могли. Но хозяйка была от сына без ума. С его смертью она так и не примирилась.

– Он умер внезапно? – Девочка замолчала, наслаждаясь этой передышкой в работе.

– Конечно, его лихорадило, но требовал он так же много, как всегда. А потом, утром, взял и скончался. Врач не мог в это поверить. Он даже захотел узнать, что Тиан Чин съел накануне вечером, но все оказалось в порядке. Ужинал-то он из тех же блюд, что и остальные, – и это было очень хорошо.

– Для кого?

– Для нас всех, гусыня. Нас могли и обвинить. Мадам была убита горем. Она хотела знать, не приносил ли кто молодому хозяину чай перед сном, но этого никто не делал. И все из-за пропавшей чашки. У него была селадоновая чашка, семейная реликвия, но мы нигде не могли ее найти. Каких только странных подозрений не появилось у хозяйки после его смерти.

– Как странно. – Я заметила, что воображение девочки захватила эта мрачная история.

– Что странно?

Обе служанки смущенно вздрогнули. К ним незамеченной приблизилась Ян Хон. Она нахмурилась, глядя на старшую.

– Мой единокровный брат скончался от лихорадки. Мне не по душе, что вы повторяете подобные сплетни.

Никогда я не видела Ян Хон столь свирепой, столь непохожей на грациозную улыбчивую хозяйку, которую запомнила. Когда она повернулась на каблучках, я поспешила следом.

Остаток дня я тенью бродила за знакомой. Та целенаправленно обходила дом, чувствуя себя непринужденно как в больших гостиных, так и в огромной кухне. Будучи лишь дочерью второй жены, Ян Хон внушала великое уважение и часто принимала решения, которые по праву входили в круг обязанностей мадам Лим. При мне дочь семейства упомянула, что всего лишь гостит здесь, однако она смотрелась так по-домашнему, что я едва ли могла вообразить обитателей без нее. Саму мадам Лим замечала редко. Она выглядела хуже, чем раньше, мягкий голос угрожающе ослаб, а апатичные манеры разительно отличались от прежних.

Я не осмеливалась приближаться к ней, опасаясь, что Лим Тиан Чин как-то почувствует мое присутствие. На самом деле я ужасно боялась его возвращения в любой момент. Несмотря на прежнюю решимость, я уже не рискнула бы противостоять ему. Комнаты с плиточными полами и чопорной палисандровой мебелью, длинные темные коридоры и торопливые слуги на каждом шагу напоминали, что я – нарушительница. И все-таки я не могла заставить себя уйти, так как заметила – по контрасту с собственным домом мое присутствие оказывает на окружающих некоторое воздействие. Вспоминая тягостную атмосферу во время предыдущих визитов, я гадала, не повысил ли чувствительность обитателей дома Лим призрак Тиан Чина. Ибо не один человек вздрагивал, если я находилась чересчур близко, и беседа неизбежно сводилась к духам. Не слишком-то счастливая мысль, но, без сомнения, она обеспечивала мне полезные сведения.

Я следовала за Ян Хон только по той причине, что она оказалась наиболее знакомой личностью. И проявила ко мне доброту ранее. По всей видимости, она, невзирая на замужество, серьезно воспринимала обязанности старшей дочери рода и была тверда со слугами, дружелюбна с другими женщинами и заботлива по отношению к мачехе. Я вспомнила историю няни о том, как мать Ян Хон погибла ради свадьбы дочери, и поразилась такой сердечности к мадам Лим.

Тиан Бая вообще нигде не было заметно. Пришлось признать, что я наполовину надеялась снова его увидеть. Неважно, сколько раз я твердила себе о его ненадежности, о его возможном статусе убийцы, – все равно мысли о нем не выходили из головы.

Вид лотосового пруда, где мы впервые встретились, вызвал во мне болезненное чувство тоски, а от внезапного звона часов подпрыгнуло сердце. Чем больше я наблюдала за Ян Хон, тем больше ощущала в ней некое напряжение. Она тщательно притворялась спокойной перед другими, но в одиночестве кусала губы, и на лице появлялось выражение тревоги. Она не могла усидеть на месте и постоянно бросала одно занятие, чтобы тут же приняться за другое. Интересно, всегда ли Ян Хон так себя вела или это состояние развилось недавно?

День шел к концу, и вот тени вытянулись в длинных переходах, вползли в комнаты и приглушили веселые узоры голландских плиток на полу. Мое настроение упало из-за исчезнувшего света, и я ломала голову над тем, что же делать вечером, когда привратник вошел в комнату и прошептал что-то на ухо Ян Хон.

– Человек у дома? – переспросила она. – Что ему нужно?

Привратник склонил голову.

– Он не подходит близко, но продолжает там торчать.

– Почему ты не спросил его?

– Подумал, он сбежит, если подойду. Но вы приказали докладывать обо всем необычном.

Ян Хон насупилась.

– Надо поглядеть.

Пока она шла по извилистой дорожке, ее бледная кебайя трепыхалась передо мной, словно мотылек в бледнеющем свете.

– Ушел, – произнес привратник, когда они достигли входа. Ян Хон выглянула и разочарованно пожала плечами.

Но при помощи нового острого зрения я приметила стоявшую в густой тени дерева фигуру. Я различила бамбуковую шляпу и блеск серебряной вышивки на подоле одежды. В испуге я вспомнила незнакомца, который очень долго советовался с медиумом, пока мы с няней ждали. Стоило мне все понять, как юноша резко повернулся и пропал в сумерках.

Когда мы направились к особняку, мое сердце упало. Я не хотела столкнуться там с Тиан Чином, будучи столь слабой и беззащитной. Пока я колебалась, Ян Хон вошла в дом, теперь освещенный лампами. Мадам Лим стояла в парадном холле.

– Куда ты выходила? – проворчала она.

Девушка потрепала ее по руке.

– Пустяки, – ответила она. – Через минутку я присоединюсь к вам за ужином.

Хозяйка дома безучастно кивнула, но как только она повернулась, Ян Хон одарила ее взглядом, полным чистейшей неконтролируемой ненависти. Удивление пересилило желание уйти, и я поднялась за ней в спальню. Заперев дверь, она торопливо открыла тяжелую крышку деревянного сундука. Там лежало много одежды, которую Ян Хон быстро выложила на пол. На самом дне лежал тряпичный сверток. Моя знакомая немного поколебалась, затем развязала узлы, словно желая кое-что проверить. Она откинула уголок и замерла со вздохом облегчения. Затем поспешно завернула все заново, но не раньше, чем я увидела бесцветный ободок селадоновой чашки.