Глава 16
Четыре цифры

В городе мы провели еще двое суток. Глупо было не воспользоваться лестным предложением городских властей и бесплатно погостить в самом шикарном отеле, да еще в президентских люксах. На самом деле интерес у них был, ясное дело, меркантильный, да только какое это имеет значение, когда все хорошо?

Молчунье выдали не самодельный, а вполне профессиональный навороченный многоязыковый коммуникатор, чтобы она без труда могла беседовать с журналистами и инженерами. Вторые, кстати, проявляли к ней интерес никак не меньший, чем первые. Может, даже большие. Всем хотелось узнать, что же такое она сделала с поршневым мотором, что он выдал такие безумные характеристики. Долговязый же сразу взял на себя роль продюсера этого проекта и ни крупицы информации бесплатно не выдавал.

– Это все бандиты, – объяснил он. – Получат что-нибудь, затем перепродадут, потом снова и снова перепродадут. У них главный принцип – хотеть денег просто так. Самим только хитрожопить и ни в коем случае палец о палец не ударить. И нет разницы, в банде они или в правительстве. Для человечества все равно никакой пользы. Польза будет, когда цепь перекупщиков кончится и цена на идею станет такой, что ее уже в чистом виде невозможно будет перепродать. Тогда придется начать производство, и будет всем великое счастье. Простые люди смогут на таких моторах ходить. Короче, Копуха, смысл вот в чем: надо с самого начала задрать цену так высоко, чтобы труднее было идею перепродавать. Тогда цепь перекупщиков значительно сократится, а идеи скорее пойдут в производство. Так что я не о кармане едином пекусь.

Как бы там ни было, но наши карманы от его философии уже начинали трещать. С учетом прибыли от ставок, призов за два места в первой тройке, а также патентных денег за идеи Молчуньи, нам за эти двое суток удалось заработать более двухсот сорока килограммов чистого золота. Моих из них было шесть килограммов с жетона за Лесю и пятнадцать килограммов с жетона за Молчунью. Долговязый со ставок получил всего восемнадцать килограммов, поскольку за Лесю ставил на десятку, а не на тройку. Леська только со ставки за себя получила честных шесть килограммов золота, не считая самого приза, стоимость которого оценивалась в двадцать пять килограммов. Молчунья же из призового фонда получила пятьдесят килограммов, что с лихвой окупило все затраты на катер, да еще по ставке пятнадцать килограммов. В общем, целое состояние. И это только за гонку, не считая денег с патентов, которых оказалось больше, чем призовых и выигранных. Вместе с гонорарами от газет Молчунья за свои изобретения получила около сотни килограммов золота. Десть процентов от этого она ссудила Долговязому за продюсерскую помощь.

– Мы теперь сможем купить отличный корабль! – заявила она через коммуникатор, проглядывая свои счета через терминал в отеле.

Синтезатор в этой машинке был превосходный, Молчунья даже эмоциональными тембрами голоса при желании могла управлять. Правда, пока не очень с этим справлялась, но все равно слушать это было гораздо легче, чем механический голос робота из экипировки охотников.

– Корабль у нас уже есть, – ответил я. – Причем замечательный. Не какая-то новомодная пластиковая посудина, а «Рапид» еще с военных времен.

– Стильно, – с усмешкой сказала Молчунья. – Узнаю Долговязого с его любовью к антиквариату. Правда, с этим выбором полностью согласна – «Рапид» отличный корабль. Можно на него дополнительное оборудование установить.

– Там нормально с оборудованием, – успокоил я глухонемую.

Вечером второго дня мы собрались в номере Долговязого и вышли по сети на связь с «Рапидом». Из рубки ответил Майк, но новости оказались неутешительными – дельфины вернулись на корабль ни с чем. Заброшенная база, разведку которой они проводили, оказалась не просто заброшенной, а затопленной.

– Неувязочка, – Долговязый почесал макушку. – Придется возвращаться на «Рапид», двигаться дальше и пускать дельфинов на разведку второй из трех баз.

– Другого выхода я тоже не вижу, – развела руками Леся.

– Погодите… – сказал я. – Вот мы с подачи Молчуньи решили искать Жаба на заброшенных базах, а как он туда, по-вашему, мог попасть? Допуска к жидкостным аппаратам у него нет, да и сам живой скафандр найти до крайности сложно. Еще сложнее чем допуск подделать.

– Такой псих, как он, мог на триста метров и с газом нырнуть, – заявил отставник. – К тому же протокол допуска я ему в свое время передал.

– Сухой батискаф он тоже запросто мог приобрести, – предположила Молчунья. – На таком не то что на триста метров, а и на километр можно нырнуть.

– Вот-вот! – довольно кивнул я. – А вы не подумали, что если Жаб мог воспользоваться батискафом, то и любой другой способен погрузиться на триста метров?

– И что? – не понял Долговязый.

– А то, что брошенные шельфовые базы на глубинах до километра должны быть все затоплены. Иначе и быть не может, иначе нашлось бы много желающих поживиться остатками снаряжения.

– Логика в этом есть, – задумчиво кивнул отставник.

– Вот и порвалась ниточка, – вздохнула Леся. – Как же теперь вашего Жаба искать?

– На глубинах свыше километра, – спокойно ответил я. – Туда кто попало не сунется, а следовательно, оставленные без присмотра базы выгоднее консервировать, а не затапливать. Вдруг пригодятся? А опасности никакой. Добраться туда сможет только охотник, а охотники вроде как все свои.

– Бред, – отмахнулся Долговязый. – Никто туда не доберется без полноценного боевого батиплана или без жидкостного скафандра. В том числе и мы. Так что проверить твою теорию не получится.

– Значит, и Жабу туда не добраться, – пожал я плечами. – Вот уж боевой батиплан ему точно взять негде. А вообще… Погодите, а что стало с «Валеркой»?

– Что еще за Валерка? – не поняла Леся.

– Батиплан Жаба, – ответил Долговязый. – Весьма недурная машинка. Но после истории с Поганкой его передали охотникам на береговую базу недалеко отсюда. Молчунья его перегоняла.

– Все верно, – кивнула глухонемая. – Только еще до моего списания базу оттуда сняли.

– Как это сняли? – не поверил отставник.

– Ты сам прекрасно знаешь, что охотников сокращают. Биотехов в океане за последний год сильно поубавилось, так что нет надобности держать большой контингент.

– А что стало с техникой? – Долговязый, кажется, отказывался верить в услышанное.

– Большую часть вывезли, – ответила Молчунья. – А «Валерку» заминировали, приказали мне отогнать его подальше в океан и затопить. Что я и сделала. Когда он погрузился на дно, саперы активировали дистанционный взрыватель.

– Эх, какая машина была! – сокрушенно вздохнул отставник. – Зачем же его взрывать-то было? Неужели такой батиплан никому не нужен?

– Давно не осталось целей, для подавления которых требуется такая мощь, – Молчунья включила имитацию тембра разочарования в синтезаторном голосе. – Да и пилотов для управления подобной техникой по пальцам можно пересчитать.

– И все же жалко.

– Мне тоже его было жалко, – ответила Молчунья. – Поэтому я и поотключала все детонаторы.

– Что?! – в один голос воскликнули мы с Долговязым.

– Да. Одно дело затопить аппарат, другое – взорвать его, как врага. «Валерка» не был врагом.

– Ты хочешь сказать, что затопила батиплан в боеспособном состоянии?

– Да. Там глубина почти километр, вряд ли его кто достанет.

– Отсеки затоплены? – у Долговязого азартно заискрились глаза.

– Нет. Я штатными средствами установила отрицательную плавучесть.

– Значит, через шлюз, в принципе, можно попасть внутрь и запустить машину?

– Имея жидкостный аппарат – да.

– Тогда надо срочно возвращаться на «Рапид», ребята, и полным ходом идти к месту затопления «Валерки»!

– Ты думаешь, Жаб мог им завладеть? – Молчунья искоса глянула на Долговязого.

– Надо убедиться, что он этого не сделал.

– Я никому не говорила об отключении детонаторов. По всем документам «Валерка» взорван.

– А то ты не знаешь Жаба! – вспылил отставник. – А то ты ни разу не замечала, на сколько ходов вперед он способен просчитать ситуацию и насколько хорошо он знает психологию всех, с кем охотился! Ему достаточно было просто узнать, что «Валерку» списали и что ты участвовала в его затоплении. Остальное для него без всяких предсказаний понятно. Он прекрасно знает твое отношение к технике и уверен, что ты бы нашла способ предотвратить взрыв.

Молчунья ничего не ответила, и я знал почему. Не очень приятно быть для кого-то открытой книгой. Но это правда – Жаб читал в наших душах с легкостью. И не только в наших, если быть точным.

– Это же надо, береговые базы начали сокращать! – Долговязый никак не мог успокоиться.

– Досокращаются так, – хмуро заметил я. – Обнаружится еще какая-нибудь ржавая пусковая установка, и конец нашей легкомысленной цивилизации.

– На охотников тоже надежды мало, – философски заметила Леся. – Насколько я знаю, большинство из них годами бездельничают на берегу.

Я вспомнил, как мы вялились на Карибах, и решил не спорить. Как ни обидно, а в этом Леся права – боевой клан охотников все больше утрачивал былую ауру. Чем меньше в них нуждалось человечество, тем меньше удавалось охотникам сохранить привилегий. Это лет десять-двадцать назад темно-синяя форма у многих вызывала священный трепет. Теперь все изменилось. Но чтобы береговые базы оставлять – это уже чересчур. Хотя почему чересчур? Всему рано или поздно приходит конец. Человечество как вид утратило не только естественных, но и искусственных врагов. Его не от чего стало защищать, а потому в скором времени станет и некому. Кто-то из охотников захочет сменить форму на полицейскую или спасательную, ловить пиратов или вызволять из океана потерпевших крушение. Но это будет уже совсем другая служба. Хотя бы потому, что незачем будет человеку опускаться на глубины более пятисот метров.

Лесина правота подтверждалась еще и тем, что вот уже неделю охотники не могут подобраться к взбесившейся пусковой установке. Так вот странно получилось – опасность возникла, а справиться с ней, получается, некому. Или есть? У меня вдруг промелькнула странная, не приходившая раньше в голову мысль. Что, если Жаб не псих, что, если он правильно все рассчитал и печется не о собственных комплексах, а о благе всего человечества? Что, если он…

– Лесь, – повернулся я к жене. – Мне нужно перекинуться с тобой парой слов наедине.

Долговязый озадаченно на меня покосился, но я довольно резко ответил на незаданный им вопрос:

– Дадите мне минуту посвятить личной жизни?

На самом деле он мог меня спокойно послать, но не стал. Удивился, понятное дело. Правда, Леся выглядела не менее удивленной – она не поняла, что мне так внезапно приспичило. Пришлось взять ее за руку и вытащить в другую комнату.

– В головах у твоих дельфинов биотехнологические элементы контроля? – спросил я без всяких предисловий.

– С чего ты взял? – приглушенно шепнула она.

– Дедуктивный метод. Да или нет? Только честно!

– Да. Это последняя разработка. Экспериментальная. Делали прямо на «Тапрабани», еще никто не знает об этом.

– Откуда взяли активную часть?

– Наши глубинники поймали торпеду «ММ-25», и мы распотрошили ее.

– Что значит «поймали»? – ошарашено спросил я. – Она же самоликвидируется, если ее поймать.

– Они ей не дали такую возможность. Эдуард всадил из ружья такую дозу транквилизатора, что ее парализовало раньше, чем нервные импульсы прошли по хорде до детонаторной мышцы.

– Уму непостижимо!

– А ты думал, только охотники настолько хитры, чтобы обезвреживать тварей? Сразу, как торпеду парализовало, Эдуард осторожно пробил ей брюшную полость и слил за борт весь нитрожир. Потом доставил на «Тапрабани», и мы провели операцию по удалению всех важных биоузлов, в том числе изъяли главный контрольный центр. После чего вшили его Тошке. Лидочка операции не подвергалась.

– Барракуда меня дери! Это же категорически запрещено! Вы что, превратили дельфина в программируемое существо?

– Мы это делали не ради того, чтобы подавить его волю, Рома. И ни разу не подключали к нему программатор. Это устройство использовалось только для прямой связи. Ты же знаешь, насколько трудно дельфину втолковать некоторые технические термины. А так я с пульта могу транслировать в мозг Тошки любые образы подводных сооружений, как это делает наркотический трип-чип. Только наркотик подавляет волю, а наше устройство нет. Тошка просто видит в воображении тот предмет, который ему необходимо исследовать. Ну, и можно устроить так же обратную связь, что иногда очень важно.

– Видеть глазами дельфина?

– Не глазами. Они пользуются ультразвуком. Но их природный сонар намного совершеннее наших. Я могу выводить на экран те образы, которые возникают у него в мозгу, а компьютер уже легко переводит их в понятное нам изображение на мониторе. Ты лучше скажи, какая муха тебя укусила именно сейчас затеять эти разборки?

– Я думал про Жаба.

– И что?

– Наши логические умозаключения на его счет могут оказаться в корне неправильными.

– В каком плане?

– Что, если не он инициировал запуск ракеты с военной установки? Что, если это вообще не людских рук дело?

– Не понимаю. Ты же сам связал торпедную атаку на «Риф» с запуском! И это более чем логично! Жаб запустил ракету, а потом потопил меня, чтобы я не отправила дельфинов на разведку и не выявила истинную причину пуска. Ты сам сказал, что это почерк вашего командира. Просто все были уверены в его гибели, вот и подумали на Молчунью.

– И ошиблись. Молчунья оказалась ни при чем.

– Значит, больше некому, кроме Жаба! Он же псих, судя по вашим рассказам. У него могло хватить духу запустить термоядерную ракету.

– Зачем?

– Чтобы потом обезвредить ее при помощи Поганки и всем на Земле доказать свою незаменимость. Ты сам говорил, что он фанат подводной охоты. А ведь эта профессия умирает. Биотехов становится все меньше, и вскоре охотники станут никому не нужны. Он хотел доказать, что это не так.

– Да, конечно, – усмехнулся я. – Все очень просто. Сумасшедший маньяк в действии. Найти его и обезвредить. И все мы очень правильные, все ратуем за спасение человечества и до ужаса уверены в своей правоте. А что, если мы ошибаемся?

– В чем? – не поняла Леся.

– В мотивах Жаба. Он мог затопить тебя вместе с «Рифом» совсем по иной причине.

– Ты серьезно?

– Вполне. Пока мы сидели за столом, я кое-что вспомнил. Очень важную деталь.

– Какую?

– Биотехи не нападают на обитателей океана.

– И что?

– Ты говорила, что торпеда недавно погналась за Тошкой. Помнишь?

– Да. И что?

– Она каким-то образом отличила его от всех дельфинов, распознала в нем союзника человека. Как, по-твоему, она это сделала?

– Думаешь, по вживленному нейрочипу?

– Скорее всего. Умеют же мины отличать стаи торпед из своего охранения от всех других. Они по запаху считывают заводские клейма в геноме.

– Погоди-ка… – сощурилась Леся. – И что из этого следует? Какое отношение имеет чип у Тошки под черепом к проделкам вашего командира?

– Не знаю. Но меня мучает одна мысль, – признался я.

– Какая? – Леся напряглась.

– Если торпедная атака на «Риф» не была случайной, если это Жаб напустил на тебя стаю биотехов, то откуда он получил всю необходимую информацию о тебе? Это ведь надо было знать, что несмотря на шторм ты выйдешь в океан на среднем транспортнике. Мало того! Если Жаб не хотел допустить дельфиньей разведки, то он по крайней мере должен был знать о ее возможности!

– Ты хочешь сказать, что кто-то из моих коллег информировал вашего бывшего командира?

– В это трудно поверить, – признался я. – Но любое другое объяснение будет выглядеть еще более фантастичным.

– Например?

– Ты связывалась с Тошкой перед тем, как взойти на борт «Рифа»?

– Да, но дельфин об этом не знал. Мы дистанционно ввели в его мозг образы нескольких типов пусковых установок, чтобы ему легче было вести разведку. Четкую картинку, даже со звуком, можно передать только во сне, но дельфины все время спят одним полушарием мозга. Так что это облегчает подобные односторонние контакты.

– Погоди-ка… А образы из их мозга ты тоже можешь так считывать?

– Да. Но этот процесс лучше проходит с бодрствующим полушарием, поскольку оно более активно взаимодействует с нейрочипом.

– Так… Кажется, у меня возникла более или менее правдоподобная теория.

– Рассказывай.

– Может и с остальными поделиться? – осторожно спросил я.

– Не надо. Я понимаю, что ты доверяешь Молчунье и Долговязому, но все же эксперименты с биологическими чипами под запретом. Меня за это могут запросто посадить. Не то что я им не доверяю, но лучше не надо.

– Ладно, – кивнул я, согласившись с доводом. – Тогда слушай. Идея состоит в том, что теоретически Жаб мог получить необходимую информацию от Тошки.

– Нет, что ты! – помотала головой Леся. – В тех образах, что мы транслировали, не было никакой информации о намечающемся выходе «Рифа» из порта.

– Ты не представляешь, насколько Жаб умен. Он способен провести анализ крупиц информации и сделать обширные выводы. Ты лучше скажи, на каких частотах происходит контакт аппаратуры с нейрочипом у Тошки под черепом.

– Я не знаю, – вздохнула Леся. – Если быть точной, никто не знает. Просто мы сделали ответную часть из тех же тканей торпеды. Скорее всего передача информации между двумя нервными центрами происходит в прямом смысле телепатически. Тебе лучше знать, как координируют маневры торпеды в стае.

– Они перекрикиваются ультразвуком, – пожал я плечами.

– У торпеды «ММ-25» нет ультразвукового органа. Однако они ходят парами и тройками и синхронно выполняют маневры, как стаи рыб.

– Ты читала каталог Вершинского? – удивился я.

– Приходилось, – уклончиво ответила она. – В общем, невные импульсы от торпеды к торпеде или от рыбы к рыбе как-то передаются, это факт. На каких частотах – пока неизвестно. Мы над этим работали, но без особых результатов. Доподлинно известно лишь то, что расстояние между Тошкой и ответной частью не имеет значения.

– А где установлена эта ответная часть?

– На «Тапрабани». На нее образы подаются по сетевому каналу с любого терминала. Кроме того, мы настроили электронный блок ответной части таким образом, чтобы он превращал в простые образы некоторые команды стандартного коммуникатора. Так дельфином может командовать даже тот, кто понятия не имеет о существовании нейрочипа у него в голове.

– Например, Майк, – я глянул Лесе в глаза.

– Да, – кивнула она, выдержав мой взгляд.

– Тогда получается, что любой человек, знающий о нейрочипе и об ответной части на «Тапрабани», может вступить в контакт с дельфином посредством сетевого соединения?

– Да. Но шлюзовый адрес известен только двоим людям. Мне и начальнику станции. К тому же сам факт установки нейрочипа держится в большой тайне даже от островного руководства. Фактически о нем знают кроме нас с начальником только Эдуард, поймавший торпеду, трое хирургов, проводивших препарирование биотеха, а также двое инженеров, занимавшихся созданием электронного блока к ответной части. Все они члены команды «Тапрабани». Поверь, Рома, вклиниться в этот канал постороннему совершенно немыслимо. Тем более бывшему охотнику.

– Но другого объяснения у меня нет.

– Ну хорошо, – вздохнула Леся. – Допустим чисто теоретически, что ваш безумный командир как-то умудрился таскать образы из Тошкиной головы. Допустим, он так хитер, что произвел анализ из каких-то крупиц информации. Но ведь если все это принять на веру, то наша версия относительно Жаба получает блестящее подтверждение. Я имею в виду мотив. Он не хотел, чтобы Тошка разведывал пусковую установку, поэтому затопил корабль со мной. При этом он постарался сделать так, чтобы люди не пострадали – затопил «Риф» на минимальной глубине. Если бы Радж не запаниковал, обошлось бы без жертв.

– Но мотив мог быть и другим. Например, он пустил тебя под воду, чтобы уберечь от смерти.

Я сказал это намеренно жестко, чтобы на Леську лучше подействовало.

– Что ты имеешь в виду? – шепнула она.

– А подумай, что было бы, окажись в конструкции пусковой установки устройство, способное реагировать на биотехнологические чипы?

– Установка убила бы Тошку на подходе.

– А потом?

– Потом?

– Да. Она бы нанесла удар по ответной части, то есть по «Тапрабани», на которой бы мы в тот момент находились.

Похоже Леське такой вариант не приходил в голову. Да и я сам удивлялся, как подобная конструкция могла возникнуть в моем мозгу. Если честно, я редко занимался столь сложными построениями, так что догадка показалась мне чуть ли не гениальной.

– Ты хочешь сказать, что Жаб мог рассчитать события на столько ходов вперед? – удивилась Леся.

– На столько? Да это для него вообще не задача! Знаешь, как он себе акустика выбирал в команду?

– Ты о Чистюле?

– Да.

Мне пришлось ей вкратце рассказать, что Жаб заприметил Чистюлю еще ребенком, когда тот в школе выиграл конкурс по отгадыванию звуков. Оказалось, что Чистюля без труда отличал хруст надкусывания яблока от хруста надкусывания сырой моркови. Но Чистюля не собирался становиться охотником, что подвигло Жаба на сложную интригу с компроматом, в результате которой Чистюля попал-таки в учебку.

– На эту операцию у Жаба ушло больше десяти лет, – закончил я. – Представляешь, сколько ходов ему пришлось просчитать? Боюсь, что никто лучше нашего командира не владел этим искусством.

– Тогда он точно жив, – уверенно кивнула Леся. – Человек с таким предвидением и вычислительными способностями просто не мог так глупо погибнуть от вполне ожидаемой атаки биотеха.

– Скорее всего ты права. И если моя догадка насчет мотивов Жаба верна, это может полностью изменить цель нашей экспедиции.

– Решил ему помочь?

– Не знаю уж, нужна ли ему помощь… И замысел его, честно говоря, мне тоже до конца не понятен. Важно понять главное – имеет ли он отношение к пуску ракеты. И еще бы мне хотелось узнать, обезвредил он включенную мной систему уничтожения Поганки или нет.

– А если ответы на оба вопроса отрицательные?

– Тогда тебя потопил не Жаб, – ответил я. – Тогда это просто три диких торпеды. В океане такое бывает.

– Бывает, чтобы торпеды атаковали корабль на минимальной глубине?

– Не знаю, – честно ответил я. – Вообще-то они всегда стараются нанести максимальный урон. Это правда. И это самая большая неувязка во всей истории. Возможно, Молчунья права – Жаб действительно выжил. А значит как минимум на один из двух моих вопросов ответ положительный.

– На какой?

– Хотелось бы мне самому это знать. Ладно, пойдем, нас наверное заждались.

– Идем. Но вообще интересно все складывается. То ты утверждаешь, что Жаб законченный псих и маньяк-убийца, то вдруг у тебя возникает теория, что он потопил меня ради моего же спасения. Ты меня пугаешь такими резкими поворотами. Логики в этом мало.

– Извини. Возможно, я ему приписываю собственные мотивы. Но согласись, что если бы пусковая установка убила Тошку из-за вживленного нейрочипа, то следующая ракета поразила бы «Тапрабани» и нас вместе с ней. В этом есть логика?

– Пожалуй.

Мы вернулись к остальным, и я заметил, что Молчунья нервно барабанит пальцами по столу. Долговязый тоже выглядел чуть напряженным, что с ним крайне редко бывало. Конечно, они прекрасно понимали, что у нас с Лесей состоялся не семейный разговор. Ради семейного разговора люди не вскакивают как ужаленные посреди разработки стратегических планов.

– Переночуем, и завтра с утра на «Рапид», – подвел итог отставник. – Хватит праздного времяпрепровождения. Нас ждут великие дела. Сердцем чую недоброе. Как представлю Жаба на боевом батиплане, так меня оторопь берет.

– Раньше не брала, – съязвил я.

– Раньше он был под нашим присмотром, – серьезно ответил Долговязый и уточнил: – Под присмотром Викинга, Рипли и моим. Рипли он, кстати, всерьез побаивался. Честно говоря, я был в шоке, когда он взял ее в заложницы. Честно.

– У него была великая цель, – неопределенно произнес я.

Долговязый глянул на меня с едва заметной тревогой. Но на самом деле и без его взглядов я начинал тревожиться за себя. Это было как наваждение, честное слово. У меня мысли о бывшем командире из головы не шли, мне теперь казалось, что я выдумал достойный мотив для Жаба только потому, что был в чем-то похож на него, что я сам при определенных обстоятельствах мог бы поступить, как он. И это было страшно, поскольку, как мне казалось, никакого оправдания не было для него в событиях годичной давности. По всем статьям, как ни крути, Жаб был преступником и законченным психом. И лишь одна деталь теперь не давала мне покоя. Только одна, но она могла все запросто с ног на голову перевернуть. Или с головы на ноги?

Если старая пусковая установка была способна распознавать биотехов, то едва Тошка пересек бы границу опасной зоны, она бы убила его лазером, а через секунду накрыла бы термоядерной ракетой «Тапрабани». Получалось, будь Жаб в курсе всего, его можно считать нашим спасителем. Ведь не потопи он Леську в безопасном месте, беды было бы не миновать.

– Интересно… – осторожно произнес я вслух. – На металлических пусковых установках хоть когда-то начали ставить детекторы биотехов?

– Оп-па! – Долговязый хлопнул ладонью по столу. – Говорю же, у Копухи бывают моменты просветления. Ты думаешь, установка сработала от приближения случайной торпеды?

– Да, – соврал я.

– А ведь может быть, барракуда меня дери! Никто ведь не знает, какого она года. Насколько мне известно, последние модели оборудовали детекторами биотехов повсеместно. Тогда биотехи были новым страшным оружием, и от них защищались, как могли. Ну и дела! Может, мы зря на уши встали? Может, ни Жаб, ни кто другой из людей вообще не инициировал запуск? Просто дикая торпеда пересекла границу охранной зоны, старая автоматика сработала и включила какую-то дремавшую программу. А мы мечемся, Жаба ищем, на Молчунью грешным делом подумали…

– Именно об этом мы с Лесей и говорили, – сказал я.

– Тогда можно было бы не уединяться, – с укоризной заметил Долговязый. – Или от нас есть какие-то тайны?

– Не в тайнах дело, – мне пришлось доплетать сеть вранья. – У нас с Лесей возникают иногда споры по некоторым вопросам. В данный момент они возникли в отношении Жаба, но поверь, это чисто семейные разногласия.

– Верю, – вздохнул отставник.

Молчунья встала и переключила сетевой терминал на новостийный канал. С помощью подаренного ей устройства она теперь могла не только читать в сети, но и слушать диктора, что ее забавляло, как мне показалось. Мировая общественность все еще не успокоилась по поводу неожиданных результатов гонки, так что лица Леськи и Молчуньи не сходили с экранов. Кстати, один раз я увидел себя. Оказалось, что когда я попросил у Леськи запустить мотор «Толстозадого», нас всех снимали скрытой камерой. Не только нас, конечно, но в тройку-то именно мы вошли. В общем, мой рывок стартерным линем тоже вошел в историю. Наверняка Бес и Червень сейчас в кубрике хвастаются, что знакомы со мной, и тыкают в монитор пальцами.

Мы еще посидели немного вместе, обсуждая перспективы экспедиции, но вскоре Долговязый скомандовал расходиться по комнатам и отдыхать.

– Возможно, придется нырять, – сказал он мне.

– С этой твоей плесенью в крови? – поморщился я. – На километр?

– Зато в последний раз, – подмигнул он мне. – На «Валерке» в достатке жидкостных аппаратов.

– Только катеттера у меня все равно нет. Да и допуск ты вряд ли возьмешься подделывать.

– Это правда… – вздохнул отставник. – Да только с батипланом всяко лучше, чем без него.

Я не стал ничего говорить, но прекрасно понимал, что не батиплан Долговязому нужен. Больше всего его заботит, не достался ли «Валерка» Жабу. Странное дело, но при взгляде ему в глаза я вдруг заметил тот же огонек, который всегда можно было заметить у Жаба. Искру охватившей человека мании. Очевидно, Долговязого теперь охота на Жаба захватила не меньше, чем самого Жаба охота на Поганку когда-то. У меня это вызвало не столько тревогу, сколько грусть – очень не хотелось увидеть когда-нибудь Долговязого своим врагом, как вышло с Жабом.

Спалось мне в эту ночь очень тревожно. Сны о глубине перемежались с обычными кошмарами, где мне приходилось то прыгать с вершины небоскреба, то стрелять из гарпунного карабина в бесчисленное воинство оживших мертвецов. Время от времени я просыпался в холодном поту, вздрагивал, пробуждая Леську, сопевшую рядом.

– Ну что ты вертишься всю ночь? – наконец спросила она.

– Кошмары мучают, – признался я.

– И давно?

– Если честно, давно. Началось еще в госпитале, год назад, сразу после операции. Снились странные сны про глубину, словно продолжается охота на огромный биотех на дне океана.

– Погибал во сне? – напряглась Леся.

– Почти всякий раз.

– Это может быть последствием баротравмы, – Леся поднялась с кровати и приказала свету включиться. – Дай руку, я пульс измерю.

Она была хоть и не врачом, но биологом, так что ей в подобных вопросах не страшно было довериться. Она прощупала пульс и несколько раз вгляделась в зрачки, заставляя меня смотреть прямо в светильник.

– Ну что? – спросил я, ощущая себя не очень уютно.

– Честно говоря, есть повод для беспокойства, – ответила Леся. – Рефлекторные реакции у тебя немного запаздывают. Особенно по зрачкам заметно. Скажи, в твоих кошмарах есть какой-то повторяющийся момент?

– Да, я же говорил. Почти каждый сон заканчивается моей гибелью.

– Причина?

– Почти всегда так или иначе причина связана с давлением. Один раз меня жидкостный аппарат сдавил до смерти, но чаще всего прессует или ударной волной, или натиском глубины.

– Плохо.

– Что плохо? – напрягся я.

– Ты пока не волнуйся, но надо будет тебя на томографе обследовать. Такие проявления иногда бывают следствием мозговой опухоли. Только не грузись, а то хуже будет. Иногда баротравма или перенесенная операция дают непонятный толчок каким-то неизученным изменениям в организме. Если так, придется пройти курс лечения.

– Не дают жить спокойно, – пробурчал я.

– А никто не заставлял тебя уходить в охотники. Ложись, спи. Завтра с утра поедем в госпиталь.

– Вряд ли Долговязого это обрадует.

– А меня не очень интересует, что его обрадует, а что нет. Спи!

Мне ничего не оставалось, как последовать ее наставлению. Сон однако не шел. Призрак новой напасти, грозившей на пару недель вывести меня из строя, здорово расстроил. Хорош же я буду, если все отправятся на поиски Жаба без меня!

В конце концов я все же уснул, и мне приснился Жаб собственной персоной. Был он в форме охотника и сидел на скользком от мокрых водорослей валуне на берегу тихой лагуны под пальмами. У его ног лежал легкий гарпунный карабин «ЛКМГ-18» – лучшее оружие для поражения целей на воздухе и небольших глубинах. Очевидно, был отлив, поскольку по гладкому песку ползли в сторону воды отставшие от нее рачки. Я почему-то не мог отделаться от ощущения, что вижу бывшего командира как бы на экране монитора, посредством камеры, установленной на невысоком штативе.

– Привет, Копуха, – улыбнулся Жаб. – Не ожидал меня здесь увидеть?

Я не собирался отвечать. Глупо же отвечать монитору, в котором показывают кино, и где герой что-то как бы у зрителя спрашивает. Меня не покидало ощущение, что я – зритель. Жаб выглядел много хуже, чем я запомнил его живым. Наверное, сказалось мое представление о том, как должен выглядеть человек после прямого попадания мощной ультразвуковой пушки. И без того пупырчатая кожа на лице командира теперь краснела свежими язвами и глубокими трещинами. На нее сложно было смотреть без содрогания, так что я отвел взгляд. Кроме того, у Жаба вроде как один глаз затянуло бельмом, что никак не прибавляло ему привлекательности.

– Не ожидал, я знаю, – усмехнулся взводный. – А тебе полагается знать, что во сне надо запоминать все цифры, которые приснятся. По ним можно, говорят, предсказывать будущее. – Он наклонился и написал на песке четыре цифры. – Ты их запомни, Копуха. Цифры. Может, пригодятся когда.

Сказав это, он поднялся с валуна и побрел вдоль изогнутого берега сияющей от солнца лагуны. Карабин так и остался лежать, где лежал, погрузившись в мокрый песок. Жаб уходил все дальше и дальше, пока не исчез среди стволов пальмовой рощи.

Я проснулся с ощущением неожиданного открытия, но, как обычно бывает после подобных снов, ощущение это быстро стиралось. Чтобы не забыть цифры, я вскочил с постели, едва не разбудив Леську, и нацарапал их ногтем на пластиковом рекламном буклете отеля. Лень было включать терминал.

Странным образом это действие, почти магическое, учитывая его явную бесполезность, меня успокоило. Настолько успокоило, что я улыбнулся и осторожно залез под одеяло. Не зная сколько времени, как скоро наступит утро, я все же решил поспать хоть немного. Столько, сколько мне отпустила судьба.