Я собирался прекратить прокрастинировать, но решил отложить это на потом.
Нейл Фьоре
«Прокрастинация» – новая модная болезнь.
Причём не просто болезнь, а самая настоящая эпидемия. Миллионы людей по всему миру сражены ею, словно чумой. Лекарства нет, как спасаться – непонятно. Не иначе как эффект от какого-то психотронного оружия.
О чём, собственно, идёт речь, когда говорят о «прокрастинации»? Предполагается, что есть какое-то загадочное психическое расстройство, которое не даёт человеку приступить к решению важных и насущных дел.
Вместо этого он занимается всякой ерундой: решает мелкие бытовые проблемы и развлекает свой мозг – киношки смотрит с сериальчиками, в интернете сидит, фотки в Instagram разглядывает, ленту скролит.
В общем, занят очень важным делом – получает удовольствие.
У болезни, правда, должны быть негативные проявления. И они, как водится, тут же «обнаруживаются» – пациент сроки срывает, все дела стоят, конфликты по кругу, жизнь летит под откос. Он испытывает стресс, чувство вины и потерю продуктивности.
Всё это, конечно, очень серьёзно…
А теперь давайте на мгновение забудем о том, что мы знаем это волшебное слово «прокрастинация», и зададимся вопросом: нормально ли это, что человеческий мозг выбирает между работой и удовольствиями – удовольствия?
Думаю, вряд ли можно считать такой мозг больным. По-моему, вполне нормальный и здоровый мозг должен поступить именно таким образом.
Но как быть с тем, что после очередного прокрастинационного запоя у человека возникает «стресс, чувство вины и потеря продуктивности»? А что вы хотели? Да, «после» возникает. За удовольствиями такое водится: получив их, бывает, испытываешь и то, и другое, и третье…
Так что, если мы действительно хотим понять, почему наши мечты не сбываются, нужно не термины новые изобретать, а разбираться в самой природе удовольствий.
Для этого снова поговорим об обезьянах. На сей раз речь пойдёт о подопытных макаках, которых развлекал профессор Кембриджского университета Вольфрам Шульц.
Традиционный взгляд на удовольствие таков: если хочешь его получить, удовлетвори какую-нибудь свою потребность.
Кажется совершенно очевидным, что мы получаем удовольствие от вкусной еды, от глотка холодной воды в жаркий день или, например, от секса. В каком-то смысле это действительно так, но не совсем.
На самом деле удовольствие получает не наше тело, а наш мозг. Мозг же не может есть еду или глотать воду, да и сексом он занимается в некотором смысле опосредованно. В соответствующих процессах занято тело, а вот удовольствие, которое мы испытываем, производится нашим мозгом.
Разница кажется пустяковой, но она фундаментальна. Собственно, эксперимент Шульца это и доказывает.
Вольфрам Шульц вживил специальные датчики в те зоны мозга обезьяны, которые отвечают за выработку дофамина – «гормона удовольствия».
Дальше обезьяне предлагалось нехитрое задание – она смотрела на экран монитора, где появлялись фигуры разной формы. Нажатие на рычаг при определённой комбинации фигур приводило к тому, что в рот обезьяны впрыскивалась порция виноградного сока.
Обучить такому трюку обезьян несложно, а ради виноградного сока они за монитором хоть вечность готовы сидеть.
Шульц же пытался понять, как ведут себя клетки мозга обезьяны, отвечающие за выработку дофамина. Вот выполняет она задание, видит нужную комбинацию, дёргает за рычаг, виноградный сок поступает ей в рот. Казалось бы, самое время вдарить дофамином из всех стволов, правильно?
Но нет. Дофамин выделяется клетками не тогда, когда обезьяна получает сок, а тогда – внимание! – когда она увидела нужную комбинацию фигур на мониторе.
То есть удовольствие обезьяна испытывает не физиологическое – от сока непосредственно, а интеллектуальное – от осознания, что соку быть!
Как только она сообразила («подумала и поняла»), что сейчас получит сок, – всё, радости полные штаны. Дофамин льётся через край! Когда же сок действительно поступает ей в рот – чему тут радоваться-то? Она уже и так знала, что «всё будет».
Впрочем, как я уже говорил, удивляться здесь особенно нечему – всё, с чем мы имеем дело, происходит в нашем мозгу, а переживаемое нами удовольствие – тем более. Но главное – как всё это происходит!
По сути, удовольствие мозг испытывает в тот момент, когда в нём возникает эффект понимания. Обезьяна складывает некие факты друг с другом – на экране появляется комбинация фигур, которая означает, что сейчас будет сок, – и всё: ага и ура! Буря дофаминового восторга!
Ещё раз: удовольствие возникает вообще не от сока, а от того, что мы умеем складывать дважды два. Именно поэтому Вольфрам Шульц назвал открытый им феномен «ага-эффектом»: это удовольствие от решения своеобразного интеллектуального квеста, а вовсе не удовольствие от фактического удовлетворения физиологической потребности, как мы обычно об этом думаем.
Природа зависимости
Теперь давайте представим себе человека, который битый час занимается прокручиванием «ленты новостей» в социальной сети.
Раз за разом ему попадаются какие-то картинки с надписями под ней – он разглядывает картинку, вчитывается в надпись и понимает, о чём речь. Пазл складывается – и «ага»: та самая дофаминовая буря! Он сопоставил одно с другим, получилось забавно – и дофамин льётся как из ведра.
Так, а что делает обезьяна Шульца, достигнув такого эффекта? Правильно – прилипает к экрану. Что делает человек, который скролит ленту? Прилипает дважды и скролит с ещё бóльшим энтузиазмом!
Проходит час, другой, третий… И всего этого он, конечно, не замечает. А знаете почему? Тут самое время вернуться к крысам.
Многие, наверное, слышали об этом эксперименте, он хрестоматийный: крысам вживляли электроды как раз в те самые зоны удовольствия (не измерительные датчики, а именно электроды, которые крыса могла самостоятельно активизировать, нажимая на специальную педальку).
Помните, что происходит с крысами, которые могут вызывать у себя дофаминовые бури простым нажатием на педальку? Правильно, они умирают от жажды и голода, потому что не могут от этой кнопки оторваться – жмут, жмут и жмут.
И действительно, зачем им есть и пить, если они могут получать удовольствие напрямую – прямо в мозг, так сказать?
Раньше этот эксперимент любили приводить в пример, когда объясняли механизм формирования наркотической зависимости. Но теперь это уже не так актуально – масштабы поражения людей информационной зависимостью (от тех самых лент, картинок, лайков, почт, мессенджеров и прочей сетевой ерунды) несопоставимы.
Это оружие действительно массового поражения.
Таким образом, человек, который считает, что страдает прокрастинацией, на самом деле страдает от удовольствий. Если это, конечно, можно назвать «страданием». Впрочем, и постоянное желание щекотать свои дофаминовые центры тоже не слишком похоже на болезнь.
Вы никогда не задумывались о том, что такое масс-медиа на самом деле? Это весьма технологичная машинка по производству «ага-эффектов»: любое информационное сообщение, интернет-мем, кинофильм, сериал – это загадка с разгадкой.
Здесь не надо специально ни о чём думать, напрягать мозг и пытаться что-то понять. Нет, тут всё это складывание нужных интеллектуальных объектов друг с другом в вашем мозгу провернут без всякого вашего участия – главное не напрягайтесь, смотрите и получайте удовольствие!
Если мы говорим, например, о киноиндустрии, то нас сначала намеренно озадачивают – мол, герой находится при смерти, одолеет ли он жестокого и вероломного врага? Момент тревожного ожидания, дофаминовые клетки вспучивает от напряжения и… О да, сейчас одолеет! Ура-а-а!
Когда на киностудии принимают сценарий, продюсер обеспокоен только этим: сможем ли мы захватить внимание зрителя, озадачить его судьбой героя и потом дать неожиданную, но предсказуемую (в смысле – что счастливую) развязку? Если да, у нас есть блокбастер! Если нет – отправляем на доработку.
Любой масс-медийный продукт – это попкорн, который должен стремительно зажариться и шумно взорваться внутри головы его потребителя. Это, если хотите, универсальный способ симуляции «ага-эффектов».
Нет, это не какие-то открытия, которые вы сделали, и затем, подобно Архимеду, прокричали «Эврика!». Нет, это просто «ага-эффект» – как у макаки.
Посмотрите на заголовки статей в интернете и СМИ: каждый из них содержит интригующий вопрос – кликай и получишь ответ! А что происходит в вашем мозгу, когда вы заинтересовались чьим-то аватаром и перешли на страницу пользователя? Подтвердилась ли ваша догадка? Если да, то – ура, «ага-эффект»! Если не подтвердилась и вы обломались – ничего страшного, ищем дальше – где-нибудь в другом месте обязательно сработает!
Тот же «ага-эффект» стоит и за ожиданием лайков под фотографиями, которые вы разместили в интернете, а также новых подписчиков, приглашением в «друзья» и т. д. Мы ждём, нам дают, мы испытываем удовольствие. Попкорн вспух, взорвался, уносите клиента.
В целом, быть может, это и неплохо. Но нельзя не признать, что подобная стратегия истощает и выхолащивает.
Шульц показал это в другом эксперименте: когда макака узнаёт, что кроме виноградного сока есть ещё шанс получить черносмородиновый (а это, что называется, вообще отрыв обезьяньей башки), она начинает злиться, получая виноградный.
Так что неудачные переходы по ссылкам, не дающие прежнего восторга, постепенно становятся психологической проблемой. И киношки начинают казаться скучными, однообразными, неприкольными. И интернет-мемы – повторяющимися, глупыми, утомительными…
Мы как те крысы с электродами в башке – жмём на кнопки и получаем мелкий, плёвый, секундный результат. Уже бы надо и отказаться, заняться чем-нибудь осмысленным. Но нет, воспоминания о прежних восторгах манят, и мы снова идём дальше – скролить, сёрфить, лайкать, скачивать и смотреть!
В общем, да – зависимость, да – глупость, но, по крайней мере, это не смертельно, как в случае с крысами.
Действительная проблема в другом. В том, что мы сами таким образом размениваемся на медяки.
Когда кто-то говорит мне о том, что он страдает прокрастинацией, я знаю одно – он вовсе не откладывает какие-то «важные дела» «на потом», у него просто нет важных дел. Вообще нет. Он разменял все свои «важные дела» на множество мелких «ага-эффектов».
Большую и грандиозную «Эврику!» Архимеда – на тысячи и тысячи мизерных «ага».
Чтобы настоящая, стоящая цель в вас сформировалась, вы должны, прошу прощения за жаргон, долго её думать.
Да, когда вы долго и мучительно бьётесь над какой-то проблемой, решаете какую-то задачу, ваш мозг зреет, наливается и пухнет, как большой кукурузный початок.
Когда же он найдёт решение и вы сложите в своей голове уже не дважды два, а большой, сложный и красивый интеллектуальный объект, вас не только зальёт дофамином, но вы ещё и создадите дополнительную часть себя. Вы сами станете больше. Вы станете сильнее и лучше.
Это будет не просто «ага», это будет та самая настоящая «Эврика!».
Но до тех пор, пока вы бесконечно жмёте на кнопку мгновенных дофаминовых эффектов, вы просто не можете ничего в себе взрастить – никакой большой идеи, никакого красивого решения.
А страсть, с которой мы, в оправдание собственного бездействия, придумываем себе новые и новые модные «болезни», заслуживает, как мне кажется, лучшего применения.
Зефировый тест
Ещё совсем недавно было модно гордиться своим «коэффициентом интеллекта». Умным, понятно, быть круто, поэтому если ты получаешь высокие баллы в IQ-тесте, то можно, наверное, считать, что ты где-то на вершине социальной пирамиды.
Всё, кажется, логично. Но мода на этот тест сошла, и не случайно.
Выяснилось, что чрезвычайно разрекламированный IQ-тест не обладает никакой прогностической ценностью. То есть полученный в этом тесте высокий балл не говорит о человеке ничего, кроме того, что он неплохо решает соответствующие IQ-головоломки.
«Коэффициент интеллекта» – красивое название, но те, кто с этим тестом справляется, не демонстрируют в будущем ни большей успешности, ни лучшего качества жизни. У них просто высокий балл по этим головоломкам, и всё.
Короче говоря, учёные открыли для себя новую интригующую проблему – как протестировать человека так, чтобы понять, что он действительно умный и сможет конвертировать этот свой ум в реальные жизненные успехи.
Говард Гарднер создал с этой целью «теорию множественного интеллекта», Дэниэл Гоулман широко разрекламировал «эмоциональный интеллект», Джо Пол Гилфорд создал тест на «социальный интеллект». Но задача так и не была решена.
Ответ пришёл, откуда не ждали.
В далёких 60-х годах прошлого века заурядный, казалось бы, стэндфордский профессор Уолтер Мишел проводил нехитрые эксперименты с маленькими детьми.
Сначала он давал им на выбор сладости – печенье, конфету или зефир. Когда ребёнок определялся, какую сладость он выберет, Мишел говорил ему: «Если хочешь, я дам тебе эту сладость прямо сейчас. Но если ты подождёшь двадцать минут, то я принесу тебе вторую такую же. И ты сможешь съесть обе».
После этого ребёнка оставляли один на один с выбранной им сладостью в специально оборудованной комнате, где за ним могли незаметно наблюдать экспериментаторы. Что происходило с детьми – в двух словах не описать!
Они буквально ходили по потолку: пели песни, чтобы отвлечься, сами себя вслух наставляли, уговаривали, били по рукам, залезали под стол, прятали свою сладость (так и хочется сказать – хоббитовскую «прелесть»), чтобы не видеть и не искушаться… Но далеко не всем удавалось справиться с желанием и дождаться обещанной им второй, дополнительной порции.
«Ну, – скажете вы, – эксперимент, конечно, зверский, но при чём тут интеллект?»
Вот и Мишел думал, что ни при чём. Однако же ему пришло в голову оценить успешность детей, принимавших участие в его жестоком эксперименте, спустя много-много лет. Результаты этой проверки научную общественность ошеломили.
Если кратко: сейчас в арсенале у психологов есть один-единственный научно обоснованный тест, позволяющий чётко предсказать успешность ребёнка в будущем, – тест Уолтера Мишела, или, как его прозвали журналисты, – «зефировый» (the marshmallow test).
Конечно, тест Уолтера Мишела не определяет напрямую уровень интеллекта. По сути, он говорит лишь о том, умеет ребёнок контролировать свои импульсы или нет. И как выясняется, если он умеет их сдерживать, то в будущем он будет успешен, если же желания немедленных удовольствий берут над ним верх – то увы.
Иными словами, чтобы контролировать свои желания, как доказал Уолтер Мишел, ребенку (как, впрочем, и взрослому) нужны недюжинные интеллектуальные способности. И они у человека или сформированы, или нет. И если нет, то сколь бы интеллектуальным ни казался вам субъект при личном общении, его действительный ум оставляет желать лучшего. Он, так сказать, умный дурак.