VIII
Из «Воспоминаний и размышлений»:
«Теперь мы можем подробно изучать прошлое, можем спокойно бродить по эпохам, поглядывая по сторонам, как важные господа в ухоженном парке. Позволив себе такую безжалостную прихоть, мы можем спорить с благородными мудрецами древности, опровергая их усердно разработанные концепции. Следует учитывать (как минимум) две вещи. Во-первых, чем больше расстояние во времени от настоящего момента, тем меньше точность перехода во времени – тем меньше мы способны оказаться в прошлом в тот или иной определенный момент. Мы можем ворваться во вчерашний день точно в указанную секунду. В эоцене погрешность составит плюс-минус десять лет, а в меловом периоде и раньше удовлетворительным считается попадание с точностью до трехсот лет. Во-вторых, прошлое, в которое мы вторгаемся – всегда не наше прошлое; в лучшем случае это прошлое родственного мира, в связи с чем достигнутое таким образом понимание исторических проблем становится сомнительным и, возможно, иллюзорным. Мы не можем проникнуть в будущее: для такого процесса потребовался бы отрицательный поток энергии, создание которого, по определению, практически нецелесообразно. В шутку рекомендовали устройство, изготовленное из антиматерии, но мы не могли бы воспользоваться таким устройством. Таким образом – к счастью – будущее всегда будет окутано тайной».
«Ага, ты вернулся! – воскликнул Алан Робертсон. – Что тебе удалось узнать?»
Дюрэй рассказал о встрече с другой Элизабет: «Она никак не оправдывает то, что сделала. Ее враждебность представляется мне тем более невероятной, что я не могу понять, в чем может заключаться причина такого отношения».
Алан не высказывал никаких замечаний.
«Эта женщина – не моя жена, но побуждения обеих должны быть сходными. И все-таки я не могу найти никакого объяснения ее странному поведению».
«Сегодня утром Элизабет вела себя нормально?» – спросил Алан.
«Я не заметил ничего необычного».
Алан подошел к пульту управления аппаратом и оглянулся: «Когда ты выходишь на работу?»
«Примерно в девять утра».
Алан повернул одну круговую шкалу, после чего стал регулировать две другие, пока зеленый светящийся шарик не остановился, дрожа, точно посередине стеклянной трубки. Алан подал Дюрэю знак, чтобы тот скрылся за свинцовым экраном, и прикоснулся к кнопке. Из центра сферического реактора послышался стонущий скрежет – в результате соударения ста шестидесяти семи импульсов энергии разрывались мембраны между измерениями.
Алан Робертсон создал новый переход: «Теперь в родственном мире утро. То, как ты себя будешь вести в этой ситуации, зависит только от тебя. Можешь попробовать незаметно следить за событиями. Можешь сказать, что забыл какие-то бумаги и вернулся за ними – чтобы Элизабет могла игнорировать твое присутствие и заниматься обычными делами, пока ты ненавязчиво наблюдаешь за происходящим».
Дюрэй нахмурился: «Допустим, что в каждом из родственных миров есть Гилберт Дюрэй, столкнувшийся с той же проблемой, что и я. Допустим, что каждый из Гилбертов пытается незаметно проникнуть в прошлое родственного мира другого Гилберта, чтобы узнать причину возникновения своей проблемы. Допустим, каждая Элизабет замечает его и гневно обвиняет человека, которого считает своим мужем, в том, что он за ней шпионит – это само по себе могло послужить причиной внезапного отвращения Элизабет ко всему роду человеческому».
«Что я могу сказать? Постарайся не попадаться ей на глаза. Надо полагать, ты проведешь там несколько часов, так что я вернусь к тримарану и побездельничаю. Пользуйся дверью номер пять в зале моей частной пересадочной станции – я оставлю переход открытым».
* * *
И снова Дюрэй стоял на склоне холма над рекой, глядя на каменный дом беспорядочной планировки, построенный другим Гилбертом Дюрэем в двухстах метрах ниже перехода. Судя по положению Солнца на небе, в этом мире было примерно девять часов утра – он прибыл чуть раньше, чем требовалось. Из печной трубы поднималась струйка дыма – Элизабет развела огонь в кухонном камине. Дюрэй размышлял, не двигаясь с места. Тем же утром, в его собственном мире, Элизабет не разводила огонь. Она уже собиралась чиркнуть спичкой, но решила, что стало достаточно тепло. Дюрэй подождал минут десять, чтобы убедиться в том, что «местный» Гилберт Дюрэй успел уйти на работу, после чего стал спускаться к дому. Он задержался у плоского скального обнажения, чтобы изучить состояние мха в основании камня. Трещина в камне показалась ему не такой широкой, как та, которую он помнил, а мох – сухим и выцветшим. Дюрэй глубоко вздохнул. Он снова почувствовал, что в воздухе, наполненном ароматами трав, присутствовал какой-то незнакомый привкус. Дюрэй медленно приближался к дому, не совсем уверенный в том, что выбрал правильный план действий.
Входная дверь была открыта. Элизабет с удивлением выглянула наружу: «Сегодня ты быстро отделался от работы!»
«Машина сломалась, ее ремонтируют, – смущенно соврал Дюрэй. – Мне нужно заполнить отчет. Не обращай на меня внимания, продолжай делать то, что делаешь».
Элизабет с любопытством пригляделась к нему: «Я не делала ничего особенного».
Дюрэй проследовал за ней в дом. Сегодня Элизабет надела мягкие черные брюки и старый серый жилет – Дюрэй пытался вспомнить, что именно надела в тот же день Элизабет в его собственном мире, но эти предметы одежды были ему настолько знакомы, что память в данном случае не помогала.
Элизабет налила кофе в две керамические кружки, и Дюрэй уселся за кухонный стол, пытаясь понять, чем эта Элизабет отличалась от его настоящей жены – если она вообще чем-нибудь отличалась. Эта Элизабет казалась более молчаливой и задумчивой; казалось также, что ее губы были чуть мягче, чем у Элизабет в его Домашнем мире.
«Почему ты на меня так странно смотришь?» – неожиданно спросила она.
Дюрэй рассмеялся: «Я просто тобой любуюсь. Мне повезло, что моя жена – такая красавица».
Элизабет присела к нему на колени и поцеловала его; Дюрэй почувствовал, как у него разогревается кровь. Он сдержался: это не была его жена! Он не хотел осложнений. И, если бы он поддался мимолетному искушению, не сделал бы то же самое другой Гилберт Дюрэй, посетивший его настоящую жену? Дюрэй помрачнел.
Не чувствуя ответного пыла, Элизабет села за стол напротив. Некоторое время она прихлебывала кофе в молчании, после чего сказала: «Как только ты ушел, позвонил Боб».
«Неужели? – Дюрэй тут же насторожился. – Что ему понадобилось?»
«Он опять пригласил нас на свою дурацкую пирушку – „танцульку дураков“ или что-то в этом роде. Он хочет, чтобы мы пришли».
«Я отказывал ему уже три раза».
«И я опять сказала, что мы не придем. У него на вечеринках всегда делаются самые непонятные вещи. Боб говорит, что есть какая-то особенная причина, по которой он хотел бы нас видеть, но не объяснил, в чем состоит эта причина. Я поблагодарила его и снова отказалась».
Дюрэй посмотрел вокруг: «Он присылал какие-нибудь книги?»
«Нет. Почему бы он стал присылать мне книги?»
«Хотел бы я знать!»
«Гилберт, – сказала Элизабет. – Ты какой-то странный».
«Да, так оно и есть, надо полагать…» Тем временем Дюрэй лихорадочно соображал. Допустим, он воспользуется школьным переходом и заберет девочек из школы, чтобы снова жить вместе с Элизабет и тремя дочерьми, такими похожими на его собственную семью – так могут быть согласованы все противоречия… А другой Гилберт Дюрэй, в данный момент с энтузиазмом уничтожающий типовые дома в Купертино, останется лишенным доступа к Домашнему миру… Дюрэй вспомнил враждебное отношение к нему предыдущей Элизабет. Переходы в ее конкретный мир не были закрыты вторгшимся туда двойником Дюрэя… Ему в голову пришла мысль о неожиданной возможности. Может быть, двойник Дюрэя уже явился в настоящий Домашний мир и, поддавшись искушению, закрыл все переходы, кроме перехода в его собственный мир? Может быть, настоящая Элизабет, обнаружив подмену, убила его? В этой мрачной теории не было ничего невероятного, и она полностью избавила Дюрэя от любого намерения остаться в чужом мире.
Элизабет снова спросила: «Гилберт, почему ты смотришь на меня с таким странным выражением?»
Дюрэй заставил себя слабо улыбнуться: «Наверное, сегодня утром у меня испортилось настроение. Не обращай внимания. Пойду, заполню отчет». Он прошел в просторную прохладную гостиную, такую знакомую и все же незнакомую, и вынул из ящика стола рабочие записи другого Гилберта Дюрэя… Он внимательно изучил почерк: это был его собственный почерк, четкий и решительный, но в каком-то не поддающемся определению отношении он слегка отличался – возможно, излишней строгостью и угловатостью. Во всех трех случаях Элизабет была другой, и Гилберты Дюрэи были разными.
Прошел час. Элизабет была занята на кухне, а Дюрэй притворялся, что пишет отчет.
Прозвучал колокольчик. «Кто-то ждет в переходе!» – позвала Элизабет.
«Я этим займусь», – откликнулся Дюрэй.
Он прошел в комнату, где находились двери центрального городского и школьного переходов, посмотрел в глазок – и увидел широкое, вкрадчивое, загорелое лицо Боба Робертсона.
Дюрэй открыл дверь. Пару секунд он и Боб молчали, глядя друг на друга. «Надо же! – Боб прищурился. – Привет, Гилберт! Почему ты не на работе?»
Дюрэй указал на пакет в руках Боба Робертсона: «Что это?»
«Вот это? – Боб уставился на пакет, будто впервые его заметил. – Кое-какие книги для Элизабет».
Дюрэй с трудом сдерживался: «Вы задумали какую-то чертовщину, ты и твои „чудаки“. Слушай, Боб! Держись подальше от меня и от Элизабет. Не заходи к нам и не приноси сюда никакие книги. Я достаточно ясно выражаюсь?»
Боб поднял выгоревшие на солнце брови: «Что может быть яснее? Но почему ты вдруг разозлился на старого доброго дядюшку Боба?»
«Каково бы ни было твое мнение о себе, держись от нас подальше».
«Как тебе будет угодно, разумеется. Не мог бы ты как-нибудь объяснить свой неожиданный запрет?»
«Причина очень проста. Мы не хотим, чтобы нас беспокоили».
Боб отозвался гримасой шутливого отчаяния: «И все это из-за невинного приглашения на маленькую невинную вечеринку? Кстати, я действительно очень хотел бы, чтобы вы пришли».
«Не ожидай нас. Мы не придем».
Лицо Боба внезапно порозовело: «Ты ведешь себя нагло и высокомерно, племянничек, и это тебе дорого обойдется. Подожди, ты еще об этом пожалеешь. Все не так просто, как тебе кажется».
«Говори, что хочешь, мне плевать, – сказал Дюрэй. – Прощай, Боб!» Он закрыл дверь перехода и вернулся в гостиную. Элизабет позвала из кухни: «Кто это был, Гилберт?»
«Боб Робертсон, с какими-то книгами».
«С книгами? Какими еще книгами?»
«Я не позаботился спросить. Я сказал ему держаться от нас подальше. Если он снова появится, не открывай ему».
Дюрэй зашел в кухню, и Элизабет внимательно посмотрела на него: «Гил, сегодня ты так странно себя ведешь! В тебе появилось что-то почти пугающее».
«У тебя разыгралось воображение».
«И зачем Бобу вдруг понадобилось приносить мне книги? Какие книги? Ты их видел?»
«Демонология. Черная магия. Что-то в этом роде».
«Ммф! Любопытно – но не слишком… Иногда я пытаюсь представить себе – обитают ли в каком-нибудь мире, таком, как наш, где никогда не было людей, потусторонние твари – гоблины, призраки, что-нибудь в этом роде?»
«Не думаю», – Дюрэй взглянул на входную дверь. Здесь он больше ничего не мог узнать, пора было возвращаться на Землю. Он пытался придумать удобный предлог для того, чтобы уйти. Что, если демонтажная машина другого Гилберта Дюрэя действительно сломается, и он вернется домой?
Дюрэй сказал: «Элизабет, пожалуйста, присядь за стол. Я хочу тебе что-то сказать».
Элизабет медленно опустилась на стул и тревожно взглянула на него.
«То, что я тебе скажу, может оказаться для тебя шокирующей неожиданностью, – продолжал Дюрэй. – Я – Гилберт Дюрэй, но не тот Гилберт Дюрэй, который живет в твоем мире. Я из другого, родственного мира».
Глаза Элизабет широко раскрылись – блестящие, черные, глубокие.
Дюрэй объяснял: «В моем собственном мире Боб Робертсон причинил мне и моей Элизабет большие неприятности. Я пришел сюда, чтобы узнать, каким образом он это сделал. Нужно предотвратить последствия его поступков».
Элизабет спросила: «Что он сделал?»
«Я все еще не знаю. Но, скорее всего, он больше не будет тебя беспокоить. Можешь сказать своему Гилберту все, что считаешь нужным. Можешь даже пожаловаться на меня Алану Робертсону».
«Меня все это приводит в замешательство!»
«Меня тоже – не меньше, чем тебя, – Дюрэй повернулся к двери. – Мне пора. Прощай!»
Элизабет вскочила и порывисто приблизилась к нему: «Не говори „Прощай!“ Мне горько слышать от тебя это слово… Так, словно со мной прощается мой настоящий Гилберт».
«Здесь я больше ничего не могу сделать. Как бы то ни было, я не могу подчиниться инстинктам и остаться жить с тобой. Зачем тебе два Гилберта? Кто будет сидеть во главе стола?»
«Мы можем завести круглый стол, – отозвалась Элизабет. – У нас есть место для шести или семи человек. Мне нравятся мои Гилберты».
«А твоему Гилберту нравятся их жены, – Дюрэй вздохнул. – Мне лучше поскорее уйти».
Элизабет протянула ему руку: «Прощай, родственный Гилберт!»
