По всей видимости, на Планете Салвена наступило лето. Звезда Салвена всходила на юго-востоке, как блестящая монета, поднималась по пологой диагонали на черный северный небосклон, после чего опускалась по такой же диагонали на юго-запад, а черные тени соответствующим образом перемещались вокруг корпусов мертвых кораблей. Тем временем строительные бригады возвели пару многогранных прозрачных куполов, и члены комиссии переехали в более комфортабельные жилища.

Вечером четвертого дня, когда Звезда Салвена уже прикоснулась к краю равнины, доктор Дрю собрал всех коллег.

«Думаю, мы уже успели более или менее разобраться в ситуации, – сказал он. – Сам я главным образом бродил туда-сюда и почти ничего не делал. Боюсь, что, по сути дела, я – лишний человек в этой экспедиции. Что ж – как я уже говорил раньше, не будем обсуждать мои личные проблемы и опасения. Чтó нам удалось узнать? Судя по всему, специалисты согласны с тем, что обе неземные расы были более развиты в техническом отношении, чем современное человечество, хотя этот вывод может оказаться всего лишь интуитивной догадкой. О том, как соотносились их цивилизации между собой, мы еще даже не догадываемся. Но подведем итоги, оценим результаты проделанной работы».

Физики выразили изумление тем фактом, что три расы – человечество, «моржи» и «шершни» – решили проблему межзвездных полетов на основе радикально различных подходов. Химики высказывали предположения по поводу того, какими атмосферами дышали «шершни» и «моржи», а также рассказали о некоторых новых сплавах и соединениях металлов, обнаруженных в кораблях. Инженеры не могли похвастаться особыми успехами, так как неортодоксальные неземные системы с трудом поддавались анализу, который нельзя было бы немедленно подвергнуть сомнению как недостаточно компетентный. Биохимики также не могли с уверенностью утверждать, что они определили метаболические процессы «шершней» или «моржей».

Дрю предложил лингвистам высказать свои мнения о языках инопланетян и о возможности их перевода. Профессор Генч поднялся на ноги и прокашлялся, чтобы ответить, но тут же услышал ненавистный голос профессора Козмина, раздавшийся из другого угла помещения. «Пока что, – сказал Козмин, – я не уделял особого внимания языку или письменности «моржей». Профессор Хайдман и доктор Миллер сообщили мне, что у «шершней» не было голосовых связок или эквивалентных им органов. Судя по всему, они производили звуки посредством трения ороговевших хитиновых органов, находившихся за резонирующей мембраной. Предполагается, что их речь звучала примерно так, как звучит дешевая скрипка, на которой пиликает ребенок-дебил, – профессор Козмин вкрадчиво усмехнулся, что с ним случалось редко. – Их письменность соотносится с таким механизмом «речи» так же, как человеческая письменность соотносится с нашим произношением. Другими словами, вибрирующий, колеблющийся скрежет «шершня» записывается вибрирующей, колеблющейся кривой – расшифровать такой язык трудно. Но, конечно, возможно. Кроме того, мне удалось найти чрезвычайно важный документ: сборник или словарь пиктограмм «моржей», эквивалентных элементам письменности «шершней» – что, кстати сказать, свидетельствует о необходимости поручить перевод обоих языков одному специалисту, причем я подготовлю план выполнения этой работы. Приветствую вклад всех и каждого! Если кто-нибудь заметит очевидное соответствие между идеей и символом, пожалуйста, обратите мое внимание на это обстоятельство. Я доверил профессору Генчу предварительное общее ознакомление с кораблями «моржей», но еще не рассматривал полученные им результаты». Козмин говорил еще несколько минут, после чего директор Дрю попросил профессора Генча представить свой отчет. Генч вскочил, его губы нервно подергивались. Он тщательно выбирал слова: «Программа, о которой упомянул профессор Козмин – стандартная процедура. Профессору Козмину, специализирующемуся в области сравнения известных языков, можно простить непонимание методов расшифровки языков неизвестных. Работая с двумя такими трудными языками, никому не должно быть стыдно признаться – ха-ха! – в том, что он вышел за рамки своего профессионального опыта. Словарь, упомянутый профессором Козминым – действительно ценнейший артефакт; я рекомендую директору Дрю хранить его в сейфе или доверить его безопасное хранение мне. Мы не можем подвергать его риску неумелого обращения со стороны необученных любителей и дилетантов. Я делаю все возможное, чтобы найти сходный справочник на борту звездолета «моржей».

Кроме того, я хотел бы объявить о небольшом, но значительном открытии. Я определил систему исчисления, применявшуюся «моржами» – она во многом напоминает нашу. Сплошной черный прямоугольник – «ноль». Одна полоска – «1». Крестик – «2». Символ, похожий на букву «п» – возможно, стилизованный треугольник – цифра «3». Символ, напоминающий нашу цифру «2», у «моржей» служил цифрой «4». И так далее. Возможно, профессору Козмину удалось установить систему исчисления «шершней»?»

Козмин, слушавший коллегу с каменным лицом, сказал: «Я был занят работой, которую мне поручили: планированием и координацией программы перевода неземных языков. Числа в данный момент не имеют большого значения».

«Я проверю ваши планы, – отозвался Генч. – Если какие-либо их аспекты окажутся достаточно продуманными, они будут внесены в общее руководство по осуществлению программы, которое я уже подготавливаю. А теперь я хотел бы охарактеризовать вклад профессора Козмина. Его назначили членом комиссии вопреки его собственному суждению о своих способностях, ему поручили задачу, к решению которой он не подготовлен; тем не менее, он безропотно сделал все, что мог, несмотря на то, что ему явно не терпится вернуться на Землю – к той работе, которую он великодушно согласился прервать, чтобы оказать нам посильную помощь». И Генч с усмешкой слегка поклонился в сторону Козмина. Другие члены комиссии сопроводили его жест не слишком уверенными аплодисментами.

Грузный Козмин заставил себя подняться на ноги: «Благодарю вас, профессора Генч». Поразмышляв пару секунд, он прибавил: «Я не получил никаких отчетов о состоянии „Большого голубого“ корабля. По всей видимости, он находится в весьма неустойчивом положении – но, с другой стороны, он находился в этом положении уже тысячи лет. Я хотел бы знать, принято ли какое-нибудь решение о целесообразности проникновения внутрь этого звездолета?» Он взглянул туда, где сидели инженеры.

Директор Дрю ответил: «Не думаю, что по этому вопросу сделаны какие-либо окончательные выводы. На мой взгляд, в настоящее время лучше не приближаться к этому кораблю».

«Очень жаль! – отозвался Козмин. – Возникает впечатление, что удар, нанесенный по „Большому пурпурному“ кораблю, уничтожил помещение, служившее хранилищем письменных материалов. По какой-то случайности соответствующий отсек „Большого голубого“ корабля не был поврежден, и мне не терпится его обследовать».

Генч сидел, поглаживая продолговатый подбородок.

«Всему свое время, не торопите события, – сказал доктор Дрю. – Да, профессор Генч?»

Генч нахмурился, глядя на свои руки, после чего медленно произнес: «Комиссию может заинтересовать тот факт, что на борту корабля „Морж B“, находящегося к северу от „Большого пурпурного“, я нашел именно такое хранилище документации „моржей“, хотя еще не успел подробно рассмотреть его содержимое. Это хранилище находится в помещении №11 на второй палубе, считая снизу, и, по-видимому, только на этом корабле „моржей“ оно осталось нетронутым».

«Любопытная новость! – сказал доктор Дрю, прищурившись и взглянув на Генча. – Весьма любопытная. Что ж, перейдем к обсуждению неземных двигательных систем. Какого мнения, в общем и в целом, придерживаются наши технологи о космических двигателях „шершней“ и „моржей“ – чем они отличаются от наших и друг от друга?»

Совещание продолжалось еще час. Директор Дрю выступил с заключительными замечаниями: «Наша основная цель почти достигнута. Если не возникнет убедительная причина для того, чтобы мы оставались на Равнине Салвена дольше, думаю, что мы вылетим обратно на Землю черед два дня. Попрошу всех присутствующих откорректировать расписание своей работы с учетом этого обстоятельства».