Вечный вопрос

Совесть придумали злые люди, чтобы она мучила добрых.

Автора установить не удалось

Вопрос этот – о происхождении альтруизма или почему ранговый потенциал не растет неограниченно.

Феномен альтруизма является одним из наиболее часто используемых для критики всех наук, опирающихся на эволюционную теорию. Действительно, в ходе естественного, да и полового отбора альтруистические качества в популяции кажется должны бы весьма быстро исчезать, ибо по определению снижают шансы альтруиста выжить и оставить потомство; однако альтруистические проявления и поныне наблюдаются достаточно широко как у человека, так и у животных. Сейчас вполне общепризнанно среди специалистов всех направлений биологии, что главным поддержателем альтруистических качеств является групповой отбор. Однако нюансы этого понятия весьма различаются. Чарльз Дарвин в ходе работы над теорией естественного отбора уделил очень много внимания феноменому альтруизма, ибо он выглядел противоречащим его теории, по крайней мере, в прямолинейном ее понимании. И предложил названный групповой отбор, в общем и целом не конкретизируя его форм и механизмов. Ряд авторов, в частности [18], на этом основании сочли Дарвиновскую концепцию группового отбора ошибочной, так как абстрактно понимаемый групповой отбор сам по себе не способствует распространению генов альтруизма их индивидуальными носителями. В самом деле, сложно представить себе, как, например, победа (благодаря внутригрупповому альтруизму) группы в боевом столкновении с другой группой (менее внутренне альтруистичной) может способствовать персональному процветанию генов отдельных носителей альтруистических качеств. Ну кроме, конечно, случая полной сознательности участников групп, каковые даже среди современных цивилизованных людей очень редко жертвуют личными интересами во имя осознанных долговременных интересов группы. Что же говорить о наших далеких предках! Впрочем, я не рискну утверждать, что современные люди альтруистичнее наших плейстоценовых пращуров… Дарвиновским воззрениям на групповой отбор при этом противопоставлялись концепции «родственного отбора» и «реципрокного (т. е. взаимного; по сути – взаимокорыстного) альтруизма». Между тем обе эти концепции вовсе не противоречат Дарвиновской, а лишь конкретизируют и углубляют, избавляя ее от романтической наивности той исторической эпохи.

Родственный отбор предполагает отбор не только самопожертвенных родителей, жертвующих в пользу детей (что в пояснениях не нуждается; это непременная часть родительских инстинктов), но и альтруистов в пользу более далеких родственников, если их больше определенного количества. Собственная гибель ради спасения двух родных братьев или восьмерых кузенов генетически оправдана, так как два родных брата несут не меньше общих генов, чем сам организм. Но мог ли такой альтруизм действовать за пределами круга ближайших родственников? Неточности в распознавании ближайших родственников вряд ли способны объяснить альтруизм в отношении представителей других видов и даже классов животных, если базироваться лишь на концепции «родственного отбора».

Для объяснения такого неродственного альтруизма предложена теория «реципрокного» (букв. – взаимовыгодного) альтруизма. В рамках этой концепции предполагается, что альтруист жертвует что-либо (или оказывает услугу) другой особи в предположении (обычно неосознанном) встречной жертвы или услуги в другое время. По своей сути такие взаимоотношения очень близки к симбиотическому сосуществованию различных живых существ, которое возможно между представителями даже различных таксономических царств. Такой альтруизм уже в принципе понятен в отношениях между очень далекими родственниками и даже не родственниками вовсе. Вполне мыслимы и практически наблюдаются акты альтруизма между человеком и собакой, человеком и лошадью (причем «в обе стороны») и даже между собакой и лошадью! Очень хорошо оба вида альтруизма рассмотрел Райт в [18]. Но, продолжая аналогии с симбиозом, замечу, что степень взаимовыгодности симбиотического сосуществования варьирует чрезвычайно широко; практически бывает сложно провести границу между настоящим симбиозом и настоящим же паразитизмом. Так же и в альтруистических отношениях – они весьма редко бывают равно выгодны, и потому о «реципрокности» здесь можно говорить лишь в чрезвычайно расширенном смысле этого слова. Опять же не очень понятно, как такой альтруизм мог возникнуть у существ, не демонстрирующих сколь-нибудь заметной разумности, но об этом – чуть далее.

Представляется удобным рассмотреть альтруизм в свете аналогии со структурой биоценозов, состоящих из автотрофов (растений главным образом) и цепи гетеротрофов, существующих за счет первых. Хотя травоядные приносят какую-то пользу растениям, удобряя почву, регулируя биомассу растений и даже иногда участвуя в их (растений) размножении, но травоядные от растений зависимы гораздо более! Какое уж тут равноправие! Хотя «хозяевами жизни» ощутили бы себя именно животные, даже если бы растения могли испытывать сколь-нибудь абстрактные ощущения.

Еще надо в этой связи заметить, что хищников в биоценозе не может быть больше, чем их добычи, а паразитов – больше, чем их хозяев. В противном случае весь биоценоз может пасть жертвой кризиса, могущего иметь для него даже фатальные последствия. Думается, что оценки соотношений численности эгоистов и альтруистов вполне можно производить на основании тех же моделей, по которым рассчитываются колебания численности паразитов и хозяев в биоценозах. Ряд авторов, оценивая скорость отбора альтруистических и эгоистических генов в ходе группового и индивидуального отбора, отмечают, что групповой отбор на альтруизм существенно менее эффективен, чем индивидуальный – на эгоизм, кроме разве что варианта родственного отбора. И раз это так, то актов неродственного альтруизма просто не должно бы быть – однако они есть. И немало! В чем здесь может быть дело?

Соотношение эгоистов и альтруистов в популяции можно полагать эволюционно стабильным (хотя и зависящим от конкретных условий) и подобным соотношению халявщиков и домостроителей у рыбок-синежаберников, описанных в [18]. Достаточно легко представить себе аналогичную картину из мира людей. Представим себе, что в одной деревне живут, утрированно говоря, труженики и нахлебники. Понятно, что труженики будут стремиться заблокировать нахлебников, которые в свою очередь будут вырабатывать какие-то адаптации для преодоления блокировки со стороны тружеников. Если нахлебников будет не слишком много или они будут не слишком успешны в деле эксплуатации тружеников, то сложится более-менее устойчивое равновесие их численности. Но если нахлебники слишком уж преуспеют в своей деятельности, то труженики могут просто исчезнуть. К примеру, если нахлебники избрали в качестве основного метода давления на тружеников поджоги их домов (что, увы, не фантазия, а жутковатая реальность в российских деревнях). В системном смысле ситуация подобна широко известной «трагедии общинного поля».

Что будет в этом случае с этой деревней? А будет там «гуманитарная катастрофа», ибо нахлебники в тружеников переквалифицироваться, как правило, не будут, так как характеры их в этом отношении дискретны. Дискретность характеров, очевидно, определяется врожденностью (или врожденностью вкупе с ранней прочной воспитанностью) этих характеров, которые могут лишь в ограниченной степени быть скорректированными влиянием среды. Вся деревня вымрет, а это и есть акт группового отбора. И увы, описанная ситуация вовсе не фантастична и вполне имеет место быть в нашей жизни…

Теперь тоже очень часто задаваемый вопрос – что считать истинным альтруизмом. Часто истинным считается лишь альтруизм, не предполагающий решительно никакого вознаграждения за поступок (в социобиологических терминах – hardcore, т. е. жесткий), а если это делается хотя бы в расчете на одобрение соплеменников, то это уже, дескать, не истинный альтруизм (в тех же терминах – softcore, т. е. мягкий). Однако те же социобиологи доказывают, что альтруизм может быть или «родственным», или «реципрокным», а значит, что в такой трактовке «истинным» (в кавычках) альтруизмом может быть или альтруизм родителя в отношении ребенка, или… альтруизм «омеги» в отношении «альфы»! Ничего себе альтруизмец! Другое дело, что меркантильность реципрокного самопожертвования может быть полностью скрыта в глубинах подсознания и не восприниматься как таковая; поступок может выглядеть и искренне ощущаться решительно бескорыстным, однако без корыстных оснований он просто не мог бы возникнуть. Есть такой прекрасный мультфильм по сказке В. Сутеева «Мешок яблок». Добрый заяц вроде бы бескорыстно одаривал всех зверей яблоками, а те, тоже как бы бескорыстно, отблагодарили его сторицей. Но представим себе, что никакой благодарности не последовало и, наоборот, образовалась очередь из любителей халявы. Долго ли заяц оставался бы в этих условиях альтруистом?

Часто в качестве такого критерия истинности альтруизма антропоцентрично называют рассудочность – дескать пчела, самоубийственно жалящая врага, – не альтруист, так как делает это автоматически, скорее всего, не осознавая, чем это для нее чревато (что, строго говоря, не доказано), а вот Александр Матросов – альтруист, так как сознавал, на что идет (кстати, именно у Матросова выбора на самом деле не было, но история хранит массу аналогичных примеров по-настоящему непринудительного самопожертвования). Однако с точки зрения итоговой полезности альтруистического акта нет разницы, благодаря каким особенностям тела или духа он выполнен, главное, что существо оказалось на него способно. Кстати, в атакующем рое пчел далеко не все особи решаются на самоубийственную атаку. Поэтому, наверное, лучше вопрос об «истинности» альтруизма лучше просто снять как бессмысленный. Если, конечно, мы предпочтем оставаться в рамках материалистической парадигмы. Или, в крайнем случае, осторожно условиться полагать истинным альтруизмом реципрокный при условии примерно равного вклада участников альтруистического процесса в общую копилку.

Итак, откуда альтруизм (особенно у животных) мог взяться? Вряд ли будет много возражений против того, что альтруизм изначально практиковался лишь в отношении близких родственников и восходил к родительским инстинктам. Однако выход альтруизма за границы ближайших родственников, пусть даже на условиях взаимности (реципрокности), выглядит уже не столь очевидным. И как я полагаю, механизм такого выхода теснейше связан с иерархическим построением групп. Ведь что есть иерархия, как не постоянное «самопожертвование» низов в пользу верхов? И много ли в таком самопожертвовании «реципрокальности» в этическом смысле этого слова? Ведь в благодарность за свою жертву особь получает (да и то негарантированно) лишь избавление от бо́льших страданий! Видимо есть смысл говорить о третьем (после родственного и реципрокного) виде альтруизма – принудительном (и вряд ли такой «альтруизм» многие назовут «истинным»). В чем сущность высокого РП? В ощущении высокой ценности (и даже – цены!) и важности собственной персоны в сравнении с ценностью персоны иной, что альтруизму противоречит по определению. Такой «герой», без колебаний ввязывающийся в конфликты во имя защиты своего статуса (вроде бы – храбрец!), часто оказывается (неожиданно для многих!) отчаянным трусом в ситуациях, когда ему противостоят слепые силы природы – противник, которого невозможно победить в ранговом поединке. Поскольку же шкура сильно дорога, то такой человек (или даже животное – у них такое наблюдается точно так же, как и у людей!) переключается на другую тактику выживания – не борьбы на повышение, но борьбы на самосохранение любой ценой. И наоборот, низкоранговый человек, оценивая свою жизнь весьма низко, может без особых колебаний пойти в огонь и воду, если это потребуется кому-то другому, но перспективы конфликта оценивает как крайне нежелательные – гораздо менее желательные, чем перспектива погибнуть от разгула слепой стихии.

Стало быть, предрасположенность к принудительной (как, видимо, и любой другой) альтруистичности обратно скоррелирована с ранговым потенциалом. Но с ранговым потенциалом также обратно скоррелирована способность к аддикции РП! Другими словами – чем ниже РП, тем более особь склонна складывать свой РП и РП других особей в борьбе за статус в группе! А значит -

ПУТЬ К ИСТИННОМУ АЛЬТРУИЗМУ, ВИДИМО, ЛЕЖИТ ЧЕРЕЗ АДДИТИВНОСТЬ РАНГОВОГО ПОТЕНЦИАЛА.

Да, конечно, низкий РП и альтруистичность, отдельно взятые, не благоприятствуют размножению таких особей, однако если низкий РП сочетается с хорошей способностью к консолидации «по горизонтали», то жизненный успех (в том числе в деле размножения) становится уже вполне возможным и для низкоранговых членов группы. Причем, что крайне важно, в этом случае отбор начинает поддерживать и такое, казалось бы, в высшей степени культурное моральное качество, как верность принятым обязательствам, хотя, конечно, вероломство во многих случаях тоже бывает эффективно. И еще важно – члены такой коалиции не должны иметь запредельных ранговых амбиций, ибо они – верный путь к предательству и разрушению ее.

Раз возникнув в процессе борьбы за власть как средство образования альянсов, неродственный альтруизм вполне мог быть эффективен для всей группы в борьбе за существование, особенно в сложных условиях. Представьте себе обстановку сложного спортивного турпохода или экспедиции, проходящих в условиях полной автономности, где слаженность и взаимовыручка могут иметь решающее влияние на успех этого предприятия, а то и на жизнь участников (чем не групповой отбор?). С другой стороны, в небольшой группе особи, уклоняющиеся от взаимных услуг альтруистического характера, очень хорошо заметны и могут быть подвергнуты репрессиям со стороны всей группы.

Но раз способность к взаимовыручке так или иначе антагонистична ранговым амбициям, то такой групповой отбор будет играть на понижение этих амбиций.

Тут уж впору задавать обратный вопрос – почему эгоизм до сих пор имеет место? Ведь если альтруизм и взаимовыручка так полезны в деле борьбы за власть, ресурсы и само выживание, то почему эгоизм все еще живет и весьма процветает? Кроме самоочевидного ответа про тактическую выгодность эгоистического поведения, рассмотрим еще несколько соображений в свете той же аналогии с биоценозами.

Итак, понятно, что эгоизм – неотъемлемое проявление высоких ранговых амбиций; однако в структуру рангового потенциала входят еще и ранговые возможности, важной составной частью которых является конфликтная устойчивость и конфликтная инициативность. Эти последние два качества тесно связаны с такой особенностью психики, как сильносигнальность (рассмотрена, в частности, Айзенком в рамках феномена экстраверсии). Сильносигнальность – склонность психики предпочитать высокие уровни происходящих в ней процессов. Такие люди предпочитают бурную жизнь, богатую яркими событиями и впечатлениями, и тяготятся спокойным и размеренным времяпровождением. Слабые воздействия на психику сильносигнальный человек как бы отфильтровывает, хотя чувствительность рецепторов у него самая обычная. Бурные же события (в частности, конфликты) субъективно воспринимаются ими как желательные и даже приятные, отнюдь не выводящие их из душевного равновесия.

Из сильносигнальности психики вытекает склонность данных личностей к импульсной деятельности – деятельности, предполагающей мощные, но кратковременные усилия с более-менее длительным бездействием между ними и обязательно – с ярко выраженным итогом. Антитезой такой деятельности является длительная и монотонная работа, без выраженного «вкуса победы».

Легко представить себе набор ситуаций, в которых такая особенность психики будет очень полезна для вида; прежде всего это обстановка войны. Условия боя одни из самых сильных по накалу событий, и слабосигнальная личность может быть неадекватна им, особенно – в роли руководителя. Сильносигнальная же личность будет здесь очень даже «в своей тарелке», ведя себя наиболее адекватно этой ситуации. И даже как таковая эгоистичность командира здесь может быть полезна интересам группы – бестрепетно подвергая подчиненных смертельному риску, командир в ряде случаев может более эффективно выполнить боевую задачу.

В мирной жизни сильные типы выполняют роль баламутов и заводил; они очень охотно заваривают всякие рискованные «каши», расхлебывать которые волей-неволей приходится личностям другого типа. Ведь неотъемлемым проявлением сильносигнальности является малая глубина «просчета» ситуации; иначе не достигнуть высокой скорости принятия решений, столь необходимой в условиях боя. Вместо того чтобы тщательно и кропотливо продумать все возможные варианты и ситуации, затем, предусмотрев всевозможные запасные пути и подстраховки, не без сомнений принять исполнительное решение, сильносигнальный тип быстро и без колебаний (вот она, пресловутая уверенность в себе!) принимает решение, имеющее в виду наиболее типичную ситуацию (хрен ли рассусоливать, действовать надо!). Понятно, что такие неглубокие решения часто бывают неоптимальны, однако в условиях, когда время дороже золота и вовремя принятое удовлетворительное решение предпочтительнее идеального, но запоздалого, такая практика оправдана.

Другое дело – мирная и размеренная жизнь. Для такой жизни сильные типы подходят плохо и тяготятся ею; чувствуя психологический дискомфорт (и очень часто обладая харизмой или даже властью) такие личности сознательно или неосознанно создают в обществе напряженную атмосферу и даже провоцируют конфликты – вплоть до войн. Причем примативный социум, будучи высокочувствительным к сигнальным признакам высокого РП часто восторженно относится к сильносигнальным личностям (ах, какой он бескомпромиссный!), не замечая того, что эта бескомпромиссность – есть просто неглубокий ум, несклонность к учету обширного множества факторов, как-то важных для ситуации, но принятие во внимание одного, наиболее яркого.

Нужны ли социуму вне периодов войн и форс-мажорных условий сильносигнальные личности? Да, разумеется. Ведь именно они обеспечивают социуму эдакий «форсаж», стимулируют его активность, жаль, что не всегда в желательную сторону и далеко не всегда за приемлемую цену, в том числе и в отношении самого социума и, более того, всего человечества. Весь вопрос в пропорциях. Здесь опять напрашивается аналогия с биоценозом, в котором соотношение числа хищников и их жертв, как и соотношение числа паразитов и их хозяев, должны находиться в каких-то пределах, выход за которые чреват неприятностями для биоценоза. То же и с социумом – наиболее успешно с рациональным расходованием сил и ресурсов созидают лишь личности слабосигнальные, хорошо способные к монотонной и неяркой, длительной по времени, тщательно продуманной деятельности, и поэтому длительно процветающий социум невозможен без некоей, отнюдь не малой доли слабосигнальных низкоранговых личностей (без рожденных ползать – летать не могут!), которые уже в силу этой особенности склонны к альтруизму (хотя бы «принудительному»). Однако будучи по своей биологической природе командирами, сильные личности часто имеют повышенный репродуктивный успех, чем сдвигают оптимальную долю самих себя далеко от равновесной точки. И этот сдвиг тем более отчетлив, чем (при прочих равных условиях) лучше материальные условия жизни популяции, когда индивид в состоянии процветать, не прибегая к альтруистичной поддержке других ее членов. И даже при том, что хорошие материальные условия часто бывают созданы именно консолидированными усилиями слабосигнальных предшественников! Процесс может приобрести автоколебательный или саморазрушительный характер – эгоисты быстро проедают созданное альтруистами, и жизнь снова становится невозможной без альтруистов. В этой закономерности нет никакой мистики – есть только «магия ненулевой суммы игры» (см. [18]), при которой алгебраическая сумма проигрыша альтруиста с выигрышем всех акцепторов этой альтруистической жертвы оказывается положительной. Весь социум таким образом оказывается в выигрыше. Однако социум с преобладанием «принудительного» (будь то за счет большого количества «принуждателей»-эгоистов или очень сильной их эгоистичности) альтруизма не может накапливать значительную «ненулевую сумму», так как выигрыш от такого альтруизма оказывается распределенным крайне неравномерно; обладатели избыточных благ склонны расходовать их весьма нерационально, что препятствует их накоплению социумом как таковым.

А как можно трактовать существование особей с высокими ранговыми амбициями, но невысокими ранговыми возможностями и вообще малопригодных на роль боевого командира? Понятно, что это обычная мозаичность рангового потенциала, вытекающая из того факта, что амбиции и возможности определяются разными нейрогормонами. Суть не в реализации, а в том, почему отбор до сих пор не отсеял таких личностей? А потому, что анализ высокоранговости осуществляется сигнатурно, то есть достаточно формально. Углядев в человеке высокие ранговые амбиции, окружающие ощущают его полноценным «командиром», хотя на деле он в этой роли может быть бесполезен и даже вреден. Пожалуй, можно сказать, что такие личности симулируют высокий РП, обманным путем извлекая от окружающих блага, полагающиеся истинным ВР. Что ж, мимикрия в природе распространена чрезвычайно…

Короче говоря:

• Альтруизм присущ далеко не только человеку, ибо имеет глубокие биологические корни; альтруистическое поведение можно уподобить симбиотическому сосуществованию, вовсе не обязательно предполагающему генетическое родство, хотя и тяготеющему к самопожертвованию в пользу носителей общих генов.

• Альтруизм можно условно подразделить на родственный (в пользу родственников), реципрокальный (взаимокорыстный) и принудительный (под страхом репрессий); абсолютно бескорыстного альтруизма не существует.

• Неродственный альтруизм возник как средство создания альянсов для борьбы за иерархический статус и присущие ему ресурсы низкоранговыми особями.

• Альтруистические поведенческие акты, будучи в принципе невыгодными лично альтруисту, весьма полезны всей группе, что дополнительно поддерживает склонную к альтруизму прослойку в популяции. И напротив, чем менее популяция в силу особенностей своего гено- или фенотипа склонна к альтруизму, тем менее она, при прочих равных условиях, процветает.

• Доля альтруистов в популяции коррелирует с особенностями существования ее; если эти особенности таковы, что жизнь популяции может обеспечить в основном монотонная и изнурительная созидательная деятельность или условия существования группы таковы, что без искренней взаимовыручки ее выживание проблематично, то доля альтруистов в ней возрастает.

• Отношения альтруистов/эгоистов можно уподобить отношениям хозяев/паразитов и обратить при этом внимание на то, что паразитов не может быть больше, чем возможностей хозяев по их жизнеобеспечению.

• Альтруизм коррелирует с низким ранговым потенциалом, что поддерживает в популяциях некое минимальное количество низкоранговых особей, несмотря на наличие сильных предпосылок к вымыванию низкоранговых качеств из генофонда.