О доблести, славе и унижении

Как уже было сказано, количество спариваний является наиболее четким количественным показателем ранга, причем самка обычно подпускает высокорангового самца, признавая тем самым свой более низкий ранг. Таким образом, согласие на спаривание является одним из наиболее ярких знаков признания своей подчиненности. Потому-то разговоры на темы секса среди мужчин часто носят характер бахвальства и презрения к женщинам, а среди поручиков – и не только разговоры. Обычнейший компонент ругани – фраза типа: «Я тебя… у», имеющая однозначную цель унизить собеседника. Хотя, казалось бы, что может быть унизительного в естественном физиологическом акте? Своего рода доблестью считается стремление их еще больше унизить – ведь как это ни печально, унижение окружающих – один из самых распространенных способов поднять собственный ранг. Особенно, если дело касается полового партнера. Женщины, конечно, обижаются, когда их унижают, но попробуйте отнять у высокопримативной женщины такого унижающего ее мужчину! Костьми ляжет – не отдаст.

По той же причине презираются мужчины, практикующие онанизм. Женский онанизм, будучи лишь ненамного менее распространен, чем мужской, такого презрения не вызывает. Логика та же: мастурбируешь → значит нет женщины → нет женщины у низкорангового… Попутно замечу, что онанизм, как и секс с проститутствующими лицами не дает главного удовлетворения от половой жизни – ощущения своей признанности комплементарным полом, если угодно – полноценности как самца. А потому и не в состоянии заменить полноценную половую жизнь для мужчин, страдающих от одиночества. Для женщины таким знаком признания полноценности как самки является ее замужнее состояние, ибо половая жизнь как таковая для нее почти никогда не составляет проблем. Но уж если вдруг при физическом наличии мужчин составляет, то такое непризнание ее как самки – уже даже не драма, а нечто близкое к катастрофе. Потому-то положение постоянной любовницы есть существенно менее убедительный знак признанности. Строгий моногамный брак не позволяет сыграть на неоднородности распределения брачных партнеров (рождающей динамический дефицит женщин), а предполагает уже даже какую-то конкуренцию за мужчин; стало быть, незамужнее состояние – это знак поражения в этой конкуренции и, следовательно, недостаточной признанности как самки. В этом отношении законная полигиния гораздо гуманнее к женщинам – ведь при этой системе остаться без мужа гораздо сложнее. С другой стороны, она гораздо менее гуманна к мужчинам! Воистину верно заметил Экзюпери словами одного из своих персонажей Лиса: «нет в мире совершенства»…

Короче говоря:

• Ореол постыдности, унизительности и скрытности, окружающий сексуальные отношения у людей, проистекает из теснейшей связи этих отношений с иерархическими. Причем наиболее скрываемыми мужчинами являются сексуальные неудачи как признак низкого ранга в иерархии.

• Скрытность же женщин восходит к временам стадного промискуитета, когда один кормилец не должен был знать, сколько их еще.

• Половая жизнь с обычным партнером дает более высокое удовлетворение, чем онанизм или платная интимная услуга. Однако причина этого не в каких-то отличиях в механике акта, но в том, что онанизм не дает ощущения признания человеком себя как полноценного самца или самки со стороны другого пола.

Зазнавшееся млекопитающее

Этнологическое продолжение

В ходе общения и полемики с читателями предыдущих редакций «Трактата о любви» я получал очень много вопросов, не касающихся непосредственно полоспецифических отношений, но базовых понятий этологии и даже философских аспектов самой этологической парадигмы. Поэтому я счел необходимым эти вопросы осветить гораздо более внимательно, чем это было сделано ранее. Чтобы же не слишком отвлекаться от темы любви в основной части, я решил вынести эту полемику и обсуждение прочих отологических проявлений нашей жизни сюда, в отдельное продолжение. Любовная тема здесь почти не будет затрагиваться, и если вас вполне убедили аргументы, приведенные в предыдущей части, и вам неинтересны общеэтологические дебаты, то вы можете это продолжение не читать. Также имейте в виду, что стиль «Зазнавшегося млекопитающего» существенно менее публицистичен, что возможно потребует более внимательного чтения.

Естественники и гуманитарии: краткая история подхода

Выше я упоминал о различиях естественнонаучного и гуманитарного подхода в изучении поведения человека. Однако пионеры таких исследований не сразу разделились на два этих лагеря; и вопрос о соотношении биологического и небиологического в поведении человека первоначально обсуждался «в рабочем порядке» без нынешней противопоставленности. Причем в разное время как преобладающе значимое рассматривалось то биологическое, то небиологическое влияние. В XIX и начале XX века вполне общепризнанным было мнение о преобладании биологического компонента. Наиболее известным (хотя и далеко не единственным) выразителем такой позиции можно назвать Зигмунда Фрейда. Фрейд был, безусловно, гениальной личностью, впервые заговорив о подсознании и анализе подсознательной деятельности. Причем Фрейд, опережая на полвека появление этологии, полагал, что корни подсознательного растут на почве биологической сущности человека! Сам он, кратко резюмируя свои научные достижения, формулировал это так: «Я открыл, что человек – это животное». Он имел в виду, конечно же, поведение человека, ибо зоологическую принадлежность человека отряду приматов задолго до него определили Линней и Дарвин. И для таких заявлений требовалось большое научное и личное мужество, ибо предположения о животных корнях поведения человека очень многим не нравятся и сейчас. Однако, говоря о биологической сущности подсознательных процессов и их влиянии на человека, он не предпринял сколь-нибудь убедительных попыток исследовать их физическую природу и генезис! Не удивительно поэтому, что его построения выглядели как-то сомнительно и постоянно подвергались критике. К тому же основанная на сходной парадигме евгеника серьезно дискредитировала себя связями с деспотическими режимами, использовавшими ее для идеологической поддержки политики репрессий и даже геноцида. Поэтому начиная с 20-х годов XX века маятник качнулся в другую сторону, как всегда в таких случаях перелетев через золотую середину. Интеллектуальным сообществом была принята установка на недопустимость биологических, расово-антропологических и тому подобных интерпретаций социального поведения, в том числе наследования некоторых личностных качеств. Установка, политически оправданная и гуманистически похвальная, однако ставшая, будучи доведенной до крайности, серьезным тормозом развития изучения поведения человека. В развитии этой позиции вплоть до самого недавнего времени господствовала восходящая к Руссо и даже, может быть, Платону концепция веского преобладания социально обусловленных компонент в поведении человека, иногда называемая концепцией «Tabula Rasa», то есть «Чистого Листа». В ее рамках предполагалось, что человек при рождении являет собой чистый лист, на котором общество и среда пишут те или иные правила поведения, и что таким образом будет записано, таковым человек и будет. Особенно такая концепция понравилась гениям коммунистической идеи, ибо подкупала обещанием легко и быстро изменить весь общественный уклад, раз уж «бытие определяет сознание». Предполагалось, что как только в обществе изменятся производственные отношения, так сразу человек и изменится – его «чистый лист» станет скрижалью трудолюбия и гуманизма. На деле же получалось, мягко говоря, не очень… С одной стороны, человек «почему-то» никак не хотел существенно меняться, с другой – и производственные отношения лишь мимикрировали, упорно скатываясь на старые рельсы. И это несмотря на чудовищные усилия, включавшие в себя даже тотальные репрессии.

Итак, с течением времени становилась все более очевидной невозможность в рамках этой концепции внятно и без натяжек объяснить весь спектр поведенческих реакций человека. Слишком уж часто и упорно «волки смотрели в лес», несмотря на старательную «кормежку». Особенно ярко эта неспособность видна в попытках объяснения сущности любви, как, впрочем, и взаимоотношений полов вообще. Все известные объяснения гуманитариев фактически сводятся к старинной формуле: «Тайна сия велика есть». Естественники же кое-что начинают понимать. Ведь многие из этих, казалось бы, необъяснимых поведенческих реакций человека вполне естественно объясняются в рамках гипотезы наличия у человека мощного пласта врожденных поведенческих схем, которые в ходе воспитания лишь в той или иной степени корректируются, настраиваются, но в своей сущности остаются теми же.

Поэтому в конце XX века крайности в трактовке человеческого поведения стали устраняться, и воззрения на человека как существо в очень немалой степени биологическое, рождающееся с далеко не ничтожным багажом готовых поведенческих схем, стали находить все более широкую поддержку. Наиболее пристальное и конкретное внимание к врожденным программам поведения оказывает все же именно этология; социобиология и ее разновидности рассматривают предмет более «философски». Этология изучает инстинктивные основы поведения живых существ путем сравнения поведения разных видов между собой. Человек для этолога – лишь зазнавшееся млекопитающее, т. е. один из равноправных биологических видов. В философии такой подход обозначается термином «редукционизм», т. е. течением мысли, склонным объяснять сложные явления через композицию более простых и примитивных; в марксизме-ленинизме это слово было ругательным, но как говорится, Бог им судья…

Сравнивая между собой поведение представителей самых различных зоологических видов – от простейших до самых высших, ученые обнаруживают удивительные параллели и закономерности, свидетельствующие о существовании общих поведенческих принципов, касающихся всех представителей животного царства, в том числе и человека. Подобные методы исследования мира очень плодотворны и широко применяются в других науках. Например, астрономы гораздо лучше знают внутреннее строение Солнца, чем геологи – внутреннее строение Земли. А все потому, что звезд очень много, и все они разные – сравнивая их между собой, можно многое понять. А Земля одна, и сравнить ее пока не с чем. Также и в изучении человека. Ограничиваясь изучением только его самого, мы рискуем остаться столь же ограниченными в его понимании.