5

Каким-то образом ей удалось удерживать Литл Уолтера достаточно долго, чтобы заклеить царапину тремя полосками пластыря с Губкой Бобом на обратной стороне и надеть на малыша нижнюю рубашку и единственный оставшийся чистый комбинезон (с надписью на груди, вышитой красными буквами: «МАМОЧКИН МАЛЕНЬКИЙ ДЬЯВОЛЕНОК»). Она оделась сама, пока Литл Уолтер ползал кругами по полу ее спальни; его истерические рыдания перешли в вялые всхлипывания. Сэмми начала с того, что выбросила в мусорный бак пропитавшиеся кровью трусы и надела чистые. Положила в них посудное полотенце, взяла с собой еще одно, на замену. Из нее по-прежнему текла кровь. Не лила ручьем, но гораздо сильнее, чем при месячных. И так продолжалось всю ночь. Постель намокла.

Она собрала сумку с вещами Литл Уолтера, потом подняла его. Весил он немало, и она почувствовала новую боль Там Внизу: пульсирующую боль в животе, какая возникает, если съешь что-то несвежее.

– Мы едем в Центр здоровья, – сообщила она малышу, – и не волнуйся, Литл Уолтер. Доктор Хаскел заштопает нас обоих. Опять же, для мальчиков шрамы значения не имеют. Иногда девочки даже думают, что они выглядят сексуально. Я поеду, как смогу, быстро, мы окажемся там в мгновение ока. – Она открыла дверь. – Все будет в порядке.

Но выяснилось, что ее старая, ржавая «тойота» далеко не в порядке. «Помощники» оставили в покое задние колеса, но передние проткнули. Сэмми долго смотрела на автомобиль, чувствуя, что пучина отчаяния все сильнее засасывает ее. Новая мысль, мимолетная, но четкая, пронеслась в голове: она могла разделить оставшиеся «красотки» с Литл Уолтером. Могла растолочь его таблетки и бросить в одну из бутылочек для кормления, которые он называл «богги». И залить шоколадным молоком. Литл Уолтер любил шоколадное молоко. Вместе с этой идеей вспомнилось название одного из старых альбомов Фила: «Все пустое, и что, если так?»

Идею она оттолкнула.

– Я не из таких мамочек, – сказала Сэмми Литл Уолтеру.

Он таращился на нее, в чем-то напоминая ей Фила; но то, что смотрелось недоуменной глупостью на отрешенном лице мужа, становилось таким милым и бесхитростным у ребенка. Она поцеловала его в нос, и он улыбнулся. Обаятельно, очень обаятельно, но пластыри на лбу набирали красноты. И вот это ей совершенно не нравилось.

– Планы немного меняются, – сообщила она сыну и вернулась в трейлер. Поначалу не могла найти сумку-кенгуру, но наконец-то заметила ее за Диваном изнасилования, по-другому думать о своем диване уже не могла. В конце концов ей удалось всунуть в «кенгуру» Литл Уолтера. Когда поднимала, тело вновь откликнулось болью. Полотенце в трусах стало влажным, но, проверив промежность тренировочных штанов, пятен она не увидела. Сочла это добрым знаком. – Готов к прогулке, Литл Уолтер?

Тот только прижался щекой к ложбинке у ее плеча. Иногда скудность его словарного запаса тревожила Сэмми – у некоторых подруг дети в шестнадцать месяцев разговаривали целыми предложениями, а Литл Уолтер мог произнести только девять или десять слов, – но не в это утро. В это утро ей хватало и других поводов для тревоги.

День выдался очень уж теплым для последней полной недели октября. Небо над головой раскинулось светло-светло-голубое, свет вроде бы проходил сквозь легкую туманную дымку. Сэмми сразу почувствовала, как на лице и шее выступает пот и низ живота пульсирует болью, которая, казалось, нарастала с каждым шагом, хотя прошла она совсем ничего. Сэмми подумала: а не вернуться ли ей за аспирином? Но не усиливает ли он кровотечение? Да и не помнила она, остался ли у нее аспирин.

Не вернулась Сэмми и по еще одной причине. Ее она не решалась сформулировать даже себе: сомневалась, хватит ли ей духу выйти из трейлера, если вновь в нем окажется.

Под левым дворником «тойоты» белел листок бумаги. С надписью «Всего лишь записка от СЭММИ» поверху, в окружении маргариток. Вырванный из ее блокнота, который лежал на кухне. Конечно же, вид листка вызвал злость. Под маргаритками кто-то написал: «Скажешь кому-нибудь, и мы проткнем не только шины». И ниже, другим почерком: «В следующий раз мы, возможно, перевернем тебя и поиграем на другой стороне».

– Размечтался, ублюдок, – едва слышно, устало вымолвила она.

Сэмми смяла листок, бросила у спущенного колеса – бедная старая «королла» выглядела такой же изнуренной и печальной, как и она сама, – и заставила себя двинуться к дальнему концу подъездной дорожки. Там остановилась, привалившись на несколько секунд к почтовому ящику. Металл грел кожу, солнце жгло шею. И ни дуновения ветерка. Октябрь-то – обычно прохладный и бодрящий. Может, все дело в глобальном потеплении? – подумала Сэмми. Идея эта пришла ей в голову первой, но потом о том же подумали многие, только слово «глобальное» сменилось «местным».

Перед ней лежала Моттон-роуд, пустынная и неприглядная. Слева, где-то в миле от нее, находились красивые новые дома Истчестера, в которые возвращались высокооплачиваемые работающие папы и мамы Милла, проведя день в магазинах, учреждениях и банках Льюистона-Обурна. Справа – центральная часть Честерс-Милла. И Центр здоровья.

– Готов, Литл Уолтер?

Тот не ответил, готов он или нет. Малыш спал, уткнувшись в ложбинку у плеча и пуская слюни на футболку «Донна Буффало». Сэмми глубоко вдохнула, пытаясь игнорировать боль Оттуда Что Под, поправила сумку-кенгуру и зашагала к городу.

Когда от муниципалитета донеслись серии коротких гудков, свидетельствующие о пожаре, Сэмми сначала подумала, что они звучат только у нее в голове, с которой определенно творилось что-то странное. Потом она увидела дым, но далеко на западе. К ней и Литл Уолтеру происходящее там не имело никакого отношения… разве что кто-нибудь мог поехать туда, чтобы взглянуть на пожар вблизи. Если б такое произошло, она не сомневалась, что ее по-соседски подбросили бы до Центра здоровья по пути к столь волнующему событию, как лесной пожар.

Она запела песню Джеймса Макмертри, такую популярную прошедшим летом, добралась до «Лишь четверть часа до восьми, и мы идем по тротуарам, наш город мал, и пива не купить» – и замолчала. Во рту слишком пересохло для пения. Сэмми моргнула и увидела, что стоит у самого кювета, да еще не на той стороне дороги, по которой поначалу шла. Каким-то образом она пересекла проезжую часть. Могла очень даже легко угодить под колеса.

Она оглянулась в надежде увидеть хоть одну машину. Не увидела. Пустынная дорога уходила к Истчестеру, асфальт еще не нагрелся до такой температуры, чтобы над ним начал мерцать воздух.

Сэмми вернулась на другую, как она полагала, свою сторону дороги, покачиваясь на подгибающихся ногах. Пьяный матрос, подумала она. С чего тебе изображать пьяного матроса рано утром? Но утро давно уже уступило место дню, она же долго спала, а когда посмотрела вниз, то увидела, что промежность тренировочных штанов стала пурпурной, цвета трусиков, которые она сменила раньше. Это пятно не отойдет, а у меня только двое других треников, в которые я влезаю. Тут Сэмми вспомнила, что у одних штанов большая дыра на заду, и заплакала. Слезы охлаждали ее горящие щеки.

– Все хорошо, Литл Уолтер, – прошептала она. – Доктор Хаскел нас заштопает. Все хорошо. Просто прекрасно. Лучше не…

Тут черная роза начала расцветать у нее перед глазами, а из ног ушла сила, точнее, ее остатки. Сэмми чувствовала, как сила уходит, выливаясь из мышц, будто вода. Она упала, держась за последнюю мысль: На бок, на бок, не раздави ребенка!

Это ей удалось. Распластавшись, она лежала на обочине Моттон-роуд, застыв под подернутым дымкой жарким, совсем как в июле, солнцем.

Литл Уолтер проснулся и заплакал. Попытался выбраться из сумки-кенгуру и не смог: Сэмми закрепила его на совесть. Литл Уолтер плакал все громче. Муха села ему на лоб, попробовала кровь, просочившуюся сквозь мультяшные изображения Губки Боба и Патрика, потом улетела. Возможно, чтобы доложить о вкусной находке в мушином штабе и вызвать подмогу.

В траве прыгали кузнечики. Одна серия коротких гудков сменяла другую.

Литл Уолтер, привязанный к потерявшей сознание матери, какое-то время вопил на жаре, потом сдался и замолчал, вяло оглядываясь, тогда как пот крупными каплями выкатывался из-под его волос.