ХАССАН ПОВЕЛ ПРОЦЕССИЮ от ступеней храма Палласа до места на агоре, где они выкопали могилу. Беженцы и другие служители целовали свои ладони и протягивали руки, пока они проходили вдоль извилистой тропы.

Ранее Хассан стоял в храме, пока они омывали тело Эмира в омуте провидцев. В омуте провидцев омывали как и всех кричащих детей, так и все неподвижные молчаливые тела. Первое и последнее омовения.

Когда омовение закончилось, служитель с Даром крови нарисовал узоры освобождения на теле Эмира, сладковато пахнущем елеем. Другие одели его в традиционные лиловые одеяния служителей и завязали особый узел, символизирующий вытекание эши из тела назад в мир. Они срезали локон его серых волос и закупорили в бутылке с елеем.

– Он бы хотел, чтобы она была у тебя, – сказал служитель и положил голубую, украшенную драгоценными камнями бутылочку на ладонь Хассана.

Хассан не заслужил реликварий как последний символ жизни Эмира.

Но он все равно взял его и положил в нагрудный карман рядом с компасом отца и своим сердцем.

Горячее солнце стояло высоко в небе, когда они приблизились к могиле и положили Эмира в землю. Семь факелов были зажжены и установлены на земле рядом с могилой.

Хассан вытер пот, бегущий по его лбу, когда один из служителей встал лицом к оплакивающим и начал говорить:

– Мы благословляем его эшу, священную энергию, которой был Эмир, и молимся об ее освобождении и безопасном возвращении в землю. Пусть его ведет Дар пророка без имени, который блуждал по земле, защитника всех позабытых, безымянного, потерянного.

Благословение произносилось в подобном виде во время похоронного обряда по всему миру столетиями, но сегодня Хассан почувствовал, что оно предназначалось и ему. Каким он был, если не потерянным? Он думал, что идет по тропе, выбранной для него пророками столетие назад, и обнаружил, что его сбили с пути.

Он думал, что увидел свою судьбу перед собой, ясную и яркую, но она растворилась, как дым. Эмиру полагалось стоять рядом с Хассаном, когда они вернули бы Назиру. Вместо этого он лежал в могиле. Он ошибся в Хассане. И это стоило ему жизни.

День уже перетек в сумерки, когда они стали заполнять могилу Эмира землей. Те, что шли за процессией до могилы, стали медленно возвращаться назад на агору. Хассан остался. Стража стояла на расстоянии, возможно, выказывая уважение к горю Хассана. Но возле могилы его удерживало чувство вины, а не горе. Вина и стыд.

Запах земли и цитруса наполнил воздух, когда кто-то подошел и встал рядом с ним. Кхепри. Они мгновение стояли молча, глядя на исчезающее солнце.

– Я знаю, что тебе тяжело, – начала неуверенно Кхепри. – Мне он тоже был дорог. Но, принц Хассан, пожалуйста – сейчас не время забывать о том, что мы делаем.

Хассан не смотрел на нее. Он знал, что грядет. Он избегал ее и всех остальных, как только мог, последнюю пару дней. Он не знал, что им сказать. Как рассказать о механизмах, которые он привел в действие своими надеждой, тщеславием и ложью.

– Ты пропускал собрания по стратегии, – сказала Кхепри. – Ты едва общался с солдатами, хотя сейчас им больше всего нужно слышать тебя. Орден уже отплыл, и корабли твоей тети готовы. Как бы ужасно и жестоко это ни было, у нас нет времени на твое горе, Хассан.

– Я знаю. – Его голос прозвучал хрипло, без чувств.

– Эмир верил в тебя и в наше дело. Он хотел, чтобы мы сражались. Он бы все еще этого хотел теперь, когда мы так близки к будущему, которое ты видел. Ты не можешь…

– Он был там, – сказал Хассан. – В моем видении. Эмир стоял там. Рядом со мной, на маяке. Он был там.

Шок и удивление мелькнули в ее глазах.

– Я видел его там, со мной, он смотрел, как мы побеждаем свидетелей, – продолжил он. – Но теперь его нет. Как может видение быть правдивым, если я видел возле себя человека, чье тело мы только что похоронили?

– Это… это ничего не значит. Это не значит, что ничто из того…

– Значит! – прорычал Хассан. Все, что он скрывал с самого нападения свидетелей, кипя, всплыло на поверхность. Каждая мысль, мелькавшая в его голове. Все сомнения, которые он раньше себе не позволял. Они вылились из него, пропитанные днями вины, стыда и ярости. – Я считал, что видел будущее, свою судьбу, способ остановить век тьмы. Но это была смехотворная, наивная мечта. Летия была права. Я так хотел поверить в ту мечту, но больше не могу. – Он закрыл глаза. Он знал, что ему нужно сделать, но это означало от всего отказаться.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Кхепри, а ее голос дрожал от отчаяния.

– Я не последний пророк, Кхепри, – сказал Хассан. – У меня нет ответов – ни для тебя, ни для стражи, ни для людей, стоящих за мной. Если бы я был пророком, я бы это знал. Если бы у меня был Дар, я бы его почувствовал. Но это не так. Во мне нет никакой силы. Пришло время перестать притворяться.

– Ты хочешь отказаться от битвы со свидетелями? – Шок от предательства пронизывал ее слова. – Хассан, ты не можешь. Орден – ключ к возвращению Назиры. Если ты это им скажешь, то все кончено. Они не станут за нас сражаться, если не будут верить, что это исполнит пророчество.

– Я знаю. Я знаю, от чего отказываюсь. – Без стражи за спиной, без Кхепри рядом, без их армии перед ними у него ничего не было. – Но я не могу врать им и одновременно отправлять их в битву.

– Ты точно не знаешь, что это ложь! Только потому, что часть твоего видения была ложной, не означает, что ты не…

– Я знаю достаточно, – сказал Хассан. – Достаточно, чтобы сомневаться. Достаточно, что я знаю, мне стоит им обо всем рассказать, а не позволять еще большему количеству людей потерять жизни ради лжи.

Эмир, отдавший жизнь за ложь, веривший в него, сказал, что он соответствовал всем знакам пророчества. Теперь, вспоминая тот разговор, Хассану хотелось смеяться. Огоньки в небе. Пророчество Назиры. Неужели его действительно убедила парочка совпадений? Неужели он так жаждал поверить в это?

Люди верили в то, во что хотели верить. Когда показалось, что последний пророк наконец пришел, Орден последнего света не стал в этом сомневаться. Они хотели, чтобы он был пророком, и верили, что пришел их спаситель. Хассан тоже этого хотел. И убедить его в том, что это правда, было так легко.

– Даже если ты не пророк, ты все еще принц Херата, – яростно сказала Кхепри. – Нам не нужно видение будущего, чтобы сказать нам, что наша судьба – выступить против свидетелей. Это уже наша судьба. Это было написано, когда они заняли Назиру. Когда они использовали Божий огонь, чтобы мучить наших людей. Когда они напали на нас здесь. Пока свидетели обладают Божьим огнем, а Иерофан ходит по земле, все одаренные в опасности. Подумай о своей семье, Хассан. Своих родителях. Если ты это сделаешь… жизни всех одаренных в Херате будут потеряны.

– Думаешь, я об этом не думал? – В его груди взорвалась ярость. Злиться было намного легче, намного проще, чем горевать. Горе грозило разломить его сердце надвое.

Но Кхепри подняла подбородок, отказываясь сдаваться.

– Мне кажется, тебе все еще страшно. Правдиво или нет то видение, я связала свою судьбу с твоей, когда прибыла в Паллас Атос. – Она взяла его лицо в свои руки, так же как он сделал после атаки свидетелей. – Может, ты и не избранный пророк, но ты избран мной. Так скажи мне – это тоже ошибка? Я выбрала не того человека?

«Не знаю», – беспомощно думал он, тяжело сглатывая. Осторожными, размеренными движениями он убрал ее руки от своего лица.

– Я не знаю, почему ты выбрала меня, – сказал он. – Я не знаю, зачем тебе меня выбирать даже сейчас. – Он прижал ее руки к ее груди и отпустил. – Но другие заслуживают сделать тот же выбор.

Боль от предательства затуманила ее лицо.

– Я хочу, чтобы ты собрала армию и стражу у входа в храм сегодня вечером, – сказал Хассан. – Я с ними поговорю. Посмотрим, какое решение они примут.

Он отвернулся от нее и пошел мимо древних каменных плит, размечающих кладбище. Впереди мерцал яркий свет фонаря, освещая ему путь.

– Я так и думала, что найду тебя здесь. – Это была Летия. Свет отбрасывал тени на ее вытянутое лицо.

– Все в порядке? – спросил он.

– Да, – ответила Летия. – Я пришла сказать тебе, что корабли готовы отбыть в Назиру завтра утром. Тогда я отбуду в Чарис, как и было запланировано.

Завтра утром. Времени не было. Нет времени продумывать это все.

– Кхепри, собери остальных. – Он не смотрел на нее, произнося это. – Армию и стражу. Мне нужно поговорить с тетей.

Кхепри не двинулась с места.

– Хассан, подумай о том, что ты делаешь, пожалуйста…

– Кхепри.

Она напряглась из-за его резкого тона.

– Да, ваша светлость.

Титул сжал его внутренности, но Хассан не стал это показывать, пока Кхепри уходила в ночь.

Он повернулся к Летии, как только они оказались одни.

– Есть еще что-то, не так ли?

– Дошли слухи из Назиры, – неуверенно произнесла Летия. – От нашего источника в городе.

Слова пронзили Хассана словно молния.

– И?

Лицо Летии было мрачным.

– Иерофан приказал казнить короля. Приговор был исполнен два дня назад.

Сердце Хассана остановилось. Этого не могло быть. Отец ждал его, ждал, когда Хассан освободит его от свидетелей. Вместе они бы вернули свою страну.

– Твой отец мертв, Хассан, – мягко сказала Летия. – Мне жаль.

Слова раздались пустым эхом, заглушая все другие звуки. Он подумал об Иерофане, об ожогах от Божьего огня на теле Резы, о пламени, облизывающем храм Палласа. Образ лица Эмира проплыл перед ним – бледное и неподвижное в посмертии. Образ изменился, и теперь Хассан видел не лицо Эмира, а лицо своего отца. Смех и изумление в его глазах, когда он наблюдал, как Хассан с матерью фехтовали на тренировочном дворе. Морщины на его лбу, когда он собирал шестеренки, провода и стекло и что-то мастерил в мастерской дворца. Слабая, добрая улыбка, говорившая Хассану, что он порадовал отца. Улыбка, которую Хассан больше не увидит.

Каждое воспоминание заставляло его кровь гореть сильнее.

– Хассан?

Он поднял взгляд на тетю, ее суровые черты смягчались большими, полными тревоги глазами. Глазами такого же цвета, как и у ее брата. Глядя в них, Хассан видел отца, смотрящего на него.

Он прикоснулся дрожащей рукой к компасу в нагрудном кармане.

Он точно знал, что нужно делать.

– Клянусь, – произнес он. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить Иерофана заплатить за это. Завтра мы отправляемся в Назиру. И ему лучше быть готовым к встрече с нами.