СЕРДЦЕ БЕРУ БЕШЕНО КОЛОТИЛОСЬ, когда она садилась на поезд. Как только они отъедут от Станции Паллас Атоса, она впервые за всю свою жизнь окажется далеко от Эфиры.

Но, несмотря на страх и неуверенность, присутствовала и крупица возбуждения. Она жила в ней с тех пор, как маленькой девочкой из пыльного города Медеи Беру все время хотела проехать по армиллярной железной дороге. Некоторые говорили, что это самое значительное достояние одаренных инженеров, когда-либо виденное шестью пророческими городами. Дорога была построена почти два столетия назад самыми искусными одаренными изобретателями, чтобы связать шесть пророческих городов по суше, позволяя добираться из внутриматериковых Эндарриона и Бехезды до других городов меньше чем за неделю. С тех пор армиллярная железная дорога значительно расширилась, пути проходили по деревенской местности, соединяя торговые дороги и порты. Каждый день сотни иностранных путешественников приезжали в Тель Амот. Иногда парочка добиралась до деревни Беру, принося с собой истории шести пророческих городов и земель за ними.

Теперь Беру была одной из тех, кто возвращался в Тель Амот с историями о других местах. Девушка посмотрела на пассажиров – отец указывал на блестящие механизмы и медные детали поезда своей крошечной дочери, начинающий путешественник шел за носильщиком с немного отстраненным выражением лица, молодая пара прогуливалась через купе, держась за руки.

Беру задумалась, каково это быть одним из этих людей. Наслаждаться приездом и отбытием во вспышках мира, проносящегося за окном. Жить временем, не украденным, а своим.

Послышался гудок поезда, вырвав Беру из размышлений, и мгновение спустя они двинулись, плавно скользя по рельсам. Проводник принес чай. Беру дала чашке остыть, пытаясь не думать о том, куда она едет и что оставляет позади.

Дверь в вагон с треском открылась. Вид Гектора Наварро в дверях прервал ее восторженные размышления.

Он снова нашел ее. И в этот раз между ними никого не было.

Пока он шел по вагону, Беру вспомнила их первую встречу. Они с Эфирой приехали из Чариса с его родителями и прошли одиннадцать километров до прибрежной деревни. Старший брат Гектора, Маринос, поприветствовал их в начале пути и пригласил в тесный коттедж на ужин из свежепойманной рыбы, соленых овощей и теплого хлеба. Столько еды Беру с Эфирой не ели уже долгие месяцы.

Где-то посередине трапезы младший сын Наварро вбежал в дом в облаке песка и водорослей. Он сел, оторвал кусок от хлеба и прежде, чем Беру успела представиться, стал радостно описывать гнездо черепахи, которое он нашел в лужице, оставленной приливом. Девушка все еще помнила его лицо в тот момент – щеки все еще по-детски пухлые, уши, покрасневшие от бега, волосы прилипли ко лбу, мокрому от пота и морских брызг. И эти глаза, темные, как угли. Даже в плену неуклюжей юности, Гектор был красивым.

Теперь, сидя в конце вагона и попивая чай, Беру наблюдала, как эти глаза искали ее. Она не могла ничего прочесть по его лицу, когда он присел напротив. Была ли в его глазах боль? Страх? Ненависть? Между ними от бронзового чайничка поднимался мятный пар.

Он все еще молчал, она спросила:

– Заказать еще чаю?

Девушка потянулась к чайнику. Его рука дернулась через стол и схватила ее за запястье. Она снова его замотала, но оба знали, что скрывается под слоем ткани. Беру внимательно смотрела на него, чувствуя себя странно спокойной, даже пока ожидала его следующего действия.

Рука юноши была теплой и грубой на ее запястье. Он даже не держал ее крепко – всем, сидящим в поезде, могло показаться, что он нежен. Если бы они не присматривались. Беру сглотнула, когда подушечка его большого пальца прошлась по тонким костям ее запястья и остановилась на ее пульсе.

– Я все еще плоть и кровь, – сказала она. – Как и раньше. Как и ты.

Глаза Гектора сверкнули, и он отдернул руку от ее запястья, словно обжегся.

– Мы не одинаковые.

Беру опустила взгляд, удивленная тем, какую боль причинили его слова.

– Как ты меня нашел?

Он сжал челюсти. Выдохнул, и мгновение Беру была уверена, что в ответ получит упорное молчание.

– Билет на поезд, который ты оставила, – наконец сказал он. – Я забрал его у твоего друга. Почему Тель Амот?

За окном промелькнуло побережье. Беру не знала, как ответить на его вопрос. Она могла бы вернуться в Тарсеполис, в Валлетту, в любой из других городов. Но выбрала Тель Амот. Эту выжженную солнцем, потрескавшуюся землю, откуда начала свой путь. И где он закончился.

– Почему? По той же причине, по которой ты хочешь меня убить, – сказала она. – Я думала, что, если вернусь… может, найду способ все исправить. Но нет. Я это знаю. И ты знаешь. Моя смерть не вернет твою семью.

– Зато не даст умереть другим. – Сказал Гектор тихо. – Это помешает другим хоронить тела, отмеченные Бледной Рукой.

Беру закрыла глаза. Она так много раз вспоминала, что случилось в тот день, когда они с Эфирой сбежали. Гектор вернулся домой и нашел холодное тело отца. Ее каждый раз тошнило от этой мысли.

– Я не хотела навредить никому из них, – тихо сказала она. – Твоим отцу и матери. Мариносу.

Плечи Гектора напряглись.

– Не произноси его имя.

Брату Гектора было семнадцать, когда он умер. Он был терпеливым и с любовью поддразнивал младшего брата, заводил его парой отборных слов и так же легко успокаивал. В своем юном возрасте, в одиннадцать, Беру была безнадежно влюблена в обоих.

Она все еще помнила, как они с Гектором умоляли Мариноса разрешить им забраться на скалистые морские утесы возле их дома или проникнуть в сады Сал Тристе, чтобы попробовать на вкус сладкий виноград. Иногда Маринос соглашался на их проказы, и они чувствовали себя непобедимыми триумфаторами. Маринос был для Гектора героем.

А потом Беру с Эфирой лишили его брата.

– Ты не имеешь права говорить о нем, – сказал Гектор.

– Я вижу его лицо каждый раз, когда закрываю глаза, – ответила Беру. – Ты его еще помнишь? У него была немного кривая улыбка – левый уголок губ поднимался выше правого. Над правой бровью был небольшой шрам. Я так и не узнала, откуда он.

– Не надо. – Гектор дрожал.

– Не могу представить, – сказала она тихим голосом, – каково тебе. Видеть меня такой, живой и здоровой, когда твоя семья…

Он ударил кулаком по столу, прервав ее и напугав людей вокруг них. Гектор не поднимал взгляд, пока остальные пассажиры не потеряли к ним интерес и не вернулись к своему чаю и болтовне.

– Думаешь, мне нужна твоя жалость?

Беру вздрогнула от режущего презрения в его голосе.

– Дело не в жалости, Гектор. Я любила твою семью.

– Хватит, – сказал он. – Просто хватит… хватит притворяться, что ты не…

– Не что? – спросила Беру, фитиль ее гнева зажегся. – Монстр?

Гектор сжал руками край стола с такой силой, что мог сломать его.

– Ты восстала из мертвых. С тех самых пор вы с сестрой идете по пути, ведущему во тьму. Ты унесешь с собой туда целый мир.

– О чем ты говоришь?

Слова Гектора наполнили ее страхом. Она не могла понять их, но они казались правдивыми, и Беру не могла объяснить почему. Словно когда-то они ей приснились, а теперь она их вспоминала.

– Пришло время этому всему закончиться, – сказал Гектор. В его темных, как уголь, глазах, Беру увидела боль и горе, подпитывавшие пламя его ярости. – Я единственный человек, который знает, что ты такое. Это означает, что я единственный, кто может тебя остановить. Больше никто не пострадает из-за тебя. Я хочу, чтобы ты узнала цену каждого вдоха, которого ты лишила эту землю.

– Для этого ты мне не нужен, – сказала Беру. – Я вижу их каждую ночь. Лица всех, кто умер, чтобы я могла жить.

– Тогда почему? – спросил он, в его голосе появилось отчаяние. – Почему ты позволяешь ей это делать?

Беру заставила себя встретиться с ним взглядом. Он хотел увидеть неупокоенную, призрака своего горя. Но единственное, что она могла предложить Гектору, было правдой.

– Я хотела жить.

Гектор казался таким же потерянным, как и она.

– А теперь?

Час назад она бы дала тот же ответ. Но когда она увидела Гектора, стоящего в крипте, что-то изменилось. Словно правда о том, что они с Эфирой сделали, стала тяжелее. Она больше не могла нести ее бремя.

Она прибыла в Паллас Атос, чтобы найти Чашу Элиазара и наконец освободиться от проклятия ее второй жизни. Но теперь, сидя напротив Гектора Наварро в поезде, мчащемся по извилистому бесконечному побережью, Беру поняла, что никогда не освободится.

– Теперь, – сказала она, – я хочу вернуться домой.