Уоллес

Да. Все началось с лекции. Это была невероятная лекция. Невероятная и по силе, и по эмоциональности изложения. Только бы ее не забыть. Только бы не забыть. Как сказал этот философ – “…того, что ты не терял, у тебя, в сущности, и нет или все равно что нет. Недостающее можно приобрести, но лишь потерянное – обрести. Обретения нет без потери и утраты. Жертва интенсифицирует и приумножает обретение, придавая ему новый статус. Так, лишь жертвоприношение позволяет обрести самого себя, оно же может помочь обрести друзей среди прежних врагов”.

Лето уже закончилось. Конец марта. Солнца все меньше. Скоро опять вечные сумерки. Да, я все сделал верно. Нужно было что-то менять.

Все верно. Все верно. Мне уже шесть лет. И чего я добился? Все чего-то ждал. А чего ждал? Давно ведь уже все понял. Уже сколько лет этого адского одиночества? И поговорить не с кем. Они всё про криль, про камни для гнезда или сплетни какие – все пустое. А уж если заведешь разговор об устройстве мира или, например, про воду как информационный накопитель, так сразу сойдешь за больного, и слушать даже не станут. Пусть бы спорили, я согласен и поспорить, но они же просто думать не хотят. Разговоры пустые, о рыбе, ужасы про морских львов, глупости всякие, какая молодежь нынче никчемная, а сами-то, сами-то что? Давно закостенели, мозгами съежились. От берега до гнезда, от гнезда до берега, кто у кого камни ворует, вот и вся жизнь. Я понимаю, потомки важны, конечно, но если каждое поколение живет для того только, чтобы вырастить следующее, то грош цена такой жизни. Как он там говорил – “взаимная усталость ради и во имя друг друга” – вот что это за жизнь? Как верно! Черт побери. Как хорошо, что наконец решился! Как хорошо, что я ее нашел. Они делают что-то невероятно важное, что-то другое, что-то значимое! Может, конечно, это все звучит так, что я перед ними заискиваю, унижаюсь – словом, прошу чего-то, но это не так, я с ними потому, что они не про гнездо, не про жратву и не про то, что и как делают другие. Они про идеи.

Но ее увели. Что же мне теперь делать? Я сам все испортил. Все этот мой чертов громкий визг. Я ее благодарил, кричал о том, как счастлив, и они меня услышали. Сидел бы тихо – ничего бы не случилось. Нет, разорался как дурак. Вот теперь ее держат где-то наверху. Даже голоса ее не слышно, а меня переселили сюда, на палубу, налили воды в бак и думают, что помогли. Ничего не поняли. И объяснить я им ничего не могу. Что за уродство! Пойду туда, где они дышат, через палки с огнем. Там обычно все разговоры. Если хочешь чего-то понять, иди туда.

Какой ветер. Какой ужасный ветер. И холодно. Они думают, что всем, кто отсюда, холод нипочем. А мы его ненавидим. Я должен им объяснить.

– Смотрите, как он кричит! Какой смешной!

– Конечно, его забрали из родного дома, вот он и возмущается.

– Бедный зайчик, скучает, поди, по своим! Скоро, скоро вернем тебя домой! Домой хочет, рыбки свежей поесть!

О чем они, глупцы? У меня только здесь шанс появился! Я за это многое отдать готов, и голодать, если нужно, но только бы увидеть, как там еще бывает. Два года назад здесь были люди цвета камня – они говорили про солнце, что оно там у них всегда, что снег они видят впервые, играли с ним, словно птенцы. Потом помню, давно уже, к нам один из наших, из Адели прибился, говорил такие вещи, от которых у меня голова кругом шла, про какой-то мох, что ли, что величиной с наши горы, про земляные водоросли с разноцветными листьями, про колонии людей. Я потом несколько дней не спал. Только бы меня взяли с собой! Только бы не оставили!

– Слушайте, ну как смешно кричит! Я даже повторить так не смогу.

А сами-то как кричат, да еще все по-разному. Интересно, как они нас называют, не помню? Говорил же мне тот, который к нам прибился, этот, из Адели. Забавный такой. Мы называли его убийцей, за глаза, конечно, – у него белые пятна были, как у косаток. Что с соседями-то ругаться? Мы этого не любим. Бывало, поспоришь с кем, но ненадолго – отходчивые все. Покричал, отошел, постоял и все забыл.

Да, неплохой был этот из Адели, но к своим уплыл. А тут у меня друзей нет. Был сосед, вроде ничего, и то какой-то скучный, так, если только поржать, а говорить с ним бесполезно.

Я вообще раньше, маленьким, все мечтал: вот будет мне три-четыре года, и я весь мир переверну. Смешно сейчас, конечно, вспоминать, но ведь было же желание. Было.

Мне как-то даже сон приснился, что я лежу на водорослях, они почему-то горячие, и вода рядом горячая, золотая и вся пузырями, и все такое цветное, аж глаза режет. Проснулся – а вокруг снег метет, жалит иголками и серость одна вокруг, где вода, где небо, не разберешь. И потом часто этот сон вспоминал – уткнешься в камень и дремлешь. Фантазируешь. Вот и все мои развлечения. Со стороны кажется, что я от ветра закрываюсь, а я просто стою так, чтобы другие пингвины с глупостями не лезли. Да. Невесело тут жить и непросто. Столько наших уже погибло. Некоторые, конечно, по глупости. Я тут тоже чуть не угодил. Меня не так давно морские львы со льдины смывали: налетят, так чтобы волна по льду неслась, раскачивают, так что не удержаться, я уже думал, точно конец, но потом отвлеклись в воде на кого-то. Просто повезло, иначе бы уж съели. Так что на судьбу наговаривать не буду.

А может, я так уехать хочу потому, что я другой, может, во мне кровь какая замешана, может, мутация. Или что? Сосед говорит – это депрессия или нехватка витамина Д, но я не думаю, я его с рыбой достаточно получаю, может, что-то действительно со мной не так?

Интересно, а что с ней? Она тоже необычная. Она нервная. Она меня с собой взяла. Белая комната. Вода. А они меня на палубу вынесли, в грязное корыто. Я знаю, они в нем чехлы для ног мыли. Я видел.

Как быстро нынче темнеет. Скоро опять холод и темнота. Вчера здесь поджигали чучело человека, подвесили на кране для “Зодиака”, и чучело горящим призраком летело за кораблем. Красиво! А потом ночью целовались двое. И еще нервно курил капитан. И архитектор. И пьяный бегал человек и кричал. И еще я видел спящего человека, который шел не просыпаясь. В пижаме, прошел по баку, а потом с безучастным белым лицом вскрывал какую-то дверь. Взломал и ушел, точно робот. Как мне повезло, что я подошел к ней. Она обернулась. А потом меня поняла. Я же ко многим подходил, но все отступали.

Что это? Уже утро? Я что, заснул? Зачем вы меня в полотенце? Зачем? Не нужно меня никуда нести! Нет! Не нужно на берег! А-а-а-а-а! Так не пойдет. Опять сюда?! Как же это? Я не хочу сюда!

– Смотрите, как разволновался! Радуется, своих почуял! Благодарит нас. Ну, чего уж, – это наш долг. Мы же природе не враги.

О чем это они? Что за шутки!

– Счастью своему не верит. Все, дорогой, не волнуйся. Вернем тебя. Целого и невредимого, откуда взяли.

Да что за идиотизм! Я не хочу туда! Я хочу с вами, я хочу мир посмотреть! Где она? Где она, спрашиваю?

– Да не волнуйся ты так, немного потерпи. Сейчас уже дома будешь. Как разволновался! Сейчас, сейчас! Где, как говорится, взяли, туда и вернем!

Не хочу! Не трогайте меня!

– Как переживает, бедняга! Теперь точно будет людей бояться. А все из-за нее. Был спокойный пингвин, а теперь нервный.

Оставьте меня в покое!

– Даже щиплется! Перепугался. Скоро, скоро домой, потерпи уже. Полотенце сползло. Накиньте, накиньте, и уж тогда я его возьму. А то щиплется со страху! Не доверяет теперь никому.

А-а-а-а-а!

– Бедный, настрадался! Отплывайте, отплывайте, что вы так копаетесь? Ну, быстрее, быстрее. Поставьте рюкзак в ноги и не вставайте, а то лодку перевернете. Не вставайте, говорю. Так он нас благодарит. Не вставайте, сколько можно повторять, а то раз – и перевернемся, а в воде долго не продержимся. Давайте скорее на корабль, капитан хочет сразу же в обратный путь. Уже из всех графиков выбились. Боже ты мой.