Интерлюдия: Перерыв между таймами
1991 ГОД
Весь год федеральный центр ведет борьбу с союзными республиками, которые требуют большей самостоятельности. Дело кончается путчем 19 августа и роспуском СССР в декабре.
В июне 1991 года Бориса Ельцина избирают Президентом РСФСР. В декабре он переезжает в Кремль.
Выходят фильмы: «Гудзонский ястреб», «Двойной удар», «Кудряшка Сью», «Облако-рай».
Антон Маяков, Дмитрий Хубариев, Петр Кислицын, Станислав Линькович
Антон Маяков
(МАРТ)
Антон часто показывал отцу черновики своих статей ради доброго слова или путёвого совета. Второе требовалось чаще. Печатались заметки, правленные Маяковым-старшим, пободрее. После особо удачных случаев они чуть выпивали.
— Я делаю работу твоих начальников, — ворчал Сергей Владиленович, довольный, на самом деле, как слон.
Антон как-то подслушал его разговор по телефону: «Да, все время в редакции, уже в штате, пулей просто, другим за десять лет не удавалось, а строкаж, строкаж-то какой, и не представляешь».
В этот раз отец как-то особенно морщился. Пошел курить на кухню. Даже, кажется, выпил. Потом вернулся.
— Антон, я бы предложил добавить одну фразу, во-о-от здесь.
Маяков-младший с готовностью поставил на полях листа бумаги скобку — так он обозначал добавления.
— Вот там вот, где ты описываешь, как лидер этой тусовочки, мажор кажется, про которую все время строчишь, разговаривает со своими собутыльниками… ой, прости, соратниками, поминается стол, на котором лежат книги, а можешь ты обозначить, что эти… — тут отец показал две новинки своего издательства, — тоже там.
— Отец, их там не было, — стремительно ответил Антон.
Ругались долго. Сын орал, что за такие фортели его неминуемо выкинут из редакции и он тогда уж с погубленной на века карьерой и репутацией точно будет сидеть дома и ни хрена не делать, прочно попирая ногами родительскую шею.
Сергей Владиленович сначала успокаивал его тем, что ничего такого не будет, потом ругался на сыновью трусость и бабовитость, потом снова успокаивал. От волнения они оба нарушили категорический запрет на курение в комнате. Через полчаса отец пошел к себе со словами: «Ну, в общем, сам решай, кто ты и что ты».
Антон упирался не потому, что боялся засыпаться. Жаловаться редакторам эти ребята не стали бы ни в коем случае. «Комитет Эхо» нравился журналисту Маякову и за веселые акции прямого действия, и за то, что любили выпить и, по меткому замечанию младшей сестры одного из эховцев, политикой свои пьянки прикрывали.
Это были настоящие политические неформалы, то ли анархисты, то ли, наоборот, либералы. В основном студенты, правда, примерно половина уже побросала институты, поскольку времени на учебу не хватало. Перекрыть призывной пункт на Угрешке, устроить сидячую забастовку на Красной площади в знак протеста против приезда в Москву китайского лидера и убийцы студентов Ли Пэна, пойти, наконец, на митинг, устроенный военными в поддержку союзного руководства, раздавать демократические листовки, которые сами же и сделали, устроить марш по Москве и не попасться ОМОНу — обо всех этих планах Антон узнавал заранее, всегда был на месте и старался написать поинтересней. «Эхо» молодого журналиста привечало и помогало, как могло, информацией или просто веселой тусовкой.
И вот поссориться с ними из-за ерунды?
Антон приехал в редакцию невыспавшийся, злой, перед сдачей материала в секретариат вписал туда отцовские книги. Через два дня статья вышла так, как надо было Сергею Владиленовичу. Еще через день он заехал к «Эху» в гости и был поражен мрачным настроем своих любимцев. Сначала он испугался, что его застукали, но потом понял, что ребята как-то очень серьезно ссорились. Паре бутылок портвейна и бутылке болгарского пойла «Слънчев бряг» все были рады, а хозяйка квартиры и основательница радиостанции «Эхо» с радостью приняла подарок — две книжки теперь и правда лежали на ее столе. Они выпили как следует, а на прощание мажор шепнул, что, кажется, эта история заканчивается, бузить надоело и вообще пора бабки делать. Так думали не все — из-за того и ссорились.
Антон немного досадовал из-за того, что уплывает вдаль полюбившаяся тема. А с другой стороны, казаки-разбойники наверняка поднадоели и ему, и редакторам, и, наверное, читателям. Гораздо интереснее были депутаты Верховного Совета или бизнесмены, которые прорывались навстречу успеху. Кое-какие наметки были, и тратить время на бег от ментов больше не хотелось.
Так у отца и сына Маяковых появилась маленькая тайна. Когда следующему герою публикации выпало назначить встречу журналисту в принадлежащем другу Сергея Владиленовича кооперативном кафе (разговаривали они на бульваре, но это уже мелочь), Антон не комплексовал.
Труд был невелик, а польза карману заметна.
Дмитрий Хубариев
(ИЮЛЬ)
Перед футболом Дима заскочил домой переодеться. Макс как раз ставил необычной формы бутылку в холодильник.
— Знаешь, что это такое, эх ты, тулупень малолетний, это мартини, американский напиток, такой бабоукладчик, только в путь.
Младший улыбнулся, ему нравилось, когда старший хвастался. Это было как минимум весело.
Когда Дима уже собирался выходить, Макс немного виновато, насколько умел, спросил:
— Скажи, старичок, а ты не мог бы сегодня на ночь вписаться куда-нибудь? Луиза придет, ты же помнишь, она девушка стеснительная немного, и одного меня она боится, а если ты будешь болтаться, то ничего не выйдет.
— Куда ж мне? — привычно спросил младший брат.
— А вот возьми три рубля, у нас недалеко от метро видеосалон открыли, там билет рубль, кино посмотришь.
Дима приободрился, еще четыре рубля было у него припасено. К тому же он сильно рассчитывал, что ребята, с которыми он идет на футбол, немного проставятся. Как- никак, а магнитофон он починил.
Вышло даже лучше. У Коляна уехали родители, а видак у него откуда-то уже был. После футбола поехали к нему и посмотрели сразу все три части «Звездных войн». Дима, правда, заснул на середине второй.
Утром Макс встретил брата в некотором смущении.
— Представляешь, девушка так и не приехала, я надеялся, что ты позвонишь, я б отбой дал, прости.
Дима насупился, изо всех сил стараясь не захохотать. Старший брат извинялся редко, и этим надо было пользоваться по полной.
— Ну ладно, не сердись, давай я тебя в прикольное место отвезу, только, чур, ты за рулем.
Год назад Макс, помнивший о том, что брат имеет права, но не умеет водить машину, посадил его за руль древней, невесть откуда взявшейся «копейки». Через несколько недель, потрясенный способностями Димы, пообещал когда-нибудь купить ему «по-настоящему крутую тачку» и пользовал его как шофера, взяв слово не говорить об этом бабушке. Диме все нравилось, но как-нибудь он собирался покатать и ее, теперь уже втайне от Максима.
— Так куда мы едем? — спросил Дима, открывая холодильник.
Макс прижал дверцу:
— Не вздумай налопаться, в «Макдоналдс» надо приезжать голодным, деликатесное место все-таки.
Дима широко улыбнулся — он много слышал про этот американский ресторан, но только теперь появился шанс побывать в нем и даже отведать всякой вкуснятины за Максов счет.
Петр Кислицын
(СЕНТЯБРЬ)
— Слышь, землячок, мы ж тут все стояли, ты ж помнишь, землячок, так мы встанем? Ты ж не против, землячок?
Невысокий парнишка с ужасом смотрел на нескольких крепких ребят в тренировочных штанах и майках-алкоголичках. На бухарей они были не слишком похожи, напротив — сплошные мускулы. Очередь, в начале которой и стоял парнишка, беспорядочно заволновалась. Сам он очень четко понимал: если скажет, что бычки здесь не стояли, его побьют и никто не заступится.
— Да, конечно, вы ж просили занять, — откликнулся парень и даже не стал спорить, когда его фактически вытолкнули из очереди.
Однако самый последний качок, ростом не выше, поставил его обратно впереди себя.
— Тебя как зовут?
— Толя.
— Сам кто по жизни? Че делаешь?
— Студент.
— Не бзди, студент, мы ща америкосской еды попробуем, все вместе, а знаешь, кто мы такие? «Сальники»!.. Знаешь таких?
Толя явно знал и явно помышлял о побеге, но деваться было некуда, да и поздно. Толпа уже вносила студента и его новых знакомых в зал «Макдоналдса».
Первый ресторан быстрого питания работал уже больше года, но ажиотаж не стихал. Бигмаки были дороги, но все равно меньше часа-полутора в очереди стоять не получалось. Впрочем, ранней осенью 1991 года любая пища добывалась с боем.
— А ты, студент, с каких корыстей за американской едой пришел? — спросил один из «сальников».
— Тебе какое дело, может, на завтраках сэкономил, — заржал другой.
Потом Толя с ужасом выслушал краткий обмен мнениями о том, стоит ли «обнести шарагу и не платить лаве». Он уже даже представил себе, как гопников арестовывает милиция и он явно идет соучастником с ними в тюрьму.
— Ты что, не слышал, что «старший» говорил? Эту точку Хасбулатов держит, — вдруг спросил один из «сальников».
— Какой? Тот из Белого дома?
— Ну а какой еще, тот и есть, а ты думаешь, он там зря жопу отсиживает, так что это чеченов точка, не до беспредела.
— Все праэльно, он там, рестик здесь, лавешки там, лавешки тут.
— Говорят, еще пару откроют, на Смоленке вроде.
— С крышей такой лучше не связываться.
— Ну просто пошамаем.
— Значит, смотри, терпила, нам восемь бигмаков, картошечки…
— Слышь, студент, Пепел лопухнулся и на тебя тоже взял, с нами поешь.
— Да я по головам посчитал.
— Не, все правильно, раз очередь забил, значит, заработал, халява тебе пришла, ликуй.
— Ликуй, сраный фуй!
— Че голосишь, тут дети. Да, извините, а то мудак этот разорался.
— Че сказал? Че, выйдем?
— Да хорош, давай просто пожрем, приключушечек в жизни мало?
— Без люлей, как без пряников.
— Как это жрать-то, ни вилок, ни ножей.
— Ты и так всегда руками жрешь, тебе без разницы.
— Не гони.
— Сука!..
— Обговнякался?
— Гы-гы-гы-гы!..
— Да как жрать это?
— Землячок, а ты москвич?
Толя задумался на секунду, а потом честно признался, что нет, родом из Ростовской области, фактически на границе с Украиной.
— Вот все в Москву прут, будто медом намазано.
— Да ладно, главное, чтоб не чурки.
— Это кто?
— Чурки, че непонятно?
— Майку об это говно американское испачкал.
— Вкусно в целом.
— Котлета котлетой, в столовой при заводе такие же ляпают.
— Это когда мясо кладут, а не говно, все от повара зависит.
— Не ссы в компот, в нем повар ноги моет.
— Всё, пошли, к семи надо на Маяковку.
— Да тут идти пять минут.
— Пять не пять, а лучше пораньше.
— Лимончик, ты чего-то опять раскомандовался.
— Дело Лимончик говорит, перед стрелкой воздух понюхать надо.
— Давай, студентик, учись получше.
Только когда «сальники» вышли на улицу, Толя Крипун выдохнул. Жизнь в родном городе сделала его осторожным.
Через три часа после встречи в «Макдоналдсе» Петя пришел домой и положил на кухонный стол восемь червонцев.
— Это ж откуда столько? — подозрительно спросила Евгения Павловна. — Если краденое, то не возьму, отнесешь, где взял.
— Че, трудно запомнить, я ж говорил, устроился на вторую работу, кооператору одному магазин сторожу, — Пете надо было срочно в ванную, посмотреть, сильный ли синяк на плече.
Звезданул-то этот лось здорово, нормальная битка, но ничего, лосю совсем рога оторвали.
— Это не работа, — проскрипел Алексей Петрович от телевизора, — это баловство, но присмотри, что там поценней, когда их резать начнут, надо прихватить на память.
— Да какой начнут, сытомордые банкуют, — мать наступление демократии совсем не приветствовала.
Отец тоже был не в восторге, но оставался прагматиком.
Петя и врал и не врал одновременно. Он действительно числился и инструктором в спортзале, и сторожем, и — об этом он родителям не говорил — в кооперативе маляром-штукатуром пятого разряда. Кисти в руках он не держал со школьных уроков рисования, но каждый месяц ходил расписываться за большую зарплату, из которой ему доставалось девяносто рублей. Это была, как сказал один из «старших», базовая ставка.
Все остальное — как получится. Сидел ночью около грузовой машины, следя, чтобы никто не прикопался, — четвертной. Стоял около двери, пока «старшие» беседовали с кооператором, и не обращал внимания, что тот выходит с разбитой мордой, — два четвертных. Мордобой — отдельная такса. Как вот сегодня на Маяковке, где пришлось шугануть каких-то заезжих, бодрых и резких.
Станислав Линькович
(НОЯБРЬ)
— Выпьем, выпьем бражки, — смеялся Стас, разливая из большой красивой бутылки слегка коричневатую жидкость.
Вся компания тоже ржала. Любое бухло по нынешним временам добыть непросто, а тут и много, и задешево.
Напиток достался Линьковичу почти случайно.
В институтском буфете не было ничего, кроме большой банки яблочного сока. Стас очень хотел есть, но, кажется, предстояло терпеть до дома. Стаканчик сока стоил несколько копеек, переоценка случалась каждую неделю, но сок почему-то держался прежней стоимости. Так уже ничего не стоило.
После первых нескольких глотков Стаса повело. Он внимательно посмотрел на стакан, потом на банку. Сделал еще глоток — сомнения не было, сок забродил. Получилась не очень вкусная, но явно забирающая брага.
Стас деловито подошел к буфетчице:
— Сколько у вас банок этого сока, включая открытую? Я беру все.
Две трехлитровые банки обошлись в семь рублей.
Бутылка пива около метро стоила четыре.
Дома на балконе по старой памяти хранились всякие красивые заморские бутылки, коллекцию отец уже забросил, но пока и не выкидывал. Имелись там и четыре венгерские полуторалитровые фляги. Помыть емкости и разлить из банок было минутным делом.
Потом Стас набрал товарища, у которого затевалась вечеринка.
— Старый, я тут венгерским сидром разжился, десять рублей за полтора литра, как думаешь, народ потянет?
Народ потянул. Бухла в Москве по таким ценам было не достать.
Угрызений совести у Стаса не имелось ни капельки. Вырученные деньги пошли бы на дорогие сигаретки с ментолом для девушки, они как раз по невероятной цене появились в редких коммерческих магазинах. Не то чтобы Яна не курила других, но, узнав про Salem, возжелала их: «Я ж ведьма, так Salem мне самые подходящие».
Стас не спорил, хотя насчет ее ведьмачества имел иное мнение.
— …А что ты напеваешь? — спросил кто-то Стаса.
— Дубина, это ж «Куин», — ответил кто-то за Линьковича, — это те, кто «уи а зе чемпьонс, май френд».
Заговорили о музыке, Стас подсел к Яне.
— Он умирает, — шепнула она.
— Кто?
— Меркьюри, их солист, отцу где-то английскую газету достали, я прочитала, у него СПИД и он умирает.
— А чего у него СПИД? — Стас и впрямь удивился, про новую страшную болезнь, которая косила каких-то нехороших людей, он слышал много, но вот чтобы Меркьюри…
— Друзяки, по суперченел «Шоу маст гоу он» снова показывают, — завопили с кухни.
Все кинулись на голос. Клип группы «Куин» вышел только-только, но его показали в СССР одновременно со всем миром, и это было крайне круто. Как и все, что происходило с музыкой и кино в последние года два. Увидеть фильм так же, как и весь мир, услышать музыку одновременно с Лондоном и Нью-Йорком, увидеть группы — ну хорошо, какие-то старые для родителей, а какие-то ведь действующие и новенькие, с пылу с жару. Типа сентябрьской «Металлики» и DC.
Через два часа Стас провожал Яну домой. Вписаться в гостях был не вариант, дома тоже, Иван Георгиевич и Альбина ушли в гости, но собирались вернуться. Сегодняшнее свидание обещало остаться платоническим.
Ноябрь был привычно по-московски мерзкий. Тут, вопреки всем переменам в стране, новаций не ожидалось. Яна мерзла, и Стас, вспомнив, что карманы полны денег, выкинул руку прямо перед такси. Случился жаркий, но недолгий торг. Сели на заднее. Яна молчала, Стасу тоже говорить не хотелось. Тихо играло радио, кажется, «Европа плюс». Это тоже было новое и прекрасное — несколько станций, до краев наполненных новой музыкой. Таксисту что-то не понравилось в мелодии, и он перекрутил на SNC — тут рока было побольше.
— Продвинутый, — шепнул Стас.
Яна ухмыльнулась, спросила разрешения закурить и чуть приоткрыла окно машины. «Светлана Ка-за-ри-но-ва», — откликнулось на это радио именем популярной ведущей.
— Стас, я тебе кое-что хотела сказать важное, — начала девушка.
Водитель вдруг ударил по тормозам. Линькович ударился головой о сиденье и хотел уже ругаться, но водитель выкрутил до предела ручку громкости.
— Сегодня вечером скончался солист и лидер группы «Куин» Фредди Меркьюри. Ему было…
— Твою же мать! — перебил ведущую таксист. — Черт, черт, какого же ты, ну что ж так, а?
Яна заплакала. Таксист посмотрел на нее, спросил:
— Тащилась от «Квинов»?
Яна утверждающе всхлипнула. Стас тоже кивнул. Когда доехали, водитель — его звали Андрей — вышел с ними из машины, достал из багажника фляжечку коньяка.
— У нас в школе был клуб любителей «Квинов», пластинки три имелись, записи, ансамбль пытались слепить, да петь некому.
Он открыл коньяк, сделал крепкий глоток, потом отдал Яне. Она выпила, передала Стасу. Он не отказался.
Ноябрь есть ноябрь. Яна замерзла и ушла домой.
— Друг, тебе куда? — спросил Андрей.
— Кутузовский, ближе к Рублевке, — Стас глянул на часы, — ща на метро побегу, авось успею.
— Я тебя отвезу, бесплатно, хоть поболтаем, неохота ща всякое говно катать.
Уже почти доехав до дома, Стас вспомнил слова Яны про важное. И тут же выкинул их из головы.
