Мнение церкви и общества
Мужская неверность была нормой. Осуждаемой, но без огонька. Все понимали, что это нехорошо, каялись на исповеди, а потом продолжали грешить. Церковь пыталась бороться с таким положением дел, но встречала упорное, хоть и пассивное сопротивление общества. У священников самих было рыльце в пушку, и для осуждения других не было большого авторитета.
«Довольно любопытно, что мы очень много знаем о сексуальных отклонениях в индивидуальном поведении, – пишет Роберт Фоссье. – Принудительно связав половой акт с зачатием, христианская мысль вытолкнула все проявления физиологии, выходящие за пределы канонической нормы, в сферу аморального, аномального и противоестественного, а значит, в сферу греха и проклятия. К прелюбодеянию приравнивались даже половые отношения между супругами в период, когда женщина не могла забеременеть. Подобные узы догмы никак не могли стать преградой для естественных влечений, хоть бы и в «нормальной» семье убежденных христиан. Даже не считая недозволенных, но общепринятых любовных забав, периодического блуда по твердым ценам… мы можем отметить крайнюю свободу нравов. О ней свидетельствует огромная масса документов – негодующих, угрожающих, осуждающих и карающих, хотя действенность всех этих громов и молний нам неизвестна; все пенитенциалии X–XII веков, классифицирующие наказания за проступки, или исполненные негодования памфлеты, как «Liber Gomorranus» благочестивого Петра Дамиани, написанный около 1050 года, требуют отлучения или покаяний; но эффективность этих осуждений вызывает сомнение, так как в тот период юриспруденция или сборники законов, такие как «Декрет Грациана», не упоминают ни словом обо всей этой распущенности».
Тон задавали власть имущие, у кого было больше власти, у того больше и женщин.
Королевские любовницы.
Из книги Миллы Коскинен «О прекрасных дамах и благородных рыцарях»
Не секрет, что учения церкви о святости брачных уз оставались без должного внимания у тех, кто женился не по любви, а по политическим или экономическим причинам. Опять же, власть притягивает, и неудивительно, что вокруг королей всегда роилось достаточно красивых, ярких, интересных женщин, чтобы короли время от времени отвлекались от жен, которых обычно если и не любили, то хотя бы уважали.
К первой категории королевских бастардов относились дети от случайных связей. Стивен Блуасский признал одного сына-бастарда, Жервайса (Джарвиса), от некой норманнской Даметы. Жервайс стал аббатом в Вестминстере. Ричард I признал своего бастарда Филиппа, но неизвестно, кто был матерью Филиппа. С Эдвардом I ситуация несколько туманна: Джон де Ботетаут мог быть его бастардом, но доказательства этому хлипкие. Эдвард II имел внебрачного сына Адама, хотя о матери снова ничего не известно. Ричард III признал двоих бастардов, нажитых до брака. Джон стал капитаном Кале, а Катерина вышла замуж за графа Хантингтона. Личность матерей или матери неизвестна. Вторая группа бастардов английских королей происходили от связей, которые длились достаточно долго. Генри I, Генри II, Джон, Эдвард III и Эдвард IV имели, общим счетом, 36 признанных бастардов. У одного Генри I их было совершенно точно 20 и почти точно еще 3, хотя его семейная жизнь была вполне ладной и счастливой – но вот с официальными женами дети получались как-то плохо (двое точно от первой жены, возможно – трое, и бездетный второй брак)…
У короля Джона признанных бастардов было семеро… А вот имен подруг короля Джона никто не знает с достоверной точностью – то ли потому, что близостью к королю с официальной репутацией злодея никому из потомков хвастаться не хотелось, то ли потому, что у Джона всегда была прискорбная для баронов королевства тенденция заводить любовниц из числа баронских жен. В случае Эдварда III речь идет, скорее, не о любовнице, а о подруге жизни: «национальный скандал» Алиса Перрерс была рядом с ним почти 15 лет, после того как жена Эдварда умерла. Эдвард IV просто любил женщин. Всех. «Он не пренебрегал никем, ни замужними, ни свободными, ни благородными, ни низкорожденными», – писал сплетник Манчини в своих дипломатических отчетах. В настоящее время высказываются серьезные сомнения относительно того, насколько репутация бабника была заслужена Эдвардом IV, но один факт является несомненным: его большое сердце стоило династии Йорков трона, а обоим его братьям – жизни…
Кто становился королевскими любовницами? Да кто угодно, за исключением нескольких табу. Табу были иностранные принцессы, воспитывающиеся при дворе в качестве невест или воспитанниц-заложниц, и дочери высшей аристократии страны – особенно те, кто наследовал большие состояния. Крестьянки табу не были, но где король мог с крестьянкой встретиться? Известен только один зарегистрированный хрониками случай: Генри II на охоте. Уж таких моментов хронисты не пропускали! Часто, очень часто в описаниях королевских любовниц присутствует слово «низкорожденная» или «простого происхождения». Но это выражение нельзя понимать в современном смысле слова. Для норманнов-аристократов, чьей родней были великие короли и могучие герцоги, жены и дочери баронов, рыцарей, джентри и городской буржуазии были все одинаково низкорожденными. На самом же деле Ансфрида, любовница Генри I, была вдовой рыцаря; Эдит, которая родила королю одного бастарда, была дочерью нортумберлендского барона; Сибил была дочерью сэра Роберта Корбета. Знаменитая Розамунда Генри II была дочерью шропширского рыцаря. Его же Нест Блоэ была женой сэра Ральфа Блоэ. Мать епископа Джеффри Плантагенета тоже была дочерью рыцаря, хотя про нее как раз и писали, что она была «из простых». Алис Перрерс была дочерью барона. Про долговременную любовницу Эдварда IV, Джейн Шор, можно сказать, что она была «из простых», потому что она была дочерью и женой богатых торговцев. Другая подружка и мать бастарда этого веселого короля, Люси Уайт, была из гемпширского рода состоятельных джентри.
То, как короли относились к своим любовницам, полностью зависело от личных характеристик этих королей. Единственное, что бросается в глаза, так это практически полное отсутствие попыток возвеличить своих наложниц…
И все же короли Англии выглядели очень высокоморально по сравнению со своими коллегами с материка. Про Филиппа Бургундского Доброго говорили, что у него любовница в каждом городе его обширных владений, и он признал 15 бастардов. Миланец Франческо Сфорца, незаконный сын наемника и незаконной дочери герцога Миланского, имел 37 детей, по большей части, хмммм… незаконных. В Сицилии XII и XIII веков, в Испании и Португалии XIV века бастарды становились королями в обход законных наследников. Какой простор для переворотов и локальных войн!
И, естественно, короли – это представители своего времени, по жизни которых достаточно легко проследить масштабность вопроса любовниц и бастардов. Редко в какой аристократической семье не было того же самого. По большей части потому, что юноши из этих семей получали практическое сексуальное образование отнюдь не со своими юными женами…
Как к этим похождениям относились жены? Скорее всего, они просто ничего не знали, да и знать не хотели. Публичные женщины их жизнь не осложняли, а дети от этих похождений не принимались ко двору их отцов, потому что сам факт отцовства не поддавался бы установлению. Совсем другое дело – конкубины, наложницы. Наличие наложницы подразумевало не только то, что супруг леди делит свою любовь и привязанность не только с ней, но и с другой женщиной. Это в глазах окружающих говорило о том, что леди не дотягивает до стандарта, который безраздельно выиграл бы сердце ее супруга. Можно вполне понять ярость легендарной уже при жизни Алиеноры Аквитанской, когда ко двору ее более молодого мужа регулярно привозили бастардов, которых тот радостно признавал, не говоря о том, что сравнивать себя с какой-то там Розамундой Клиффорд ей было более чем оскорбительно…
