* * *
Учай стоял на берегу, вглядываясь в утренний туман, ползущий над Медвежьим ручьем. Пожалуй, не многие бы решились в одиночку идти сюда под утро — ручей не зря носил свое имя. Медведи часто приходили половить тут рыбу и совсем не жаловали тех, в ком видели соперников. К тому же в округе было немало болот — часто уже совсем высохших, едва проминавшихся под ногами. Но местами и тут оставались затянутые травой оконца, один шаг в которое — и никто больше не увидит и не найдет неосторожного… Однако Учай стоял на берегу и ждал, кутаясь в подбитый мехом красивый арьяльский плащ.
Вдруг утренняя пичуга, которая радостно посвистывала на ветке над головой Учая, замолкла, не закончив трели. А затем, захлопав крыльями, и вовсе унеслась прочь.
— Кто тут?
Учай развернулся, кладя ладонь на рукоять кинжала.
— А ты кого ожидал здесь увидеть? — послышался рядом насмешливый голос.
Вечка говорил правду — слова звучали так, будто незнакомец пытался выплюнуть их через плотно сжатые губы.
— Я тот, кто сделал ножи, которые тебе так понравились. Спасибо, у меня был хороший ужин! Но ты ведь пришел не затем, чтобы узнать, хорошо ли я поел?
— Да уж точно не затем.
— Тогда говори, что тебе нужно.
Учай повернулся на голос, однако незнакомец тихо сместился и вновь оказался у него за спиной.
— Ты ходишь будто накх, — с подозрением проговорил сын Толмая.
— Они нам родня. У нас говорят: если сакон теряет разум, он становится накхом… Так чего же ты хочешь, человек, которого велено звать сыном бога грома?
— Я видел твои ножи. Они ведь из железа, так?
— Так.
— В Ладьве издавна продают железные ножи. Никудышные — сразу ломаются, когда пытаешься их согнуть. Но твои, когда их сгибаешь, снова выпрямляются. Они легче и острее лучшего бронзового клинка…
— Все верно. — В голосе чужака звучала гордость. — Даже если ты будешь резать ими до конца своих дней, да продлят их небеса, тебе не удастся затупить мой нож!
— Как тебе удалось заколдовать железо, чтобы оно изменило свои жалкие свойства? — с любопытством спросил Учай. — Ладно, я понимаю, ты не откроешь подобную тайну первому встречному. Лучше скажи — ты можешь сделать такой же нож, но длинный? Вот как моя рука? Чтобы им можно было и колоть, и резать?
— Могу. Но зачем тебе?
— Мне нужно много таких ножей. Сотни.
— Так уж и сотни. Зачем тебе столько? Пугать народ на торжище? Для этого хватит и палок.
— Я отвечу. Но прежде скажи: если ты в родстве с накхами, стало быть, ты тоже из Арьялы?
— Я из своей земли. Что бы ни думали об этом всякие пришлые чужаки.
— Что же ты ушел так далеко из своей земли?
— Это мое дело.
— Тогда и зачем длинные ножи — мое дело. Я готов дать тебе ту цену, которую ты запросишь. Разве этого мало?
Чужеземный "отец клинков" вдруг показался из ближних кустов. Он вышел, не шелохнув ветки, — мощный, почти неуклюжий с виду, в распахнутой меховой безрукавке на голое тело. Тяжелые руки бугрились мышцами, черная борода была заплетена в три косы, на груди чернели шрамы-насечки. Учай впился взглядом в его лицо, пытаясь понять, что у того на уме.
— Меня зовут Тхери, — сказал кузнец, глядя на юношу глубоко сидящими темными глазами. — А из родных мест ушел, потому что… — Он помрачнел и буркнул: — У нас говорят: "Даже если плеть украшена золотом, она остается плетью".
— Я понимаю тебя! — с воодушевлением отозвался Учай. — Арьяла тянет хищные лапы и к нашим землям! Раз она уже получила по ним от меня. Но они вернутся?
— Конечно, — угрюмо ответил беглец.
— Ну вот! И чтобы их достойно встретить, моим воинам нужно оружие, много оружия. Сейчас у меня полторы сотни бойцов, но будут и другие.
Тхери изучающе поглядел на Учая. А тот вдруг задумался, сколько лет его собеседнику. Могучий кузнец двигался легко, как юноша, но темное, будто вовеки закопченное, лицо выглядело почти по-стариковски. Какие горести, какие испытания его состарили?
— Хорошо, я тебе поверю, — кивнул сакон. — Тогда уговор такой. Я сделаю тебе оружие, как делал его для накхов. Я найду учеников, и они тоже будут ковать железо. Ты получишь столько оружия, сколько пожелаешь. Я не запрошу лишнего — только еду, одежду и кров. Но взамен, когда придет пора, моя воля станет твоей волей и ты исполнишь то, чего я потребую, будто сам того желаешь, без сомнений и колебаний.
— Хорошо, — подумав, ответил Учай.
— Клянешься?
— Клянусь.
Кузнец взмахнул рукой, будто ловя на лету произнесенное слово.
— Я поймал сказанное и запечатаю его в кровавом железе. Оно будет служить тебе и никогда не изменит, покуда ты будешь верен слову. Но берегись нарушать его — твои клинки обернутся против тебя! А сейчас, если желаешь, раздели со мной хлеб. У нас теперь общая дорога.
* * *
Теплая пора в этом году затянулась. И хотя по утрам холодок уже пробирал до кости, днем солнце сонным медведем вылезало в чистый небосклон и согревало землю так, что люди на торжище скидывали кожухи, оставаясь в рубахах.
Учай возвращался по едва заметной тропке, обдумывая встречу с чужеземным кузнецом. Как он назвал себя — саконом? Что заставляет его таиться от всех прочих? Понятное дело, торговый люд, везущий бронзовые топоры и ножи из Арьялы, не жаждет видеть тут его изделия. Но только ли это заставляет его держаться подальше от людей?
Теперь все это не важно. Когда в войске будет множество легких острых длинных ножей, никто в Ингри-маа не сможет противостоять ему. А дальше, когда Учай утвердит свою власть во всем лесном крае, можно будет и дривов прибрать к рукам. Надо только сперва выяснить, кто из них ненавидит Арьялу и почему…
Учай не додумал мысль до конца. На камне у тропки сидел Кежа с охотничьим копьем в руке и клевал носом, время от времени резко дергая головой, чтобы не заснуть.
— Эй, ты что тут делаешь? — окликнул его Учай.
— Тебя жду. А вдруг бы что случилось? Ты бы закричал, я прибежал… — Побратим встал, размял затекшие плечи и испытующе поглядел на старшака. — Договорились?
— Да.
Сын Толмая вдруг вспомнил о невысказанном желании оружейника. Впрочем, какая сейчас разница? Потом, когда Тхери расскажет о нем, будет время подумать. Сейчас главное — мечи!
— А ты-то чего хмурый?
— Да там Джериш такое…
Кежа собрался было рассказать, как вдруг в придорожных кустах послышался треск. Сыны Грома напряглись и схватились за оружие, но было уже поздно. С разных сторон на них молча набросились какие-то люди. Учай видел, как Кежа выставил вперед острие копья, намереваясь пырнуть одного из нападающих, но тот схватил его за древко и дернул на себя. Затем ладонью, будто крюком, захватил побратима за затылок и с размаху приложил его лбом о дерево. Кежа рухнул наземь без чувств.
— Хватай белоглазого! — раздался рядом возбужденный выкрик.
В тот же миг кто-то по-медвежьи облапил Учая за плечи и со страшной силой сдавил. Сына Толмая охватил животный ужас. Он беспомощно дернулся… Внезапно словно черные крылья распахнулись над ним. Учай почувствовал небывалый покой и легкость. И такую уверенность в своих силах, какой он, прежде боец далеко не из лучших, в жизни не ощущал.
Тот, кто схватил его, должно быть, решил, что дело сделано, и ослабил медвежью хватку. Это неожиданно развеселило Учая. Вспомнив уроки Джериша, вождь ингри с силой выдохнул, наклонился, лишая противника равновесия, подхватил за ногу и дернул. Пытаясь удержаться, тот разжал хватку, рухнул наземь и тут же получил от Учая ногой в челюсть.
Следующий недруг попытался выручить своего товарища и с ревом бросился на молодого ингри. Но тот быстро повернулся, ловко подставил бедро, сбил врага с ног и расквасил лбом нос третьему нападавшему. Учай и сам не вполне верил, что именно он все это творит. Его переполняло неведомое прежде чувство свирепой радости от рукопашной схватки. Он готов был и дальше крушить и ломать, наслаждаясь видом вражьей крови.
Но тут один из нападавших подхватил с земли оброненное Кежей охотничье копье и занес над оглушенным побратимом.
— Еще дернешься — я убью его! — крикнул он Учаю.
Сын Толмая вдруг узнал кричавшего. Да это же тот мордастый русобородый дрив, торговец хмельными медами с торжища! Да и все прочие нападавшие тоже были его сородичами. Неужели ткнет Кежу? Учай поглядел на неподвижно лежащего ничком побратима. Может, и ткнет… Но хотели бы убить — убили бы и раньше. Уж точно Кежа, сидя тут, проспал засаду. Нет, не могли дривы подкрасться так тихо, наверняка загодя сидели у тропы. Не убивают — значит, хотят говорить. Что ж, пусть. Беседа позволит выиграть время. А там его Богиня, осенившая его крылом в битве, подскажет…
— Хорошо. — Учай опустил руки. — Убери копье.
Мордастый торговец удовлетворенно кивнул и убрал наконечник от затылка Кежи.
— Так-то лучше! Эй, изорянин! Если желаешь спасти жизнь себе и ему — слушай внимательно…
— Не буду, — покачал головой Учай.
— Это еще почему? — удивился дрив.
— Сам посуди — не хотели бы говорить, не пугали бы. А раз хотите — стало быть, вам это нужнее, чем мне.
Торговец медами уставился на предводителя ингри, осмысливая услышанное.
— Вы не убийцы, не грабители, — спокойно рассуждал Учай. — А все ж спозаранку такую охоту затеяли. Говори, чего удумали. А я уж решу, как быть.
Такого поворота собеседник Учая явно не ожидал. Сын Толмая глядел на него с насмешкой, чувствуя, как переполняет, аж наружу рвется бурлящая в нем сила.
— Ты-то сам, изорянин, нам не нужен, — должно быть возвращаясь к намеченному прежде разговору, сурово заявил торговец медами. — Если поможешь нам заманить в западню проклятого арьяльца, которому служишь, тогда тебя и родича твоего оставим в живых…
— Вот как? — Учай хмыкнул. — Смешная затея. Сейчас я могу убить тебя так же быстро, как и ты меня. Невелика забота. Вам гурьбой не удалось меня одолеть. А Джериш и вовсе вами отобедает и не подавится.
— Да ты…
— Закрой рот и слушай! — рявкнул Учай. — С тобой мне не о чем говорить. Вот как с моим кулаком… — Он поднял руку, сложил из пальцев подобие рта и задал кулаку вопрос: — Как думаешь, нам стоит убить Джериша? — А затем пропищал по-дурацки за свою длань, разжимая пальцы, будто губы: — Нет, это глупая затея! — И продолжил уже своим голосом, глядя на обалдевшего дрива: — Видишь, даже мой кулак умнее тебя! Так кто тебя послал?
Торговец растерянно оглянулся на приятелей. Те с изумлением и опаской глазели на Учая.
— Полоумный, — пробормотал кто-то.
— Что ты тут разболтался, белоглазый? — проворчал торговец медами. — Верно говорят, что изорянина мать в детстве из люльки уронила… Никто меня не посылал!
Учай осуждающе покачал головой:
— Ну убьете вы меня и Кежу. Скоро выяснится, что мы пропали. Множество ингри — умелых охотников и следопытов — отправится на поиски. И вы получите кровных врагов там, где могли бы обрести друзей. Понял, о чем я?
Торговец неуверенно кивнул.
— Вот и хорошо. А теперь ступай к тому, кто велел тебе захватить меня, и скажи, что я желаю с ним говорить. В полдень я приду выпить твоего меда. Тогда, быть может, ты скажешь мне что-нибудь разумное. Идите, да оставьте копье — вам оно без надобности…
— Что там Джериш-то учудил? — спросил Учай, дождавшись, когда Кежа открыл глаза и со стоном перевернулся на бок, держась за голову. — Ты начал рассказывать, да нас прервали…
— Джериш?
Кежа, все еще толком не пришедший в себя после удара, поглядел на побратима мутным взором, нащупал на голове здоровенную шишку и скривился от боли.
— А где эти…
— Дривы ушли. Я им велел убираться восвояси. — Учай помог Кеже сесть на травке у обочины. — Ну, рассказывай про арьяльца.
— Джериш на торгу гуляет, — послушно ответил парень. — Хлещет хмельной мед, брагу, пиво дривское… С ним наемные стражи торговцев, ох и шумят…
— Наемные стражи — это хорошо, — одобрительно заметил Учай. — Небось вояки добрые и оружие у них нашему не чета.
— Что ж хорошего? — удивился Кежа. — А если Джериш их к себе сманит? А если они решат на нас напасть? Нас числом-то побольше, да умением они нас задавят…
Учай положил ему руку на плечо:
— Вот и нужно сделать так, чтобы не напали. Если кто к Джеришу примкнет — сразу к делу приставлять, умения их перенимать, чтобы потом не опасаться… Нам бы время только выждать, чтобы в силу войти! Скоро уже снег ляжет. Самое время войско собирать и обучать. Много еще успеть надо… Ну а теперь говори, чего шумят?
— Арьяльский толмач Джеришу рассказал такое, что тот едва ума не лишился…
— Ну пойдем, послушаем его…
Едва они вернулись на торжище, Учай заметил Джериша, окруженного толпой наемников. Они шли, нестройным хором распевая что-то грозное, отчего хотелось спрятаться, убежать с пути наступающего воинства.
Заметив Учая и Кежу, Джериш поднял руку, останавливая стражей, и, покачиваясь, зашагал им навстречу.
— Вот вы где! — рявкнул он, явно пытаясь сообразить, сколько людей стоит перед ним. Не справившись с подсчетом, раскинул руки, сгреб Учая и его побратима в объятия и обессиленно повис на них.
— Что стряслось? — пытаясь освободиться от железных объятий, недовольно спросил Учай.
— Мы выступаем в поход! Прямо сейчас! Я собираю всех. Отныне я командую войском. Поднимай своих людей, парень.
— Какой еще поход? Что ты несешь?
— Государь убит! — взвыл Джериш. — Царевич похищен! Ширам поднял мятеж! А я говорил, что накхам верить нельзя! Нет, не слушали!
Жезлоносец зачем-то ткнул Кежу в грудь кулаком, и тот, отлетев, уселся на дорогу.
— Аратта, мы идем на помощь! Мой брат Киран и я спасем тебя…
Он не договорил и захрапел, сползая наземь.
— Помоги мне дотащить его до постели, — приказал Учай, глядя на красного от негодования побратима. — Похоже, все завертелось быстрее, чем я думал…
Глава 9
Муравьиный владарь
Спозаранку Учай уже прогуливался с побратимами по торжищу. Этой ночью он почти не сомкнул глаз. Сон не шел. Какое-то неведомое предвкушение заполнило его без остатка. Оно подстегивало, не давало остановиться и перевести дух. Стычка с дривами в лесу встряхнула его. Не стало Учая — признанного победителя, собравшего под рукой всех ингри. Нынче опять как на охоте: есть ты и дикий зверь, которому невдомек, что ты большой вождь, а не просто свежее мясо.
Уж точно, если дривы взялись устраивать засады, у них на то есть причины. И что им до Джериша? Арьялец хоть ростом и велик, да в одиночку он точно старый медведь: рычать может, а задрать — силы нет. За что болотники так ненавидят арьяльцев, что всякому из них без разбора желают смерти? "Такие люди мне в самый раз, — неожиданно заключил Учай. — Надо только разузнать, что у них на уме. Пусть-ка мои парни побродят по торгу да поспрашивают местных, что те думают о соседях. А сам для начала тряхну торговых старшин…"
Объяснив Кеже, что требуется от Детей Грома, и отослав его и остальных, Учай направился дальше. Вскоре он углядел рядного, надзиравшего за честным торгом, поманил того к себе и объявил, постаравшись придать лицу надменное выражение, какое видал у арьяльского царевича:
— Желаю видеть старшин, немедля. Пусть все идут на двор Вилюга.
Рядный поклонился, пряча досаду. Прежде на торжище этак никто не распоряжался. Да впрочем, и с войском сюда никто являться не смел.
Вскоре у крыльца избы собрались старшины. Скрывая недовольство, они напряженно пытались угадать, что вдруг понадобилось от них спозаранку этому неугомонному вержанину.
— Вы тут, значит, в почете ходите? От всякого котла и лотка потчуетесь? — без предисловий напустился на них Учай. — Ну и где тут мир и порядок?
— Так отчего же… — растерялся Вилюг. — Только прошел, все тихо…
— А за оградой пускай разбой лютует?
— Какой-такой разбой?
— Который пришлый люд творит! Ну-ка отвечайте, кто такие дривы? Чем здесь промышляют? Что торговцами прикидываются, я и сам знаю, а на самом деле?
Старейшины молча переглянулись. Слишком уж удивленными они не казались. Внимательно наблюдавший за ними Учай похвалил себя за догадливость.
— Дривы-болотники сюда спокон веку торговать приезжают, — с достоинством заговорил Вилюг. — От торговли с ними людям большой прибыток, и разбойников среди них отродясь не водилось. Ну разве что… — Он замялся и добавил тише: — Неужто на арьяльца злоумышляли?
— Рассказывай все! — приказал Учай. — Правду скажешь — не обижу.
Старейшины согласно зашептались. Вилюг вздохнул:
— Да что тут говорить? Арьяльцев они пуще болотных шишиг ненавидят. Чужаки в их края когда пришли, стали на холмах да горушках крепости свои ставить. А у дривов такой обычай: у них на род два селения. Одно летнее, на озерном или речном берегу, другое зимнее — на такой вот горушке.
— И не лень им, — хмыкнул Учай.
— Там ведь места страсть какие. Недаром говорят: в болоте тихо, да жить там лихо! Пред зимними холодами дожди как зарядят, вода взбухает так, что большую часть всей земли в человеческий рост накроет. Пока снег и морозы, еще ничего, а как теплеть начинает, снова вода поднимается пуще прежнего. Перед тем как первый разлив начнется, дривы на свои горушки зимовать уходили, а после второго к воде заново спускались. Летники у них хлипкие, из жердей и соломы… Вот раз по осени, тому уж лет десять прошло, стало холодать, хотели дривы на свои горки вернуться, ан нет: повсюду арьяльские частоколы стоят!
Учай вновь кивнул — обычай арьяльцев ставить острожки на подходящих холмах был ему уже известен.
— Кто попробовал силой свои дома отобрать — мигом с жизнью распростился, — продолжал Вилюг. — Стали на дорогах врагов сторожить и в лесах прятаться. Так арьяльский вождь Киран сперва ловить их пытался, а потом взял и землю поджег…
— Как это? — насторожился вождь ингри.
Ему вмиг вспомнились побасенки о том, что чародей-кузнец Тхери топит свои печи нарубленной, словно дрова, землей.
Старейшина про это то ли не знал, то ли и знать не хотел. Он лишь развел руками и с отвращением сказал:
— Колдовство, не иначе! И в чем коварство-то: поверху дым стелется, что не вздохнуть, а под землей пламень змеится. Снаружи его не видать, вдруг — раз, трава расступилась, а там жар рдеет, как в печи! Гореть будет хоть лето, хоть два — пока все болото не выгорит, уже не погасишь. И богов дривских пришлецы не побоялись, а боги у них злые…
— Страшное дело! — задумчиво кивнул Учай, мысленно поставив зарубку непременно разузнать побольше об этом арьяльском колдовстве. — Но здесь-то, в Ладьве, дривы что позабыли? Помнится, отец рассказывал, что их земли отсюда далеко на полдень…
Вилюг замялся и скосил глаза вбок.
— Товары у них хороши. Земля у них не родит, так они в рукоделиях горазды. Холсты льняные — они их синим корнем красят. Меды и настойки ягодные, липовые короба, лыжи, топорища, игрушки…
— Ты не юли! — возмутился Учай. — Не о том тебя спрашиваю.
— Еда им нужна, — вместо Вилюга буркнул другой старшина. — И снадобья — раненых да обожженных лечить.
Учай задумался, внимательно глядя на говорившего. Сказывал он гладко, но вязалось криво. Если рана не пустячная, с ней не побегаешь и не походишь. А если так — на одном месте застрянешь, тут тебя и сцапают. Стало быть, раненых нужно прятать в безопасном укрытии. Узнать бы — где?
— Выходит, дривы, как и прежде, с арьяльцами воюют? — протянул он.
— Ну как сказать — воюют… — спохватился старейшина. — Так, беспокоят понемногу, житья им не дают. Но ведь и дривов понять можно. Арьяльцы их спихнули в самые топи, а кто удрать не успел, — он понизил голос, — тех похватали и увезли вовсе неведомо куда…
— Что ж… — Учай напустил на себя самый надменный вид. — Я узнал все, что желал. Ступайте. Но упредите на торгу каждого: если впредь разбой чинить станут, велю в реке потопить, а добро заберу себе!
* * *
— Учайка! Тут мы! Иди к нам!
Заслышав веселый голос Кежи, доносившийся из распахнутых дверей одного из постоялых дворов, Учай поморщился. Пора уже парням прекращать звать его так, будто он — один из них. Да, они побратимы, но он — сын бога и избранник Богини! Если бы не он, не сидели бы сейчас за уставленным яствами и выпивкой длинным столом, а ловили бы окуней в Верже… "Учайка", ну надо же! А местные услышат — что подумают?
— Ну, разузнали? — отрывисто спросил повелитель ингри, садясь на освобожденное для него лучшее место перед блюдом с горой ржаных пирогов.
Вечка тут же подал ему берестяной ковш с душистым дривским пивом. Учай милостиво ему кивнул. Хоть кто-то здесь понимает свое место.
— А вот Марас расскажет, — проговорил Кежа, откусывая от пирога-лодочки. — Я его послал со старшиной наемной охраны потолковать — притвориться, будто он к ним наняться хочет…
Высокий, костлявый, немногословный Марас поднял голову. Он был ровесник Кежи и куда лучший охотник, чем любой из Сынов Грома. Почему он пошел за Учаем, оставалось загадкой: в отличие от всех остальных побратимов, причин для кровной мести арьяльцам у него не было. Учай давно приглядывался к этому молчуну, но и поныне не смог его раскусить.
— Сказали, зря пришел — они уже дривов наняли за бесценок, — медленно проговорил Марас. — Дривы сейчас повсюду лезут, лишь бы платили…
— Оно и ясно, — вмешался Кежа. — Арьяльцы их земли захватили, вот они по чужим и расползаются…
И Кежа принялся рассказывать то, что Учай уже слышал от старейшин: о проигранной войне, о вражеских крепостях, которые теперь сторожат дривские земли, о том, что еще недавно дривов ловили и целыми деревнями увозили — лишь боги ведают куда…
— Да знаю уже, — отмахнулся Учай.
— А что оружие они себе тут покупают, знаешь? Видал на торгу целые связки стрел, думаешь, для кого? И награбленное они тут сбывают, — оглянувшись, тихо добавил Кежа. — Вилюг и прочие знают да молчат. Столько им прибытка с той торговли!
— Главарь-то у болотников есть? — спросил Учай, не особенно надеясь на ответ. — Вождь всех дривов?
Кежа пожал плечами:
— Говорят, был, да попал в плен и погиб…
— Есть, — к его удивлению, ответил Вечка. — Муравьиный владарь его зовут.
— Как? — невольно расхохотался Учай.
Его смех подхватили прочие побратимы.
— Дривы, что ль, себя муравьями кличут?
Вечка замотал головой.
— А вот послушай. Мы с Хельми нынче утром подсобляли купцам из рода Щуки лодки разгружать, — заговорил он. — Они только прибыли, еще не знают ни тебя, ни нас. Позвали к ним работниками, им руки нужны. Я сказал, что поздно, мы уже нанялись к дривам. Так щурята столько ушатов грязи на них вылили…
— Ну-ка, ну-ка!
Учай перевел взгляд на ясноглазого красивого отрока чуть старше Вечки. Четвертый Сын Грома носил девчачье имя Хельми — Жемчужинка. В бою он был такой же никудышный, как Вечка, но при этом далеко не так ловок и сообразителен. Учай считал его глуповатым, бестолковым и бесполезным. Только песенки петь горазд.
— Добрые люди говорят — дривы с нечистью по соседству живут и роднятся…
— С шишигами! — фыркнул Кежа.
— А ты послушай, как они болтают! Чисто шишиги — ничего не поймешь. Нарочно небось, на торгу-то, когда им надо, сразу человеческую речь вспоминают…
— А какие искусники! — невпопад воскликнул Хельми. — Я пока ходил по их рядам, сердце радовалось! Плетут из лозы, режут из дерева, жемчуг сверлят — каждое племя свой промысел держит. Один род бусы нижет, другой обувку из шкурок шьет, третий ладит санки, четвертый горшки разукрашивает…
— Горшки, санки! — фыркнул Учай. — Помолчал бы. Вечка, что там за Муравьиный владарь?
Вечка с Хельми переглянулись. Младший побратим понизил голос и начал:
— Есть у дривов священные дубравы. Не живет там ни зверь, ни человек, ни птица. Зайдешь под сень ветвей — ни белки, ни сойки не встретишь… Тишина! Только там и сям кости белеются… Да в траве еле слышно — шур-шур-шур…
— Что же за лютая нечисть там поселилась? — с невольным любопытством спросил Учай.
— Никакая не нечисть, а муравьи. Да не такие, как наши черненькие мураши, — куснул, ты почесался и дальше пошел. Те — огневушки! Как такой ужалит, словно горячим углем обожжет. Этих огневушек в дубравах столько, сколько звезд на небе, если не побольше. Вот почему там никто не живет. Один медведь, говорят, там водится. Как-то он с муравьями договорился, что они его не трогают. И то, сказывают, никакой это на деле не медведь, а огромный муравей в медвежьем облике. Кроме него, пока снег не ляжет, никто не ходит в страшные леса. Вот там-то и живет Муравьиный владарь, всех дривов повелитель.
— А как же он с мурашами-то… — начал Кежа.
— Слышал, он сам, да его ближники, да жрецы с огневушками побратались. А взамен пообещали их человечьим мясом кормить… Заведут туда обманом чужака, мураши набегут, с ног до головы облепят и до костей обглодают…
Побратимы слушали, невольно притихнув. Хоть поблизости и шумел торг и снаружи был погожий день, а над столом будто стало темнее и холоднее.
— Как его зовут, этого владаря? — прервал молчание Учай.
Вечка пожал плечами:
— Так и зовут. Прежде как-то звали; может, дривы помнят, да зачем? Он от старого-то имени отказался. Дескать, тот прежний человек, что его носил, умер.
— Он мертвый, что ли?
— А кто его знает! Похоже на то. — Вечка чуть подумал и прошептал: — Вот поэтому его мураши и не жрут…
Тут парням стало совсем не по себе, а Учай крепко задумался над услышанным.
Солнце медленно карабкалось в небо, чтобы лучше рассмотреть все происходящее на земле. Когда же наконец пробившееся сквозь разрывы туч светило поднялось на маковку неба, Учай уже подходил к лотку давешнего торговца медами.
Завидев его, дрив раздвинул губы в зубастой улыбке и протянул Учаю берестяную чашу:
— Испробуй-ка, изорянин!
Сын Толмая отпил стоялый мед, утер губы и кивнул:
— Хорош!
— Хорош, да и покрепче есть. Ежели со мной пойдешь, то провожу наилучшего меда отведать!
Вождь ингри кивнул:
— Отчего ж не пойти! Для такого дела и пройтись не жалко.
— Ну, тогда, как темнеть начнет, встретимся у Встающей Воды. Я тебя и отведу.
— Куда поведешь-то? — не удержался от вопроса Учай.
Русобородый торговец вновь ухмыльнулся:
— А там, за озером и вон той горкой, есть славная тихая дубрава… Что-то ты с лица сбледнул. Никак боишься?
— Кто боится, тому лучше и не родиться, — дернул плечом сын Толмая.
— Только один приходи, — предостерег дрив.
* * *
Встающую Воду — святое место неподалеку от торжища — еще в детстве показывал Учайке отец. Да и каждый из мальцов, которых возили в Ладьву, непременно побывал подле этого бурливого озера. Темная водяная гладь обычно казалась спокойной. Но точно посередине время от времени вздымался к небу, пузырясь и плеская пеной, водяной столб — будто в омуте просыпался хозяин здешних пучин.
На торжище шептались, что водяник требует жертву — иначе река, что из того озера вытекает, обмелеет, а ребра перекатов выступят так, что на лодке-гусинке не пройти. А то и вовсе рыба помрет от неведомой хвори. Такое порой бывало, хоть и редко. Каждый в Ладьве знал: если от воды такая вонь поднимается, что хоть беги, значит скоро рыба брюхом вверх по течению пойдет. Разгневался водяник. А уж на что — сам угадай. Обычно дело обходилось малыми жертвами — парой серых гусынь да парой ярких селезней. И вскоре вода снова надолго унималась, лишь тихо побулькивала посреди спокойной глади.
Темнеть в эту пору начинало рано, и ждать Учаю пришлось недолго. Он слышал тихий шорох в кустах неподалеку, то там, то сям, — по всему видать, дривы старательно проверяли, не прихватил ли он с собой соглядатаев. Наконец, убедившись, что сын Толмая пришел один, давешний продавец стоялых медов вышел к берегу озера и кивнул:
— Идем, что ли?
Не заставляя себя упрашивать, Учай зашагал следом.
Идти пришлось не близко. Обогнули озеро и в темноте долго пробирались через шелестящий палой листвой лес, то и дело петляя. Другой бы спотыкался через шаг, но дривы явно знали тропу как свою ладонь. Когда обошли лесистую гору, далекие огоньки костров на торговых стоянках пропали из виду. Кричи — не докричишься… Учай про себя это отметил, но промолчал. Дривы, следовавшие за проводником в отдалении, только дивились. Изорянин вел себя так, точно вовсе не беспокоился о своей голове!
Длинное, врытое по самую крышу жилище было едва заметно в сумерках. Сперва Учай чуть не принял его за огромный муравейник, прижавшийся у подножия лесистого взгорка. Провожатый остановился, ухнул филином. Из-за ближних зарослей можжевельника выступили еще трое дривов. Перекинувшись с торговцем парой слов, они повели Учая в слабо пахнущую дымом темноту.
В доме оказалось еще темнее, чем снаружи. С десяток горящих лучин вдоль прохода едва открывали глазу лежанки, на которых виднелись очертания скорчившихся тел. Со всех сторон доносились невнятные тихие звуки, которые сливались в единый приглушенный стон. У лежанок Учай заметил еще каких-то людей — кажется, девиц и отроков, которые поспешно отступали в тень, стараясь не попадаться гостю на глаза. В конце поперек прохода висела медвежья шкура, отгораживая часть дома. Торговец приподнял ее, пропуская чужака.
Здесь света не было совсем, но от дальней стены Учай расслышал тяжелое дыхание.
— Привел вражину, как ты велел, — негромко сообщил торговец медами.
— Что ж, налей ему хмельного, — раздался хриплый голос из темноты. — Раз обещал — попотчуй во славу богов.
— Благодарствую, — оскалился Учай. — Однако с хмельным я повременю.
— Брезгуешь, что ли? — зловеще прохрипел невидимый собеседник.
— Угощением брезговать зазорно. Да только давай сперва решим, мне ли то подношение или в мой помин.
Позади послышались смешки.
— Ишь ты, храбрый какой! Что ж, давай по делу. Мне тут сказывают, изорянин, — продолжал хриплый голос, — что ты арьяльцам продался и первейшего из злыдней тамошних бережешь как зеницу ока. Так ли это?
— Нет, — спокойно ответил Учай. — Я не служу ни топору, которым дрова колю, ни веслу, которым на реке гребу. Так и здесь. Арьялец Джериш мне не господин и не друг. И если я им как топором рублю древо, то от этого мне, а не ему польза.
— Складно придумал. Верно на том стоишь?
— Верно, — подтвердил Учай, думая, послышалась ли ему в голосе невидимого злая усмешка и что она означает.
— Что ж, это проверить несложно… Илень!
— Да, батюшка? — раздался голос торговца медами. — В рощу его отвести, к тому дубу на горке? Могу еще медом намазать, мне не жалко. Братики мясо с медком любят…
Учая, хотя он был готов услышать нечто подобное, прошиб холодный пот. Невидимый, видно почуяв это, усмехнулся:
— Зачем сразу в лес? Ну-ка, Илень, для начала подай мне глинянку!
Торговец, должно быть без подсказок находивший дорогу в темноте, отошел в сторону и вскоре вернулся с чем-то в руках.
— Ну что? — с явной уже насмешкой спросил невидимый вожак дривов. — По-прежнему ли говоришь, что твоя речь — правда от слова до слова?
— Или с той поры случилось что? — вернул насмешку Учай.
— Речист, изорянин, — с удовольствием произнес вожак дривов. — Послушаем, как сейчас запоешь. Илень, открой глинянку.
Торговец не замедлил исполнить приказ.
— Давай, Учай, сын Толмая. Если далее желаешь с нами по чести говорить — суй внутрь правую руку.
— Что там?
— Тебе-то что за дело? — хохотнули во тьме.
Позади смолкли перешептывания и слабые стоны, стало совсем тихо — дривы затаили дыхание, явно вслушиваясь в каждое слово своего вождя и предвкушая то, что сейчас будет.
В густом сумраке Учай видел перед собой только край сосуда, который торговец поднес чуть ли не к его носу. Изнутри глинянка пахла лесом, мхом и чем-то кисловатым…
"Будь что будет", — решил Учай, закрывая глаза и вызывая в памяти прекраснейшую из прекрасных, ее сияющее лицо среди беззвездного неба. "Осени меня своим крылом, владычица, укрой от беды…"
Он стиснул зубы и быстро сунул руку в сосуд. Через миг его запястье и ладонь как будто опалило огнем. Вернее, великим множеством крошечных жгучих огоньков, слившихся в один. Учай впился зубами в нижнюю губу, чтобы не заорать. Всей его силы воли едва хватило на то, чтобы не выдернуть руку из глинянки.
— А теперь клянись! — Голос дрива звучал властно. — Клянись своими богами, что говоришь правду. Да только помни: если соврешь, мои маленькие братцы до косточек тебе руку объедят…
— Клянусь от слова до слова! — выпалил Учай. — Все правда!
С каждым новым укусом боль нарастала. По щекам сына Толмая покатились крупные слезы, но он лишь крепче зажмурился, надеясь, что вождь дривов не видит его лица в темноте.
— Что ж… — мучительно медленно произнес тот. — Хоть и странно мне, но маленькие братцы говорят за тебя… Илень, забери глинянку.
Торговец медами поспешно исполнил приказ. Искусанная рука Учая продолжала гореть так, что мутилось в голове. Но все же он силился не подавать виду.
— Так отчего ты не пожелал отдать моим людям арьяльца?
— Будущим летом, — заговорил Учай, успокаивая дыхание, — я жду нашествия арьяльского войска на наш край. Тебе ли не знать, каково бывает, когда оно в твой дом приходит?
— Мне то ведомо, — глухо проговорил вожак дривов.
— Вот я и решил приготовиться. Джериш, сам того не понимая, мне в этом помогает. Благодаря его воинским умениям я под одной рукой всех ингри собрал. Благодаря ему обучил их сражаться, а не просто кучей наваливаться. Да только это не все, зачем он мне нужен. Но об остальном я с тобой с глазу на глаз говорить буду.
— Илень! — окликнул торговца вожак. — Выйди-ка да постереги, чтобы никто уши не вострил.
Русобородый торговец послушно удалился. Учаю было слышно, как он сопит недовольно где-то неподалеку, по ту сторону медвежьей шкуры. Сын Толмая сделал шаг вперед, но тут же раздался окрик собеседника:
— Ну-ка стой, где стоишь!
Учай недовольно скривился, но вслух лишь сказал:
— Не подобает мне с темнотой беседовать. Я тебя не испугался — видишь, сам пришел, хоть твои люди моей смерти искали. Что ж ты-то от меня таишься?
В ответ послышался мрачный смешок, больше напоминающий кабаний взрык:
— Я не красная девица, чтобы на меня любоваться.
— А все же…
— Ну что же, коли гость желает, чего ж его не уважить…
Из темноты вновь послышался странный рыкающий звук. Затем предводитель дривов прикрикнул:
— Илень, ты, что ли, там стоишь? Светильню неси!
Недавний проводник вскоре появился из-за медвежьей шкуры с глиняной светильней в руках. Он кинул острый взгляд на Учая, с явным любопытством чего-то ожидая. Неуверенно раскачивающийся над светильней огонек на мгновение выхватил из тьмы нечто ужасное, слабо напоминающее человека. Учай от неожиданности вздрогнул и чуть не шарахнулся назад. На него глядела обожженная безгубая личина, угрюмо глядевшая единственным глазом из-под скукоженного ожогом века.
— Ну что, гость дорогой, налюбовался? — задвигались во тьме зубы вождя дривов. — Может, сестра есть у тебя, так за меня просватаешь?
Учай на мгновение вспомнил тощую, невзрачную Кирью. Даже ей он не пожелал бы такой участи!
— Арьяльский владарь Киран пригласил меня потолковать, — заговорил вождь дривов. — Там схватил, посадил в темницу, а потом, когда понял, что дривы не покорятся, приказал кинуть в горящее болото. Знаешь, как у нас болота горят?
— Слыхал уже, — буркнул Учай. — Сверху дымок над травой, а под ним негасимая огненная яма.
— Только Яндар-громовик имеет власть поджечь землю! — В голосе вождя послышался гнев. — Летней порой он преследует и бьет молниями Ячура, который прячется от него в трясинах. Люди в ужасе бегут прочь, когда ссорятся божественные братья! Но арьяльцам нет никакого дела до наших богов…
— За это их постигнет страшная кара, — с уверенностью сказал Учай. — Кто не почитает бога, тому бог жестоко отомстит. Поверь, я знаю, о чем говорю.
— Ладно, — вздохнул обожженный. — Илень, ступай. Давай, изорянин, о делах потолкуем. Говори, что задумал…
Илень долго перетаптывался за пологом, вслушиваясь в бормотание вождей и ожидая нового зова. За его спиной сопели дривы.
— …Это хорошо, что отныне мы заедино, — приглушенно доносился из-за шкуры хриплый голос вождя, — стало быть, теперь вместе навалимся!
— Навалиться-то можно, — негромко отозвался Учай. — А вот если меня послушаешь — головой клянусь, в родном доме зимовать будешь!
Дривы, услышав эти слова, радостно зашептались. Уж если и вправду Учай им не враг, как прежде казалось, — от него немалая польза прийти может! Не надо опять прятаться и по лесам голодать; можно будет в земли изорян увезти жен и детей — все ж покойней, чем среди трясин на островках таиться. А теперь еще этот Учай диковинным арьяльским прихваткам и дривских парней обучит. Ишь как на тропе сразу троих уложил!
Наконец из-за шкуры раздался оклик. Илень вмиг оказался перед вождем.
— Обещал гостю нашему наипервейшего меда, так выполняй. И мне тоже налей. Не побрезгуешь, Учай, сын Толмая?
— Да кто же в дружеском кругу угощением брезгует! Такому и места за столом не найдется.
— Наливай, Илень, — повелел вождь дривов, — пусть все сложится, как мы замыслили!
Глава 10
Тайная война
Шум, доносившийся с торжища, отдавался мощным эхом в голове Джериша. Звук перекатывался под сводом черепа, грохоча, словно в пустой бочке, не давая сообразить, что происходит во рту. Жезлоносец приоткрыл глаза. Низкий закопченный потолок висел над головой, казалось слегка покачиваясь, норовя обрушиться и придавить лежащего.
Джериша ужасно раздражали здешние потолки. Все время приходилось низко кланяться, чтобы не цеплять их макушкой. А в дверь ему приходилось чуть ли не проползать на четвереньках, подобно рабу. Учай как-то обмолвился, что кланяться, входя в дом, хорошо и правильно — так приветствуешь домового. Но Джериша это только сильнее взбесило: "Так я еще и духам местным поклоняюсь?!"
— Очнулся? — послышался над его головой негромкий голос Учая.
А вот и он. Как тут говорят, помяни нечисть, она и явится.
— Что стряслось? — попытался приподняться арий. Происходящее вокруг ускользало от взгляда. — Где моя рубаха? Почему я голый?
— Я велел Мине постирать твою одежду. Ты вчера хватил лишку и… — Учай замялся, — испачкал ее. Когда мы с парнями притащили тебя сюда, сам ты идти уже не мог…
Джериш хотел было сесть, но скривился и схватился за голову. Учай, присев рядом на край лежанки, помог ему.
— Я велю принести кваса.
— Лучше браги!
— Как скажешь.
Сын Толмая кивнул и хлопнул в ладоши.
— Да прекрати ты шуметь! — простонал арий.
Дверь отворилась, внутрь заглянул Вечка. Учай велел принести ковш браги и снова повернулся к страдальцу:
— А теперь, мой господин, быть может, расскажешь, что ты задумал?
— Я что-то задумал? — изумился жезлоносец.
— Да, вчера ты кричал на все торжище, что собираешь отряд из наемных стражей и все мы нынче идем на Аратту.
— Зачем?
Учай улыбнулся краем рта, но тут же согнал улыбку с лица.
— Ты утверждал, что злодей Ширам убил государя и похитил моего благодетеля, царевича Аюра. Что в столице ныне правит твой родич Киран и мы должны поспешить ему на помощь…
— Да, точно! — Джериш помрачнел, и даже мутный взгляд его немного прояснился. — Собирай своих парней. Нужно сейчас же выступать!
— Сейчас невозможно, — развел руками Учай. — Мина постирала твою одежду, и она сохнет во дворе на заборе. А найти такую же рубаху и порты на торжище не выйдет — ты слишком огромен…
— Хорошо, — скрипнул зубами Джериш. — Но как только они высохнут, мы сразу выступим в поход!
— Это мудрое решение, — склонил голову Учай. — А покуда дозволь изложить тебе мои мысли. Надеюсь, я не зря ловил твои слова и ты будешь доволен своим учеником…
— Давай выкладывай. Что ты там надумал?
— Я совсем уже было приказал готовиться к походу, но тут меня будто стрелой пронзила страшная мысль! Вчера на торгу я узнал о недобитых дривах — ты называл их болотными вендами, — которые прячутся по здешним лесам и злоумышляют против Арьялы. Наверняка они тоже знают о смерти государя и мятеже накхов, надеются, что мудрейший Киран для подавления мятежа отзовет из этих краев часть войска. Тут-то они и ударят арьяльцам в спину…
— Пожалуй, ты прав, — морщась, проговорил Джериш. — Чтобы хорошенько всыпать чернохвостым накхам, понадобится сильное войско.
— Благодарю за похвалу, мой славный учитель. — Учай прижал ладонь к узкой груди. — Но если так — перед нами дорожная росстань… — Он принялся загибать пальцы. — Мы можем собрать кое-какое войско и идти в Арьялу на помощь твоему старшему родичу. Однако в этом случае за нашей спиной, несомненно, полыхнет пожар. А если болотный край поднимет оружие против Арьялы, к ней могут примкнуть и прочие вендские племена — и тогда…
— Брат окажется в кругу врагов, — сжимая кулачищи, подхватил Джериш.
— Именно так! Возможно, мы и дойдем до Арьялы, — продолжал рассуждать Учай. — Хотя коварные дривы, нападающие из лесных засад, постараются осложнить наш путь. Но я верю в покровительство бога Солнца и твою мощь, господин! Часть нашего войска непременно доберется до столицы… Но вот чем она поможет достойнейшему Кирану?
Джериш задумался и даже ощутил некую тревогу, источник которой не смог найти и потому тут же о ней позабыл. Не в первый раз этот хилый, подобострастный юнец являл удивительную мудрость, когда дело касалось вопросов войны. Да, не зря он рассказывал мальчишке о полководцах былого и славе воинов Аратты!
В дверь без стука вошла Мина и с поклоном подала Джеришу резной ковш, до краев полный остро пахнущей браги. Тот радостно выхватил ковш у нее из рук и в четыре глотка осушил до дна, после чего утер губы и вернул ковш, игриво подмигнув. Жена Учая даже не шелохнулась. Но глядела на воина, не сводя глаз, как будто не могла оторвать взора от его могучих плеч и груди.
— Ступай, Мина, — холодно сказал Учай.
— Пусть остается! — перебил его повеселевший Джериш. — Мы же здесь все, считай, родичи…
Строгий взгляд больших серых глаз заставил его смущенно умолкнуть.
— Как скажешь, храбрейший Джериш, — равнодушно согласился Учай. — Я же, с твоего позволения, хочу предложить пока не спешить с походом на Аратту. Скоро наше войско понадобится в здешних краях. И не его жалкие остатки, а полная сила! Разгромив мятежников-дривов, наведя порядок в болотном краю, ты принесешь своему родичу Кирану куда больше пользы, чем приведя в столицу несколько десятков измотанных бойцов. Ты не дашь пожару расползтись по вендским землям — и тем спасешь Аратту!
— Да, ты это хорошо придумал! — вновь заулыбался Джериш. — Я буду спасителем Аратты! К слову, и сам Киран когда-то начинал свой путь к ступеням трона именно отсюда, из болотного края… Он оценит мою верность!
— И твою предусмотрительность, мой почтенный учитель, — подсказал Учай.
— Верно!
Джериш хлопнул сидевшего рядом Учая по плечу, едва не сбив того на пол:
— А теперь ступай, распоряжайся. Я скоро выйду…
* * *
Всадники двигались медленно, с оглядкой — полсотни верховых да поезд в несколько телег. Узкая дорога вилась между заросшими еловым лесом пологими холмами и заболоченными низинами, от которых тянуло промозглой сыростью и подступающей зимой.
— Что, страшно?
Ехавший впереди отряда бородатый всадник средних лет обернулся к бледному светловолосому юноше, совсем недавно присланному из столицы. Оба они были одеты по-вендски, подражая Кирану, который завел такой обычай во времена своего наместничества. Но если младший красовался в отороченном рысьим мехом плаще и шапке с бобровой опушкой, то наряд старшего цветом почти сливался с подмерзшей дорожной грязью. В столице так нарочито бедно одевались разве что жрецы Северного храма. Юный арий, еще недавно высокомерно поглядывавший на своего нового начальника, теперь старался держаться к нему как можно ближе. Его глаза бегали, пытаясь углядеть среди деревьев приметы вездесущей невидимой опасности.
— Чего ты трясешься, ясноликий? — насмешливо бросил полусотник. — Это всего лишь болотные венды! Привыкай!
— Ты сам сказал — за последнее время они взяли на копье полторы дюжины селений. — Голос юноши почти не дрожал, но застывший взгляд и расширенные зрачки выдавали из последних сил подавляемый страх. — А два отряда, посланные, чтобы изловить главарей и рассеять прочих разбойников, попросту исчезли! Ты полагаешь, что не стоит опасаться?!
— Пустое! Нас тут пять десятков конных воинов. Да еще настоящий арий из столицы, который один стоит целой сотни!
— Если ты имеешь в виду меня, маханвир, ты несколько преувеличиваешь, — глухим голосом отозвался юноша.
Полусотник поглядел на него то ли с сочувствием, то ли с презрением:
— Главное — знать повадки дикарей. Они норовят завести врага в болото, заманить поглубже в чащу — там им самое раздолье. Вот сейчас займем Ячурову горку — оттуда вся дорога, до самой реки, как на ладони. Мимо нас не пролезут! Там, — полусотник указал рукой в сторону кочковатой, заросшей пожухлой травой пустоши, — трясина и речная старица. С другой стороны — большое озеро. До того как лед станет, не больно-то походишь! Станем на горке, не будем за ними бегать. Сами придут…
Он хотел еще что-то добавить, но его спутник вздрогнул всем телом и натянул поводья:
— Тихо! Я слышу голоса!
— Показалось. Это, верно, дерево скрипнуло…
— Нет, — почти взвизгнул тот, — это были человеческие голоса!
— Ладно, — вздохнул старший, с досадой взглянув на юношу. — Давай проверим…
Полусотник остановил свое невеликое войско и жестом приказал паре всадников отправиться на разведку. Всадники, сжав коленями конские бока, поскакали вперед. Скоро они появились вновь, наперебой крича:
— Там венды! Много! Идут через луг, тащат добычу!
Подтверждая их слова, издалека долетело нестройное пение.
— Славно! — Полусотник хищно улыбнулся. — Дикари сами идут к нам в руки! Наступает время охоты! Пленных брать не будем, к чему они нам? Кто-нибудь да выживет — он и расскажет, что там венды замышляют… Верно я говорю?
На лицо юноши вернулся слабый румянец.
— Слышали приказ? — крикнул он окрепшим голосом, оборачиваясь к воинам. — Вперед! Убивайте всех!
Всадники устремились вперед, поднимая пыль, спеша застать врага врасплох на лесной проплешине. Но должно быть, топот копыт раздавался чересчур громко. Когда они появились на лугу, венды, бросив награбленное, сверкая пятками, бежали к лесу.
— Стреляйте, стреляйте! — заорал полусотник, вырывая стрелу из тула и кидая ее на тетиву мощного араттского лука.
Щелчок! Тетива загудела, оперенное древко устремилось вслед одному из бегущих. Что-то в этот миг насторожило опытного воина. Сегодня венды не бежали прямиком, стараясь обогнать несущуюся по их следу гибель. Но и не метались как зайцы, мешая друг другу. Они неслись, старательно забирая влево, не давая всадникам толком прицелиться через голову коня. Но что особенно удивляло — за спиной у дикарей висели плетеные щиты, напоминающие корзины, но все же кое-как защищавшие от стрел. Прежде ничем подобным они не пользовались! Полусотник насчитал не меньше десятка вендов, из плетенок которых торчало по три-четыре стрелы, но они улепетывали со всех ног, как и прочие.
— Цельте в ноги! — закричал военачальник.
И с раздражением понял, что его приказ запоздал. Проклятые дикари, кроме нескольких упавших, уже добрались до кустов. За подлеском были хорошо видны их плетеные щиты, слышны злобные крики и ругань.
— Ничего, — прошипел полусотник. — Теперь, когда вы повернулись, мы вас и через кусты достанем. Не останавливаться, стрелять!
Одну за другой он послал несколько стрел, услышал крики боли и увидел, как падают прятавшиеся в орешнике разбойники.
Должно быть, венды вскоре осознали, что отсидеться в кустах не удастся. Послышался треск, и полусотник увидел ряды плетенок за желтеющей листвой. Он послал еще с полдюжины стрел — как всегда, метких.
— Вы надолго запомните этот день, — процедил он и потянулся за очередной стрелой. И тут волна ужаса окатила его. Рука нашарила лишь пустоту. — Эй, дай мне стрелы! — Он быстро повернулся к светловолосому юноше.
— У меня уже ни одной, — дрожащим голосом отозвался тот.
Заметив роковую заминку, из желтеющего подлеска гурьбой вывалили венды и с яростными криками начали обстреливать всадников из охотничьих луков. Стрелков было куда меньше, чем вначале, но они, не помня себя, рвались поквитаться за убитых сородичей. Несколько всадников упали наземь.
— Змеево дерьмо! — рявкнул полусотник. — Эй, все за мной! Накрошим их в труху!
Он выхватил из ножен меч и ударил пятками коня, направляя его в сторону опушки, туда, откуда раздавались яростные вопли дривов. Те, завидев приближающихся всадников, тут же кинулись обратно, под защиту зарослей.
— Не уйдете! — орал предводитель, вламываясь в подлесок.
Веревка, внезапно натянувшаяся между стволов деревьев, выбила его из седла. Невзирая на ослепляющую боль, он попытался вскочить, но тычок в грудь снова опрокинул его навзничь. Он увидел над собой жуткого вида старуху, которая замахивалась отточенным колом, и двух мальчишек-подростков. Они тащили к нему шипастую колоду. Полусотник взвыл, дернулся. Кол воткнулся совсем рядом с его горлом. Через миг тяжелая колода рухнула на его голову. Последнее, что он успел заметить перед смертью, — как рядом падает наземь юный арий с раскроенной топором головой.
— Илень! — послышался из чащи хриплый голос. — Пересчитай их. Было пять десятков. Никто не должен уйти!
— Здесь все, батюшка.
— Сочти еще раз. Не перетрудишься, пальцы загибавши. Да вели прибрать чучела. Они нам еще пригодятся.
— Сделаю, владарь, — добродушно отозвался торговец медом, одну за другой выдергивая арьяльские стрелы из обряженного в ветхую рубаху соломенного чучела.
— Вот это верно, — одобрительно послышалось из леса. — Стрел тут остаться не должно. Собери оружие, доспехи, одежу — все сгодится. А тела — в трясину. То-то Ячуру будет угощение.
— И нам славная добыча, — добавил Илень. — Правду ты говорил — и от изорянского задохлика есть польза!
— Ты, Илень, хоть кулаком силен, да умишком слабоват….
Хозяин здешних мест, припадая на ногу и опираясь на суковатую клюку, вышел из-за деревьев. Жутко опаленное безгубое лицо вызывало ужас даже у тех, кто привык жить рядом с ним. Но Илень смотрел на него с почтением и любовью.
— Без придумок того мальчишки, — сказал Муравьиный владарь, — без его смекалки мы бы давно уже головы лишились. Или так и сидели бы, забившись по лесным норам, зимы ждали…
— Да ведь это все увертки да укусы исподтишка, — проворчал торговец. — А кто и когда того Учая в честном бою видал?
— Люди говорят, он лучшего арьяльского бойца в бегство обратил…
— Да видал я, как он дерется! Не по-честному, не по-мужски!
— Так всякий битый говорит, — хмыкнул владарь. Лицо его исказила жуткая усмешка. — Честно или нет — дело второе. А вот обещал он, что мы в своем доме зимовать будем…
— В доме-то нашем еще арьяльский наместник с войском сидит, — заметил Илень.
— Так еще и снега не легли. Когда Яндар про нас не забудет, то арьяльцы к вешним водам все сгинут! Их и так сейчас куда поменьше стало… Все изорянин правильно сказал, как в воду глядел! Давай собирай стрелы да сзывай народ. Незачем нам тут рассиживаться.
* * *
Дверь приоткрылась, со двора пахнуло ледяной промозглой сыростью. Учай, пригнувшись, вошел в избу и бросил мокрый плащ на руки тут же вскочившей с лавки Мине:
— Просуши!
Та вопросительно глянула на сидевшего за накрытым столом Джериша. Тот кивнул. Мина недовольно фыркнула и удалилась выполнять приказ мужа.
— Опять льет с самого утра, — сказал властитель ингри.
— Я заметил, — буркнул Джериш. — Святое Солнце, как можно жить в подобных местах?! Когда это прекратится? После полудня уже темно! Вчера подморозило, так сегодня опять все растаяло… Давно надо было идти в столицу!
— Люди говорят: кто быстро бегает, тот часто падает! Сам посуди, учитель. Когда мы сюда пришли, у нас было полторы сотни воинов, сейчас уже три.
— А у меня всего пара десятков всадников!
— Но ведь ты сам отобрал наилучших воинов из купеческой охраны, — напомнил Учай. — Если бы ты забрал у торговцев всю их стражу, в следующей раз они бы не приехали сюда. А если они не приедут — нечем будет кормить войско и снаряжать его…
— Тоже верно, — скривившись, кивнул Джериш.
— Как только землю прихватит морозец и ляжет снег, мы сразу и выступим. В зимнем лесу тяжелее спрятаться, — стало быть, дривы будут искать деревни для зимовки. Вот там-то мы их и возьмем.
Джериш усмехнулся:
— Ты хороший ученик.
— Я стараюсь быть достойным твоего доверия! Все готово к походу. Не хватает лишь одного.
— Чего же?
— Послания. Надо отправить послание арьяльскому наместнику болотного края, что мы — ты и я — с войском идем ему на помощь.
— Фарейну? — спросил Джериш, почесывая в затылке. — Помню я его еще по государеву дворцу, сын бывшего постельничего… По мне, не такому, как он, вести дела с дикарями. Когда Ардван назначил его сюда, Фарейн заявил, что, видите ли, готов нести вендам свет знаний и благость Исвархи! Свет и благость! Государев суд и порядок на остриях клинков — вот что им нужно!
Учай молча слушал.
— Я узнал, — заговорил он, когда Джериш закончил возмущаться и принялся отрезать себе кусок копченого мяса, — что наместник сделал столицей сильную крепость под названием Мравец. Будет глупо, если он примет нас за подмогу, спешащую к дривскому владарю.
— Твоя правда.
— Отпиши ему, а я пошлю гонца. Кого-нибудь из побратимов.
— Хорошо. Я займусь этим после обеда.
— Лучше прямо сейчас. Вот, я принес бересту…
Джериш нахмурился:
— Я арий и не пишу на древесной коре!
— На чем ты желаешь писать? — кротко спросил Учай.
— На лучшей выделанной коже, разумеется!
— Ты, как всегда, прав, учитель. Сейчас я распоряжусь принести с торжища все, что нужно…
Мина, развесив сушиться мужнин плащ, куда-то ушла. Но вскоре после того, как Учай отправился на поиски выделанной кожи, она вернулась в избу, неся в руках корец с пивом.
— Это ты хорошо сообразила, — обрадовался Джериш, ища глазами берестяные кружки.
Первое время он никак не мог свыкнуться с этакой посудой. Казалось, чуть надави, легкая плетенка распадется у него в руках и пиво выльется на стол. Однако ингри были мастера своего дела. Кружки нашлись под столом, — должно быть, вчера их смахнули не глядя. Мина поставила корец на стол, подняла кружки, отерла и не торопясь заполнила хмельным напитком.
— Говорить с тобой хочу, — усаживаясь рядом с могучим арьяльцем, начала она.
— Ну говори, разве я против? — благодушно отозвался Джериш.
— Я о важном, — строго сказала Мина.
Джериш удивленно поглядел на подругу.
— Не верь Учаю, — тихо произнесла она. — От него беды ждать нужно.
— С чего ты взяла?
— Он коварен, как старый лось, и зол, как росомаха…
— Ну так это враги его пусть боятся, — зевнул арьялец. — Нам-то с чего?
— А нешто тебе он друг?
Мина скривила губы.
— Отчего же нет? Или на себя намекаешь? — Джериш вновь заулыбался. — После того как ты его через весь двор метала, он сам от тебя шарахается!
— Учай и тогда меня не желал, — мрачно сказала Мина. — У него совсем иное на уме. Ему никто не люб…
— И что, теперь убить его за это?
— А и убей. Не ровен час, он сам тебя порешить захочет.
— Он — меня?!
Джериш собрался было отхлебнуть пива, но от услышанного расхохотался, едва не облившись.
— Да я ж его, не просыпаясь…
— Ты что думаешь, Учайка в открытую на тебя полезет?
— Пустое, — отмахнулся жезлоносец. — Наговариваешь ты.
Он приложился к краю чаши и начал жадно пить.
— На что мне? — Мина гневно возвысила голос. — Я дочь Тумы! Отец мой всегда прямо говорил — и меня тому учил. Ты рать этому вержанскому хорю обучаешь, а он между тем твоих людей переманивает.
— Это еще как? — нахмурился арьялец.
— Вот иду вчера и вижу — собрались твои всадники, а он им плащи куньи раздает. Говорит, вы тут прежде зимой-то не бывали, а морозы у нас лютые! Джериш, мол, о вас не печется, а я позабочусь как о родных…
— Ну, правду сказал, — кивнул Джериш. — Я не подумал о морозах. Ну так у нас в столице их и не бывает. Все больше холодным дождем сыплет, вот как сейчас. А в тех краях, откуда я родом, снега и вовсе не видали… Я ж говорю — умен Учайка и верен мне!
— А еще он сказывал, — гнула свое Мина, — были бы вы мои — у сердца бы вас держал!
— Ну это он из зависти, — снисходительно сказал Джериш. — Здешних лесовиков сколько ни учи, истинными воинами им не бывать. А наемники из купеческой стражи — каждый пятерых стоит!
— Может, и стоит. Да только, если надо, Учай им за десятерых отвалит. Говорю, он замышляет недоброе…
Джериш не ответил и принялся за еду. Мина хмуро молчала, глядя на него, потом вскинула голову:
— Если не желаешь его кончать, давай уедем отсюда! Как реки станут, с твоими людьми в земли дривов уйдем. К тамошнему арьяльскому владарю — он небось тебе и такой силище порадуется! А весной — в Арьялу…
Джериш сделал большой глоток и поставил берестец на столешницу.
— Ты что такое удумала? — уже не улыбаясь, буркнул он. — Куда нам сейчас в столицу?
— Ты же сам рассказывал: твой старший родич нынче там всем заправляет. Будешь при нем, а я при тебе.
Жезлоносец нахмурился:
— Да, Киран там блюдет престол. Да только если я вместо своих жезлоносцев, с которыми сюда шел, вернусь с одной тобой — ни мне, ни тебе добра не будет. Думаешь, Арьяла — это как Ладьва, только чуток побольше? Ты там будешь всем чужая, а с меня за погибших воинов спросят. Как же это — сам выжил, а своих людей оставил? И что я им отвечу? Что медведи их сожрали?
— Кто что плохое скажет, — Мина сжала увесистый кулак, — так мы им…
— Я прежде так же думал, — покачал головой Джериш. — До той поры, пока к медвежьим людям не попал. Там у меня многое в мыслях переменилось.
— Расскажи, цветочек мой синеокий. Я же вижу, что-то гнетет тебя…
Мина приникла к его плечу.
— Вот ляжем, и расскажу, — пообещал Джериш. — Одной тебе расскажу. Потому что сказать по чести — нигде и никогда прежде не приходилось мне натерпеться такого страха… А что до столицы и Учайки, о том больше не говори. Я уже все решил. Если вернуться — так с победой! Для этого мне твой муженек и нужен — он к победе дорогу мостит…
— Все равно чую, не будет нам от Учая добра, — упрямо сказала Мина. — Уж слишком он хитер. Я боюсь его. Думаешь, он предков чтит? Если бы… — Она прошептала, боязливо оглянувшись: — Видел, он на груди оберег носит? То в горсти тискает, то к сердцу прижмет, то к губам. Я как-то глянула — а там черный женский лик. Меня как ледяной водой из проруби окатило…
Джериш обнял ее, притянул к себе. Та крепко прижалась к могучему воину.
— Ничего не бойся! Не родился еще тот дикарь, который перехитрил бы ария. Иди-ка лучше ко мне…
Глубокой ночью, когда в темноте избы не было слышно ничего, кроме глубокого ровного дыхания спящих, крышка стоявшего в углу сундука, забросанного старыми шкурами, без скрипа поднялась. Из-под нее зыркнули два настороженных глаза. Затем кто-то выбрался наружу. В приоткрывшейся входной двери мелькнула тень, и все опять стихло, будто никого и не было.
Глава 11
Джериш в медвежьей земле
Вечка сидел за столом, при мигающем свете лучины быстро уминая за обе щеки еле теплую просяную кашу.
— Ох и наголодался я, там сидючи, — рассказывал он. — И страху натерпелся! А ну как, не ровен час, чихну! Нос, когда свербит, ни у кого не спросит… Или Мина твоя решит в сундук за рушником слазать…
— Говори, что слышал, — поторопил Учай.
— Недоброе слышал, — продолжая жевать, сообщил парнишка. — Мина подговаривает арьяльца убить тебя.
— Вот как!
Учай принялся задумчиво кусать ноготь.
— Или вместе сбежать…
— Куда?
— Сначала к дривам, а оттуда в Арьялу…
— Бежать Джериш, пожалуй, не захочет, — пробормотал Учай. — Хорош он будет там перед старшим братцем, когда вместо своих воинов притащит девку из чужого племени…
Тут Вечка аж подпрыгнул на месте и отложил ложку.
— Я что еще слышал! Прямо такое, что дух перехватило! Джериш рассказал Мине, как спасся от медвежьих людей!
— И как? — с любопытством спросил Учай.
Вечка захихикал в кулак:
— Ой, не зря он так долго это от всех таил…
* * *
Валун размером с лошадиную голову ударил Джериша в щит в тот самый миг, когда жезлоносец вскинул его, прикрывая лицо. Удар был такой силы, что воин не смог устоять на ногах и рухнул навзничь. Но едва он перекатился на бок и согнул колени, чтобы подняться, на него рухнул, захрипев, один из его бойцов. Спустя мгновение еще один со стоном упал, придавив его ноги. Потом сверху, заливая его кровью, упала половина разорванного человека…
Впервые в жизни Джеришем овладело безотчетное чувство ужаса. Еще никогда он не чувствовал себя таким беспомощным. Медвежьим людям не было никакого дела до воинской сноровки его отряда, до его личной доблести и отваги. Мохнатые зверолюди отрывали руки, проламывали доспехи и разбивали головы его воинам, сами же казались совершенно неуязвимыми.
Раненый какое-то время хрипел и дергался, загребал пальцами землю совсем рядом с лицом воина. Затем по его телу пробежала судорога агонии, и воин затих. Нужно было выбраться из-под груды тел, выхватить висевший на поясе кинжал и показать тварям, как умеют сражаться и умирать арьи. Но тело не слушалось командира жезлоносцев. Оно словно одеревенело, не желая подниматься.
Очень скоро шум схватки затих. Его сменил иной — громкое сопение, перерыкивание, стоны, глухие удары, короткие вскрики… "Добивают раненых", — сообразил Джериш, не открывая глаз и не отрывая лица от камня, вдруг показавшегося ему таким уютным. Происходящее не умещалось в его сознании. Косматые дикари легко смели отборных жезлоносцев государя, лучших воителей Аратты! И пожалуй, теперь — у Джериша сдавило горло — начнут их есть… Как же иначе?!
Он представил себе поросших бурой шерстью с головы до пят великанов. Мохначи им, пожалуй, едва достанут макушкой до груди. Главное — не двигаться… Тогда, может, его сочтут мертвым…
В отдалении вдруг что-то дважды гулко грохнуло, а затем раздался яростный медвежий рев. В тот же миг великаны, позабыв о своем занятии, ринулись туда, где отчаянно ревел от боли зверь.
Когда топот и пыхтение окончательно затихли, тело снова стало слушаться Джериша. Он приподнял голову и осторожно огляделся. Поблизости никого видно не было. Тогда, распихивая убитых соратников локтями, он выбрался из-под груды тел и опрометью бросился по склону вниз, где за соснами буйно зеленели кусты, — подальше от места гибели отряда и звероподобных хозяев этой земли.
Бежал он долго, подгоняемый радостным ощущением, что жив. И если не считать ушибов — даже не ранен. Превосходный бронзовый доспех принял на себя удар валуна и камней поменьше. Слава Солнцу, не все они были так же тяжелы, как тот, что сбил его с ног! Проломившись через кусты, жезлоносец неожиданно выскочил на берег озера. В нос ему ударил запах тухлых яиц. На поверхности воды то и дело появлялись и лопались большие пузыри.
Джериш остановился в нерешительности, успокаивая дыхание. Приближаться не хотелось. Но было бы неплохо омыться после боя — он был весь в грязи и крови, к счастью чужой. Воин внимательно огляделся по сторонам, прислушался — ни звука. Даже птицы, похоже, брезговали этим местом. Но выбора особо не было. Возвращаться к реке, где орудовали лохматые чудовища, сейчас точно не стоило. "Эта вонь отобьет мой запах, им будет труднее меня найти, — пришло на ум воину. — Потом найти убежище, затаиться — а ночью выбираться отсюда…"
Джериш расстегнул ремни доспеха, сбросил его наземь. Тело сразу почувствовало приятную легкость. Даже гнусный запах стал переноситься как-то легче. А может, он просто привык к нему. Предводитель жезлоносцев снял пояс с кинжалом, одежду и нагишом бросился в теплую, как лечебный отвар, воду. Ему вдруг показалось, что ссадины, полученные в недавней схватке, сами собой затягиваются, точно вода и впрямь была живой, как в сказках. "А может, так и есть?" — подумал Джериш. Там, где он рос, с невысоких гор срывались холодные ручьи — такие же, как тот, который привел их в землю людей-медведей. Но чтобы вода в озере была почти горячей! О таком ему даже слышать не доводилось.
Джериш нырнул, снова вынырнул, глотая воздух, и огляделся. В середине озера из воды поднималась куполообразная скала, поросшая кустарником и корявыми деревцами. Воин прищурился — ему показалось, что среди зелени темнеет пятно, похожее на вход в пещеру. Если там в самом деле есть пещера, не сгодится ли она ему для убежища?
Но только было он собрался сплавать туда на разведку, как могучая лапища схватила его за волосы и потащила к берегу. Он попробовал вырваться, пнув существо в бок, но в ответ послышался грозный рык, который, без сомнения, означал "не дергайся". "Ничего, — попытался успокоить себя Джериш, хотя сердце его стучало как барабан, — сейчас притворюсь, что смирился, а на берегу лежит кинжал…"
Между тем хозяйка лапищи — а Джериш еще в воде осознал, что это хозяйка, а не хозяин, — вылезла на берег, встряхнулась и, ссутулившись, направилась к кустам, не выпуская из руки золотистых волос пленника. На ходу она гукала и ворковала — вроде бы даже заботливо, — но при этом безжалостно продолжая тащить его.
В тени кустов лежала, поджидая товарку, еще одна шерстистая великанша. Она встала, скорчила недовольную гримасу, ухватила Джериша, развернула к себе спиной и хлопнула ладонью между лопаток так, что чуть не вышибла из него дух. Первая женщина, которая тащила пленника, что-то выкрикнула и рванула его к себе. Затем, усевшись наземь и, шмякнув Джериша животом к себе на колени, начала с урчанием ковыряться в его золотистых волосах.
"Святое Солнце, что она делает?!" Ответом на попытку вырваться был звонкий шлепок по заднице. Пальцы спасительницы снова погрузились ему в волосы и принялись неспешно ощупывать голову. Но Джеришу отчего-то казалось, что этим дело не закончится. Страшилище, заигравшись, может запросто оторвать ему голову. Если оно, конечно, играет, а не…
Внезапно великанша оставила свое занятие, вскочила на ноги и резво куда-то направилась, без малейшего усилия перекинув пленника через плечо. "Они меня съедят, — в ужасе думал воин. Он поглядел на огромные груди чудовища, которые покачивались у него прямо перед носом, и его замутило. — Или чего похуже…" Голый, безоружный — таким слабым и беззащитным он не чувствовал себя никогда прежде, даже в детстве. Джериш прекрасно понимал: как бы ни решили страшилища распорядиться его жизнью, вряд ли он сможет сопротивляться им. В этот миг он горько жалел, что не погиб в бою.
Наконец они остановились у расщелины, и великанша, что перебирала ему волосы, втолкнула пленника внутрь. Навстречу ему несся жизнерадостный шум и гам. Джериш влетел в пещеру, упал на пол, приподнялся и начал осматриваться. К его изумлению, она оказалась полна человекоподобных существ — голых, коренастых, большеголовых, примерно с него ростом, совершенно диких с виду. "Верно, они держат себе тут еду про запас, — быстро соображал Джериш. — Кажется, это мохначи. То-то наши погонщики не хотели сюда идти!"
Однако обитатели пещеры, кем бы они ни были, казались удивительно веселыми и беззаботными. Они тут же обступили Джериша и принялись тискать и щекотать его, радуясь невесть чему. Жезлоносец, похолодев, замер на месте. Они что, сошли с ума с перепугу? Один из "мохначей", расталкивая прочих, протянул Джеришу большущую улитку на ладони. А когда тот попытался оттолкнуть ее, замотал головой, схватил воина за нижнюю челюсть и с самым дружелюбным видом засунул ему улитку в рот. И тут же все будто разом позабыли о нем и с гомоном бросились куда-то. Вскоре из дальнего конца пещеры послышалось дружное чавканье и хруст улиточьих раковин.
"Они ведут себя словно дети", — недоумевая, подумал Джериш. И тут его осенило: это и есть дети! Дети медвежьих людей!
"Должно быть, без одежды и доспехов великанша приняла меня за детеныша, — подумал он, чувствуя такое облегчение, будто с его сердца свалилась целая скала. — И вытащила из озера, решив, что один из их медвежат тонет…"
Он ухмыльнулся, выбрал себе угол поудобнее, сел там на землю и принялся жевать улитку. На вкус было противно, но сносно. Что ж, покуда надо привыкнуть к такой еде. И заодно подумать, как отсюда выбраться.
В следующие дни жизнь Джериша текла до отупения однообразно. Днем и ночью выход из пещеры сторожили великанши, рыком и оплеухами отгоняя от него любопытных детенышей. Время от времени их выпускали наружу — побегать и пособирать ягоды и улиток, — но тоже ни на миг не сводя с них глаз.
Вынужденное бездействие и невозможность побега приводили Джериша в неистовство. Однако первая же попытка выразить свои чувства едва не стала и последней. Когда один из детенышей-переростков вдруг вздумал играючи побороться с ним, Джериш вспыхнул от ярости и привычно бросил противника через себя, заломив ему руку. Огромное дитя завопило от боли, и глава жезлоносцев тут же ощутил, как тяжелая лапища двинула его по затылку — да так, что мир вокруг распался на яркие пятна и долго не собирался обратно. Когда он наконец пришел в себя, то увидел вблизи хмурую косматую морду одной из великанш. Убедившись, что "детеныш" жив, мамаша приподняла верхнюю губу, показывая клыки изрядной величины, и что-то рыкнула, должно быть объясняя, что с братьями так обращаться нехорошо.
От бессилия Джеришу хотелось плакать и топать ногами. Такого с ним прежде не было никогда. Не хотелось верить, что все это происходит наяву. "Это какой-то ужасный сон! — твердил он себе. — Я должен проснуться!" Но ежедневные муки голода наводили на мысль, что происходящее вокруг все же неумолимая явь. Он собирал и пожирал горстями улиток размером с яблоко-дичок, жевал какие-то листья, ел кислые красные ягоды, прятавшиеся у самой земли… Все это не насыщало его, лишь временно притупляя голод.
Порою, выбираясь из пещеры на прогулку с великаньей детворой, он видел, как взрослые великаны, зайдя по пояс в холодный ручей, ловят рыбу, часть сразу съедая на месте, часть унося наверх, к пещерам, где обитали огромные медведи. Эти медведи так же отличались размерами от обычных, как и проклятые здешние улитки. Одного из них Джериш видел краем глаза. Окруженный толпой зверолюдей, он, прихрамывая, ковылял в сторону того самого озера, в котором изловили чужака "заботливые тетушки". Ни его самого, ни свиту противный запах, похоже, не отпугивал. Джериш спрятался в кустах и следил, как медведь-великан опускается в воду и сидит там, прикрыв глаза от удовольствия. Затем он выбрался на берег и пошел в гору уже куда ловчее прежнего. "Я был прав — в озере целебная вода", — думал Джериш, вспоминая собственное купание в зловонной жидкости. Полученные в схватке ушибы и ссадины и впрямь затянулись очень быстро.
Джеришу не давала покоя мысль об оставленных на берегу доспехе и оружии. Наверняка никто из зверолюдей не позарился на них. Им не было никакого дела до человеческих вещей. Что им до того, что один его кинжал стоит не меньше чем три вола? А уж о доспехе и говорить нечего. Несколько раз Джериш пытался незаметно отбиться от стайки детенышей и прокрасться к тому месту, где осталась его одежда. Но стоило ему чуть отдалиться, рядом появлялась недовольная косматая морда и тяжелой оплеухой возвращала "непослушное дите" обратно. Спрятаться от пестунов было невозможно — они чуяли запах не хуже охотничьих псов.
Однако эти грубые, дикие существа вовсе не были злы. Когда Джериш это понял, он был поражен. За все время пребывания здесь глава жезлоносцев не видел не то что жестокой схватки или кровавой охоты, а даже сколь-нибудь крупной ссоры. Пожалуй, единственными жертвами медвежьих людей были улитки и рыбешки в ручьях.
В первые дни Джериш пытался разузнать, кто тут главный, кто вождь или старейшина, но, если не считать обитавшего по соседству чудовищного медведя, к которому все жители относились с почтительным обожанием, таковых заметно не было. "Как это возможно — племя без вождя?" — недоумевал Джериш. Но сами зверолюди были явно довольны своей незамысловатой жизнью в этой каменной чаше на краю земли.
Однажды, когда мамки вывели детенышей на озеро, Джериш внезапно решил, что все — пора! Он смерил взглядом водную гладь, особое внимание уделив островку. Медведи туда никогда не плавали — плескались у берега. Если там в самом деле пещера, он укроется в ней до заката. Висящая над озером вонь отобьет его запах… "Пусть думают, что я утонул, — прикидывал Джериш. — Подожду до ночи, переплыву озеро, заберу одежду, доспех и оружие — и прочь отсюда!"
Глава жезлоносцев понимал, что, даже если удастся выбраться живым из медвежьего края, ему предстоит долгое одинокое путешествие через леса Затуманного края. Джериш не сомневался, что Ширам поспешил уйти из земель ингри, не предпринимая никаких попыток выяснить судьбу его воинов и охотников. Да он бы, пожалуй, и сам поступил так же, будь на месте его людей проклятые накхи. Но это не значит, что он не будет мстить!
Спустя пару дней толпу детишек вновь повели к озеру. Джериш заметил брошенные вещи там, где их и оставил. Даже как игрушку никто не пожелал прихватить блестящий доспех или шлем. Воину очень хотелось схватить их в охапку и побежать со всех ног к холодной речке, к той едва заметной тропинке, которая в несчастливый час привела их отряд в эту местность. Но что-то подсказывало ему: стоит надеть шлем или панцирь, и зверолюди бросятся на него, тут же опознав в нем чужака и врага.
Подгоняемый увесистыми пинками мамок, он вошел в воду и вновь ощутил ее расслабляющее тепло. Шаг за шагом отошел подальше от медвежат, а затем набрал побольше воздуха и нырнул.
С силой загребая, он проплыл под водой так долго, как хватило дыхания. Когда в груди начало жечь, Джериш вынырнул и сам удивился, как далеко смог уплыть. Со стороны берега доносились вопли и рычание, самки метались по грудь в воде в поисках пропавшего "детеныша". Не дожидаясь, пока его заметят, Джериш, снова нырнул и под водой поплыл к островку.
Вскоре он уже выбрался на илистый берег и с радостью убедился, что вход в пещеру ему не померещился. Собственно, кроме этой пещеры, на островке ничего и не было. В глубину скалы вел удобный, будто нарочно выточенный ход. Джериш, недолго думая, пошел внутрь. Вскоре он оказался в круглой пещере с высоким потолком-куполом. Никаких продушин тут не было, воздух и свет проникали только через вход.
"Где это я?" — в недоумении оглядываясь, пробормотал Джериш, когда его глаза привыкли к сумраку. Здесь не было никого и ничего, что могло бы дать ответ. Только десятки медвежьих черепов, через равные промежутки положенных вдоль стен, глядели на него черными провалами глазниц и скалились длинными белыми клыками.
Джериш никогда особенно не задумывался о горнем и нижнем мирах. На дикарских идолов он плевать хотел, а знака солнечного колеса на шее ему вполне хватало, чтобы чувствовать себя под защитой Исвархи. "Господь Солнце создал меня таким и поместил там, где я есть, и сделал это наилучшим образом!" — вот вкратце в чем заключалась вера молодого ария. Но сейчас он глядел на медвежьи черепа — от совсем облезших до еще покрытых шерстью, на передние лапы с огромными когтями, расположенные так, будто звери прилегли отдохнуть, — и мурашки бегали по его спине от макушки до копчика. Ему казалось, будто черепа сверлят его глазами, гневаясь на чужака, который пришел нарушить их сон. Теперь Джериш вполне понимал, что чувствовал Ширам, когда вдруг замирал на тропе с остановившимся взглядом и, поднимая руку к оружию, сообщал: "За нами следят".
За Джеришем сейчас тоже следили — он в этом почти не сомневался. И возможно, его жизнь была под угрозой.
"Беги отсюда!" — явилась непрошеная мысль.
"Я не бегаю, — напомнил себе Джериш. — Это просто пещера и старые медвежьи черепушки…"
Через силу он сделал еще шаг вперед и почти не удивился, когда лежащий прямо перед ним на плоском камне череп медведя с ним заговорил.
Не медля ни мгновения, Джериш шарахнулся назад и опрометью бросился из пещеры. А голос все звучал в его голове, спрашивая, кто он такой, с какой целью явился и по какому праву находится здесь. Главе жезлоносцев были прекрасно знакомы подобные вопросы — их часто задавали его подчиненные, заступая на стражу в Лазурном дворце. Помнил он и том, что будет дальше с тем, кто не сумеет объяснить свое присутствие в запретных покоях…
Услышав, как медвежья голова второй раз задает свои вопросы, Джериш, недолго думая, бросился в воду и быстро поплыл в сторону берега. Он видел медвежьих людей, столпившихся у кромки воды и следивших за ним, но чутье подсказывало, что даже среди великанш ему сейчас будет безопаснее…
Вопрос из пещеры долетел в третий раз. Все тело Джериша напряглось в ожидании чего-то ужасного, но ничего не случилось. Он было выдохнул — и тут почувствовал, что вода начала быстро теплеть…
— Нет, я не желаю ничего плохого! — заорал он, оглядываясь. — Я хочу только убраться отсюда!
Никогда в жизни он не плавал так быстро. Быстро нагревавшаяся озерная вода подгоняла его. Джериш был воином из семьи воинов, с детства приученным не бояться смерти. Но свариться заживо?!
Он успел. Выскочил на берег из воды красный, как вареный рак. За его спиной от воды валил густой вонючий пар. Берег был пуст — перепуганные зверолюди попрятались в окрестных кустах. Джериш обернулся, диким взглядом оглянулся на озеро — оно бурлило, пузырилось и плевалось кипящей водой! Среди ветвей поблескивали настороженные глаза медвежат и их мамок — Джеришу было наплевать. Он о них и не думал, о своих доспехах и оружии тоже позабыл. Голый промчался мимо, не помня как добежал до грохочущего ручья, бросился в ледяную воду…
— Вот так быличка! Кому рассказать, не поверят, — посмеиваясь, проговорил Учай. — Джериш — медвежий детеныш, ха-ха! А как медведицы его грудным молоком кормили, моей женушке не поведал?
— Не, постыдился небось, — захихикал Вечка. — Что думаешь, рассказать парням?
— А расскажи. Пусть Джериш думает, что Мина выболтала. Может, поколотит ее. Ей не помешает.
Вечка перестал смеяться и наморщил лоб:
— Джериш еще потом добавил, что он, дескать, уже много позже сообразил, что медвежий череп к нему обратился по-арьяльски…
— А как ему еще обращаться — по-медвежьи, что ли? — хмыкнул Учай.
Вечка напряженно размышлял:
— Может, духи со всеми говорят на их родном наречии? С медведями — на медвежьем, с арьяльцами — на арьяльском…
— Ты завтра пойди да Зарни спроси, — зевнув, посоветовал Учай. — Он про колдовство все знает.
— Я еще вот что подумал… — добавил Вечка, застыв с полной ложкой над кашей. — Не медведи это святилище зачаровали! Куда уж им!
Учай пожал плечами:
— А нам-то что?
