Глава VIII

Единоличное правление Тутмоса III. 1472–1441 гг. до н. э

Когда Тутмос III наконец утвердил свою власть, стал единоличным правителем Египта и похоронил покойную царицу (приготовление к погребению длилось довольно долго), наступил июнь, и было уже поздно снова отправляться в Сирию. Ведь походы туда совершались с апреля по июль (это было продиктовано особенностями климата). Однако нет никаких сомнений в том, что у царя было много дел в Египте и он вполне мог заняться ими в ожидании наступления следующей весны. Судя по блестящим результатам, которых удалось достичь его армии впоследствии, он тщательно готовился к походу.

Как я уже писал, Тутмосу III на тот момент было уже 37 или 38 лет. Его рост не превышал пяти футов и пяти дюймов. При этом он был сильным, выносливым и, возможно, крайне энергичным. У него было маленькое лицо, большая голова, свидетельствующая о его уме, несмотря на довольно низкий лоб. Вероятно, царь отличался суетливостью, увлеченностью и тревожностью. Он мог похвастаться орлиным носом, слегка выдающимися передними зубами (этот признак свойствен всему его роду) и невыступающим подбородком. Возможно, к тому времени он уже стал лысеть, ибо на момент смерти на его голове не было волос. Его блестящих маленьких глаз почти не было видно под густыми бровями (илл. 22, 23).

Незадолго до смерти Хатшепсут Тутмос III начал строительство собственного заупокойного храма. Это огромное сооружение располагалось на краю пустыни напротив Фив, недалеко к северу от более позднего и знаменитого храма, известного в настоящее время как Рамессеум. Перед ним (другими словами, на востоке) простирались поля, а на западе возвышались холмы, перед которыми, за рощей из иноземных деревьев, стоял роскошный храм царицы в Дейр-эль-Бахри. Новый храм, получивший название «Дар жизни», состоял из трех частей, или дворов, в первый из которых можно было попасть, пройдя через два пилона, сложенные из необожженного кирпича и, возможно, облицованные камнем, хотя в настоящее время сохранилась только кирпичная кладка. Второй двор располагался чуть выше и был выстлан известняком. Из него по наклонному пандусу можно было попасть в третий двор, также мощенный камнем, где стояло основное здание, сложенное из известняка и песчаника. Его стены были украшены прекрасными яркими рельефами.

Пока скончавшаяся царица держала власть в своих руках, она, очевидно, не позволяла Тутмосу III построить собственный заупокойный храм. Возможно, он должен был удовлетвориться заупокойными службами, которые после его смерти стали бы проводить в храме его отца в Мединет-Абу или в одном из сооружений, расположенных на территории огромного комплекса, возвденного по приказу Хатшепсут. Но в последние месяцы ее жизни он смог начать работу по постройке собственного храма, и после ее смерти строительство, вероятно, продолжалось с огромной скоростью, так как уже через шесть месяцев после вовращения Тутмоса III из Сирии здание было уже пригодно для использования. Если бы мы могли предположить, что храм был построен за столь короткий срок, можно было бы утверждать, что его сооружение не началось до смерти царицы, так как ни в одной из надписей, покрывающих его стены, ее имя не упоминается (Annales, VII, 121). Кроме того, в длинном списке сооружений, составленном Чути, ничего об этом здании не сказано. Следовательно, на момент создания надписи храма еще не существовало.

Он упомянут на статуе некоего чиновника по имени Джедуи (Legrain, Cat. Cairo Mus., 42122). В тексте сказано, что Джедуи был начальником работ в различных храмах, включая этот и находящийся в Дейр-эль-Бахри. Однако правителем страны он называет Тутмоса III и не упоминает имя Хатшепсут. Так как царь проводил в Дейр-эль-Бахри строительные работы уже после смерти своей мачехи, можно предположить, что надпись была составлена, когда Тутмос правил единолично (илл. 34). О храме говорится в некоторых других источниках, но все они были созданы уже после смерти Хатшепсут. Возможно, хотя строительство было начато на 22-м году правления Тутмоса III, когда царица еще была жива, основные работы велись уже после ее кончины. При этом храм мог использоваться уже зимой 24-го года правления Тутмоса. Данный факт является еще одним свидетельством в пользу моего предположения о том, что между смертью царицы и началом первого сирийского похода прошел год.

Вероятно, примерно в то же время, что и сооружение заупокойного храма, началось возведение гробницы Тутмоса III в Долине царей (илл. 32). Однако, судя по тому, что она еще не была завершена к моменту смерти царя, скончавшегося более чем через 30 лет, можно подумать, будто он, в отличие от своих предшественников, не особенно заботился о посмертном благополучии своего духа. Вероятно, именно это заставило Тутмоса отложить подготовку гробницы до тех пор, пока он не достиг почтенного возраста.

Помимо заупокойного храма, царь занимался возведением небольшого храма к северу от храма Амона в Карнаке. Он был посвящен богу Птаху, покровителю Мемфиса, и его супруге богине Хатхор (илл. 33, 35). «Мое величество нашел этот храм, построенный из кирпича с деревянными колоннами, и его деревянные двери начинали рушиться», – читаем мы (Annales, III, 107–111). Но перед этим незамысловатым сооружением, которое во всех источниках датируется «временем предков», царица Хатшепсут повелела возвести два портала из камня (Weigall, Guide, 106), и теперь царь завершил работу, добавив к постройке из кирпича и дерева красивое маленькое святилище, сложенное из известняковых блоков, и третий, деревянный, портал. Новый храм уже использовался, когда Тутмос вернулся после завершения первой сирийской войны, хотя, судя по изображениям и текстам, его строительство было начато только после смерти Хатшепсут. Это еще одно доказательство того, что между кончиной царицы и походом в Сирию прошел год.

В феврале 1471 г. до н. э. (возможно, 10 февраля), на 23-м году правления, через год после кончины Хатшепсут, Тутмос III покинул Фивы и вместе с военачальниками и охраной отправился к своей армии, чтобы возобновить прерванный поход в Сирию. Целью кампании было подавление начавшегося там восстания. Как уже говорилось, к тому времени мятеж распространился на всю территорию Сирии, и царю пришлось столкнуться с союзом азиатских народов, решившим избавиться от египетского ига, установленного Тутмосом I за 50 лет до этого.

Во главе союза стоял царь Кадеша, города на реке Оронт, располагавшегося примерно в 100 милях к северу от Дамаска, и царь надеялся встретиться с этим правителем в бою и сокрушить его. Если ему удалось бы сделать это, то победа над оставшимися врагами не была бы сопряжена с какими-либо трудностями, потому что Сирия не представляла собой единую страну. Она была разделена на несколько маленьких городов-государств, причем каждым из них управлял отдельный царь или князь и у каждого был свой бог, или Ваал. Судя по всему, Кадеш был наиболее могущественным из них, и его правитель сумел временно объединить остальные города-государства под своей эгидой. Однако его уничтожение означало бы развал союза, и Тутмос мог захватывать город за городом, постепенно овладевая всей территорией Сирии. Ввиду этого царь решил осуществить молниеносный бросок прямо к Кадешу.

Очевидно, он прибыл в приграничную крепость Чару примерно в начале марта. Где-то в середине этого месяца начался сам поход. Пройдя через пустыню, отделявшую восточные границы Нижнего Египта от южной периферии Палестины, он добрался до города Газы, находившегося недалеко от морского побережья, в 12 милях от Ашкалона. Вероятно, здесь он не встретил сопротивления. Город находился примерно в 160 милях от Чару, являвшейся отправным пунктом экспедиции. Судя по тому, что следующие 80 миль от Газы солдаты прошли за 11 дней, с трудом добывая в пустыне воду, вряд ли вся армия могла дойти до города менее чем за две недели, и еще две недели должны были потребоваться для того, чтобы подготовить ее к новому броску через вражескую территорию. Здесь, в Газе, 12 апреля Тутмос III отпраздновал годовщину своего восшествия на престол, а на следующее утро, 13 апреля, отправился на север, чтобы, как сказано в Анналах, «низвергнуть презренного врага», царя Кадеша. Его маршрут пролегал вдоль подножия холмов, обрамлявших морское побережье. Через 12 дней он достиг города Йехем, располагавшегося примерно в 80 или 90 милях к северу от Газы, где-то недалеко от заложенной в более поздний период Цезареи и горного хребта Кармель.

Тем временем царь Кадеша, услышав о вторжении и решив сразиться с египтянами, выступил из города на юг и расположил свою армию у города Мегиддо, находившегося по другую сторону гор, в Ездраелонской долине, примерно в 15 милях к югу от построенного позднее Назарета. 24 апреля армии отделяли друг от друга лишь несколько миль, которые занимала горная гряда. В Йехеме Тутмос III услышал о том, что враг уже близко, и, вероятно, понял, что правители всех союзных государств, которых было более 100, собрались в Мегиддо, а войско Кадеша расположилось за пределами городских стен. Возможно, они пришли в Мегиддо, чтобы выразить свое почтение царю Кадеша, только что прибывшему с севера в сопровождении огромной армии, и держать с ним совет. Однако сами они не привели с собой войска, не ожидая столь внезапного и молниеносного вторжения египтян.

Фараон тотчас же собрал военный совет, чтобы решить, каким образом следует обойти горный хребет Кармель. Одна дорога отклонялась направо, на восток, и в этом месте пролегала по окруженной холмами долине, а затем, поворачивая на север, вела в Мегиддо через город Таанах. Другой путь шел вдоль западного края хребта к городу Аруне, а затем пересекал холмы по очень узкому ущелью и поворачивал направо к Мегиддо, находившемуся в восьми милях от Аруны. Третий маршрут отклонялся в Аруне на северо-восток и, пересекая холмы у города Джефти, вел к Мегиддо с севера.

«Назначил [его величество], – сообщает автор Анналов, – совет со своими храбрыми военачальниками, говоря: «Этот враг из Кадеша пришел и вошел в Мегиддо, и он [там] сейчас. Он собрал к себе предводителей всех стран, которые подчинены Египту, Нахарину, Сирию, Кеду, их лошадей, их воинов, [их людей], и он говорит так: «Я поднялся, чтобы [сражаться против его величества] в Мегиддо». Скажите же вы мне…» Далее следует лакуна. Очевидно, царь спрашивал своих военачальников, хотят ли они осуществить внезапный бросок в Мегиддо по второму, прямому маршруту, ведущему вдоль холмов, несмотря на все сопряженные с этим выбором опасности. Затем военачальники ответили: «Как же мы пойдем по этой дороге, которая узка? Ведь приходят [и докладывают], что враг там стоит и [ждет и они держат] дорогу против многих. Разве не пойдет лошадь за [лошадью и человек за] человеком так же? Разве не будет наш авангард сражаться там в то время, как наш арьергард будет еще стоять в Аруну не сражаясь? А ведь есть еще две дороги: одна дорога – смотри, она правильна для владыки нашего, ибо выходит она к Таанаке, другая – вот, она [приведет] к дороге севернее Джефти так, что мы выйдем к северу от Мегиддо. Пусть наш победоносный господин следует, как [найдет правильным] сердце его, но да не пойдем мы по той [трудной] дороге…»

«[Клянусь], – отвечает Тутмос, – как любит меня Ра и как хвалит меня отец мой Амон, как освежается дыхание жизнью и силой, мое величество пойдет той дорогой на Аруну! Пусть кто хочет из вас идет по дорогам, о которых вы говорили, и пусть кто хочет из вас следует за моим величеством! Неужели будут говорить у этих врагов, которых ненавидит Ра: «Разве его величество идет по другой дороге? Он боится нас – подумают они». Услышав это, военачальники сдались и заявили: «Вот мы последуем за твоим величеством всюду, куда пойдет твое величество, ибо слуга – позади своего господина». [Приказ его величества, отданный] всему войску: «[Да будет храбр каждый из нас, да будут тверды ваши шаги по той дороге, которая [узка]». [И вот его величество дал] клятву, говоря: «Не [позволю я идти никому из моих воинов] перед моим величеством [здесь».] И пошел он сам во главе своего войска, указывая своими шагами путь каждому человеку, и лошадь (шла) за лошадью, а его величество был во главе своего войска…»

Таким образом, маршрут был определен, и войско двинулось к Аруне, где на 19-й день первого месяца третьего сезона (27 апреля) был разбит лагерь. В то же время царь Кадеша, находившийся по другую сторону горы, решив, что египтяне отправятся по южной дороге, идущей через Таанах, двинулся на юг в сопровождении князя Мегиддо и «многочисленного войска, его южное крыло – у Таанаха (в пяти милях к югу от Мегиддо), его северное крыло на равнине к югу от (Мегиддо)». Однако большинство союзных князей, очевидно, осталось в городе, возможно надеясь присоединиться к нему позднее. Затем, утром следующего дня, 28 апреля, Тутмос повел свои войска через узкое ущелье, прорезавшее хребет Кармель, направляясь прямо к Мегиддо, располагавшемуся в восьми милях от этого места. «И вот, – сказано в Анналах, – арьергард победоносного войска его величества (был еще) у города Аруну, а авангард вышел уже в долину [Ки]ны, и заполнили они вход в эту долину.

Тогда сказали его величеству, – жизнь, здоровье, благополучие: «Вот его величество вышел с своим победоносным войском, и наполнили они долину. Пусть же наш победоносный господин послушает нас на этот раз! Пусть защитит нам наш господин арьергард своего войска и своих людей! Пусть выйдет арьергард войска, и тогда мы сразимся с этими чужеземцами, и тогда мы не будем думать об арьергарде нашего войска!» И его величество остановился снаружи, защищая арьергард своего победоносного войска».

В конце концов египетская армия расположилась в широком устье долины, примерно в 3–4 милях к западу от Мегиддо (город лежал перед ними, немного левее, то есть севернее). Войско царя Кадеша разбило лагерь на расстоянии в 3–4 мили от них, недалеко от Таанаха, который простирался справа, к югу от них, проделав путь через холмы. Затем Тутмос III приказал начать атаку. «И его величество остановился снаружи, защищая арьергард своего победоносного войска. И вот когда отряд вышел на эту дорогу, повернулась тень, а когда его величество прибыл к югу от Мегиддо на берег потока Кины, был 7-й час после поворота солнца». Это место находилось всего в одной миле к югу от города, располагавшегося слева от него, на том же берегу реки. Вражеская армия находилась в 3–4 милях к югу (справа от египетского войска). Следовательно, неожиданно избрав средний маршрут, Тутмос оказался между Мегиддо, где были заперты союзники царя Кадеша, и лагерем, в котором тот расположился вместе со своим войском, отрезав таким образом первых от их защитника, а последнего – от города.

Можно предположить, что фараон уделил столь пристальное внимание описанию этого привала в ожидании подхода арьергарда и времени суток, в которое происходили все эти события, для того чтобы объяснить, почему он не вступил в бой с врагами в тот же день, воспользовавшись неожиданностью, ведь враги думали, будто он придет с юга от Таанаха. Однако Тутмос вполне мог дождаться, пока враг сам нападет на него. Сирийцы могли вернуться в Мегиддо, только прорвав строй египтян, расположившихся по обе стороны от дороги так, что перед ними текла река Кина, а позади располагались холмы.

«Стал его величество, – говорится в источнике, – там лагерем и приказал всему войску, говоря: «Приготовьтесь! Отточите ваше оружие, ибо мы выступим, чтобы сразиться утром с тем презренным врагом»… И [царь] отдыхал в царском шатре, и вельможи были устроены, и свита снабжена. И войсковая стража ходила, и они говорили: «Крепитесь! Крепитесь! Бодрствуйте! Бодрствуйте же! Стерегите жизнь и шатер царя, да будет он жив, здрав и благополучен!» Пришли сказать его величеству: «Земля здорова, и войско южное и северное также». Тревожный день и неспокойная ночь наконец закончились. Можно представить себе, каково было запертым в Мегиддо князьям, в ужасе смотревшим со стен города на собравшиеся за его пределами армии, понимающим, что они, совершенно беззащитные, попали в ловушку, и молящимся о победе отрезанных от них царя Кадеша и князя Мегиддо.

В Анналах следующий день, 29 апреля, описывается как 21-й день первого месяца третьего сезона, «день праздника Новолуния, [соответствующий] дню восшествия царя на престол». Как я уже писал, речь идет о первой годовщине второй коронации царя, проведенной после подавления восстания, вызванного смертью Хатшепсут. 29 апреля 1471 г. до н. э. было полнолуние, а значит, общепринятый перевод следует скорректировать, заменив слова «праздник Новолуния» на фразу «праздник Полнолуния». Можно полагать, что данное несоответствие вызвано неточностью моей хронологии. Однако неверность этого предположения подтверждается тем, что, согласно источникам, в 30-й день второго месяца второго сезона 24-го года царствования Тутмоса, который соответствует 6 февраля 1470 г. до н. э., было новолуние. Точность сведений, приведенных в тексте, подтверждается астрономическими таблицами, свидетельствующими о том, что в тот день действительно было новолуние. Таким образом, если во втором источнике содержатся точные данные, то в первом они ошибочные. Наилучшим способом решения данной проблемы может стать предположение, согласно которому в тексте имеется в виду полная луна. Действительно, у нас нет уверенности в том, что приведенные выше иероглифы не могли иногда обозначать именно ее. (Следует добавить: сведения о циклах луны были любезно предоставлены мистером Дж. К. Фотерингхемом из Оксфорда.)

29 апреля состоялось масштабное сражение. В Анналах сказано: «…утром – вот был дан приказ всему войску к наступлению… Вышел и его величество на колеснице электроновой, снабженный своим боевым оружием, подобно Гору-

Победоносцу, владыке мощи, подобно Монту-Фиванскому; и отец его Амон укреплял его руки. Южный рог войска его величества был у горы к югу [от потока] Кины». Примерно в миле к югу от Мегиддо эта река сворачивает на восток и впадает в реку Кишон, которая, в свою очередь, течет по Ездраелонской долине. Текст продолжается следующим образом: «…северный рог – к северо-западу от Мегиддо, а его величество был посередине них». Построившись таким образом, египтяне двинулись на юг. Основная ударная сила была сосредоточена в центре, а фланги растянулись на восток и на запад, чтобы не позволить врагу прорваться в Мегиддо, беспомощно стоявший позади них, с запертыми воротами, защищенный малочисленным гарнизоном и скрывавший за своими стенами множество сирийских князей.

В то же время вражеское войско выступило вперед, намереваясь сразиться с египтянами. Оно немного сместилось на восток, в то время как фараон, маневрируя для занятия выгодной позиции, повернул на запад. Битва, очевидно, состоялась примерно в двух милях к югу от города. Египтяне атаковали врага, спустившись вниз по склону в юго-восточном направлении. «Тогда, – сказано в источнике, – стал одолевать их его величество во главе своего войска, и, когда они увидели, что его величество одолевает их, – побежали они в беспорядке к Мегиддо с устрашенными лицами. Они бросили своих лошадей и свои колесницы из золота и серебра». Египетские солдаты, находившиеся во фланге, увидев, что враг побежден, вероятно, поторопились принять участие в разграблении брошенных им колесниц и оружия. В результате был открыт подход к Мегиддо с востока. Сирийцы, отступая на восток по Ездраелонской равнине, в конце концов вышли на берег реки Кишон, протекающей по равнине в трех или четырех милях к востоку от поля битвы. Пока масса охваченных ужасом солдат бросалась в реку, благополучно спасаясь бегством на другом берегу, некоторые из беглецов отправились на север и подошли к Мегиддо через область, занимаемую ранее египтянами.

«И подняли их в этот город, – сказано в анналах о беглецах, – втаскивая за их одежды, ибо жители этого города заперлись от них [и спустили одежды], чтобы втащить их в этот город. И вот, если бы войско его величества не предалось грабежу имущества врагов, – они захватили бы Мегиддо в тот час, когда презренного врага Кадетского и презренного врага из этого города втаскивали второпях, чтобы ввести их в их город, ибо страх пред его величеством вошел в их члены, и руки их были бессильны, [и вот] одолел их его урей. Тогда были захвачены их лошади, и их колесницы из золота и серебра стали добычей, их силачи лежали распростертыми, подобно рыбам на берегу пруда, а могучее войско его величества считало их имущество. Вот, был захвачен шатер того презренного врага [украшенный серебром]… И все войско ликовало и воздавало хвалы Амону за победу, которую он даровал своему сыну в этот день. И воздавали они восхваление его величеству, прославляя его мощь. И вот они принесли добычу, которую они взяли, – руки, живых пленников, коней, колесницы из золота и серебра… Тогда его величество издал приказ своему войску, говоря: «Сражайтесь хорошо, хорошо, войска мои храбрые! Вот, [находятся все чужеземные страны в этом городе согласно приказу] Ра сегодня, ибо все князья всех стран собраны в этом городе, ибо взятие тысячи городов – это взятие Мегиддо». Слова фараона справедливы – победа египтян не была блестящей. На поле битвы остались тела всего 83 убитых вражеских солдат, и в плен было взято не более 340 человек. По сути практически всей армии царя Кадеша удалось бежать. Она была разбросана по равнине – лишь немногим удалось скрыться в городе.

Царю Тутмосу удалось собрать своих взбудораженных солдат и направить их обратно к Мегиддо, который они тотчас же окружили, возведя вокруг города грубый частокол, «сделанный из свежесрубленной древесины их фруктовых садов». Затем царь расположился возле восточной части города, «и люди были поставлены, чтобы защищать палатку его величества… и он (издавал приказы, говоря: «Пусть никто) из них не выйдет за пределы этого ограждения, если только он не выйдет, чтобы коснуться ворот этого укрепления (то есть сдаться)». Однако, судя по всему, можно предположить, что царь Кадеша бежал из города еще до того, как он был окружен. Осада продлилась не более нескольких дней, ибо далее в тексте сказано: «И вот князья этих стран приползли на своих животах, чтобы нюхать землю пред силой его величества, чтобы вымолить дыханье их носам из-за величия его могущества… [И все князья] принесли силе его величества свои дары – серебро, золото, лазурит, малахит, принося зерно, вино, крупный и мелкий скот для войска его величества…»

Царь милостиво «приказал, чтобы им было даровано дыхание жизни». Другими словами, им было позволено жить. Как я писал ранее, египтяне были самым гуманным народом Древнего мира. Одним из условий заключения мира стало то, что каждый князь, прибыв домой, должен был послать своего сына и наследника в Египет, чтобы тот усвоил обычаи этой страны. Тутмос, как сказано в Анналах, снова назначил их правителями принадлежавших им земель, то есть простил их и сделал своими «вассалами».

Позднее он повелел составить список сирийских городов и областей, в которых правили плененные князья. В перечне приведены 119 названий, причем более 80 из них были впоследствии идентифицированы учеными (Brugsch, History, English Edition, I, 392). Исследователям, занимающимся изучением Библии, они могут показаться весьма интересными. Здесь следует привести следующие из них (я добавил ссылки на те места в тексте Библии, где они упоминаются):

Этот перечень названий свидетельствует о том, что в Мегиддо собралось огромное число князей, а также о масштабах победы Тутмоса. Не следует удивляться тому, что царь уподобляет захват Мегиддо взятию тысячи городов.

Дату окончания осады, очевидно, можно установить на основании следующих данных. Ближе к концу огромной «коронационной надписи» Тутмоса III в Карнаке (Breasted, Records, II, § 163) царь говорит, что приказал ежегодно (?) совершать подношения Амону. Данный декрет был издан на 27-й день первого месяца третьего сезона года, который прежде считали 15-м. Однако более правильно использовать другое число – 23 (египетское «23» можно легко перепутать с «15» . Необходимо вспомнить, что битва при Мегиддо состоялась на 21-й день этого египетского месяца. Таким образом, падение города, в честь которого царь приказал организовать празднество, могло состояться именно на 27-й день.

То, что осада была краткосрочной, подтверждается и следующими данными. После рассказа о падении Мегиддо и перечисления добычи в анналах говорится: «Пригодная для обработки земля была разделена на поля, которые измерили смотрители царских угодий, чтобы собирать урожай». Другими словами, фараон собирался забрать часть урожая в качестве дани и повелел измерить поля, чтобы определить, сколько зерна можно с них получить. Далее следует предложение: «Перечень зерна, привезенного его величеству с полей Мегиддо: 208 200 хекат зерна (более 112 000 бушелей), кроме того, что было взято армией в качестве фуража». Данный факт является неоспоримым свидетельством того, что урожай был собран уже после сдачи города и что названное выше количество зерна было собрано сверх сжатого войском, когда то пребывало в Мегиддо, и отправлено царю уже после того, как армия покинула эту территорию. Кроме того, эти цифры свидетельствуют о том, что для своих повседневных нужд солдаты забрали немного зерна, а значит, оставались они там недолго. Урожай в этом регионе собирают в апреле – начале мая. Таким образом, когда египтяне прибыли в Мегиддо 28 апреля, жатва была в самом разгаре. Следовательно, все имеющиеся в нашем распоряжении данные указывают на то, что город сдался и египтяне ушли к концу первой недели мая. Другими словами, осада длилась не более шести дней.

Вскользь хочу заметить, что результаты хронологических подсчетов, проведенных профессором Брестедом и другими германскими исследователями, ошибочны. Эти египтологи полагают, что битва при Мегиддо состоялась 15 мая, а к этому времени урожай, несомненно, был уже собран. В данной книге я использую точные сведения, приведенные в хронологических таблицах профессора Питри и мистера Нобела (Historical Studies), согласно которым это событие произошло 29 апреля. К тому времени ввиду задержки из-за возникших проблем урожай вполне могли не успеть собрать.

В список добычи, захваченной в ходе битвы за пределами Мегиддо и падения самого города, входят «лошадей 2041, жеребят 191, жеребцов 6… Колесница, украшенная золотом, с золотым дышлом, принадлежащая тому врагу; прекрасная колесница, украшенная золотом, принадлежащая князю Мегиддо… колесниц его презренного войска 892, всего (колесниц) 924, прекрасный бронзовый панцирь того врага; прекрасный бронзовый панцирь князя Мегиддо; [кожаные] панцири его презренного войска 200; луков 502; шестов от палатки того врага из дерева мери, украшенных серебром, 7. Вот, войско [его величества] захватило [скота этого города]… 387, крупного скота 1929, мелкого скота 2000, мелкого скота белого 20 500». Особое внимание следует уделить шестам от палатки, которые свидетельствуют о том, что, как я уже писал выше, в Таанахе, рядом с Мегиддо, разбил свой лагерь только царь Кадеша, а все остальные князья, за исключением правителя Мегиддо, были заперты в городе. Как позднее писал Тутмос, «все союзные страны были заперты в городе», а сам он «закрыл их в этом городе» (надпись в храме Птаха в Карнаке). Вряд ли это отделение правителя Кадеша от его союзников было намеренным. Именно поэтому я предположил, что Тутмос, рискнув пройти через узкое ущелье, ведущее прямо к Мегиддо, отрезал лагерь войска Кадеша от города.

Судя по небольшому числу пленников – всего 340 человек, – лишь немногие солдаты потерпевшего поражение войска сумели добраться до Мегиддо. Большая их часть, очевидно, разбежалась по Ездраелонской долине, и египтяне, вероятно, их больше никогда не видели. Большинство захваченных колесниц и лошадей, очевидно, было оставлено на берегах реки Кишон – колесничие бросали их и кидались в воду, пытаясь спасти свою жизнь. Но некоторые из них, не задействованные в сражении, включая принадлежавшие князьям-союзникам, были, несомненно, взяты во время штурма города.

Судя по количеству захваченных колесниц, 924, к ним принадлежали 1848 из 2041 захваченных лошадей (в каждую колесницу были запряжены два коня). Оставшиеся 193 лошади, очевидно, были найдены в городских конюшнях. Незначительное число захваченных луков, 502, также свидетельствует о том, что вражеские лучники бежали через равнину и не сумели вернуться в город. Ведь луки достаточно легкие, и во время бегства солдаты вполне могли унести их с собой. Правитель Мегиддо, очевидно, снял свой бронзовый панцирь, когда бежал с поля битвы, но большая часть доспехов была захвачена в самом сдавшемся городе. Таким образом, мы видим, насколько поспешным было бегство армии Кадеша. Прочитав о том, что в бою было убито всего 83 вражеских солдата, мы можем представить себе, с какой скоростью они бежали, когда увидели, как с холмов спускаются безжалостные негритянские воины, черные великаны, набранные на юге Египта и сопровождаемые прекрасно тренированными лучниками и колесницами, входившими в войско фараона.

Судя по всему, отправляясь на юг, к Мегиддо, чтобы вступить в сражение с египтянами, царь Кадеша устроил базу на южных склонах Ливана, в районе трех городов, расположенных рядом друг с другом, примерно в 75 милях к северу от Мегиддо, – Иеноама, Нугеса и Херенкеру. Там он оставил свою семью и фураж. Тутмос, очевидно, узнал об этом от пленных и решил завладеть этими городами. Поэтому он примерно 6 мая отправился на север и достиг цели через несколько дней. Города тотчас же сдались, и, как будет сказано ниже, египетский царь захватил членов семьи правителя Кадеша, а также его имущество. Согласно источникам, его домочадцы сдались из-за нужды, которую им пришлось терпеть. Следовательно, с соседних полей также еще не успели собрать урожай. В Ливане жатва действительно происходит позже, чем на равнине. Однако не следует полагать, будто данное событие (а значит, и прибытие туда фараона) произошло позднее второй недели мая. Возможно, что эти города, не сжав зерно и потратив почти все прошлогодние запасы, не могли содержать людей поверженного царя и, не раздумывая, предпочли сдаться, что и произошло примерно 10 мая.

Захватившие их египтяне получили следующую добычу: «474 (пленных?), 38 офицеров, 87 детей этого врага (царя Кадеша?) и вельмож, которые были с ним, 5 их владык, 1796 слуг (мужчин и женщин), мирных жителей, которые сдались из-за нужды этому врагу, и (еще) 103 человека – всего 2503 человека. Кроме них (неизвестное в настоящее время количество) блюд из драгоценного камня и золота, а также различные сосуды; большой сосуд (с двумя ручками?), изготовленный Хаару, (другие) сосуды и блюда, различные чаши, 3 больших горшка и 87 ножей (бронза которых) весила 784 дебена. У ювелиров были найдены золотые кольца и многие серебряные кольца, (весившие) 966 дебенов, кованая серебряная статуя… голова из золота, а посох (который она держала, был украшен) человеческими лицами, 6 сидений, принадлежавших этому врагу (царю Кадеша), сделанных из слоновой кости, эбенового и рожкового дерева, отделанные золотом; 6 скамеек для ног, принадлежавших им; 6 больших столов из слоновой кости и скипетр из рожкового дерева, отделанный золотом и всеми драгоценными камнями, наподобие скипетра, принадлежавшего этому врагу; статуя этого врага из эбенового дерева, украшенная золотом, голова которой (была инкрустирована) ляпис-лазурью; сосуды из бронзы и множество одежды этого врага».

Примечательно, что, хотя семьи и имущество князей, находившихся в Мегиддо, не были захвачены египтянами, а сами они были прощены, все личное имущество царя Кадеша было конфисковано, и его дети (а также, как мы увидим ниже, жены), увезены в качестве заложников. Очевидно, именно он считался основным врагом завоевателей. Можно предположить, что ему удалось бежать и в конце концов добраться до родного Кадеша, став при этом другим человеком – более пессимистичным, но в то же время мудрым. По крайней мере, в текстах ничего не говорится о его захвате в плен и последующем наказании.

Вероятно, Тутмос отправился домой к 11 или 12 мая. Сопровождаемый охраной, он во главе армии вернулся в Фивы примерно через месяц. Однако прежде, чем покинуть Сирию, он приказал построить в Ливане крепость, называвшуюся «Менхеперра, связывающий иноземцев». Во время последующих походов она использовалась в качестве одной из его баз.

Сразу по возвращении он отправил послание своему наместнику в Куше, который вместе с большим египетским войском находился в Нижней Нубии или Судане, сообщив ему о своих победах и, вероятно, приказав поведать о них солдатам и живущим в Судане неграм в надписи, вырезанной на стенах храма в Бухене, рядом с Вади-Хальфой. Повеление было немедленно выполнено. Судя по тому, что осталось от данной надписи, при ее написании использовались слова и выражения, призванные убедить читателя в мощи и божественности царя. Ее следует датировать 23-м годом правления Тутмоса III, потому что 24-й год начинался только 11 августа, а надпись, очевидно, была вырезана в начале июля. Сначала следует весьма необычное описание правителя: «Царь сам вел за собой армию, могучий во главе ее; царь, сражаясь своим мечом, был подобен пламени. Он шел вперед, никто не был подобен ему, убивая варваров, покоряя сирийцев, приводя их князей в качестве пленников, их отделанные золотом колесницы, запряженные лошадьми. Племена ливийцев (также) склоняются перед славой его величества, их дань на их спинах, подлизывающиеся, подобно собакам, чтобы им было даровано дыхание жизни» (Maclver, Woolley, Buhen, 30).

Прибытие царя-победителя в Фивы, вероятно, было незабываемым событием, ведь впервые в истории страны фараон во главе египетской армии вступил на территории чужой страны в ожесточенный бой с правителем могущественной азиатской державы, возглавлявшим огромное войско, и разбил его. Главы двух государств померились силой, и египтяне одержали ошеломительную победу. Очевидно, это событие полностью изменило мировоззрение всего народа. «Мое величество, – сообщает царь, – учредил для Амона празднество в честь победы (которое проводилось) впервые, когда мое величество прибыл в Фивы из первого победоносного похода в году 23-м, низвергнув презренных сирийцев и расширив границы Египта».

Предположим, что возвращение царя и празднование произошли 12 июня, в день, когда, по моему мнению, он прибыл в Фивы. Вспомним, что празднование вступления Тутмоса на престол состоялось на 61 день (шестую часть календарного года) раньше, 12 апреля. Кроме того, 12 апреля могло отстоять ровно на 61 день от даты празднества, проводившегося, когда царь покидал Фивы (предположительно 10 февраля). 11 августа, через 61 день после 12 июня, должно было состояться другое общенародное торжество – празднование Нового года. Еще одно празднество, «День приношения в боге», проводилось на второй день третьего месяца первого сезона (Breasted, Records, II, § 551, note h), то есть 11 октября, через 61 день после наступления нового года. Таким образом, если бы 11 декабря, еще через 61 день, был учрежден еще один праздник, то в течение всего календарного года проводились бы шесть празднеств, пять из которых отделялись бы друг от друга интервалами в 61 день, а шестой – периодом в 60 дней (в итоге мы получим год, состоящий из 365 дней).

Вероятно, именно таким было сделанное царем приказание, так как в источниках сказано об учреждении трех «торжеств победы»: первым из них был «первый праздник Амона» (день нового года, приходившийся тогда на 11 августа); второй совпадал с «Празднеством дня приношения в боге», который, как нам известно из более позднего источника, проводился на второй день третьего месяца первого сезона (в то время 11 октября); а третий устраивался в заупокойном храме Тутмоса III, называвшемся «Дар жизни», дата его празднования неизвестна, но чуть выше я предположил, что этим днем было 11 декабря.

Если шесть праздников проводились в такой последовательности, а дальше будет доказано, что так, скорее всего, и было, мы можем прийти к выводу о том, что царь покинул Фивы, чтобы отправиться в поход, завершившийся головокружительной победой египтян, 10 февраля, а вернулся 12 июня. Но даже если не придерживаться этой гипотезы, придется признать, что отсутствие Тутмоса в Фивах следует поместить примерно между этими датами. В противном случае сделанные выводы будут противоречить сведениям, содержащимся в анналах. Всего за четыре месяца фараону удалось повернуть весь ход истории Египта, впервые ставшего мировой державой и в связи с этим превратившегося в предмет страха и ненависти обитателей Азии, которые в конце концов привели к гибели страны.

Египет сказочно разбогател, в результате чего алтари Амона ломились от подношений, а богатство Карнакского храма увеличилось до немыслимых размеров. Более того, в текстах сказано, что царь тотчас же взялся за строительство новых святилищ, «все сосуды которых были из Электра, золота и каждого драгоценного камня (из добычи), взятой его величеством во время его первого победоносного похода». «Мое величество, – утверждает Тутмос, – уводил жен этого побежденного (царя Кадеша) вместе с его детьми и супругами правителей, которые были там, вместе с их детьми. Мое величество поместил этих женщин…» Здесь, к несчастью, текст обрывается, и мы не знаем, где их поселили. Кроме того, в надписи, очевидно, были приведены два или три имени женщин, но прочитать их в настоящее время не представляется возможным. Текст продолжается следующим образом: «…было имя другой. Все конфискованное у них было передано в храм моего отца Амона в качестве (части) дани (которой была обложена) Сирия. И (драгоценности?) жен поверженного царя Кадеша (были конфискованы?), мое величество использовал их для украшения священной ладьи для праздника начала разлива». Данное торжество проводилось в один из дней первого месяца третьего сезона. Так как именно в этом месяце состоялась битва при Мегиддо, вполне возможно, что в то же время украшали священную ладью.

Следующим событием, известным нам по источникам, стало участие царя в масштабном празднестве в честь Амона, проводившемся в Луксоре, во время которого статую божества перевозили на ладье из Карнака в Луксор и обратно. В Карнаке найдена надпись, в которой упоминается это торжество. Число, обозначающее год, которым датируются описанные в тексте события, стерто, но можно предположить, что они произошли на 24-м году правления Тутмоса III, на 14-й день второго месяца первого сезона, то есть примерно 24 сентября, через 3,5 месяца после триумфального возвращения царя. Фараон сообщает: «Величество этого благородного бога (Амона) отправилось в составе процессии в свою южную резиденцию (Луксор); и мое величество устроил для него в тот день у входа в Луксор великое жертвоприношение, состоявшее из хлеба, бычков, быков, птиц, благовоний и вина (являвшихся частью добычи) от первой из побед, которые он (Амон) даровал мне. Чтобы наполнить его хранилище (я даровал ему) крестьян, которые сделают ему различные полотна, и крестьян, которые будут работать на полях, чтобы собирать урожай и наполнять хранилище моего отца Амона». Затем царь говорит, что также даровал богу три сдавшихся ему сирийских города – Иеноам, Нугес и Херенкеру, – ставших частью владений божества.

Новость о головокружительной победе египтян достигла далекой Ассирии, страны, которая тогда только начала свой путь к будущей славе. Ее правитель решил отправить египетскому царю подарок, полученный адресатом в самом начале 24-го года его царствования, через несколько месяцев после завершения войны. В Анналах приведен подробный список даров. Тутмос, очевидно, очень гордился этой данью его могуществу. Перечень выглядит следующим образом: «Дань правителя Ашшура (Ассирии): большой кусок чистородной ляпис-лазури, весящий 20 дебенов; (еще) два куска ляпис-лазури, всего три (куска) и (еще несколько) кусков, (вместе) 30 дебенов. Всего 50 дебенов. Превосходная ляпис-лазурь из Вавилона, и очень много ассирийских сосудов из камня, (раскрашенных) красками».

Примерно в то же время прибыло посольство от одного из прощенных сирийских князей. С собой члены делегации привезли, согласно Анналам, «дочь господина с украшениями из золота и ляпис-лазури этой страны, а также 30 рабов, принадлежащих ей». Мы не знаем, как сложилась судьба несчастной девушки, но можно предположить, что она сумела обрести дом и провела свою жизнь в комфорте. Этот же князь прислал Тутмосу в дар 65 рабов, как мужчин, так и женщин. От него и других князей царь получил следующие подарки: «103 лошади; пять колесниц, отделанных золотом; пять колесниц, отделанных электром; 45 волов и телят; 749 быков и 5703 голов мелкого скота», а также золотые и серебряные блюда, золотой рог, инкрустированный ляпис-лазурью, бронзовые доспехи, украшенные золотом, 823 кувшина с благовониями, 1718 горшков медового вина, ценное дерево и множество связок дров для растопки (они представляли огромную ценность в такой стране, как Египет, где дров мало)».

Следует вспомнить, что сразу после смерти Хатшепсут царь Тутмос начал строительство в Карнаке, на месте разрушившегося древнего здания из кирпича и дерева, каменного храма, посвященного богу Птаху. К концу 23-го года его царствования, по прошествии незначительного времени после окончания битвы при Мегиддо, строительство этого храма, вероятно, было более или менее завершено. О правильности данного вывода свидетельствует то, что храму была дарована часть военной добычи, полученной в ходе этого похода. «Я наполнил его (Птаха) храм каждой хорошей вещью, – сообщает царь в посвятительной надписи на стеле (Annales, III, 107), – быками, гусями, благовониями, винами и подношениями из различных фруктов по возвращении моего величества из Сирии, после первого победоносного похода, который мой отец Амон даровал мне, когда он дал мне все союзные страны Сирии, запертые в одном городе (Мегиддо)… (ибо) я запер их в этом городе и построил вокруг них заграждение (в виде) мощного частокола». Тутмос также говорит о том, что «обеспечил для его дверей новое кедровое дерево с лучших склонов (Ливана), покрытое азиатской медью». «Мое величество сделал его (Птаха) богатым, – утверждает он. – И я сделал его более великим, чем он был прежде. Я покрыл его великий трон лучшим электром, который (могли предоставить) страны. Все (храмовые) сосуды были из золота и серебра и каждого великолепного и драгоценного камня. (Я доставил) одежду из превосходного полотна, белого полотна, и благовония из священных ингредиентов, чтобы совершение ритуалов было приятным».

Затем он перечисляет три ритуала, во время которых требовалось совершение отдельных подношений. Благодаря этому мы знаем, когда начал действовать храм. Первым из них было торжество в честь богини Мут-Хатхор (синкретическое божество, образовавшееся в результате отождествления супруги Амона Мут и той ипостаси Хатхор, в которой она была женой Птаха), отмечавшееся в последний день года, 5 августа, то есть сразу перед пятью дополнительными днями, стоявшими в самом конце календарного года. Второе празднество проводилось на 26-й день первого месяца первого сезона, 5 сентября, а третьим был упомянутый выше праздник в честь Амона, проводившийся 24 сентября, во время которого он посещал Луксор (процессия обязательно заходила в храм Птаха). Таким образом, можно предположить, что храм начал использоваться летом и ранней осенью, после возвращения царя из сирийского похода. Данный факт является веским подтверждением правильности моей датировки сирийской кампании, причем речь в данном случае идет не только о ее продолжительности, но и о соотнесении со смертью Хатшепсут.

Почти сразу после этого скончалась царица Нефрура, старшая дочь Хатшепсут, на протяжении нескольких лет являвшаяся супругой Тутмоса III. Сначала на упомянутой выше стеле из храма Птаха было вырезано ее имя, но впоследствии его заменили на имя другой царицы, Ахсет (Legrain, Repertoire Genealogique, № 119). Предвосхищая события, следует отметить, что последняя умерла через один или два года после этого, примерно на 26-м году правления Тутмоса III, который затем женился на младшей сестре Нефруры, Хатшепсут-Мерира (ей тогда было около 26 лет). Египетские девушки выходили замуж в гораздо более раннем возрасте, но, возможно, просто не нашлось царевича, достойного того, чтобы стать ее супругом, или она уже успела побывать женой другого мужчины.

Вероятно, царица Нефрура была погребена в глубине пустыни, и ее гробница находилась недалеко от принадлежавшей ее матери Хатшепсут. По крайней мере, Картер нашел ее картуш, вырезанный на расположенной в данной местности скале. Возможно, когда-нибудь эта гробница будет обнаружена.

Вскользь следует упомянуть о смерти старого вояки Яхмоса Пеннехеба, биографию которого я цитировал, рассказывая о первых представителях династии. Яхмос Пеннехеб в возрасте 16 лет принимал участие в походе в Сирию, предпринятом царем Яхмосом на 21-м году его правления (1556 до н. э.). В своей биографии сановник сообщает, что он служил этому царю, а также Аменхотепу I, Тутмосу I и Тутмосу II и дожил до времени царствования Тутмоса III. «Я достиг благой старости, – пишет он, – проведя жизнь в царской милости и пользуясь уважением их величеств, и была любовь ко мне при дворе». Затем он добавляет: «Божественная супруга, великая царская жена Мааткара, покойная, повторно почтила меня. Я вырастил ее старшую дочь, дочь царя Нефруру, покойную, когда она была грудным ребенком…» Продолжение текста стерто. Однако из сохранившейся части надписи нам становится известно, что Яхмос дожил до кончины Мааткары (Хатшепсут). Пережил он и ее дочь. Нефрура, очевидно, умерла на 24-м году царствования Тутмоса III (1470 до н. э.), когда вырезали надпись на стеле в храме Птаха. Следовательно, можно предположить, что Яхмос скончался через некоторое время после этого в возрасте 102 лет.

Сведения, приведенные в его жизнеописании, крайне важны для нас.

Во-первых, через два года после смерти Хатшепсут о ней перестали говорить как о правительнице и, несмотря на то что в тексте она названа Мааткара, именем, которое она приняла, когда получила всю полноту власти, в ней, вероятно, видели лишь божественную супругу и вдову Тутмоса II, а не фараона. Во-вторых, на основании данной надписи можно сделать вывод о том, что Тутмос III не сразу приказал стереть имя Хатшепсут. Уничтожать ее память он начал через некоторое время после ее смерти, о чем будет сказано ниже. В-третьих, в жизнеописании сказано, что Яхмос Пеннехеб был своего рода молочным отцом и охранником маленькой царевны Нефруры до того, как заботиться о ней стал Сенмут, и что она умерла прежде, чем была составлена эта надпись. Наконец, данный текст является свидетельством того, что царь Яхмос отправился в сирийский поход в конце жизни, а не в начале царствования, как считают многие исследователи. В противном случае Яхмос Пеннехеб скончался бы в столь преклонном возрасте, дожить до которого человеку крайне сложно.

В тексте, вырезанном на большой стеле из гранита, найденной в Карнаке и хранящейся в Каирском музее (Mariette, Karnak, 12), говорится о том, что в следующем феврале царь провел в Карнаке торжественный ритуал закладки нового храма, который планировалось построить восточнее уже существовавшего здания. Церемония состоялась «в году 24-м, на 30-й день второго месяца второго сезона», то есть 6 февраля 1470 г. до н. э. Проведя расчеты, исследователи пришли к выводу, согласно которому в тот день было новолуние (Фотерингхем). Действительно, в надписи сказано, что тогда состоялся «праздник новолуния», а значит, не следует сомневаться в точности моей хронологии.

Огромный храм, строительство которого началось в тот день, стоит до сих пор (Weigall, Guide, 103). Крышу его основного помещения поддерживают два ряда колонн, по форме напоминающих столбы царской палатки, по десять в каждом. В итоге весь зал превращается в гигантское каменное подобие шатра. Чтобы закрепить этот образ, царь повелел построить по периметру зала галерею, напоминающую поднятые полы палатки. Возможно, таким образом подчеркивался воинственный характер Тутмоса, а также то, что Амон для него был богом войны, предпочитавшим уютному дому военный лагерь. Сбоку и в конце зала были построены многочисленные помещения, а перед ним, на западе, расположился открытый двор, отделявший храм от построенного ранее.

Через несколько дней Тутмос III покинул Фивы, направившись в Нижний Египет. Он присоединился к своему войску, стоявшему у восточной границы страны, и стал готовиться к новому походу в Сирию, чтобы провести демонстрацию военной мощи Египта и выяснить, не планируют ли там очередной заговор против него (царь, возможно, был недоволен скоротечностью предыдущей кампании). В Анналах почти ничего не сказано об этом походе. Однако не полностью сохранившееся предложение, очевидно, можно перевести как: «(Ему была принесена дань) в каждом месте путешествия его величества, где была установлена его палатка». В тексте данная экспедиция датируется 24-м годом правления Тутмоса. Из него мы также узнаем о том, что ассирийский царь снова послал ему подарок: несколько лошадей, шкуру, которую можно было расстелить на днище (?) колесницы, и 190 мер ценной древесины.

Во время этого похода царь, очевидно, был настолько поражен красотой цветов, произраставших в Сирии, что собрал множество из них, чтобы посадить их дома. Возможно, уже следующей осенью, в начале 25-го года правления Тутмоса, его слуги посадили их в Египте и составили подробный каталог. Через несколько лет, когда был построен новый храм в Карнаке, на одной из его стен была вырезана копия этого каталога. Она сохранилась до сих пор, и мы не перестаем восхищаться многочисленностью и разнообразием цветов, росших некогда в храмовом саду. В надписи, датированной 25-м годом царствования Тутмоса, они названы «цветами, которые его величество нашел в Сирии». Очевидно, царь собирал там также птиц и животных, которые впоследствии были перевезены в Фивы. По крайней мере, в упомянутом каталоге перечислены некоторые их виды.

25-й год царствования Тутмоса III упоминается еще в одном тексте – в надписи, вырезанной на одной из скал в Серабит-эль-Хадим на Синае (Lepsius, Denkmaler, III, 29а). В ней главный казначей Реи сообщает, что в том году он отправился сюда, чтобы добывать малахит.

Впоследствии царь в течение первых лет своего правления осуществил еще две экспедиции в Сирию, продемонстрировав жителям этой страны всю военную мощь Египта. Вероятно, они были организованы весной – в начале лета 25-го года его царствования (1469 до н. э.) и на 26-м году его правления (1468 до н. э.). Очевидно, воевать египтянам во время этих походов не пришлось, и не произошло ничего стоящего упоминания, так как в Анналах о них ничего не сказано.

Другая надпись в Серабит-эль-Хадим датируется 27-м годом царствования Тутмоса III, а в одной из гробниц фиванского некрополя (№ 82), принадлежавшей некоему Аменемхету, занимавшему пост управляющего и главного секретаря визиря (в то время им был вельможа по имени Усер, сын предыдущего визиря Яхмоса), найден текст, датированный 28-м годом правления царя (Davies, Gardiner, Tomb of Amenemhet, 70). В нем говорится: «Я был слугой, служившим своему господину, талантливым человеком, делавшим то, что он говорил. Визирь передал мне в управление все свои владения, и каждая его печать была под моим контролем. Визирь делал то, что было похвалено царем, каждый день. Он приказал правильному приближаться к его господину, что его величество всегда любит… Он делал то, что любят все боги, выполняя декреты и предписания… и делая для них правильное, которое они любят. Он делал то, что любят высшие слои общества и простонародье, заботясь о бедных так же, как и о богатых, защищая вдову, у которой нет родственников, делая сладким дух старых, назначая детей на должности, занимавшиеся их отцами, и делая всех счастливыми. (Теперь) визирь сделал множество украшений из серебра и золота, ляпис-лазури, бирюзы и всех драгоценных камней; сосуды из серебра и золота, меди и бронзы; мебель из слоновой кости, эбенового дерева и акации для дворца, и я выполнял эту работу. Он делал множество статуй для дворца, и я выполнял эту работу. Он делал также много статуй для себя, чтобы установить их в святилищах богов, и я выполнял эту работу. Он сделал для себя очень большой и красивый сад на западе южного города, засаженный всеми прекрасными деревьями и цветущий всеми фруктовыми деревьями, и я выполнял эту работу. Он сделал для себя замечательный дом, его стены из кирпича, а двери из камня, и я выполнял эту работу». Изначально текст был гораздо длиннее; вероятно, в нем постоянно повторялось одно и то же язвительное высказывание. Однако продолжение надписи не сохранилось.

Я не могу не процитировать слова, вырезанные в другой части гробницы и, вероятно, адресованные духу умершего, ибо в них четко отразились представления египтян о загробном существовании. В этом тексте говорится: «О Аменемхет! Да сохранится твоя память в твоем доме, твои статуи в их хранилищах, твоя душа живой, твое тело нетронутым в твоей гробнице на некрополе, и твое имя постоянно будет пребывать в устах твоих детей вечно! О Аменемхет! Пустыня простирает свои руки к тебе. Страна Запада радуется твоей добродетели и склоняется перед тобой, (приветствуя) после всех этих лет твоей почтенной старости. Она определяет тебе место среди ее последователей, живущих вечно (с ней). О Аменемхет! Да будешь ты входить и выходить из западных холмов (по своему желанию); да будешь ты шагать через врата загробного мира, чтобы поклоняться богу солнца, когда он поднимается из-за гор, и склоняться перед ним, когда он спускается за горизонт! Да получишь ты подношения еды и будешь умиротворен трапезами за столом (Осириса) владыки вечности! Да будешь ты ходить по собственной воле по берегам твоего садового озера; да найдет твое сердце удовольствие в твоих цветниках; да будешь ты освежаться под твоими деревьями; да будет удовлетворена твоя жажда водой из колодца, который ты сделал, вечно вековечно! Да пройдешь ты через холмы некрополя (и появишься, чтобы) лицезреть свой дом (в стране) живых и услышать звук пения и музыки в твоем зале, который на этой земле, и станешь духом-защитником твоих детей навеки!»

Весной 1465 г. до н. э., то есть в третьем сезоне 29-го года правления, Тутмос III снова отправился в Сирию, чтобы подавить восстание, начавшееся на побережье Финикии, в месте, от названия которого осталось лишь самое начало – «Уа…». Эту экспедицию он называет своим пятым походом и, не приводя никаких начальных сведений, заявляет, что захватил данный город, где египетская армия радовалась и шумно приветствовала царя. Это место, очевидно, располагалось недалеко от Тунипа, так как его защищали войска князя данного государства. (Тунип – важное поселение, расположенное за Ливаном, в 50 милях от берега моря, в 200 милях к северу от Мегиддо и примерно в 150 милях севернее того места, до которого царь доходил прежде.) Так как вся страна, за исключением небольшой территории, являвшейся целью похода, не сопротивлялась египтянам, их поход вряд ли был богат событиями.

Список захваченной добычи выглядит следующим образом: «Перечень добычи, захваченной в этом городе и у воинов того врага из Тунипа (защищавшего его): князь города и 329 солдат; 100 дебенов серебра; 100 дебенов золота; ляпис-лазурь и малахит, и сосуды из бронзы и меди». После описания сдачи города в Анналах говорится: «Его величество отправился в местное хранилище подношений и принес жертву Амону и Хорахти, состоявшую из быков, телят и птиц». Затем в источнике сказано, что царь конфисковал корабли, стоявшие в гавани, наполнив их добычей, и, вероятно, отправил их в Египет, «после чего его величество отправился на юг к Египту» (предположительно по суше).

Но, пройдя несколько миль, Тутмос оказался перед запертыми воротами богатого города Арвада. Вероятно, его правитель решил, что таким образом сумеет преградить царю путь и задержать его до прибытия помощи из Тунипа. В результате египтянам пришлось осадить город. Как в случае с Мегиддо, они возвели вокруг него ограждение, сложенное из срубленных ими деревьев. Сады, окружавшие город, «были полны фруктов, и вино было найдено в прессах, и текло, подобно воде, (в то время как) зерна (росшего) на склонах холмов было больше, чем песка на морском побережье, (так что) войско было поражено доставшимися им богатствами». В конце концов город сдался на определенных условиях. По крайней мере, в списке добычи не указано ни одного пленного. Тутмос получил лишь дань, состоявшую из «51 раба, 30 коней, 10 серебряных блюд, благовоний, масла, 470 кувшинов меда, 6428 кувшинов вина, меди и свинца, ляпис-лазури и бирюзы, 616 голов крупного рогатого скота, 3636 голов мелкого рогатого скота (или овец?), хлеба, зерна и муки и всех хороших фруктов страны». Текст заканчивается следующим предложением: «Армия его величества насыщалась и намазывалась маслом каждый день, как на празднике в Египте». Можно предположить, что перечисленные выше скот, овцы, вино, мед, хлеб, зерно и фрукты были переданы городом для снабжения продовольствием счастливых египетских солдат.

Весной следующего года, 1464 г. до н. э., на 30-м году своего правления царь отправился в шестой поход, намереваясь захватить Тунип, который во время предыдущей экспедиции помогал врагам фараона. Кроме того, Тутмос хотел захватить Кадеш (современный Телль-Неби-Менда), где, очевидно, все еще скрывался непокорный царь, бежавший из Мегиддо. Подобно Тунипу, Кадеш находился за Ливаном, но в 50 милях (или более) южнее, примерно в 150 милях к северу от Мегиддо. Он стоял на западном берегу Оронта, рядом с озером Хомс, и возвышался над долиной этой реки.

В Анналах захват Кадеша описывается очень кратко. Там сказано лишь о том, что царь на 30-м году своего правления отправился в свой шестой поход в Сирию, «прибыл к поселению Кадеш, разрушил его, срубил деревья его, захватил его жатву». Это была величайшая военная победа египтян, так как местонахождение города идеально подходило для обороны. Он стоял на возвышении, на развилке двух рек: Оронта на востоке и его притока на западе, – встречавшихся севернее. Южнее был вырыт канал, соединявший реки. Таким образом, город и полоса возделываемой земли, располагавшаяся за его пределами, со всех сторон были окружены водой. Кроме того, Кадеш был опоясан рвом. Следовательно, осада города, очевидно, была длительной, и царю пришлось отказаться от нападения на Тунип.

К счастью, свидетельство об осаде сохранилось в биографической надписи, начертанной на стенах фиванской гробницы одного из военачальников Тутмоса, которого звали Аменемхеб (№ 85; Weigall, Guide, 126; Breasted, Records, II, 574). Однако этот текст был составлен не ранее чем через 4–5 лет после смерти царя, а значит, Аменемхеб в нем рассказывает о событиях, произошедших за 25 лет до этого. В результате военачальник не сумел передать их последовательность, и нам приходится, насколько это возможно, сверять его немногословные сообщения с Анналами. Старый вояка пишет, что он был верным слугой Тутмоса III: «Я следовал за моим господином, – сообщает он, – в его походах в северные и южные страны, (ибо) он хотел, чтобы я был спутником его ног, когда он был на поле битвы».

Аменемхеб упоминает странный случай, произошедший во время осады Кадеша. Защитникам города, очевидно, удалось осуществить вылазку, цель которой заключалась в том, чтобы дезорганизовать костяк египетских колесничих, собиравшихся напасть на них. Для этого из города вывели кобылу, надеясь на то, что жеребцы забеспокоятся и создадут смятение в рядах колесничих войск. Аменемхеб рассказывает следующее: «Царь Кадеша послал кобылу спереди армии, чтобы (дезорганизовать) их проникновением в ряды. Но я погнался за ней пешком и своим мечом пронзил ей сердце. (Затем) я отрезал ей хвост и положил его перед царем, пока (все) благодарили бога за это. Это дало (мне такое) удовольствие, что наполнило мое тело счастьем и вызвало дрожь в моих членах».

Далее он говорит о первом штурме внешних укреплений: «Его величество послал каждого отважного человека впервые сделать пролом в стене, которую построил Кадеш. Я был одним из тех, кто пробил ее, будучи первым из храбрых (кто выполнил это), никто передо мной не (сумел) сделать это. Я вышел и привел двух человек, господ, в качестве пленных. Снова мой господин наградил меня за это». Наконец город был взят штурмом, и Амнемехеб рассказывает о том, как стал свидетелем храбрости царя. Затем «он захватил Кадеш, и я не отсутствовал в месте, где он был. Я захватил двух людей, господ, в плен, и поставил их перед царем, который в присутствии всего народа даровал мне золото за мою храбрость: украшение-льва, два ожерелья, две (подвески в виде) мухи и два браслета, все из прекраснейшего золота». Следует сделать крайне важное замечание: Тутмос простил своего старинного врага, царя Кадеша. По крайней мере, в заупокойной часовне Менхеперрасенеба в Фивах он изображен несвязанным, подходящим к царю и преподносящим ему в дар сосуд и украшенный кинжал.

Очевидно, приближалось лето, и фараон отправился домой, двигаясь на юг через долину реки Элеутерос к ее устью, где на побережье стояла Симира. Оттуда он снова двинулся в Арвад и покарал город за некое преступление, совершенное против него.

Следует вспомнить, что после падения Мегиддо царь обязал сирийских князей присылать их сыновей в Египет, где их, очевидно, обучали египетским способам государственного управления, которые в то время значительно превосходили использовавшиеся в других странах. В Анналах, там, где говорится о 30-м годе правления Тутмоса, сказано, что в Египет была отправлена еще одна группа молодых людей, точное число которых не сохранилось. Предположительно родом все они были из городов, расположенных на побережье, недалеко от Кадеша. Эти юноши должны были присоединиться к молодым людям из других областей Сирии, которые уже жили в долине Нила. В первую партию вошли 50 или 60 молодых людей, так как Тутмос приказал вырезать на одной из стен Карнака список сирийских городов и сопроводить их надписью: «Перечень государств Сирии, (князей) которых его величество запер в презренном Мегиддо и детей которых его величество привез в качестве пленников в город Сухенемипет («Крепость в Фивах») после его победоносного похода». Этот список состоит из названий 119 городов, но можно предположить, что некоторые князья, собравшиеся в Мегиддо, правили двумя или даже тремя поселениями.

В том месте Анналов, где говорится о 30-м годе царствования Тутмоса, сказано: «Были увезены дети князей и их братья, чтобы пребывать в Египте как заложники. Если кто-либо из этих князей и умирал, его величество отправлял его сына поставить на его месте». На основании данного текста можно сделать следующий вывод: несмотря на то что юноши фактически были пленниками и жили в крепостях, с ними обращались как с князьями. Когда умирал правитель того или иного города, его наследника отсылали домой, чтобы он взял в свои руки управление родным городом-государством. Таким образом фараону начиная с падения Мегиддо удавалось сохранять господство над большей частью Сирии, и он решил так же поступить с остальной территорией страны. В Анналах, после рассказа о второй группе заложников, говорится: «Рабов и рабынь 181; лошадей 188; колесниц, обработанных золотом и серебром и раскрашенных, 40». Можно предположить, что речь здесь идет не просто о дани, а об имуществе, прибывшем в Египет вместе с молодыми людьми.

Следующей весной, на 31-м году своего правления (1463 до н. э.) царь организовал седьмой поход в Сирию, но теперь он, очевидно, решил изменить тактику. Вспомним, что во время пятого похода Тутмос III захватил корабли, стоявшие в порту и сдавшиеся ему. Можно предположить, что по окончании этой и последующей кампании он вернулся домой морем. Вряд ли представлялось возможным перевезти таким способом в Северную Сирию все египетское войско, да и значительные силы, необходимые для участия в походе на Кадеш, состоявшемся на 30-м году правления царя, сложно было перебросить на судах. Но на этот раз Тутмос собирался напасть на не покорившийся ему город Уллазу, стоявший на берегу моря (недалеко от Симиры) и заключивший союз с князем Тунипа. Вероятно, царь решил, что для выполнения этой задачи достаточно будет такого количества солдат, которое можно разместить на находившихся в его распоряжении кораблях, и поэтому предпочел отправиться в Сирию по морю.

В Анналах результаты этой экспедиции описаны следующим образом: «Перечень того, что его величество захватил в этом году, на третий день первого месяца третьего сезона (9 апреля) в году 31-м, добычи, захваченной (в тот день) в городе Уллазе, который на побережье Черен: 490 пленников, 3 военачальника (?) сына того врага, (князя) Тунипа, начальник… который был там. Всего 494 человека. (Также) 26 коней и 13 колесниц (в которые они были впряжены), а также их снаряжение из всего оружия войны. Воистину его величество захватил этого город за короткий срок, и все его имущество было его добычей». Одержав эту победу, Тутмос, очевидно, находился в Сирии на протяжении двух или трех недель, возможно до конца апреля, так как далее в тексте сказано: «Князья Сирии пришли, чтобы заплатить дань его величеству», и принесли с собой следующие дары: «(неизвестное в настоящее время количество) рабов, как мужчин, так и женщин; 72 (сосуда?) этой страны; 761 дебен серебра; 19 колесниц, отделанных серебром (с) их снаряжением из оружия войны; 104 быка и вола и 172 теленка и коровы, всего 276; 4622 головы мелкого рогатого скота (овец?); 40 кусков самородной меди; свинец; 41 золотой браслет вместе со всеми их (другими товарами) и всем хорошим и благовонным деревом этой страны».

После этого египетский флот отправился домой, останавливаясь в различных портах. В Анналах сказано: «Каждая гавань, в которую прибывал его величество, снабжала подходящими кусками хлеба, маслом, благовониями, вином, медом, фруктами… достаточными сверх меры, больше, чем испытывала армия его величества (прежде). Это не ложь, (ибо) они внесены в ежедневный журнал царского двора, хотя их перечень не приведен в надписи, чтобы не увеличивать слова, приводя здесь подробности…» Далее в тексте говорится о том, что о размере урожая, собранного в Сирии в конце апреля, сообщили Тутмосу, и было определено количество зерна, которое следовало взять в качестве налога. Затем, «когда его величество вернулся в Египет, прибыло посольство от генебтиу (нубийского племени), принеся с собой свою дань, состоявшую из мирры и благовоний; шести (слово стерто) с десятью сопровождавшими их неграми; 113 волов и телят, а также 230 быков, всего 343; помимо кораблей, груженных слоновой костью, эбеновым деревом, шкурами пантер и другими товарами. (Другое посольство из Уауат, Нижней Нубии, доставило) 31 вола и теленка, а также 61 быка, всего 92; кроме кораблей, груженных всеми товарами этой страны, а также урожаем Уауат».

31-й год закончился 8 августа (с начала единоличного царствования Тутмоса из календаря выпали два дня). Этот день знаменовал окончание 30-летнего периода (имеются в виду как годы правления, так и календарные годы, если вести отсчет от первого дня нового года после вступления царя на престол). Таким образом, с наступлением дня Нового, 32-го, года (9 августа 1462 до н. э.) в правлении Тутмоса III начинался юбилейный, священный год, во время которого царь решил воздержаться от проведения походов. В Эль-Берше сохранился текст, в котором говорится о юбилейных торжествах, прошедших в этом году. Исследователи, читая текст, предполагали, что данное событие произошло на 33-м году царствования фараона (Sharpe, Egyptian Inscriptions, II, 47). Однако перед нами, несомненно, ошибка современного переписчика, и в надписи изначально должно было стоять число 32. К сожалению, памятник до нашего времени не сохранился, и мы не можем выяснить, чья точка зрения верна.

На протяжении предыдущих двух или трех лет царь Тутмос проводил масштабные строительные работы в Карнаке, начатые Хатшепсут, в храме, расположенном к югу от основного и соединявшем его со священным озером (Weigall, Guide, 109). Перед этим храмом он установил два гигантских пилона (в своей работе Бэдекер называет этот памятник пилоном VII). Во время празднования своего юбилея царь поместил перед ними два огромных гранитных обелиска, которые были добыты в Асуане, очевидно, на 31-м году его правления. Оба они упали и разбились, но недавно были обнаружены их фрагменты (Engelbach, Problem of Obelisks, 107). Как ни странно, нам известно имя архитектора, руководившего этим строительством, – его звали Пуимра, и при жизни Хатшепсут он осуществлял некоторые работы в храме Мут в Карнаке. Более того, ему удалось избежать участи многих сторонников царицы. На территории фиванского некрополя он построил для себя прекрасную гробницу (№ 39). На одной из росписей, покрывающих ее стены, архитектор изображен осматривающим эти обелиски.

Возможно, также по случаю этого своего первого юбилея Тутмос установил обелиск в храме Иуну (Гелиополя), расположенного поблизости от современного Каира. Археологам удалось обнаружить фрагменты этого памятника (Petrie, Hiliopolis, etc.; Engelbach, Problem of the Obelisks, 111). Ha Элефантине был найден интересный фрагмент календаря (Lepsius, Denkmaler, III, 43), согласно которому на 28-й день третьего месяца третьего сезона произошел гелиактический восход Сириуса. Несмотря на то что памятник, несомненно, относится ко времени правления Тутмоса III (Breasted, Records, II, р. 177, note а), год правления в нем, к сожалению, не указан. Однако, судя по таблицам Нобела, Сириус в тот день восходил в 1462 г. до н. э., в юбилейном году. Таким образом, можно предположить, что данный календарь был так или иначе связан с юбилейными торжествами.

Во время вынужденного бездействия Тутмос III, очевидно, планировал проведение в следующем году масштабного похода в Азию. Когда снова наступил август, знаменовавший начало 33-го года правления царя, он, очевидно, приступил к подготовке этого предприятия, и в самом начале следующей весны (1461 г. до н. э.) он вместе со своей армией отправился в Сирию. Теперь в его распоряжении был огромный флот. Хотя Тутмос, несомненно, задействовал его и, возможно, сам переправлялся к своей базе, располагавшейся на побережье Северной Сирии, по морю, я считаю более вероятным, что большая часть войска отправилась на север по суше, чтобы встретиться с остальными где-то на побережье Ливана, поддерживая таким образом престиж Египта в глазах жителей южной части этой страны.

Оттуда армия предположительно направилась к покоренному городу Кадешу, а затем вниз по Оронту в область, расположенную примерно в 30 милях к северу от Кадеша, где река поворачивает к морю. Эта местность находилась в 100 милях к юго-западу от ближайшего участка Евфрата в земле Нахарине. Затем фараон, очевидно, направил свое войско на запад по наиболее прямому маршруту, ведущему к этой далекой реке. Данное предприятие было крайне опасным, ибо царь не только направлялся в страну, жители которой не видели египетских солдат со времен быстротечной экспедиции Тутмоса 1, но и оставлял враждебный незавоеванный Тунип более чем в 30 или 40 милях позади (он оставался слева, то есть к северу от направления движения египетской армии). Другими словами, по возвращении Тутмос III мог натолкнуться на вражеское войско, преграждающее ему путь. Однако он был охвачен желанием побить рекорд своего деда, установившего памятную стелу на западном, ближнем берегу Евфрата. Царь надеялся, что слава о его непобедимой армии достигла Тунипа и заставит его правителя воздержаться от нападения.

Преодолев эти 100 миль, царь вышел к Евфрату севернее города Нии и отправился на север вдоль западного, ближнего берега реки к городу Каркемишу, находившемуся примерно в 50 милях к северу. Наконец Тутмос III дошел до стелы, установленной его дедом. Он повелел поставить рядом с ней еще одну. Однако, чтобы превзойти подвиг Тутмоса I, царь в сопровождении некоторых из своих людей пересек реку и поставил еще одну стелу, но уже на восточном берегу, от которого начиналась территория страны Митанни. Об этом деянии в Анналах сказано крайне мало: «В году 33-м его величество был Сирии, и он прибыл в…» (Лакуна.) «Он установил стелу на восточном берегу этой реки, и он установил другую (на западном берегу) рядом со стелой его деда, царя Аахеперкары (Тутмоса I)». Военачальник Аменемхеб добавляет к этому лишь то, что «сражался во время этого похода на территории Каркемиша и захватил (не сохранившееся число) пленников (в битве на дальнем берегу реки). Затем я (снова) пересек эту реку Нахарин с этими пленными и привел их к моему господину, и он наградил меня великой наградой». Сведения об этом форсировании реки содержатся на обелиске царя, находящемся в настоящее время в Константинополе. В этом тексте сказано следующее: «Он пересек великий изгиб (реки) Нахарины во главе своей армии».

Далее в Анналах говорится: «Спустился его величество, чтобы полонить город, чтобы опустошить страну, особенно эту презренную Нахарину». Некоторое время спустя он столкнулся с вражескими силами и «преследовал их вплавь на протяжении итера (то есть более мили по реке). Но ни один не оглянулся: они бежали, подобно стаду горных козлов, и их лошади бежали (с ними)». В этой стране были захвачены: «Князей 3; их женщин 30; военнопленных 80; рабов и рабынь вместе с детьми их 606». Однако царь не был уверен в себе настолько, чтобы напасть на Каркемиш. В результате он довольствовался тем, что собрал зерно, росшее вокруг города, а затем развернулся и отправился на юг, пройдя вдоль Евфрата к городу Нии, который, судя по всему, открыл ему ворота.

В Анналах говорится: «Его величество прибыл в город Нии, двигаясь на обратном пути на юг, установив свою стелу в Нахарине, (при помощи которой) он расширил пределы Египта». Судя по всему, Тутмос III считал место, где была установлена его стела, границей своих владений, и, оставив Каркемиш в опасном одиночестве, он остановился в Нии, чтобы получить дань уважения от местных князей. Вскоре они пришли туда с дарами, среди которых были «513 рабов и рабынь; 260 лошадей; 45 дебенов золота; серебряные сосуды, изготовленные в Сирии; (не сохранившееся число) колесниц, (снабженных) всем их оружием; 28 волов, телят и быков; 564 быка; 5323 головы мелкого рогатого скота (овец?); 828 сосудов благовоний; оливковое масло и зеленое масло и каждая хорошая вещь этой страны, а также многочисленные фрукты». Эта местность располагалась всего в нескольких сотнях миль от Шинара (Вавилона). Он также находился на берегу Евфрата, но к юго-востоку от области, о которой идет речь. Правитель этой страны отправил к Тутмосу посольство, доставившее ему подарок – баранью голову, вырезанную из ляпис-лазури, и еще несколько кусков этого ценного камня. Царь хеттов также прислал фараону дары. (Нии располагался чуть более чем в 100 милях к югу от границ этой страны, северного соседа Нахарины.) Хеттские послы привезли с собой «восемь серебряных колец, весящих 401 дебен; большой кусок белого ценного камня и древесину».

В Нии была организована масштабная охота на слонов. Данный факт примечателен, так как является свидетельством того, что в XV в. до н. э. на берегах Евфрата еще водились эти животные. Аменемхеб сообщает о приключении, в котором участвовал Тутмос. Охотники выследили целое стадо из 120 голов, стоявшее в реке. Спрятавшись за скалами, они сумели очень близко подойти к животным. Но внезапно «самый большой, который был среди них, напал на его величество». Аменемхеб утверждает, что затем, «когда я стоял в воде между двух скал, я отрубил ему хобот, пока он, живой, лежал перед его величеством. Затем мой господин вознаградил меня золотом и дал мне три смены одежды» (очевидно, вместо испорченной во время схватки). Однако следует добавить, что Аменемхеб, вероятно, рассказывает небылицы, так как однажды он, вооруженный одной лишь палкой, уже переживал приключение с самкой гиены, напавшей на него в пустыне. Художника, делавшего роспись на стене гробницы, иллюстрирующую этот рассказ, он заставил изобразить гиену размером с лошадь, со сверкающими глазами и огромными зубами.

Наконец Тутмос III направил свое войско к побережью, предположительно пройдя через Кадеш. Очевидно, ему не досаждали воины Тунипа, покорение которого он оставил до следующего года. В Ливане и на побережье он вместе с местными князьями занимался доставкой в гавани провизии и материалов, предназначавшихся для его армии и флота, которые, очевидно, были частью ежегодной дани. В Анналах говорится: «Эти гавани, согласно их обязательствам на каждый год, были наполнены всем в соответствии с их нуждами и (припасами, посланными в качестве) налога Ливаном в соответствии с ежегодным соглашением, заключенным с князьями Ливана». В следующем году «все гавани были наполнены всякой хорошей вещью из того, что его величество получил (в качестве дани) с Сирии, в том числе корабли из кедра, груженные столбами, мачтами и огромными балками». В тексте сказано, что эти корабли были изготовлены кефтиу (финикийцами), жителями Библа, и обитателями Секту. Таким образом, Тутмос, вынужденный ежегодно приплывать по морю в Сирию и отправляться вглубь страны для борьбы против восставших городов, в то же время получая дань от местных князей и собирая налоги, определил свои планы на будущее. В это время в Египте сыновья сирийских князей учились выполнять свои будущие обязанности. Царь, несомненно, надеялся, что рано или поздно ему удастся объединить Сирию, в конце концов превратив ее в часть своей огромной империи.

В то же время он отправил другую экспедицию в страну Пунт (Сомали), жители которой не видели египетских солдат на протяжении двадцати пяти лет. Вернувшись домой, участники похода привезли с собой 1685 хекат (более 200 бушелей) сушеной мирры, 155 дебенов золота, а также ставшие уже привычными слоновую кость, эбеновое дерево, шкуры пантер и скот.

Также в Анналах сказано о прибытии податей из Нижней Нубии, состоявших из сосудов, полных всеми товарами этой страны, а также 104 голов скота. Нам ничего не известно о том, чем царь занимался зимой, но весной он снова отправился в Сирию. Этот поход, девятый по счету, произошел уже на 34-м году правления Тутмоса (1460 до н. э.). Однако египтяне почти не сражались. Очевидно, против них восстали (или отказались платить дань) три города, один из которых располагался недалеко от Нугеса, на южных склонах Ливана. В итоге они, согласно Анналам, «полностью сдались его величеству в страхе».

От правителей этих городов Тутмос получил «90 сдавшихся; (не сохранившееся количество) их жен и детей; 40 лошадей; 15 колесниц, отделанных серебром и золотом; золотые сосуды и золото в кольцах, (весящих) 50 дебенов; серебряные сосуды и кольца, (весящие) 153 дебена; (неизвестное количество) меди; 40 белых коз; 50 маленьких коз; 70 ослов; древесину; множество сидений из черного и рожкового дерева и шесть шестов для палатки, украшенных бронзой и инкрустированных драгоценными камнями». Очевидно, таков был конец еще одного правителя, палатка которого была захвачена на поле, а семья сдалась, отдав Тутмосу все свои драгоценности, мебель, лошадей, ослов и скот.

Далее в тексте перечисляются подати, полученные царем от верных ему сирийских князей и состоявшие из все тех же рабов, колесниц, лошадей, скота, вина и пищи; золота, серебра, меди и драгоценных камней, а также древесины. Свои дары Тутмосу прислал царь острова Иси (Кипра), расположенного в море, в 100 милях от побережья Сирии. Среди них были 108 слитков чистой меди, (весящие) 2040 дебенов; большое количество свинца; немного ляпис-лазури; слоновий бивень и две трости.

Затем фараон вернулся в Египет, где его ждала дань из Куша (Судана), состоявшая из 300 дебенов золота; ставших уже привычными работ, скота, зерна, слоновой кости, эбенового дерева и т. д., а также дочь чернокожего правителя Ирема, которую сопровождали ее слуги. Царь также получил подати от правителя Нижней Нубии, приславшего ему, помимо всего прочего, 254 дебена золота.

Прибыв на сирийское побережье следующей весной (шел 35-й год его царствования, 1459 до н. э.) во время своего десятого похода, Тутмос III выяснил, что против него восстал правитель Нахарины, в принадлежавшем которому городе Нии он размещался два года назад. Поэтому царь был вынужден снова отправиться от Оронта к Евфрату, чтобы подавить мятеж. Сражение произошло рядом с городом Араиной, определить точное местоположение которого не удалось. Большинство исследователей считало, что это поселение находилось к северу от Тунипа, но в связи с тем, что последний захватить египтянам так и не удалось, данная версия кажется недостаточно обоснованной. В то время северная граница египетских владений, очевидно, представляла собой линию, прочерченную от некой точки на побережье, расположенной чуть севернее Арвада, и проходившую южнее Тунипа и Алеппо до области на Евфрате, находившейся к югу от Каркемиша. Следовательно, более вероятно, что Араина стояла где-то на пути между Кадешем и Нии, возможно, не очень далеко на юге или юго-востоке от Алеппо, в области, которую, вероятно, можно отождествить со «страной Тихси» (см. ниже), упоминавшейся Аменемхебом.

В Анналах об этой кампании сказано следующее: «В году 35-м его величество был в Сирии в своем десятом победоносном походе. Когда он прибыл к городу Араине, (он обнаружил, что) презренный враг (царь) Нахарины собрал (там) лошадей и солдат… Они были многочисленны и готовы сражаться с его величеством. Поэтому его величество продвинулся, чтобы биться с ними. Затем войско его величества подало пример молниеносности (?), захватив их и нанеся (им) урон, ибо его величество победил этих иноземцев (с помощью) духов его отца Амона и (наголову разбил этого врага) из Нахарины. Они бежали, падая один на другого перед его величеством». Некоторые сведения к сказанному выше добавляет Аменемхеб: «Когда его величество прибыл в землю Нахарину, я захватил там во время битвы трех человек и поставил их перед его величеством в качестве пленников. Я был свидетелем его победы в презренной стране Тихсу, в городе Мера… (возможно, располагавшемся рядом с Араиной). Я сражался врукопашную во время этой (битвы) в присутствии царя, и я захватил трех азиатов в плен. Затем мой господин дал мне золото славы: три золотых ожерелья, четыре браслета, две (подвески в виде) мух, (украшение в форме) льва, а также раба и рабыню».

После разгрома противника египтяне подсчитали свою добычу, состоявшую из «десяти пленных; 180 лошадей; 60 колесниц… 13 доспехов с инкрустацией; 13 бронзовых доспехов; пяти бронзовых шлемов и пяти луков из Хару (Палестины)». Сам фараон участвовал в рукопашной схватке и лично захватил пленных, упоминание о которых в тексте в настоящее время не сохранилось, за исключением сообщения о том, что он сумел захватить два бронзовых доспеха, принадлежавших его противникам. В поврежденной части надписи также говорится о добыче, захваченной во время этого похода в другой местности и состоявшей из людей, колесниц и т. д. Сообщение об этом походе в Анналах, как и прежде, завершается рассказом о доставке дани из Судана и Нижней Нубии.

Та часть источника, где сказано об одиннадцатом (36-й год царствования) и двенадцатом (37-й год правления) походах Тутмоса III, не сохранилась. Поэтому мы не будем говорить о них и сразу перейдем к описанию экспедиции, состоявшейся весной 38-го года царствования фараона (1456 до н. э.), тринадцатой по счету. Прибыв в Сирию, царь выяснил, что недалеко от Нугеса, одного из трех городов, расположенных в Южном Ливане и переданных жрецам Амона, началось восстание. Но его с легкостью удалось подавить; в плен были взяты 50 человек. Затем Тутмос получил дань от сирийских князей, которая в том году состояла из 522 рабов, 328 коней, 70 колесниц, 2821 дебена меди, 276 слитков черновой меди, 26 слитков свинца, иных ставших уже привычными предметов, а также бронзовых копий, щитов и другого оружия. Правитель Кипра прислал царю медь. Кроме того, к нему прибыло посольство из далекого Арапахита (Аррапахита), области в Ассирии, которое преподнесло ему рабов и рабынь, два слитка черновой меди и 65 стволов рожкового дерева. По возвращении в Египет фараон получил мирру из Пунта, а также дань из Судана и Нижней Нубии, причем последняя состояла из 2844 дебенов золота, привезенного, возможно, с рудников Вади-Аллаки.

Следующий поход, состоявшийся на 39-м году правления Тутмоса III, начался с нападения на племена грабителей-шасу, или бедуинов, в области Негев, располагавшейся на северо-восточной границе Египта. Аменемхеб сообщает, что он вступил в рукопашную с этими людьми и захватил трех пленников. Затем царь отправился на кораблях в Сирию, где получил дань князей, состоявшую из 197 рабов, 229 лошадей, 84 быков, 1183 овец, 325 серебряных сосудов, которые наряду с серебряными кольцами весили 1495 дебенов, два золотых блюда и т. д. Царь Кипра снова прислал Тутмосу подарок – 40 слитков меди, один слиток свинца и два бивня. По возвращении в Египет фараон получил причитавшиеся ему подати из Судана и Нижней Нубии.

Поход, организованный на 40-м году правления Тутмоса, в 1454 г. до н. э., пятнадцатый по счету, опять же не имел большого значения. Была собрана дань сирийских князей, и царь получил золото в качестве подарка от царя хеттов. Подати Нижней Нубии в этом году состояли из 3144 дебенов золота, небольшое количество которого было также получено из Судана.

Затем, на 41-м году своего правления (1453 до н. э.), Тутмос отправился в шестнадцатый поход, последний, о котором мы располагаем какими-либо письменными свидетельствами. Очевидно, эта экспедиция стала достойным завершением его подвигов, ибо ему наконец удалось захватить Тунип и Алеппо, а также прочертить северную границу Египта по линии, соединявшей на севере Сирии устье Оронта, проходившей мимо возведенной позднее Антиохи и заканчивавшейся в некой точке на Евфрате к югу от Каркемиша. Тутмосу III тогда было уже около 57–58 лет (но не «более 70», как считает Брестед: Breasted, Records, II, § 528). Можно без особых сомнений утверждать, что это был его последний поход. Наиболее поздние события, о которых идет речь в Анналах, относятся к 42-му году правления царя. Описание остальных войн могло быть вырезано на другой, ныне уничтоженной стене храма.

Во время этого шестнадцатого похода египетские солдаты в начале апреля были переброшены по морю в Симиру или Арвад. Затем они отправились вдоль побережья на север, в область, которая прежде не была завоевана. В Анналах сказано: «Вот, его величество [был] на пути береговом, чтобы уничтожить город Аркату вместе с городами, что [в его области]. [Достигли города] Кана и…» (название стерто; возможно, имелся в виду Алеппо). Местонахождение Аркату, Иркаты амарнского архива, точно не известно. Возможно, это поселение располагалось на побережье, у северной границы Ливана, рядом с устьем Оронта. Фараон, очевидно, надеялся, что, захватив его, сможет двинуться оттуда вглубь страны, пересечь Оронт севернее Тунипа; двинуться к Алеппо, что в земле Нахарине, примерно в 40 милях в глубине страны от Оронта, а затем пройти в юго-западном направлении и напасть на Тунип с тыла. В следующем предложении сказано: «Был уничтожен город этот вместе с областью его». Возможно, речь идет об Алеппо.

Здесь следует процитировать фрагмент биографии Аменемхеба: «Снова я сражался в рукопашной в этом бою в месте (названном) «Высоты Уана», на западе Алеппо. Я захватил в плен 13 азиатов и (их) 13 бронзовых копий, бронза была отделана золотом, а также 70 ослов». Далее египетское войско направилось на юго-запад, к Тунипу, и, вероятно, сумело застать его жителей врасплох. «Достигли Тунипа, – сказано в Анналах. – Был уничтожен город. Был вырван ячмень его и срезаны его сады… рядовые воины, доставившие их». Упоминание урожая свидетельствует о том, что события, описываемые в тексте, происходили не позднее мая. Можно предположить, что армия Тунипа, захваченная врасплох напавшими на нее с севера египетскими солдатами, бежала на юг, в Сензар, город на Оронте, находившийся в 25 милях от Тунипа и вступивший в союз с его правителем. Согласно жизнеописанию Аменемхеба, там произошло сражение. «Я был свидетелем победы царя в районе Сензара, – сообщает он. – Когда он учинил среди них страшную бойню. Я боролся в рукопашной в присутствии царя и отрубил руку (своего убитого противника). Царь даровал мне золото славы».

Вражеское войско, частично состоявшее, как будет сказано ниже, из солдат Нахарины, продолжило побег, двигаясь на юг вдоль Оронта и оказавшись в конце концов на территории, принадлежавшей Кадешу, правитель которого теперь был предан фараону. Там солдаты рассеялись по разным поселениям. В Анналах говорится: «Возвратились благополучие и достигли области Кадеша. Было захвачено 3 города там. Перечень добычи, доставленной из них… [Вот захватил его величество чужеземцев] Нахарины жалкой, что [были] в качестве гарнизона в них, вместе с их лошадьми: 691 голова [людей], 29 рук, 44 лошади…» Царь снова продемонстрировал свое великодушие, простив князя Тунипа. По крайней мере, в заупокойной часовне Менхеперерсенеба, расположенной на территории фиванского некрополя, этот старый враг Египта изображен отдающим фараону своего сына в качестве заложника. Оттуда Тутмос отправился обратно через Ливан к своей базе в Симире (?), куда в июне ему обычно привозили дань из различных частей страны.

Вернувшись в Египет, он получил обычную дань из Судана и Нижней Нубии, причем последняя состояла из 2374 дебенов золота, привезенного с рудников. Следует отметить, что сезон его добычи заканчивался в апреле, и золото сплавляли по Нилу в Фивы в мае или июне. Следовательно, каждый год эта дань упоминается после описания очередного сирийского похода, из которого царь возвращался в июне или июле. 41-й год правления (1453 до н. э.)

Тутмоса заканчивался 5 августа, примерно через месяц после его прибытия домой. В день Нового года, 6 августа, начался 42-й год его царствования. Это был второй юбилейный год в правлении царя, так как прошло уже 10 лет со времени празднования первого юбилея на 32-м году его царствования. Так как на протяжении этого священного года организовывать походы воспрещалось, фараон решил записать на стенах Карнакского храма текст Анналов, источника, который мы привлекали выше. «Его величество, – сказано в конце хроники, – повелел записать рассказ о победах, которые он одержал, начиная с 23-го и заканчивая 42-м годом своего правления, когда эта надпись была вырезана на (стене) этого святилища».

Этот необычный цикл из шестнадцати походов, несомненно, способствовал росту влияния нашего проницательного невысокого героя, обладателя большого носа, носившего корону фараонов. Через многие годы о подвигах, совершенных им и его военачальниками, ходили легенды. Одним из них был происходивший из очень влиятельного рода человек по имени Джехути. Его гробница (хотя ни я, ни кто-либо другой из археологов, работавших в этой местности, не обнаружил ее следов), очевидно, находилась где-то на территории фиванского некрополя, так, судя по всему, именно ее посетили местные воры полвека назад, так как на рынке оказалось довольно большое количество происходивших из нее артефактов, оказавшихся впоследствии в музеях Лейдена, Дармштадта и в Лувре. К числу этих предметов относится золотое блюдо, хранящееся в Лувре, на котором вырезан текст: «Князь, тесть царя (то есть его дочь была одной из побочных жен Тутмоса), умиротворяющий царя (своими делами) во всякой земле и на островах посреди Великой зелени (Средиземного моря), наполняющий сокровищницу ляпис-лазурью, серебром и золотом, правитель стран, полководец, любимец царя и царский писец, Джехути». В той же гробнице было, очевидно, обнаружено ювелирное изделие, которое в настоящее время находится в Лейдене. На нем военачальник назван «правителем северных стран», а значит, царь во время одного из своих последних походов сделал Джехути наместником Сирии.

Этот человек впоследствии стал героем египетских легенд. В папирусе, написанном примерно на двести лет позже (папирус Харриса, № 500, Британский музей), содержится необычная история, одним из персонажей которой он является. Хотя частично она выдумана, она, вероятно, основана на реальных фактах. Пересказывая ее, я буду стараться отметать события, которые не могли произойти на самом деле. Однако из-за этого мне придется периодически отклоняться от текста источника.

Однажды по дворец прибыл посыльный и сообщил царю об учиненном презренным князем Яффы восстании и убийстве находившихся в этом городе египетских военных. Услышав это, фараон разозлился, подобно пантере, и поклялся Амоном, что уничтожит Яффу. Был созван совет военачальников, и Джехути обратился к царю со следующими словами: «Дай мне великую царскую булаву, и пусть со мной будет послано несколько отважных людей, и я убью презренного князя Яффы и захвачу его город». Получив желаемое, Джехути отправился осуществлять свой рискованный замысел. Прибыв в Сирию, он собрал огромное число кувшинов, ящиков и корзин, в которые мог спрятать своих солдат и проникнуть с ними в восставший город, выдав их за подарки для князя.

Затем он отправил правителю письмо, где говорилось, что он бежал из Египта, так как царь Тутмос, решив, будто полководец претендует на его власть, приказал убить его. В сообщении также говорилось, что он, Джехути, привез с собой множество сокровищ и продуктов, украденных при дворе, включая дарующую фараону власть царскую булаву, спрятанную среди корма для запряженных в колесницу лошадей. Эту необыкновенную и бесценную вещь полководец обещал тайно передать князю, наделив его таким образом артефактом, символизирующим безграничную власть. Правитель Яффы был наслышан о Джехути и тотчас же пригласил его в свой дворец, потребовав при этом, чтобы военачальник пришел безоружным.

Таким образом Джехути проник в Яффу, въехав в город на своей колеснице. Конечно, он понимал, что сумеет предстать перед князем только после того, как его обыщут. Именно поэтому он спрятал царскую булаву в корме для коней. Полководец собирался похитить правителя Яффы, а для этого ему требовались мешок, кляп и веревка, чтобы связать заложника, а также какое-то оружие, которым и стала булава. Веревку военачальник спрятал в мешке, который городские стражи, получив приказ свыше, открывать не стали.

Во дворце Джехути радушно встретили князь и его супруга. Им полководец объяснил, что ценности и припасы, привезенные им из Египта, находятся за городскими стенами под охраной верных ему людей. Князь захотел увидеть чудесную булаву, и Джехути заманил его в свою колесницу, а когда они остались одни, открыл мешок для корма, вытащил из него оружие, ударил им правителя Яффы по голове, чтобы тот потерял сознание, связал его, сунул ему в рот кляп и запихнул в мешок. После этого военачальник вернулся к своим спутникам, ждавшим его за пределами города. В своей колеснице он вез похищенного князя, сказав ничего не подозревающей жене, что ее муж просил ввезти в город доставленные из Египта подарки. Очевидно, она не заметила исчезновение супруга и попросила своих стражников впустить египтян и их имущество. В это время солдаты Джехути спрятались в ящиках, корзинах и огромных кувшинах. Как только находившегося в бессознательном состоянии князя вывезли из города и поместили под охрану, в Яффу вторглись египетские солдаты под командованием своего отважного предводителя. Затем по сигналу они выбрались из своих укрытий и захватили дворец. При этом охваченные паникой солдаты Яффы, осознав, что их правитель похищен, сдались.

Так выглядит рассказ, который, как я писал выше, может быть основан на фактах. Если когда-нибудь нам удастся обнаружить гробницу Джехути, на ее стенах мы, вероятно, сможем прочитать правдивое описание произошедших тогда событий. Я уже цитировал жизнеописание другого военачальника, Аменемхеба, вырезанное на стенах его заупокойной часовни.

В Фивах также находятся часовня и гробница (№ 155) еще одного полководца и вельможи по имени Интеф. Он принадлежал к роду номархов Тинитского нома, расположенного к северу от Фив, и правителей оазисов Западной пустыни. Он занимал пост «великого вестника царя». В тексте, вырезанном на его погребальной стеле, хранящейся в настоящее время в Лувре (de Rouge, Notices des monuments, 84), этот сановник сообщает, что его работа заключалась в том, чтобы идти впереди войска и в каждом поселении, где солдатам предстояло провести ночь, выбирать дом для царя и готовить его к прибытию венценосного постояльца. «Когда мой господин прибыл туда, где был я, – сообщает он, – я подготовил дом. Я наполнил его всем, что можно было пожелать в иноземной стране, сделал его лучше, чем дворцы Египта. Я убрал в нем и очистил его, изолировал его, украсил его комнату, каждую согласно ее предназначению, (таким образом) я сделал так, чтобы сердце царя было удовлетворено тем, что я сделал».

Номарх приводит длинный список своих благодеяний. Некоторые из них следует перечислить для того, чтобы составить у читателя представление о моральных устоях того времени. Он заявляет, что «предпринимает решительные действия против грабителей; благороднейший из великодушных; тот, кто уменьшает время жестокого; кто заставляет злого соблюдать законы, даже если сердце его этого не желает; великий ужас для преступников; поворачивающийся спиной к невежественным; слушающий правдивого; защитник праведных; нежный с тем, кому холодно и жарко (то есть с боязливыми); понимающий сердце; знающий мысли, когда ничего не сорвалось с губ; поворачивающийся к тому, кто говорит истину; отворачивающийся от того, кто лжет; свободный от несправедливости; слуга бедных; отец оставшегося без отца; родитель сироты; мать испуганного; тюремщик непокорного; заступник слабых; защитник того, кто был лишен имущества более сильным; муж вдовы; убежище сироты; делающий плакальщика счастливым».

Царю служил еще один военачальник, которого звали Небамон. Его гробница также находится в Фивах (№ 24). В тексте, вырезанном на найденной в ней стеле (Bouriant, Recueil, IX, 95), сказано, что он служил сначала Тутмосу II, а потом Тутмосу III, назначившему его управляющим хозяйством одной из своих жен, дамы по имени Небту. «Мой господин, царь, – пишет он, – назначил меня начальником всех кораблей царя… Я не был связан со злом, но достиг почтенной старости, пользуясь благосклонностью царя».

Другим важным сановником того времени был некий Чанени, гробница которого также находится в Фивах (№ 74). В одной из покрывающих ее стены надписей сказано: «Я следовал за царем Менхеперра (Тутмосом III) и был свидетелем побед, которые он одерживал в каждой стране. Он привез князей Сирии в Египет в качестве пленников, он захватил все их города и вырубил их рощи… Я фиксировал победы в письменной форме, согласно фактам». Подтверждение правдивости данного заявления можно найти в Анналах. В описании первого похода говорилось: «Все, что делал его величество… ежедневно записывалось… на кожаном свитке, который вплоть до настоящего времени (то есть до 42-го года царствования Тутмоса III, когда текст Анналов был вырезан на стене храма) находится в храме Амона». Чанени дожил до времени правления Тутмоса IV, а затем руководил проведением переписи населения. Во время битвы при Мегиддо вельможа был довольно молод, ведь Тутмос IV вступил на престол через 56 лет после этого.

О верховном жреце Осириса из Абидоса Небуауи я уже писал выше. В тексте, вырезанном на его погребальной стеле (Mariette, Abydos, II, 33), сказано: «Я руководил многими работами в доме своего отца Осириса из серебра, золота, ляпис-лазури, малахита и каждого великолепного и драгоценного камня. Все они были под моим началом (дословно – «на моей печати»), и он (Осирис), знал, что я был прекрасен сердцем по отношению к нему. Я управлял делами моего господина и был защитником храма моего отца (Осириса). Я достиг чтимой (старости) в благосклонности, пред ликом царя. Меня вызывали в его золотой дворец, и мое место было среди его номархов. Мои ноги шагали по великолепным мест(ам), и меня умащали самыми ценными притираниями, и венок опоясывал мою шею, как царь поступает с тем, к кому он благосклонен». Сановник добавляет, что жил в период совместного правления Тутмоса III и Аменхотепа II, даровавшего ему «статую своего отца, царя Менхеперра (Тутмоса III)… и земли из царских владений».

Нам также известны имена других выдающихся людей того времени: военачальников, царских вестников, офицера, отвечавшего за отбор новобранцев, оруженосца, адъютантов, опахалоносцев, царских виночерпиев, управляющих дворцом, градоначальника Фив, начальника фиванского порта, правителя пустынь, наместника Куша, правителей Юга, главы правительства, советника, визирей, различных верховных жрецов и т. д. Их слишком много, чтобы рассказывать здесь о каждом по отдельности, но заупокойные часовни некоторых из них описаны в «Топографическом каталоге фиванских гробниц» (Gardiner, Weigall, Topographical Catalogue of the Tombs of Thebes). Кроме того, некоторых из них Питри перечисляет в своей «Истории Египта» (Petrie, History of Egypt). Окруженный этой плеядой одаренных людей и владеющий богатствами, привезенными из заграничных владений Египта, а также порожденными плодоносной долиной Нила и золотыми и медными рудниками, функционировавшими в пустынях, Тутмос III достиг вершины своей власти, превышавшей ту, которой пользовался кто-либо из других известных истории царей.

На 42-м году своего царствования фараон пышно отпраздновал свой второй юбилей. Тутмос I повелел изготовить два обелиска, которые собирались установить перед основным храмом Карнака. Один из них занял свое место и был покрыт текстами еще во время царствования этого монарха, а второй, очевидно, оставался на земле вплоть до правления Тутмоса III. Тот, наконец, приказал установить его и написать на нем свои имена и титулы. Мы не знаем, когда именно произошло данное событие. Вполне возможно, что это случилось во время празднования его первого юбилея.

Однако теперь царь повелел поставить перед этими обелисками два других, на которых также были вырезаны его имена и титулы. Они упоминаются в тексте, покрывающем одну из стен Карнакского храма (Weigall, Guide, 100). На сопровождающем эту надпись рельефе царь изображен преподносящим их Амону (илл. 28). Фрагменты одного из обелисков до сих пор можно увидеть в Карнаке (Engelbach, Problem of the Obelisks, 108), но другой по приказу императора Феодосия был увезен в Константинополь, где он и стоит до сих пор. О том, что этот обелиск был установлен в честь второго, а не первого юбилея, свидетельствует вырезанная на нем надпись, в которой Тутмос назван «владыкой победы, подчиняющим всякую страну, который устанавливает свою границу так же далеко, как и Хор земли и воды Нахарины, который пересек великий изгиб (реки) Нахарины с мощью и победой во главе своей армии». Так как Евфрат египетское войско форсировало уже после празднования первого юбилея, эти обелиски были изготовлены также позднее этого торжества. В надписи на одной из стен Карнакского храма, датированной тем же временем, что и Анналы, царь упоминает дары, которые он преподнес храму «с года 23-го до написания этого текста», то есть до 42-го года его правления (Breasted, Records, II, § 555). Там же Тутмос заявляет, что приказал изготовить «четыре великих обелиска», а именно эти два и те, что были установлены во время празднования первого юбилея.

В надписи в расположенной в Фивах гробнице верховного жреца Амона Менхеперрасенеба (№ 86) также упоминается установка этих обелисков и говорится, что он в то время как раз занимал данную должность (Breasted, Records, II, § 776). О том, что в тексте речь идет именно об обелисках, установленных на 42-м году правления Тутмоса, свидетельствует следующее: во-первых, в другой надписи, украшающей стену этой же гробницы, говорится о дани, посланной египетскому царю правителями Тунипа, Кадеша и хеттами, а как известно, подати от этих князей фараон получил уже после своего первого юбилея; во-вторых, судя по его имени, Менхеперрасенеб родился уже в правление Менхеперра (Тутмоса III), следовательно, во время празднования первого юбилея ему было всего около 30 лет, и он был слишком молод, чтобы занимать свой пост, а во втором юбилейном году ему исполнилось больше 40, и, значит, он вполне уже мог справляться с той работой, о которой пишет.

Помимо Анналов, на 42-м году царствования Тутмос повелел записать перечень даров, преподнесенных им храму Амона на протяжении предыдущих лет правления. По его словам, между 23-м и 42-м годами своего царствования он передал храму 1578 сирийцев, рабов и рабынь, а также несохранившееся количество негров и негритянок. «Он создавал стаи гусей, чтобы наполнить священное озеро (храма) для ежедневных жертвоприношений». Каждый день богу приносили в жертву двух откормленных гусей. Царь подарил «многие поля, сады и возделанные земли из лучших Юга и Севера». Тутмос «установил для него вечернее подношение хлеба, пива, птицы, благовоний, вина и выпечки». Он «разбил для него сад, наполненный каждым приятным деревом, чтобы использовать его продукты для ежедневных подношений».

Фараон учредил отдельные жертвоприношения, состоявшие из быков, телят, гусей и другой птицы, хлеба, пива, вина, благовоний и т. д., которые должны были совершаться в различные праздничные дни. Он повелел, чтобы в храме держали специальных коров из Сирии и Судана, «чтобы наливать их молоко в кувшины из Электра каждый день и подносить его Амону». Царь «даровал ему серебро, золото, ляпис-лазурь, малахит, медь, свинец, красители и корунд в огромных количествах». На сопровождающих текст росписях также изображены храмовая мебель, украшения и сосуды из серебра и золота, расставленные перед богом.

В гробнице верховного жреца Менхеперрасенеба также изображены аналогичные прекрасные сосуды, представлявшие собой часть дани, привезенной из Сирии. Следовательно, влияние сирийской художественной традиции проявилось в этих произведениях золотых и серебряных дел мастеров более отчетливо, чем принято считать. В гробнице найдены изображения многих других предметов, привезенных из Сирии и подаренных царем Амону. Среди них бронзовые шлемы с плюмажем, луки и стрелы, а также другое оружие, колесницы, лошади и т. д. (Weigall, Guide, 126).

Возможно, примерно в то же время Тутмос повелел вырезать в Карнаке знаменитый «карнакский список» – перечень имен царей, которых он, вероятно, считал своими предками. Текст сильно поврежден, и порядок перечисления имен непонятен, но читатель, наверное, помнит, что эта надпись является ценным источником по истории Египта до правления царей XVIII династии.

В том же юбилейном году Тутмос III установил в Карнаке статую своего отца Тутмоса II (Mariette, Kernak, 38). В Эдфу я обнаружил остатки еще одной статуи Тутмоса II, также посвященной ему Тутмосом III и, возможно, созданной в тот же период (Annales, VIII, 44). Фараон старательно отдавал дань памяти отца, Тутмоса II, подобно тому как царица Хатшепсут с подчеркнутым уважением относилась к своему отцу, Тутмосу I. Перед самой смертью Тутмос II избрал Тутмоса III своим преемником, и теперь сын решил выразить ему свою благодарность. Но при этом к памяти Тутмоса I царь относился подчеркнуто прохладно, ведь тот никогда не любил Тутмоса II, отдавая предпочтение Хатшепсут и рассчитывая на то, что именно она станет его наследницей.

Хатшепсут! Теперь одного имени царицы, очевидно, было достаточно, чтобы вызвать ярость Тутмоса III. Вероятно, он с горечью вспоминал те годы, которые был вынужден провести в ее тени, не обладая ни толикой власти. Если бы только ему позволили напасть на Сирию на пятнадцать или двадцать лет раньше, теперь он мог бы стать властелином мира! Каркемиш, как и все государство Митанни, расположенное к востоку от Евфрата, уже принадлежал бы ему. Он мог бы уже продвинуться дальше на восток к Тигру и захватить Ассирию. Тутмос мог бы обладать обширными территориями к северу от Алеппо, находящимися в то время под властью хеттов. Отправившись на юго-восток, вниз по течению Евфрата, царь сумел бы осадить Вавилон. Его флот мог бы пересечь море и достичь Крита, захватив его богатства. Но Хатшепсут принижала Тутмоса, пока он был молод, а теперь, двадцать лет спустя, ему было 58, и он понимал, что очень скоро придет время, когда он будет вынужден прекратить походы.

Вероятно, как раз в это время царь стал мстить, преследуя любые воспоминания о своей мачехе. Он приказал, чтобы почти везде в храме в Дейр-эль-Бахри ее имя было стерто. Так как царица почти всегда изображалась в мужском одеянии, ее можно было «превратить» в любого другого царя, всего лишь переписав имя. Но чье имя ему следовало поставить? Тутмос не мог вырезать свое, ибо все знали – храм ему не принадлежит. К тому же у него уже был собственный заупокойный храм. Царь не питал уважения к Тутмосу I, а значит, не стал бы ставить его имя вместо принадлежавшего его дочери. Оставался только его любимый отец Тутмос II – царь, обладавший полным правом быть изображенным в Дейр-эль-Бахри, потому что он являлся супругом Хатшепсут. При этом царица также унижала его и пренебрегала им. Теперь во всем храме в Дейр-эль-Бахри его имя должно было заменить принадлежащее Хатшепсут, и Тутмос III стал отдавать соответствующие приказания. Кроме того, он повелел кое-где вырезать свое имя.

Следует вспомнить, что Хатшепсут, прежде чем храм был закончен, внесла в его планировку ряд изменений. Желая, чтобы подношения в храме совершались не только ей, но и ее отцу, в результате чего она обретала связь с ним в загробном мире, царица повелела превратить некоторые ее изображения, украшавшие стены храма, в его, заменив одно имя другим. Таким образом, в настоящее время в храме можно увидеть различные замены. Основываясь на гипотезе о том, что замена одного имени другим обязательно должна быть приписана владельцу написанного позднее, профессора Зете, Брестед и другие решили, будто Тутмос I, Тутмос II и Тутмос III жили в одно и то же время и сражались друг с другом за право занимать трон, причем каждый из них ставил свое имя вместо принадлежавших соперникам тогда, когда на непродолжительный срок приходил к власти. Однако, как, я надеюсь, в этой книге мне удалось доказать, в настоящее время подобное объяснение вряд ли можно назвать убедительным. К тому же следует отмести и саму гипотезу, хотя бы потому, что на деревянном саркофаге царицы Тии стертое имя Аменхотепа III было заменено принадлежавшим жившему в более позднее время правителю.

Тутмос III повелел стереть имя Хатшепсут и в других храмах. Нам известно множество примеров этого. Иногда из стены вытаскивали целый блок, на котором было написано ненавистное имя, и заменяли его другим, как, например, в случае с каменной перемычкой двери в Абидосе, где изначально были вырезаны имена Хатшепсут и Тутмоса III. Блок с именем царицы был заменен тем, на котором было написано имя Тутмоса II (Petrie, Abydos, I, pi. LXI, 2). Очевидно, примерно тогда же Тутмос III разобрал заупокойную часовню царицы в Карнаке.

Однако справиться с двумя установленными ею обелисками было гораздо проблематичнее. Обелиск сам по себе был священным, представляя собой своего рода тотем, которому совершали подношения, и его уничтожение могло расцениваться как богохульство. Поэтому царь приказал обложить их каменной кладкой, равной по высоте стенам двора, где они стояли. Фараон решил возвести над ними крышу. В этом случае были бы видны только торчащие над ней верхушки обелисков. При этом для того, чтобы увидеть их, следовало бы отойти на значительное расстояние. Возможно, он предложил покрыть верхние части обелисков золотом – иногда так поступали. В таком случае от памятников Хатшепсут остались бы лишь два огромных золотых острия, возвышающиеся над крышей храма. Ко времени смерти царя крыша была сооружена только над северной частью двора.

Вероятно, именно в этом втором юбилейном году был сочинен победный гимн, вырезанный на черной гранитной плите, обнаруженной в Карнаке и в настоящее время хранящейся в Каирском музее (Breasted, Records, II, § 655). Амон-Ра в тексте обращается к фараону. За введением следуют такие слова: «Я сотворил для тебя чудо, ибо я дал тебе власть и победу над всеми странами. Я установил твою славу и страх перед тобой во всех землях, а твой ужас (достиг) четырех столпов неба. Я увеличил ужас перед тобой во всех сердцах, и я вложил рычание твоего величества в (уши) племен Девяти луков. Правители всех стран в твоей хватке, и я сам протянул свои руки и связал их для тебя. Я связал нубийских кочевников тысячами и десятками тысяч, и северяне сотнями тысяч в качестве (твоих) пленников. Я сбросил твоих врагов под твои сандалии, и ты низверг орды мятежников согласно тому, что я повелел тебе. (Народы) земли до конца ее, жители Запада и Востока, подвластны месту, где ты находишься, и ты обращаешься со всеми странами в радости сердца… (когда) ты пересек воды великого изгиба (реки) Нахарины с победой и мощью, я приказал для тебя, чтобы они слышали твой рев и исчезали в своих норах. Я отнял у их ноздрей дыхание жизни, (ибо) я вложил ужас твоего величества в их сердца. Мой урей на твоем лбу истребляет их, он хватает за волосы людей Кода и уничтожает своим пламенем тех, кто живет в болотах (Нахарины). Головы азиатов срублены, (так что) нет того, что бы осталось от них, и пали сыновья их сильных. Я сделал так, чтобы твои победы распространялись по всем землям, и мой урей освещает твои владения. Нет восстания против тебя вплоть до небосвода, (но все) приходят, неся дань на своих спинах, склоняясь перед твоим величеством согласно моему приказу. Я сделал бессильными захватчиков, выдвинувшихся против тебя, их сердца были уничтожены, а их члены тряслись. Я пришел, сделав так, чтобы ты нанес удар князьям Сирии. Я бросил их под твои ноги среди их нагорий. Я заставил их лицезреть твое величество в качестве владыки сияния, чтобы ты светил в их лица, подобно моему облику. Я пришел, сделав так, чтобы ты нанес удар азиатам, и ты сделал заложниками правителей азиатов Сирии. Я заставил их лицезреть твое величество, облаченного в твое военное снаряжение, держащего оружие и (едущего) в колеснице. Я пришел, сделав так, чтобы ты нанес удар землям Востока, и ты растоптал тех, кто в стране бога. Я заставил их лицезреть твое величество в качестве движущейся по кругу кометы, когда она извергает пламя и в огне выбрасывает свое вещество. Я пришел, сделав так, чтобы ты бил земли Запада. Финикия и Кипр в панике. Я заставил их видеть твое величество в качестве юного быка, решительного, быстрого рогами, неодолимого. Я пришел, сделав так, чтобы ты бил тех, кто живет в болотах, и земли Митанни дрожат в страхе тебя. Я заставил их видеть твое величество в качестве крокодила, владыки ужаса, который в воде, недосягаемого. Я пришел, сделав так, чтобы ты нанес удар тем, кто живет на островах, и те, кто обитает посреди Великой зелени, под властью твоего рева. Я заставил их видеть твое величество в качестве мстителя, стоящего на спине жертвы, которую он убил. Я пришел, сделав так, чтобы ты нанес удар ливийцам, и оазисы (?) Утентиу покорились мощи твоей доблести. Я заставил их видеть твое величество в качестве свирепого льва, и ты делаешь их мертвыми в их пустынных долинах. Я пришел, сделав так, чтобы бы бился у крайних пределов земли, и то, что окружено великим кругом, заключено в твои объятья. Я заставил их видеть твое величество в качестве владыки крыльев, бросающегося на то, что он видит, тогда, когда этого желает. Я пришел, сделав так, чтобы ты бил находящихся в отдаленных областях страны, и ты захватывал обитателей пустыни в плен. Я заставил их видеть твое величество в качестве шакала Юга, владыки пути, незаметно передвигающегося, блуждающего по Обеим Землям… Руки моего величества над тобой, отгоняя зло, и я сделал так, чтобы ты правил, мой возлюбленный сын… Я установил тебя на троне сокола на миллионы лет, и ты будешь продолжать свою жизнь вечно вековечно».

О следующих годах правления великого царя нам известно совсем немного. Однако долина Нила, от дельты до центра Судана, заполнена руинами построенных или расширенных им храмов. В Фивах, в Мединет-Абу, он завершил работу над заупокойным храмом, сооружение которого началось при предыдущих представителях династии. Кроме того, он завершил строительство в Дейр-эль-Бахри. В примыкающем к нему храме XI династии Тутмос возвел небольшую часовню, посвященную божественной корове, олицетворению богини Хатхор, покровительнице пустынных холмов. Там он установил статую этой коровы, причем сам он изображен пьющим молоко из ее вымени. Статуя в настоящее время хранится в Каирском музее (Maspero, Guide, 1910, р. 125). Он проводил строительные работы в Луксорском храме и почти увеличил территорию, занимаемую храмовым комплексом в Карнаке.

В Иуну (Гелиополе) была обнаружена стела, находящаяся в настоящее время в Берлине (Lepsius, Denkmaler, III, 29) и датированная 47-м годом правления царя. В ней сказано, что Тутмос III окружил храм солнца мощной каменной стеной и расчистил его территорию. В Бостоне хранится стела из Напаты (Судан), датированная десятым днем третьего месяца первого сезона 47-го года царствования Тутмоса (13 октября 1447 до н. э.). Свидетельства о проводившихся им работах разбросаны по всей стране, но их так много, что я не могу подробно рассказать о каждом.

Зимой 50-го года своего правления в возрасте 67 лет царь отправился в поход в Судан, откуда он вернулся только в конце апреля, в преддверии лета. Следовательно, кампания оказалась длительной. Она заняла около восьми месяцев, начавшись в сентябре, когда египетские войска традиционно отправлялись в Судан (тогда разливался Нил, и египтяне могли с легкостью преодолеть пороги). Очевидно, что, когда корабли направлялись вверх по течению, река разлилась довольно сильно, так как им удалось без проблем проплыть через препятствия, которых было немало в области первого порога. Но на обратном пути вода спала. Оказалось, что судоходный канал, вырытый вокруг восточной оконечности острова Сехель для облегчения переправы через порог, был завален камнями, и возникла необходимость его очистки. Этот факт засвидетельствован в надписи, вырезанной на расположенных там скалах (Recueil, XIII, 202), в которой сказано: «В году 50-м, на 22-й день первого месяца третьего сезона (то есть 22 апреля 1444 г. до н. э.), в правление царя Менхеперра (Тутмоса III), его величество приказал, чтобы был углублен канал, в радости сердца, уничтожив своих врагов. Название этого канала – «Открытие этого судоходного канала для пользы Менхеперра, живущего вечно». Рыбаки Абу (Элефантины) будут чистить этот канал каждый год».

Мы не располагаем точными сведениями о походе, который, судя по состоянию канала, был первым за многие годы. Однако нам известны три факта, свидетельствующие о масштабности и успешности проводившихся там операций. Во-первых, подтверждением правильности данного предположения является сама продолжительность похода. Во-вторых, через несколько лет Аменхотеп II послал экспедицию в область четвертого порога, расположенную в 650 милях выше Элефантины. Путь для ее членов очистил, очевидно, именно Тутмос III. В-третьих, на южном пилоне Карнака (пилон VII Бэдекера) царь приказал вырезать список, состоящий примерно из 400 названий нубийских городов и областей, оказавшихся в его власти.

Во время этого похода фараону помогал наместник Куша Нехи, на протяжении многих лет управлявший этой частью египетских владений. Очевидно, его штаб располагался в области Миам, современной Анибе, находившейся в 132 милях над первым порогом (Weigall, Guide, 553). Нам известно несколько надписей, оставленных этим выдающимся сановником. Следует вспомнить, что именно он был первым, кому Тутмос сообщил о победе при Мегиддо, одержанной им на 23-м году своего правления.

На 52-м году царствования (1442 до н. э.) Тутмос III, очевидно, отпраздновал третий юбилей. Данное событие произошло по прошествии 10 лет после второго юбилея, состоявшегося на 42-м году его правления, и 20 лет после первого, который фараон отмечал на 32-м году царствования. В настоящее время в нашем распоряжении нет источников, в которых было бы сказано о праздновании Тутмосом III юбилея на 52-м году своего правления. Но, как будет доказано ниже, мы можем быть вполне уверены в точности этой датировки. В честь данного события наместник Нехи повелел вырубить на западном склоне холмов, возвышавшихся над берегом Нила, в области, которая в настоящее время называется Каср-Ибрим и расположена напротив Анибы, скальное святилище.

Здесь по его приказу была вырезана надпись, в которой сообщалось о прибытии дани из Судана, состоявшемся в священном году. Вероятно, дурбар, аудиенция для вождей племен, проводился в области Миам, и в данном тексте говорится именно об этом событии. Он датируется 52-м годом царствования Тутмоса (а не 51-м, как заявляют некоторые исследователи). В надписи сказано о «приношении дани южных стран, состоящей из золота, слоновой кости и эбенового дерева». Так как это событие было настолько важным, что требовало отдельной письменной фиксации, мы вполне можем предположить: юбилей царя праздновался именно тогда. Нехи в тексте назван «тем, кто радует сердце царя у рогов земли», то есть в самых отдаленных частях его владений. О нем говорится как о «спутнике царя, том, кто приближается к могучему правителю и неусыпно руководствуется интересами владыки дворца», как о «слуге, полезном своему господину, наполняющем его дом золотом», собирая «налоги южных стран», и о «том, хвалы которого произносятся в присутствии его господина» (Lepsius, Denkmaler, III, 45).

Возможно, в рельефе, вырезанном на дальней стене праздничного зала, возведенного Тутмосом III в Карнаке и сопровождающимся соответствующими росписями, говорится о получении дани, произошедшем именно в этом конкретном году. Царь изображен дарующим Амону множество подношений, в том числе скот, птиц, цветы, фрукты, хлеб, сосуды, ожерелья и ювелирные изделия. В тексте говорится о том, что он «преподнес Амону все божественные жертвенные подношения, которые его величество сделал в дополнение к тем, которые были прежде, поднося (также) сосуды большой вместимости, ожерелья, амулеты и подвески из нового Электра, привезенного его величеству из южных стран в качестве из дани за этот год».

Во время празднования третьего юбилея Тутмос приказал добыть в Асуане камень для еще одного массивного обелиска и перевезти его в Карнак. Однако, вероятно, в связи с проведением масштабных и из-за этого незавершенных строительных работ рядом с тем местом, где должны были поставить обелиск, его так и не установили, и он продолжал лежать на земле, когда, менее чем через два года, умер царь. Там он оставался на протяжении всего правления следующего фараона, Аменхотепа II. При его преемнике, Тутмосе IV, обелиск был наконец установлен. Царь сообщает о том, что «нашел этот обелиск, который на протяжении 35 лет лежал на боку в руках строителей, в южной части Карнака». К несчастью, Тутмос IV не упоминает, в каком году была проведена эта работа. Однако через 35 лет после 52-го года правления Тутмоса III наступил девятый год царствования Тутмоса IV, последний в правление этого царя. Благодаря данным подсчетам мы понимаем: обелиск был привезен в Карнак не позднее 52-го года царствованияТутмоса III. Не могли его доставить и намного раньше, потому что царь умер, так и не успев приказать, чтобы его установили. Эти факты, а также преположение о том, что третий юбилей праздновался через такой же промежуток времени, как и прошедший между первым и вторым, явно свидетельствуют: третий юбилей царь отмечал именно на 52-м году своего правления.

В 357 г. н. э. император Констанций перевез этот обелиск в Рим, а в 1587 г. его установили перед Латеранской базиликой, где он и находится в настоящее время. В вырезанном на нем тексте, составленном до его установки, перечислены имена и титулы Тутмоса III, а также содержится странное заявление о том, что царь «сделал его в честь своего отца Амона-Ра, установив для него этот единственный обелиск во внешнем дворе (южного) храма неподалеку от (основного) храма Карнака. Впервые один обелиск был установлен в Фивах». Следовательно, у него не было пары, а поэтому он не может являться «близнецом» обелиска, стоящего в Константинополе, хотя именно этой точки зрения придерживались Видеманн и ряд других исследователей (Aegyptische Geschichte, 365).

Во время празднования того же третьего юбилея царь приказал установить в храме солнца в Иуну (Гелиополе) еще два обелиска. Один из них в 13 г. до н. э. был перевезен в Александрию, а в 1877 г. переправлен в Англию. Сейчас он стоит в Лондоне, на набережной Темзы. Второй, его «близнец», в 1880 г. был доставлен в Нью-Йорк и в настоящее время находится в Центральном парке. В надписи, вырезанной на лондонском обелиске, сказано, что оба они были изготовлены «в третий случай юбилея». Бругш приводит другую цифру, называя праздник не третьим, а четвертым (Thesaurus, V, ИЗО). Однако Брестед (Records, II, р. 254, note f), очевидно, прав, когда обратил внимание на эту ошибку, хотя саму надпись, покрытую лондонской копотью, прочитать крайне сложно – иероглифы, аккуратно вырезанные на некогда гладком граните, сейчас видны плохо и частично почти нечитаемы. Я хочу обратить внимание на данный факт еще и потому, что раз уж тщеславие наших предков заставило их переместить в Лондон древнеегипетский памятник из прекрасного розового гранита, который на протяжении столь долгих лет играл огромное значение на родине и был одним из прекраснейших произведений искусства (он до сих пор сохранил цвет), то самое меньшее, что могут сделать современные лондонцы для разгневанного духа великого древнего воина Тутмоса III, – это поддерживать чистоту его священного юбилейного обелиска и не называть его глупым прозвищем – «Игла Клеопатры».

Таково последнее событие в жизни Тутмоса III, которое мы можем датировать. К рассказу о его правлении почти ничего нельзя добавить. Однако я считаю необходимым сообщить о его семейной жизни, и в частности о его женах, так как подобное повествование поможет нам восстановить последовательность происходивших в то время событий. Кроме того, историки почти не уделяли этому вопросу внимание.

Во-первых, следует вспомнить, что он был женат на старшей дочери царицы Хатшепсут, Нефруре. Но этот брак был заключен только после завершения строительства храма в Дейр-эль-Бахри, то есть по прошествии некоторого времени после девятого года правления Тутмоса III, так как в составленных тогда надписях Нефрура названа царевной. Сооружение храма Птаха в Карнаке было завершено еще при ее жизни. Но, когда на 24-м году царствования Тутмоса III для этого здания изготавливалась посвятительная стела, ее не было в живых. Более того, Яхмос Пеннехеб, скончавшийся вскоре после этого, также пишет о ней как об умершей.

Однако вряд ли Нефрура была первой супругой Тутмоса, потому что он женился на ней в возрасте более 26 лет. Вероятно, до этого он был женат на Ахсет, возможно приходившейся ему сводной сестрой. В любом случае она была достойна того, чтобы ее имя вписывалось в царский картуш. После смерти Нефруры Ахсет заняла ее место и стала царицей. По крайней мере, на стеле, стоявшей в храме Птаха, имя первой переделали, превратив его в имя второй (Legrain, Repertoire genealogique, № 119). В заупокойном храме Тутмоса III был обнаружен фрагмент стелы, на котором имя Ахсет упоминается рядом с принадлежащим ее мужу (Annales, VII, 130). Как и стела из храма Птаха, данный источник свидетельствует о том, что она стала супругой Тутмоса III через несколько лет после начала его единоличного правления. В Абидосе найден вотивный топор, принадлежавший Ахсет (Mariette, Abydos, II, 40), а в Туде (Туфиуме), располагавшемся к югу от Фив, обнаружена статуя царицы, посвященная ей после ее смерти Тутмосом III (Legrain, Repertoire, № 118). Царицы уже не было в живых, когда Тутмос III возвел часовню божественной коровы в Дейр-эль-Бахри (Naville, Eleventh Dynasty Temple, p. 63), так как ни в одном из найденных там текстов ее имя не упоминается. В гробнице Тутмоса III она названа «царицей Ахсет, покойной». Вероятно, она скончалась примерно на 27-м году правления царя, потому что на 28-м году своего царствования он, очевидно, женился на младшей сестре Нефруры Хатшепсут-Меритра, второй дочери царицы Хатшепсут.

Она родила Тутмосу III сына, царевича Аменхотепа, который впоследствии занял египетский трон. В связи с тем, что данный правитель, судя по его мумии, умер в возрасте примерно 50 лет, а само это событие произошло в 1416 г. до н. э., он, должно быть, появился на свет около 1465 г. до н. э., примерно на 29-м году царствования его отца. Следовательно, можно предположить, что брак был заключен на

28- м году правления Тутмоса III, а Ахсет, как было сказано выше, возможно, умерла на 27-м году его царствования.

Хатшепсут-Меритра родилась в самом конце правления Тутмоса II, в 1493 г. до н. э. Таким образом, когда она вышла замуж за Тутмоса III, ей было около 27 лет. Египетские девушки, как правило, вступали в брак гораздо раньше, а значит, она, возможно, до этого была замужем за каким-то царевичем, но, став после смерти старшей сестры наследницей престола, из политических соображений развелась с прежним супругом и вышла замуж за царя. Когда началось преследование памяти ее матери, покойной царицы, ей пришлось лишиться половины своего имени. Следовательно, хотя в первые годы царствования ее звали Хатшепсут-Меритра, в часовне божественной коровы и в текстах, покрывающих стены гробницы ее мужа, о ней говорится как о «царице Меритра». Иногда ее изображали вместе с ее сыном (Lepsius, Denkmaler, III, 62, 64). Одним из экспонатов коллекции Баракко является сфинкс с ее лицом (Zeitschrift, XX, 118). В Мединет-Абу, а также на других памятниках она изображена вместе со своим супругом (Lepsius, Denkmaler, III, 38).

Хотя Меритра называли «великой» супругой царя, у Тутмоса III также были побочные жены. Нам известны имена двух из них. Первой была Меритамон, имя которой встречается в часовне божественной коровы, где она названа «дочерью царя, сестрой царя и супругой царя». Следовательно, она являлась дочерью Тутмоса II, рожденной от него одной из его побочных жен, а значит, сестрой Тутмоса III и в то же время его супругой. Кроме того, мы знаем о даме по имени Небту, управляющим владений которой был адмирал Небамон. На деревянной табличке (Zeitschrift, XXI, 123), относящейся к 27-му году правления Тутмоса III, она названа «царевной Небту, дочерью сына царя Саатума». Царевич Саатум, возможно, был сыном Тутмоса I. Таким образом, Небту приходилась Тутмосу III двоюродной сестрой. Но, судя по ее титулу, тогда она еще не была его супругой. Имя Небту упоминается в текстах, покрывающих стены гробницы Тутмоса III, причем на момент их написания она была еще жива.

Здесь также следует рассказать еще об одной даме, имя которой упоминается в часовне божественной коровы. Однако оно, как и ее титулы, стерто. Прочитать можно лишь фразу: «…его возлюбленная сестра…» Возможно, она также была дочерью Тутмоса II от побочной жены, хотя слово «сестра» употреблялось в тот период очень часто. Судя по всему, эта женщина впала в немилость, в результате чего ее имя было стерто. Можно предположить, что, так как имя Нефруры уничтожено в храме Птаха, в тексте речь идет именно о ней. Однако это мнение ошибочно, потому что в той же часовне Меритра названа «великой женой царя», титулом, который она получила только после смерти Нефруры. Также следует помнить, что, когда изготавливалась стела из храма Птаха, Меритра носила более длинное имя – Хатшепсут-Меритра. Однако в стертом картуше слишком мало места для того, чтобы вписать туда столь длинное слово.

В гробнице царя упомянута только одна его дочь – «царевна Нефертити, покойная». Но, так как ее имя не вписано в царский картуш, можно предположить, что к монаршей фамилии принадлежал только ее отец, а значит, она не была наследницей престола. Возможно, матерью Нефертити была Небту или какая-либо другая побочная жена Тутмоса. Царевна, очевидно, умерла молодой. На нескольких деревянных табличках (Zeitschrift, XXI, 123) приведены имена трех царевен, названных принадлежащими к числу «царских детей Менхеперра (Тутмоса III)». Их звали Тауи, Тихата и Петкаира. На табличках также перечислены имена шести других царевен, но мы не можем утверждать, что они были дочерьми Тутмоса III. Вполне возможно, что они приходились ему сестрами или кузинами. Их звали Петпуи, Меритптах, Седжури, Неферамон, Уиеу и Хенутен. Царица Тии, супруга Аменхотепа II, также вполне могла быть сестрой этого царя, а следовательно, дочерью и наследницей Тутмоса III. Однако доподлинно это не известно.

О том, когда на свет появился Аменхотеп, сын Тутмоса III и наследник престола, можно судить на основании следующих фактов:

1) судя по его мумии, на момент смерти Аменхотепу было не более 50 лет;

2) вряд ли он был значительно моложе, так как в противном случае его матери, Хатшепсут-Меритра, должно было исполниться более 28 лет, когда он родился, что маловероятно;

3) как мы увидим ниже, он был достаточно взрослым для того, чтобы править совместно с отцом за год до смерти последнего;

4) через год после вступления на престол ему было достаточно лет, чтобы организовывать походы и лично участвовать в битвах;

5) во время 26-летнего царствования Аменхотеп успел отметить свой юбилей, а значит, с момента его назначения наследником престола уже успело пройти 30 лет.

Думаю, привести эти факты в соответствие можно, предположив, что Амехнотеп II появился на свет в один из дней

29-го года правления Тутмоса III (1465 до н. э.), через год после того, как его мать вышла замуж за царя. На 45-м году царствования отца (1449 до н. э.) он достиг 16-летнего возраста и был официально назначен наследником престола (вспомним, что Тутмос III сам был назван преемником отца в возрасте 16 лет). На 53-м году правления Тутмоса (1441 до н. э.) 24-летний Аменхотеп начал править совместно с ним. На момент смерти отца, произошедшей в следующем году, ему было 25 лет. На 23-м году своего правления, в 1419 г. до н. э., Аменхотеп отпраздновал юбилей, а скончался он в 1415 г. до н. э., когда ему было 50 лет.

О том, что Амехнотеп был соправителем отца, свидетельствует надпись на статуе Небуауи, в которой ее владелец утверждает, будто Аменхотеп даровал ему статую Тутмоса III, причем последний не назван «покойным». Наоборот, в тексте он описан как живой правитель (Breasted, Records, II, § 186; Sethe, Untersuchungen, 1, 55). На основании надписи, вырезанной по приказу самого Аменхотепа II на одной из стен храма в Карнаке, можно также сделать вывод о вероятности совместного правления отца и сына.

Я также должен напомнить, что представители XII династии, очевидно, назначали соправителей, когда им исполнялось 70 лет. На 53-м году своего правления этого возраста достиг и Тутмос III. Таким образом, он, вероятно, последовал древней традиции и как первый представитель своего рода, достигший этого возраста, назначил соправителя. Другим свидетельством того, что Аменхотеп II на протяжении некоторого времени правил совместно с отцом, является восстание сирийских князей, которое было подавлено Аменхотепом II на третьем году его правления, в 1439 г. до н. э. Вполне вероятно, что причиной мятежа была смерть Тутмоса III, которая произошла, как я скажу ниже, на 54-м году его правления (второй год царствования Аменхотепа II). Так как поход третьего года правления состоялся через год после смерти царя, мои выводы кажутся вполне правдоподобными. Владелец заупокойной часовни № 72 Ра, верховный жрец Амона, изображен держащим на коленях маленького царевича Аменхотепа (Lepsius, Denkmaler, III, 62). Ра назван его «кормильцем», или «опекуном». При этом сцена была изображена позднее, уже когда Аменхотеп II взошел на престол. Однако она позволяет нам узнать немного о детстве и учебе царя. До настоящего времени это изображение не сохранилось.

Великий Тутмос III скончался в возрасте примерно 71 года, на 54-м году своего правления (1440 до н. э.). Его верный военачальник Аменемхеб сообщает точную дату смерти царя: «Царь завершил свою жизнь, (состоявшую) из многих лет, великолепный в славе, в могуществе и триумфе. От года первого до года 54-го, последнего (то есть 30-го) дня третьего месяца второго сезона, (было) правление царя Менхеперра (Тутмоса III). (Затем) он отправился на небо, соединился с солнцем, божественные члены слились с тем, кто породил его. Когда заблестело утро, поднялось солнце и засияли небеса, царь Аахеперура Аменхотеп (II) воссел на трон своего отца и получил царские титулы». Это событие, очевидно, произошло 28 февраля 1440 г. до н. э. Следовательно, царь правил 52 года, шесть месяцев и 29 дней, если отсчитывать второй год от дня Нового года после смерти Тутмоса II, и 32 года, шесть месяцев и 29 дней, если начинать отсчет второго года со дня Нового года, последовавшего за смертью Хатшепсут. Иосиф Флавий вслед за Манефоном ошибочно сообщает, будто царь правил не 32 года, а 12 лет. Он также неправильно указывает количество месяцев – вместо цифры, которую, вероятно, следует читать как 7, он приводит число 9. (Вспомним, что Манефон, как правило, использовал круглые цифры, упуская число дней.)

Вскользь следует отметить, что эту ошибку нельзя объяснить, предположив, будто царь отсчитывал годы своего правления с момента смерти предшественника, как полагали многие исследователи. По крайней мере, результаты расчетов свидетельствуют о том, что в этом случае полученная цифра еще больше отличалась бы от приведенной Иосифом Флавием. Также необходимо сказать о том, что если бы годы правления определялись таким образом, то Аменемхеб сообщил бы дату не только смерти Тутмоса, но и его восшествия на престол. По моему мнению, сам факт того, что он не посчитал это необходимым, свидетельствует о следующем: годы правления царей всегда отсчитывались от одного и того же момента, дня Нового года, а значит, сообщать о времени начала царствования того или иного правителя было необязательно.

В заключение следует рассказать о характере Тутмоса III. Несомненна его выдающаяся гуманность. Он простил вступивших в союз против него князей, которых он захватил в Мегиддо, и не лишил их имущества и власти. Даже его старые враги, правители Кадеша и Тунипа, изображены в гробнице Менхеперрасенеба не связанными. Они подходят к царю как свободные полноправные люди, а следовательно, они также были прощены им. С их детьми, ставшими заложниками, также хорошо обращались и в конце концов позволили им вернуться домой. В отличие от Тутмоса I и Аменхотепа II он не прикреплял тела убитых врагов к носу своего корабля. В расположенной в Фивах гробнице визиря Рехмиры (№ 100) азиатские пленники изображены «изготавливающими кирпичи для строительства хранилища храма Амона». В надписи также говорится, что их «снабжали хлебом, пивом и всякой хорошей едой» и что у них было «любящее сердце дружелюбного царя». Даже если в тексте не отразилось настоящее состояние дел, в нем передан идеал счастливого пленения, который, очевидно, должен был понравиться царю, когда тот инспектирован гробницу своего визиря. Фараон, очевидно, был очень благородным человеком. Читая о том, как Тутмос собирал в Сирии цветы, мы не можем не видеть в нем добродушие.

В то же время этот мягкий и благожелательный правитель был бесстрашным военным лидером, который предпочел атаковать Мегиддо через опасный горный перевал, несмотря на протесты его военачальников. Царь поклялся, что, если его солдаты не последуют за ним, он пойдет один. Тутмос III был тем самым героем, который с топором в руках сражался в битве при Араине и во множестве других боев, поражая полководцев своей храбростью. Тутмос III прославился захватом Кадеша и нападением с близкого расстояния на стадо диких слонов.

Доброта, проявленная царем по отношению к сирийским противникам, является свидетельством его мудрости и дипломатичности. Это качество он не раз проявлял в те тяжелые времена, когда находился в тени царицы Хатшепсут и ее вельмож, ибо в противном случае он вряд ли сумел бы выжить. Самоконтроль и решимость Тутмоса помогли ему пережить эти тяжелые годы. Те же качества способствовали тому, что он, сын побочной жены Тутмоса II, занимавший в молодости незначительную должность в храме Амона, сумел занять трон. Кроме того, царь, очевидно, был амбициозен. Эта черта характера проявилась особенно ярко, когда Тутмос III решил пересечь Евфрат, чтобы поставить свою пограничную стелу на несколько метров дальше установленной его дедом. Судя по его деяниям и чертам лица, он был проницательным, энергичным и осторожным человеком. Выражение его лица свидетельствует об остром уме, который является прекрасным помощником в государственных делах. «Его величество знал все, что происходило, – сообщает Рех-мира. – Не было ничего, чего он не знал бы. Он был подобен богу Тоту (богу мудрости) во всем, и не было дела, которое он не завершил бы». Однако царь был человеком, вызывавшим в своих подданных не только уважение, но и страх. В победном гимне он назван львом среди людей. Уничтожение имени Хатшепсут также свидетельствует о том, что его праведный гнев мог быть ужасным.

Как я полагаю, нет лучшего завершения рассказа о правлении Тутмоса III, чем цитата из речи, с которой он выступил перед Рехмира, когда тот стал визирем. Этим текстом впоследствии были украшены стены гробницы последнего, причем он заверяет, будто в надписи переданы точные слова царя (Newberry, Life of Rekhmara). В тексте сказано: «Что касается всего, что будет делать этот сановник, когда верховный сановник будет слушать в палате верховного сановника, то он будет восседать на седалище со спинкой, на полу будет циновка, на нем плетенка, за его спиною кожаная подушка, под его ногами кожаная подушка, на нем… рядом с ним жезл: перед ним будет разложено 40 кожаных свитков [с законами], по обе стороны перед ним будут находиться вельможи, принадлежащие к числу 10 верхнеегипетских, направо от него будет начальник приемного чертога, налево от него заведующий приемом (?), рядом с ним писцы верховного сановника.

Один будет говорить (??) после (??) другого, [после] каждого человека, [стоящего] против него. Будут выслушивать одного за другим, не допуская, чтобы пришедший последним был выслушан раньше пришедшего первым. Если пришедший первым скажет: «Рядом со мною нет никого, кого следовало бы выслушать (?)», то он будет схвачен доверенными верховного сановника».

Затем он говорит об обязанностях визиря: «Будь бдителен по поводу всего, что делается при этом дворе визиря, ибо это опора всей страны. Что касается (службы) визиря, она не сладка, она горькая… Следи, чтобы все, что ты делаешь, соответствовало закону и было согласно его правде… Проявления несправедливости ненавистны. Таково учение, и ты должен поступать таким образом: ты обязан обращаться с неизвестным тебе так же, как и с тем, кого ты знаешь, а с тем, кто связан с тобой, – подобно тому, кто далек (от твоего круга). Не отворачивайся от просителя, но и не кивай головой (признавая друга), когда некто обращается к тебе… Не злись на человека несправедливо, но злись (только) из-за того, что заслуживает злости… ибо истинный ужас правителей (бывает вызван) тем, что они вершат праведный суд… Не будь известен людям, и пусть они не скажут: «Он единственный». Будь строг (?) с высокомерным, ибо царь любит скромных более, чем горделивых».