Христианский бестиарий

Книга: Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Назад: Гибриды: От маргиналий к карикатуре

Агнец и все-все-все

На протяжении столетий в христианских текстах Иисус сравнивался с огромным количеством разных живых существ. Самые ранние из таких символов – это агнец и рыба. Позднее в богословских трактатах и бестиариях Христа уподобляют хищным и травоядным животным (льву, пантере, медведю, слону, верблюду, тельцу, оленю, зайцу, барану, выдре, козлу или даже ослу); птицам (орлу, пеликану, петуху, курице, сове, голубю, павлину, ласточке, лебедю, аисту); насекомым (скарабею, бабочке, мотыльку, стрекозе); рептилиям (змее); и мифическим созданиям (грифону, единорогу, гидре, сирене, птице-сироте, каладриусу, фениксу).

Средневековые бестиарии не были похожи на зоологические справочники. Их авторов интересовали не столько реальные повадки того или иного зверя, сколько его «духовные» свойства. Каждое из животных, будь то слон или саламандра, олицетворяло какие-либо добродетели или пороки, соотносилось с Богом или с дьяволом (либо, наоборот, Бог или дьявол соотносились с тем или иным животным). Например, Христа могли уподобить пантере, поскольку она, как считалось, испускала изо рта благоухание, привлекающее добычу, – точно так же Сын Божий привлекал паству проповедью. Выдра, которая ныряет в воду за рыбой, напоминала о сошествии Христа во ад. Подобно этому зверю, Христос, «ловец душ», ради спасения грешников спустился в мрачные глубины преисподней. Существовало поверье, что выдра обмазывается грязью, чтобы создать толстую корку-«доспех», а затем погружается под воду и там убивает крокодила, прогрызая его изнутри. Поскольку крокодил служил одним из главных символов Сатаны, победа выдры над этим чудовищем стала олицетворением победы Христа, который, посрамив дьявола, вывел из его царства ветхозаветных праведников.

Что важно, в бестиарной традиции и в других текстах, где звери использовались как символы, одно и то же животное могло наделяться противоположными характеристиками и соотноситься как с Сатаной, так и с Богом. Скажем, свирепый медведь традиционно обозначал силы зла и олицетворял вероломство. Однако благодаря сообщениям о том, что медведицы вылизывают якобы бесформенное потомство, чтобы «слепить» из него медвежат, он также стал соотноситься с Христом, ведь Спаситель при помощи языка проповеди исправлял «форму» грешников.

106. Псалтирь. Великобритания, ок. 1200-1225 гг. München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm 835. Fol. 29

Львы с двух сторон баррикад. Христос – вслед за текстом 90-го псалма («на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона») – придавливает ногами дракона и льва, которые символизируют силы тьмы. Однако на льва-дьявола слева смотрит точно такой же лев, но уже с нимбом – он олицетворяет евангелиста Марка (см. ниже).

Ярче всего эта двойственность видна в образе льва – царственного, но опасного хищника (106). Иисуса уподобляли льву, поскольку этот зверь якобы заметает свои следы хвостом (так и Сын Божий скрывал свою божественную природу от дьявола) и спит с открытыми глазами (как Спаситель, который на кресте умер как человек, но как Бог не мог умереть и продолжал «бодрствовать» во гробе). Львята рождаются мертвыми и оживают лишь спустя три дня, когда львица на них дохнет, а лев на них рыкнет (точно так же и Христос на третий день воскрес из мертвых). Одновременно лев, конечно, был одним из главных символов Сатаны – ненасытного «хищника», который стремится «пожрать» души верных. Как у льва из пасти идет зловоние, так и дьявол неустанно изрыгает богохульства. Как лев во сне не закрывает глаз, так у нечистых духов глаза всегда открыты ко злу. Вслед за текстом 21-го псалма («спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов…»), врагов Христовых постоянно сравнивали с рычащими львами, а во многих позднесредневековых сценах Страстей римляне и иудеи, которые издевались над Спасителем, изображались с лицами, похожими на львиные морды.

«Имя льва означает Господа, ибо «победил лев от колена Иудина» (Откр. 5:5), и дьявола, ибо «попрал льва и дракона» (Пс. 90:13). Научитесь правильно понимать, когда говорится фигурально; не думайте, что камень всегда обозначает Христа, если в одном месте говорится, что камень – это Христос (1 Кор. 10:4). Одно и то же может означать разное….».

Августин. Толкование псалмов, конец IV – начало V вв.

(Перевод А. Е. Махова)

Дракон, крокодил, змей и прочие рептилии в христианстве всегда ассоциировались с миром тьмы. Один из самых древних образов дьявола – змей-искуситель, соблазнивший Адама и Еву в Эдеме. На бесчисленных средневековых изображениях сам Христос, архангел Михаил или различные святые попирают змеев или драконов. Однако в некоторых контекстах змеи могли выступать и как божественный символ. Так, на иллюстрациях к раннесредневековым ирландским рукописям они, по некоторым гипотезам, олицетворяли не Сатану и грехопадение, а Христа и воскресение, поскольку, сбрасывая с себя старую шкуру, змея возрождается к новой жизни. В ветхозаветной Книге Чисел (21:6-9) рассказывается о том, как пророк Моисей спас свой народ от дождя из ядовитых змей, поместив на шест медного змия. В христианской традиции, которая толковала Ветхий Завет как провозвестие Нового, этот спасительный знак был интерпретирован как прообраз Распятия. Потому в средневековой иконографии сцены с медным змием и крестной смертью Христа часто идут бок о бок или вовсе совмещаются в одном изображении, а шест, на который был водружен медный змий, формой напоминает крест (107).

Самым главным зооморфным образом Христа был агнец – жертвенное животное, которое символизировало жертву, принесенную Сыном Божьим во спасение человечества. Агнцем Иисуса впервые назвал Иоанн Креститель: «Вот агнец Божий, который берет на себя грех мира» (Ин. 1:29). Христа-Агнца обычно изображали как кроткого зверя (часто он держит копытцем крест или хоругвь воскресения). Однако порой, стремясь подчеркнуть, что это не просто овечка, а олицетворение Бога, художники рисовали его человекоподобным: он мог быть женихом на свадьбе или даже сражался с врагами (108). На многих иллюстрациях к Апокалипсису (или другим сюжетам, посвященным концу времен), Агнец, в соответствии с текстом этого откровения, оказывается многоглазым и многорогим (109, 110). Так что визуально он не слишком сильно отличается от многоглавых или рогатых зверей («зверя, вышедшего из моря» и «зверя вышедшего из земли» с двумя «рогами, подобными агнчим»), в которых христианские толкователи видели указание на Антихриста и Лжепророка. Однако даже в таком обличье Агнец всегда остается благим: сакральная монструозность противопоставляется монструозности дьявольской.

107. Витраж в одной из заалтарных капелл базилики Сен-Дени (Франция), XII в.

На витраже из базилики Сен-Дени Моисей с красным нимбом указывает израильтянам на медного змия. Если присмотреться, то можно увидеть, что на колонне, над змеем (словно новозаветный комментарий к ветхозаветному сюжету), установлен зеленый крест с фигурой распятого Христа. Могущественный аббат Сугерий, который перестроил Сен-Дени в новом (готическом) стиле, так описывал смысл этого изображения: «Как медный змий уничтожает всех змей, так Христос, растянутый на кресте, убивает своих врагов».

108 a. Апокалипсис. Великобритания, ок. 1255–1260 гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig III 1. Fol. 39

Свадьба апокалиптического Агнца, которая символизировала союз Христа и Церкви. В тексте Апокалипсиса упоминается лишь одна деталь, позволяющая представить, как это торжество могло выглядеть, – ткань платья невесты: «виссон чистый и светлый». Однако художник изобразил целое брачное пиршество, где Агнец-жених вручает своей суженой кольцо, а вокруг стоят гости с дарами.

«И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых. И сказал мне [Ангел]: напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии» (Откр. 19:6-9).

108 b (XI). Беат из Лиебаны. Толкование к Апокалипсису. Испания, ок. 1220-1235 гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 77, recto

Апокалиптический Агнец, символ Христа, сражается с десятью царями из войска Антихриста: «Они будут вести брань с агнцем, и агнец победит их; ибо он есть Господь господствующих и царь царей, и те, которые с ним, суть званые и избранные и верные» (Откр. 17:14).

Интересно, что Агнец изображен на миниатюре в двух вариантах: в облике животного и как гибрид – человек с агнчей головой. На его ногах видны раны в форме крестов, крест присутствует также на его щите и нимбе, напоминая читателю рукописи, что перед ним именно Христос.

109 a (XII). Фреска из церкви св. Климента в Тауле (Испания), ок. 1123 г. Barcelona. Museu nacional d'art de Catalunya. № 015806-000

«И я взглянул, и вот, посреди престола и четырех животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю» (Откр. 5: 6).

Апокалиптический Агнец часто держит книгу с семью печатями, которую ему предстоит открыть – это напоминает, что именно Христос, который искупил страданием грехи человечества, в последние времена свершит над людьми свой суд и отделит праведников от грешников.

109 b. Фламандский Апокалипсис. Нидерланды, начало XV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Néerlandais 3. Fol. 6r

Тетраморфы: святые химеры

На страницах средневековых Библий часто встречаются изображения существ с головами человека, быка, льва и орла. В их телах ноги соседствуют с лапами, а руки – с крыльями. Источник этих рисунков – ветхозаветная Книга Иезекииля, где пророк описывает явленное ему видение Бога во славе и четверовидных созданий, тетраморфов, которые окружали небесную колесницу – престол Господень:

«Облик их был, как у человека; и у каждого четыре лица, и у каждого из них четыре крыла; а ноги их – ноги прямые, и ступни ног их – как ступня ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь. И руки человеческие были под крыльями их, на четырех сторонах их; и лица у них и крылья у них – у всех четырех; крылья их соприкасались одно к другому; во время шествия своего они не оборачивались, а шли каждое по направлению лица своего. Подобие лиц их – лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех. […] И смотрел я на животных, и вот, на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. […] Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия не оборачивались. А ободья их – высоки и страшны были они; ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз» (Иез. 1:5-18).

110. Рисунок на рационале. Бамберг (Германия), ок. 1415 г. Bamberg. Diözesanmuseum. № 2728/3-34

Чаще всего средневековые мастера стремились изобразить семь рогов и семь глаз апокалиптического Агнца максимально «реалистично», помещая их на морду и голову животного, как если бы Агнец был редкой мутацией реального барашка. Однако на литургическом облачении (рационале) епископа Бамбергского мы видим другое, гораздо более «фантастическое», решение – глаза появляются на конце рогов, а еще один глаз (всевидящее око Божье?) – между рогов по центру. Вокруг головы зверя написано о том, что именно он откроет Книгу с семью печатями, а ниже – внутри рамки, символизирующей саму книгу, – идет Христово обетование, обращенное к праведникам: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное»

(Мф. 5:3).

«И подняли Херувимы крылья свои, и поднялись в глазах моих от земли; когда они уходили, то и колеса подле них; и стали у входа в восточные врата Дома Господня, и слава Бога Израилева вверху над ними. Это были те же животные, которых видел я в подножии Бога Израилева при реке Ховаре. И я узнал, что это Херувимы»

(Иез. 10: 19-20).

В христианской ангелологии тетраморфы считались не самостоятельным классом небесных существ, а разновидностью херувимов (их, вслед за текстом Иезекииля, было принято изображать с четырьмя крыльями либо, вслед за Откровением Иоанна Богослова, где они тоже упоминаются, – шестикрылыми). Псевдо-Дионисий Ареопагит (V–VI вв.) утверждал, что херувимы воплощают Божию премудрость, и в своей влиятельной классификации девяти ангельских чинов помещал их на второе место. Ближе них к Господу лишь огненные серафимы, которые олицетворяют пламя божественной любви.

Поскольку «портрет» тетраморфов, нарисованный в видении Иезекииля, был чрезвычайно запутан и с трудом поддавался визуализации, христианские мастера на протяжении веков изображали их множеством разных способов. Базовая задача состояла в том, чтобы как-то соединить четыре лица, принадлежавшие к разным видам живых существ, и четыре крыла в одном теле.

Порой мы видим не единый ангельский «организм», а пригнанные друг к другу крылья, к которым – с большей или меньшей анатомической убедительностью – крепятся человеческая (ангельская), львиная, бычья и орлиная головы, а также колеса, превращающие тетраморф в колесницу Господа (111).

Однако чаще всего основой для изображения тетраморфа все же служила фигура ангела (с человеческой головой, руками и ногами), к которой различным образом присоединялись три остальные головы (либо к ангельской «основе» приставляли четыре головы, описанные у Иезекииля, так что всего их становилось пять) (112, 113). Иногда, стремясь подчеркнуть ангельскую природу тетраморфа и, возможно, приуменьшить его монструозность, мастера пытались замаскировать три звериные головы, скажем, рисуя их как часть прически херувима (114).

111. Евангелие Рабулы. Загба (Сирия), 586 г. Firenze. Biblioteca Medicea Laurenziana. Cod. Plut.1.56. Fol. 13v

Вознесение Христово. Самое раннее из дошедших до нас изображений тетраморфа.

112. Библия. Болонья (Италия), ок. 1280–1290 гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig I 11. Fol. 356v

В итальянской Библии XIII в. тетраморф изображен скорее как «пентаморф». Это четырехкрылый херувим с человеческой головой и четырьмя дополнительными головами (ангела, орла, льва и тельца), которые окружают его тело: «И у каждого [из] животных четыре лица: первое лице – лице херувимово, второе лице – лице человеческое, третье лице львиное и четвертое лице орлиное» (Иез. 10:14).

113 a. Винчестерская Библия. Винчестер (Великобритания), ок. 1160-1175 гг. Winchester. Cathedral Library. Ms. 17. Fol. 172

Тетраморф стоит на тельце – это отсылка к строке «ступни ног их – как ступня ноги у тельца» (Иез. 1:7).

113 b. Библия с постиллами Николая де Лиры. Париж (Франция), XIV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Latin 461. Fol. 135r

В этом образе тетраморфа звериные лица приставляются к фигуре херувима с человеческой головой (обычно ангелов изображали юными и максимально андрогинными, но здесь он предстает с бородой, поскольку символизирует человека – евангелиста Матфея). Хотя весь образ построен на строгой симметрии, ее нарушает фигура орла, которая вырастает не из тела, а из основной головы тетраморфа.

113 c. Винанд фон Штег. Булат воюющих орлов. Германия, ок. 1419–1420 гг. Vatican. Biblioteca Apostolica. Ms. Pal. lat. 412. Fol. 52v

Тетраморфы вместе с небесными колесами, которые, в соответствии с текстом Иезекииля, покрыты множеством глаз.

Однако не все тетраморфы сконструированы на основе человеческой фигуры. Существует много изображений, где они предстают в зооморфном обличии: как быкоподобные звери с четырьмя различными головами, крыльями и человеческими руками, растущими прямо из тела животного, или как крылатый гибрид о четырех ногах и четырех головах, напоминающий скорее не живое существо, а какой-то из предметов храмовой утвари (115). С XII в. тетраморфов – божественных монстров – порой стали противопоставлять монстрам дьявольским, таким как зверь с семью головами и десятью рогами, который в Откровении Иоанна Богослова служит престолом для Вавилонской блудницы (116).

114. Сакраментарий Дрого. Мец (Франция), ок. 845–855 гг. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Latin 9428. Fol. 15r

Основой для образа этого тетраморфа стала фигура херувима, а другие, звериные, лица мастер встроил в его прическу и закрасил той же золотой краской, что его волосы и шесть крыльев.

115. Латинская Библия с постиллами Николая де Лиры. Венеция (Италия), 1482–1483 гг.

Cambridge. University Library. Inc.2.B.3.6d [4638]. Fol. 311r

Иногда тетраморфов на одном листе представляли сразу в двух вариантах: как четырех отдельных существ с одной головой и как одну «химеру» с четырьмя.

116 a. Библия. Германия, первая четверть XIV в. Schaffhausen. Stadtbibliothek, Ministerialbibliothek. Ms. Min. 6. Fol. 274r

Аллегорическое изображение Церкви верхом на тетраморфе, который предстает как гибрид, соединяющий в себе элементы человека, льва, тельца и орла. Здесь он символизирует свидетельства четырех Евангелий, на которые опирается христианское учение.

116 b. Геррада Ландсбергская. Сад утех. Монастырь Мон-Сен-Одиль (Франция), ок. 1167–1185 гг. Рукопись погибла в ходе осады Страсбурга в 1870 г., но в 1818 г. с ее миниатюр были сняты копии

Церковь, сидя на тетраморфе (здесь он символизирует единство четырех Евангелий), собирает кровь Христову в потир, в то время как слепая Синагога, сидящая на осле (в ее руках – жертвенный козленок, нож и скрижаль с заповедями), отвернулась от Спасителя (см. ).

Эта сцена символизирует торжество христианской Церкви и слепоту иудеев, распявших и отвергших Иисуса. Церковь на четырехглавом звере противопоставляется Вавилонской блуднице на семиглавом звере, которая описывается в Откровении Иоанна Богослова: «И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее» (Откр. 17:3-4). Если в руках у блудницы чаша с нечистотами, Церковь держит потир с кровью Сына Божьего.

116 c. Апокалипсис из Тринити-колледжа. Великобритания, ок. 1250 г. Cambridge. Trinity College Library. Ms. R.16.2. Fol. 20r

Вавилонская блудница на звере с семью головами и десятью рогами.

В новозаветном Откровении Иоанна Богослова тетраморфы из видения Иезекииля переосмысляются так, что существа с четырьмя головами превращаются в четыре отдельных «животных»:

«Посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Откр. 4:6–9).

В христианской традиции они были истолкованы как символы четырех евангелистов. По самой распространенной версии, ангел обозначал Матфея, лев – Марка, бык – Луку, а орел – Иоанна (см. ниже). При этом существовали изображения, на которых символы евангелистов, дабы зримо явить единство их свидетельств о Христе, представляли как единого тетраморфа (117, 118).

Как появился тетраморф?

Издревле богословы пытались понять, что же означают тетраморфы, явленные в видении пророку Иезекиилю. Еврейский философ XIIXIII вв. Давид Кимхи соотносил их с четырьмя великими царствами (вавилонским, персидским, греческим и римским), а испанский экзегет XVI в. Хуан Мальдонадо – с конкретными царями, которые в них правили.

Но откуда в Библии вообще появились эти странные существа? Истоки божественной колесницы и тетраморфа, как считают историки, следует искать в древних религиях Месопотамии. Оттуда эти образы пришли в иудаизм, а через него – в христианство.

В шумеро-аккадском, а потом в ассирийском искусстве богов часто изображали стоящими на колесницах. Это был атрибут, который подчеркивал величие божества: его воинскую мощь (ведь боевая колесница – своего рода танк древних армий) и царственность (простые воины такими колесницами не управляли).

Среди развалин месопотамских храмов были найдены статуи шеду – гибридных существ (с четырьмя лапами и крыльями), соединяющих черты быка, льва, птицы и человека. Иногда они служили троном для божества или колесницей, на которой оно выезжало. Так что тетраморфы, которых Иезекииль выстроил вокруг престола Яхве, – видимо, младшие братья шеду.

117 (XIII). Евангелиарий из Трира. Эхтернах (Люксембург), ок. 730 г. Trier. Domschatz. Cod. 61. Fol. 5v

Обобщенный образ четырех евангелистов в виде бородатого человека, обозначающего Матфея. Однако зооморфные мотивы также не забыты: у евангелиста пара человеческих ног, обутых в сандалии, но спереди, будто из-за ширмы, свешиваются орлиные и львиные лапы, а также бычьи ноги с копытами. Хотя на миниатюре и нарисованы евангелисты, они – из-за слияния разнородных элементов в одном теле – похожи на тетраморфа из видения Иезекииля.

118 a, b. Евангелие. Сент-Олбанс (Великобритания), XIII в. Cambridge. Trinity College Library. Ms. B.5.3. Fol. 4v, 111v

Как отличить одного евангелиста от другого, если у тетраморфов четыре лица – ангельское, львиное, бычье и орлиное? Английский мастер XIII в. оригинально справился с этой задачей: каждого евангелиста он повернул к зрителю «главным» лицом: например, Матфея – человеческим, а Луку – бычьим.

Матфей, как единственный из четырех существ, у которого есть руки, изображен с набором писца – за работой над своим Евангелием. Характерно, что эта фигура появляется в инициале «L», открывающем слово Liber – «книга», что вновь напоминает о его боговдохновенном Писании.

Зверинец евангелистов

В Средневековье у каждого евангелиста был свой символ: на бессчетных изображениях вместо человеческих фигур появляются ангел, лев, телец и орел. Причем так авторов четырех Евангелий представляли едва ли не чаще, чем в людском обличье.

Источник этих образов – толкования на Откровение Иоанна Богослова, которые, переосмыслив видение Иезекииля, «разделили» четвероглавого тетраморфа на четыре отдельные существа. Во II в. Ириней Лионский, один из влиятельнейших христианских богословов того времени, впервые интерпретировал четырех «животных» из Апокалипсиса как указание на четыре Евангелия. По его убеждению, лев соотносится с Евангелием от Иоанна, поскольку оно раскрывает царственную природу Христа; телец (жертвенное животное) – с Евангелием от Луки, так как оно начинается с рассказа о священнике Захарии, приносящем жертву Богу; человек – с Евангелием от Матфея, ведь оно повествует о земном родословии Христа и представляет его «смиренно чувствующим и кротким человеком»; а орел – с Евангелием от Марка, ибо он «указывает на дар Духа, носящегося над Церковью».

«Каков образ действия Сына Божия, таков и вид животных, и каков вид животных, таков и характер Евангелий. Четверовидны животные, четверовидно и Евангелие и деятельность Господа».

Ириней Лионский. Обличение и опровержение лжеименного знания (Пять книг против ересей, III), конец II в.

(Перевод П. Н. Преображенского)

Августин (354–430) переформатировал эту схему: у него человек олицетворяет Марка, который подробнее других описывал земную жизнь Спасителя, а лев – Матфея. Матфей, по его словам, представил «царственный лик Христа», поэтому его символом должен быть лев. Иоанна он ассоциирует с орлом, так как автор четвертого Евангелия «парит, как орел, над мраком человеческой немощи и созерцает свет неизменной истины острейшими и сильнейшими своими очами».

Однако самой влиятельной оказалась версия, предложенная на рубеже IV–V вв. Иеронимом Стридонским, создателем самого распространенного, а потом и вовсе ставшего официальным латинского перевода Библии – Вульгаты. Он твердо обозначил все соответствия в своих комментариях к Новому Завету, которые пользовались в Средневековье большим авторитетом:

«Первое лицо – лицо человеческое – обозначает евангелиста Матфея, который начал писать о Господе как бы о человеке: Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова. Второе лицо обозначает Марка, в Евангелии которого слышится как бы голос рыкающего в пустыне льва: Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему. Третье лицо тельца предызображает евангелиста Луку, начинающего повествование священником Захарией. Четвертое лицо относится к евангелисту Иоанну, который, приняв крылья орла и устремляясь в высоту, рассуждает о Слове Божием».

Иероним Стридонский. Толкование на Евангелие от Матфея, IV–V вв.

(Перевод И. Н. Голенищева-Кутузова)

Схема, закрепленная Иеронимом, с V в. стала основой для иконографии евангелистов. На протяжении всего Средневековья четыре символа (человек / ангел, лев, телец и орел) либо заменяют собой фигуры Матфея, Марка, Луки и Иоанна (119), либо предстают бок о бок с ними. В этом случае «животные» из Апокалипсиса, словно небесные двойники, помещаются над головами «хозяев» в специальной рамке (120); изображаются в медальонах, которые те держат в руках (121); выглядывают из-за плеча евангелистов, что-то им «надиктовывают» или приносят в пасти чернильницу; словно питомцы, ложатся у их ног или у входа в келью, где они корпят над своим свидетельством о Христе (122). Порой морда соответствующего зверя просто пристраивается к голове «хозяина», словно бы символ прятался у него за спиной (123).

Примерно с VIII в. появляются гибридные образы, в которых на человеческую фигуру водружают звериную голову, так что, к примеру, евангелист Марк предстает как человеколев (124–126). По одной из версий, такие изображения возникли в христианском Египте, где еще была жива память о древних богах со звериными головами. От местных христиан, которых арабы стали называть коптами, гибридные образы евангелистов попали к вестготам в Испанию, к франкам во Францию, а потом в Ирландию. Ирландские монахи в раннее Средневековье были активными миссионерами и создавали свои монастыри (а в них скриптории, где переписывались и украшались рукописи) во многих концах Европы. Вместе с их манускриптами фигуры евангелистов-гибридов стали известны далеко за пределами изумрудного острова.

119. Апсида базилики Санта-Пуденциана. Рим (Италия), ок. 402–417 гг.

Раннехристианская иконография тяготела к аллегориям. Поэтому неудивительно, что на многих древнейших изображениях евангелистов они предстают именно в обличье своих зверей-символов. Здесь Марк изображен как лев, одетый в человеческую одежду.

120. Евангелие из аббатства Сен-Рикье. Франция, ок. 790–800 гг. Abbeville. Bibliothèque municipale. Ms. 4. Fol. 66v

Во многих случаях на одном и том же листе евангелисты, как здесь Марк, изображались дважды – в своем человеческом облике и с помощью зооморфного символа.

Еще большее разнообразие вариантов можно увидеть, если сравнить иконографию евангелистов на всех страницах манускрипта. К примеру, в знаменитой Келлской книге (ок. 800 г.), созданной ирландскими монахами в островном монастыре св. Колумбы, соседствуют «портреты» евангелистов как людей, как зверей и как людей со звериными головами.

Однако к XV в. евангелисты со звериными головами, которые, видимо, были слишком похожи на изображения демонов, почти везде ушли в прошлое и сохранились, скажем, на изображениях т. н. «мистических мельниц» (127). В раннее Новое время художники, изображая Матфея, Марка, Луку и Иоанна, постепенно стали терять интерес и к их традиционным символам. Сначала четырех «животных» из Откровения Иоанна Богослова оттесняют на второй план (128), а потом – вместе с множеством других атрибутов святых, которые были унаследованы от средневековой иконографии, – и вовсе отправляют на иконографические задворки.

121. Фреска из церкви св. Михаила в Энголастерсе (Андорра), ок. 1160 г. Barcelona. Museu nacional d'art de Catalunya. № 015972-000

Марк в образе ангела держит в руках медальон с изображением льва – своего атрибута.

122. Реймский Часослов. Париж (Франция), ок. 1440 г. Частная коллекция

В позднее Средневековье звери-символы обычно не изображаются над головами евангелистов словно эмблемы, а, превратившись в полноправных персонажей, взаимодействуют со своими «хозяевами». Они то спят у их ног, то радостно набрасываются на них будто после долгой разлуки; заглядывают в окно кельи, где трудится их «хозяин», или поддерживают пюпитр, на котором лежит его рукопись. Порой зверь-символ стоит за спиной евангелиста, словно небесный секретарь, который диктует ему текст его книги. На некоторых изображениях и человек, и его «двойник» предстают с нимбами, но чаще всего сияние достается только одному из них – евангелисту в человеческом образе.

123. Евангелиарий Уты. Регенсбург (Германия), ок. 1025 г. München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm 13601. Fol. 90

Евангелист Иоанн.

124. Келлская книга. Остров Айона (Великобритания), ок. 800 г. Cambridge. Trinity College Library. Ms. IE TCD 58. Fol. 27v

Хотя символы Марка (лев), Луки (телец) и Иоанна (орел) здесь изображены полностью зооморфными, их фигуры, подобно Матфею (ангелу), развернуты вертикально – как человеческие.

125 a. Гелазианский сакраментарий. Франция, ок. 780–800 гг. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Latin 12048. Fol. 42v

Евангелист Иоанн.

Гибридные образы евангелистов зачастую выглядели агрессивно: Иоанн получал хищный клюв, Марк показывал львиный оскал, а Лука больше напоминал пса, чем тельца. На некоторых ранних изображениях голова Марка больше похожа на волчью. Видимо, дело в том, что большинство художников, рисовавших экзотических зверей (а лев на севере Европы не водился), в реальности их никогда не видело и опиралось на словесные описания или более древние образы. Монахи из аббатства Ландевеннек (Бретань, Франция) и вовсе изобразили Марка с головой лошади – возможно, это игра слов, по скольку на бретонском языке marc'h означает «лошадь».

125 b (XIV). Ландевеннекское Евангелие. Аббатство Ландевеннек (Франция), IX–X вв. Oxford. Bodleian Library. Ms. Auct. D. 2. 16. Fol. 71v

Евангелист Марк.

125 c. Ландевеннекское Евангелие. Аббатство Ландевеннек (Франция), IX в. Boulogne-sur-Mer. Bibliothèque municipale. Ms. 8. Fol. 42

Евангелист Лука.

125 e. Евангелие. Сент-Олбанс (Великобритания), первая половина XII в. Hereford. Cathedral Library. Ms. 0.1.VIII. Fol. 45v

Евангелист Марк.

125 d. Авильская Библия. Авила (Испания), XI в. Madrid, Biblioteca Nacional de España. Cod. Vitr. 15.1. Fol. 327r

Четыре евангелиста.

126 a, b (XV). Апокалипсис с комментарием Беата из Лиебаны. Кодекс Фернандо I и королевы Санчи. Леон (Испания), ок. 1047 г. Madrid. Biblioteca nacional de España. Cod. Vitr. 14.2. Fol. 9r, 205r

В испанских рукописях Апокалипсиса с толкованием Беата из Лиебаны (VIII в.) евангелистов, совмещая образы из Откровения Иоанна Богослова и из Книги пророка Иезекииля, порой изображали не только с крыльями, но и с колесами, заменявшими им ноги.

127. Мистическая мельница. Ульм (Германия), ок. 1470 г. Ulm. Ulmer Museum. № AV 2150

Мистическая мельница – один из немногих сюжетов, в котором гибридное изображение евангелистов сохранялось до XV в. Сверху Матфей, Марк, Лука и Иоанн сыплют из мешков зерно – Слово Божье. Два мельничных жернова олицетворяют Ветхий и Новый заветы. Их вращают двенадцать апостолов, которые проповедовали Евангелие по всей земле (в некоторых версиях сюжета мельницу приводят в движение четыре реки рая). В итоге из мельницы выходят гостии, которые в чаше для евхаристии пресуществляются в тело Христово. Чашу держат четыре Отца Церкви – Амвросий, Иероним, Августин и Григорий Великий.

128. Абрахам Блумарт. Четыре евангелиста. Нидерланды, ок. 1612–1615 гг. Princeton. Princeton University Art Museum. Fund y1991-41

Перед тем, как вовсе отказаться от зооморфных символов евангелистов, художники Нового времени постепенно вытеснили их на периферию изображения. Здесь лев Марка притаился под столом, орел Иоанна ютится на полке для посуды, а бык Луки и вовсе не поместился в кадр целиком, однако уже успел опрокинуть копытом бутыль с анализами мочи (Лука порой изображался со склянкой урины, поскольку считался патроном врачей).

Четверичность мироздания

Ириней Лионский во II в. утверждал, что четыре Евангелия, истинные столпы, на которых воздвигнута Церковь, соотносятся с четырьмя сторонами света. Потому «невозможно, чтобы Евангелий было числом больше или меньше, чем их есть. Ибо, так как четыре страны света, в котором мы живем, и четыре главных ветра, и так как Церковь рассеяна по всей земле, а столп и утверждение Церкви есть Евангелие и Дух жизни, то надлежит ей иметь четыре столпа, отовсюду веющих нетлением и оживляющих людей».

Помимо евангелистов, четырех «животных» из Апокалипсиса соотносили с этапами жизни Христа (рождаясь он – человек, умирая – жертвенный телец, во время воскресения – лев, а при вознесении – орел) и с четырьмя «классами» обитателей земли: дикими зверями (лев), домашними животными (телец), птицами (орел), и, наконец, людьми.

Монстры памяти

Если не считать евангелистов, гибридные создания, сочетающие в себе черты человека и зверя и тем нарушающие естественный, т. е., как считалось, установленный Богом, анатомический порядок, в Средневековье чаще всего ассоциировались с миром тьмы. Но порой странные гибриды или животные с необычными атрибутами, которые легко могли оказаться «портретами» Сатаны или кого-то из его подручных (папы римского – с точки зрения еретиков или еретиков – с точки Римской церкви), служили для противоположных целей – помогали запечатлеть в памяти евангельскую историю.

Иначе говоря, они исполняли роль мнемонических образов. Средневековье унаследовало от Античности набор приемов, призванных укрепить естественную память человека. Основной принцип «искусства памяти» состоял в том, что отдельное слово, логический аргумент или целую историю с множеством деталей и персонажей легче запомнить, превратив в визуальные образы. Эти образы следовало мысленно расположить между колоннами храма, в собственной комнате или в каком-то еще хорошо знакомом пространстве. А затем, чтобы «разархивировать» информацию, предстояло внутренним взором просканировать свои «чертоги разума», переходя от одного образа к следующему.

Чтобы накрепко запечатлеться в памяти, эти образы требовалось сделать максимально необычными – прекрасными или, наоборот, отталкивающими, устрашающими или комичными. Представим, что защитнику, выступающему в суде, нужно запомнить обстоятельства дела: обвинение утверждает, что его клиент отравил свою жертву, чтобы получить наследство, и что у преступления было много свидетелей. Один из самых влиятельных античных трактатов по «искусству памяти», известный как «Риторика для Геренния» (I в. до н. э.), рекомендовал поступить следующим образом: «Если мы лично знали человека, о котором идет речь, представим его больным и лежащим в постели. Если же мы не были знакомы с ним, выберем кого-нибудь на роль нашего больного, только не человека из низших классов, чтобы мы могли сразу его вспомнить. У края постели мы поместим подзащитного, держащего в правой руке кубок, в левой – восковые таблички, а на безымянном пальце этой руки – бараньи яички. Благодаря этому образу мы запомним человека, который был отравлен, наличие свидетелей и возможность получения наследства». Кубок напоминал бы об отравлении, таблички – о завещании, а бараньи яички (testiculos) – о свидетелях (testes)».

В Средневековье «искусство памяти», конечно, было поставлено на службу библейских штудий и церковной проповеди. Ведь память воспринималась не просто как склад познаний, хранилище опыта и подспорье для оратора, а как активная сила, способная преобразить человека и направить его на путь спасения. Помнить и вспоминать можно (и нужно!) было не только о том, что сам человек видел, слышал и пережил, но и о страстях Христовых. Благодаря усилиям памяти, подкрепленным воображением, верующий должен был впитать в себя евангельскую историю, словно он сам был ее свидетелем. Помнить нужно было не только о прошлом, но и о будущем – о своем смертном часе, а также о рае и аде, которые ждут на том свете души умерших. Чтобы, помня об аде, уверенно выбрать рай – и жить соответственно.

Первая из фигур, открывающих «Искусство запоминания», резюмирует шесть первых глав Евангелия от Иоанна.

Птица, сидящая на голове орла-евангелиста, и две головы, вырастающие справа и слева, – это образ Троицы и Слова, через которое был сотворен мир: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1).

Мандолина, повисшая на груди, напоминает о свадьбе в Кане Галилейской, где Иисус превратил воду в вино, а свисающие из-под нее кошельки – о том, как он изгнал торговцев из Иерусалимского храма.

Красный овал на причинном месте орла – это указание на Никодима – одного из фарисеев, который последовал за Христом. Сам овал символизирует рану, оставленную на теле Иисуса копьем римского сотника, а рана, видимо, напоминает об участии Никодима в снятии Иисуса с креста и его погребении.

Ведро у ног орла – это история о том, как Иисус попросил у самаритянки испить воды из колодца.

Рыба на правом крыле евангелиста – символ купальни, где Иисус исцелил парализованного, сказав ему «встань, возьми постель твою и ходи» (Ин. 5:11).

Наконец, «натюрморт» на левом крыле – это пять хлебов и две рыбы, которыми Христос накормил 5000 человек, а круг с крестом – символ евхаристии, хлеба, превращающегося в тело Христово – пищу спасения.

Однако не стоит думать, что такие визуальные «ребусы» были доступны для «простецов» Чтобы использовать их для запоминания евангельской истории, ее требовалось предварительно хорошо изучить.

Около 1470 г. в Южной Германии была напечатана книжица под названием «Искусство запоминания по фигурам евангелистов». Ее цель состояла в том, чтобы с помощью необычных гравюр и кратких подписей к ним надежно запечатлеть в памяти читателя ключевые события, описанные в четырех Евангелиях. Каждая из вех в жизни Христа обозначалась «пиктограммой», нанесенной на основную фигуру, символизировавшую одного из евангелистов (129; 130).

129. Искусство запоминания по фигурам евангелистов. Южная Германия, ок. 1470 г. Washington. Library of Congress. Incun. X. A88. P. 9

130 (XVI). Искусство запоминания по фигурам евангелистов, ок. 1475–1480 гг. Paris. Bibliothèque nationale de France. Réserve des livres rares. № XYLO-15. P. 20

Образ, который резюмирует центральные главы Евангелия от Марка. Например, красный глаз на груди льва-евангелиста напоминает о том, как Иисус в Вифсаиде исцелил слепого; справа от глаза – семь хлебов, которыми он накормил четыре тысячи человек; слева – ключ от Царствия Небесного, дарованный Петру и указывающий на его особое положение среди апостолов.

Солнце справа от живота льва указывает на преображение Христа, когда ему в сиянии явились Илия с Моисеем, а глас с небес изрек «Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте» (Мк. 9:7). Демон, словно вылетающий из живота льва, символизирует изгнание «духа немого» из одержимого (когда Христос заповедал, что бесов следует изгонять постом и молитвой).

Игла, проткнувшая нижнюю лапу льва, напоминает о словах Христа «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мк. 10:25).

Если не знать, что все эти образы значат, многие из них можно принять за монстров из воинства дьявола. На одной из гравюр у орла на груди возникает целующаяся пара – она напоминает о женщине, уличенной в прелюбодеянии, о которой Иисус сказал: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень». На другой – у тельца под хвостом появляется евхаристическая чаша с лежащей на ней гостией. Несмотря на двусмысленное местоположение сосуда, здесь никто не высмеивает святые дары – гравюра просто напоминает о Тайной вечере, где Иисус учредил таинство евхаристии.

Моисей: сказочно рогат

На одной из миниатюр, украшающих немецкое сочинение под названием «Белиал», мы видим воображаемый суд под председательством царя Соломона. Сатана начал тяжбу против Иисуса Христа за то, что тот незаконно спустился в его владения – преисподнюю. Адвокатом Христа на процессе выступает пророк Моисей, а сторону обвинения представляет демон Белиал. Однако на головах противников, Моисея и Белиала, изображены одинаковые небольшие рожки (131). Как вышло, что величайший из ветхозаветных пророков, выведший еврейский народ из египетского рабства и получивший от Бога скрижали с десятью заповедями, настолько похож на подручного Сатаны?

Это вовсе не оплошность художника или какой-то местный иконографический курьез. На знаменитой статуе Моисея, которую Микеланджело Буонарроти около 1513–1515 гг. создал для собора св. Петра в Риме (в итоге она была установлена в церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи), на голове пророка тоже видны две странные «шишки», а в Средневековье рогатых «портретов» Моисея и вовсе было не счесть.

131. Якоб де Терамо. Белиал. Аугсбург (Германия), 1473 г. Oxford. Bodleian Library. Auct. 2Q inf. 2.34. Fol. 16v

Моисей и Белиал перед царем Соломоном.

По самой распространенной версии, рога на его голове появились в христианской иконографии в результате ошибки, которую сделал Иероним Стридонский (342–419/420), переводя Ветхий Завет с древнееврейского на латынь.

Как рассказывается в Книге Исход, Моисей дважды поднимался на гору Синай. В первый раз Господь вручил ему две скрижали с заповедями. Однако, спустившись вниз, пророк обнаружил, что его народ впал в идолопоклонство и стал почитать золотого тельца. Тогда он «воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою» (32:19). После этого он, по повелению Господа, сам изготовил две каменные таблички и с ними во второй раз поднялся на Синай, где Господь вновь продиктовал ему заповеди, которым должен был следовать народ Израилев. Пробыв на горе 40 дней и 40 ночей, Моисей, осененный божественной благодатью, спустился вниз.

132. Апокалипсис с комментарием Беата из Лиебаны. Кодекс Фернандо I и Доньи Санчи. Леон (Испания), ок. 1047 г. Madrid. Biblioteca nacional de España. Cod. Vitr. 14.2. Fol. 291r

В ветхозаветной Книге пророка Даниила (8:3-22) описывается явленное ему видение: на берегу реки появился овен с двумя рогами разного размера и козел с единственным рогом посреди глаз. Козел сломал овну оба рога, однако после победы его собственный огромный рог превратился в четыре меньших.

Архангел Гавриил разъяснил Даниилу смысл его откровения. Большой рог овна обозначает Персидское царство, а малый – Мидянское. Рог козла – это царь Греции, чья держава потом распадется на четыре не таких сильных государства.

На этой миниатюре над фигурой двурогого овна написано, что он символизирует царя Дария, который владел обоими царствами – Мидией и Персией.

«В Исходе по еврейскому тексту и по изданию Авилы мы читаем: «и Моисей не знал, что вид лица его был лучистый» (Исх. 34:29), и он по справедливости мог сказать: «чрез тебя избодаю врагов моих рогом». Также в другом месте читаем: «вознесет рог людей Своих» (Псал. 148:14) и «вознесет рог Христа Своего» (1 Цар. 2:10)».

Иероним Стридонский. Три книги толкований на пророка Амоса, IV–V вв.

Если открыть русский синодальный перевод, сделанный в XIX в., мы прочтем, что «когда сходил Моисей с горы Синая», он «не знал, что лице его стало сиять лучами от того, что Бог говорил с ним» (34:29). Однако в латинском переводе (Вульгате), который сделал Иероним, это место выглядит совсем не так: там сказано, что Моисей «не знал, что лице его стало рогато («cornuta»)». В греческом переводе Ветхого Завета, т. н. Септуагинте (III–I вв. до н. э.), с которой потом был сделан церковнославянский перевод (а на его основе – уже современный русский), в этом месте никаких рогов нет.

Иероним, безусловно, был знаком с греческим переводом Книги Исход. Как тогда он мог допустить такую странную ошибку? Многие полагают, что он перепутал похожие слова «сияние» и «рога», но дело обстоит не совсем так. В древнееврейском тексте в этом месте стоит уникальный глагол «каран», образованный от существительного «керен» – «рог» (что означало слово «каран» изначально, не совсем ясно, но позже его стали толковать как «сияние»). Вероятно, стремясь описать Божью славу, осенившую Моисея после того, как он во второй раз вернулся с Синая, Иероним остановился на слове «рог» вполне осознанно, и его перевод, по сути, более точен, чем Септуагинта.

Дело в том, что «рог» был одной из древних метафор земной и божественной власти, которая в библейском тексте относится не только к различным царствам (132), но и к самому Господу. Влиятельный богослов и энциклопедист Исидор Севильский (ок. 560–636) сравнивал с двумя рогами две части Писания – Ветхий и Новый Заветы.

Как бы то ни было, первые образы Моисея с рогами возникают лишь в XI в. – через 600 лет после смерти Иеронима. До этого христианские мастера не разделяли первое и второе восхождение на Синай и не пытались как-то специально изобразить случившееся там с пророком преображение. По версии американского историка Рут Меллинкофф, самый древний пример рогов Моисея появляется в Англии – на иллюстрациях к одной из рукописей Шестикнижия, англосаксонского переложения первых шести книг Ветхого Завета, который был сделан ученым монахом Эльфриком Грамматиком. Отталкиваясь от латинского текста Вульгаты, он, вслед за Иеронимом, написал, что Моисей во второй раз вернулся с Синая «рогатым», а миниатюрист, иллюстрировавший его рассказ, так и нарисовал пророка (133).

Второй кандидат на звание древнейшего изображения Моисея с рогами – это крошечная сцена Преображения Господня из немецкого Евангелиария Уты, созданного ок. 1025 г. Как рассказывается в трех из четырех Евангелий, Христос вместе с тремя учениками взошел на гору, «и преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет. И вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие» (Мф. 17:2–3). На миниатюре по правую руку Спасителя выглядывает Моисей, у которого посреди лба, словно у единорога, торчит один длинный рог (134). Так в сцене, где на Христа, которого часто именовали «новым Моисеем», снизошла божественная слава, появляется и сам Моисей, который тоже некогда спустился с горы, преображенный божественным светом.

Библейский рог

«У антилопы два рога. Живет она около реки-океана на краю земли. Когда же захочет пить, то пьет из реки и упивается, упирается в землю и роет ее рогами своими. И есть там дерево, называемое танис, сильно напоминающее виноградную лозу широкими ветвями и густыми прутьями, – и, продираясь сквозь прутья, антилопа запутывается в них, – тогда охотник ее ловит и одолевает.

Так и человек. Вместо рогов Бог дал ему оба Завета, Ветхий и Новый. Рога – это сопротивление силе; как говорит пророк Давид: «С тобою избодаем рогами врагов наших» (Пс. 43:6)».

Древнерусская редакция Византийского Физиолога, XVI в.

(Перевод О. А. Белобровой)

133 a. Эльфрик Грамматик. Изложение Шестикнижия. Кентербери (Великобритания), вторая четверть XI в. London. British Library. Ms. Cotton Claudius B IV. Fol. 105v

Моисей, получив от Бога скрижали, предстает перед своим народом, закрыв лицо покрывалом (Исх. 34:33), чтобы люди не ослепли от света Господнего. Художник изобразил покрывало как ширму, висящую на перекладине в форме креста.

133 b. Эльфрик Грамматик. Изложение Шестикнижия. Кентербери (Великобритания), вторая четверть XI в. London. British Library. Ms. Cotton Claudius B IV. Fol. 136v

В отличие от предыдущей миниатюры, здесь рога уже не сияюще-золотые, а красные и нарисованы так, что напоминают головной убор, имитирующий форму рогов. Рут Меллинкофф предполагает, что их необычный вид объясняется тем, что они действительно воспроизводят облик рогатой шапки – средневекового «театрального» реквизита. К тому времени, когда было создано Шестикнижие Эльфрика, в Церкви существовала традиция литургических драм, посвященных важнейшим христианским праздникам. В ходе богослужения клирики разыгрывали ключевые эпизоды из новозаветной, а порой и из ветхозаветной истории. От более поздних времен сохранилось упоминание о большой шапке с рогами, которую должен был надевать «актер», представляющий Моисея. Так что, возможно, такие уборы существовали и во времена Эльфрика.

133 с. Эльфрик Грамматик. Изложение Шестикнижия. Кентербери (Великобритания), XI–XII вв. London. British Library. Ms. Cotton Claudius B IV. Fol. 78v

Позднее кто-то дорисовал Моисею небольшие черные рожки даже в тех сценах, где, если следовать тексту Вульгаты, у него никаких рогов еще не было. Видимо, в тот период, когда были сделаны эти правки, рога уже стали устойчивым атрибутом пророка и утратили жесткую сюжетную привязку к преображению на Синае (в аналогичном духе святых часто изображают с нимбами даже в сценах, где они, если следовать хронологии жития, еще не стяжали святости).

134. Евангелиарий Уты. Регенсбург (Германия), ок. 1025 г. München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm 13601. Fol. 89v

Преображение Христа. Медальон на миниатюре с изображением евангелиста Иоанна.

Рога: от Ноя к Лютеру

Моисей был не единственным праведником, которого в Средневековье изображали с рогами. Известны миниатюры, на которых они появляются у ветхозаветных праотцов Ноя и Авраама. Отчего – точно не ясно. Вероятно, после того, как рога стали устойчивым символом избранности Моисея, к которому на горе Синай обратился сам Бог, тот же знак стали порой переносить и на других персонажей Ветхого Завета, удостоившихся общения с Господом. Однако есть и более прозаичное объяснение – ошибка: средневековые мастера могли, спутав похожие сцены, изобразить Ноя или Авраама как Моисея.

В раннее Новое время рога появляются еще у одного «святого» – Мартина Лютера. На гравюре в книге католического проповедника Иоанна Наса изображена пародия на протестантские образы реформатора, где он порой предстает с нимбом (см. 351). Лютер нарисован на фоне окна – за его головой сияющий диск и лунный серп, кончики которого так высовываются из-за головы, что скорее напоминают рога как у демона (139). Нас предостерегает читателя от сравнений богохульного реформатора с Моисеем. По его словам, рожки луны – это «ослиные уши и турецкий герб» Лютера. Тем самым он обличает как привычку протестантских граверов рисовать Моисея с рогами несмотря на то, что в переводе Библии Лютера пророк рогатым не описывается, так и расхожее у протестантов сравнение Лютера с Моисеем. Таким образом лютеранство в очередной раз изобличается как учение ложное и полное противоречий.

С XII в. рога превратились в стандартный атрибут Моисея, который воспроизводится на тысячах образов (135). Несмотря на то, что примерно в ту же эпоху Сатану и демонов тоже все чаще стали изображать рогатыми, сходство пророка и князя тьмы, знака избранности и знака отверженности, видимо, было в порядке вещей, и ни у кого из клириков не вызывало особых протестов. Это, правда, не исключало путаницы – на некоторых из средневековых образов рогатого Моисея его лицо было выскоблено или как-то еще повреждено, возможно, как раз потому, что кто-то из зрителей принял его за беса в человеческой «маске». Ситуация стала меняться лишь на исходе Средневековья, когда художники, стремясь исправить «ошибку» Иеронима, стали порой изображать рога как лучи (136, 137) либо пытались их «рационализировать», заменяя на вихры волос точно такой же формы (138; см. 334).

Моисей: разные формы рогов.

135 a. Винчестерская псалтирь. Винчестер (Великобритания), середина XII – вторая половина XIII вв. London. British Library. Ms. Cotton Nero C IV. Fol. 4v

135 b. Псалтирь из Шефтсбери. Великобритания, XII в. London. British Library. Ms. Lansdowne 38. Fol. 15r

135 c. Библия. Агно (Франция), ок. 1441–1449 гг. Heidelberg. Universitätsbibliothek. Cod. Pal. Germ. 19. Fol. 141v

На многих позднесредневековых образах Моисей предстает то с рогами, то с сиянием, либо лучи, расходящиеся от его головы, формой отчасти напоминают рога. Эта идея восходит к толкованиям на Книгу Исход еврейского ученого и богослова Раши (Рабейну Шломо Ицхаки), который жил во Франции в XI в. Он был знаком с двумя интерпретациями библейского стиха и объединил их в одну. По его словам, лучи света, исходившие от Моисея, были похожи на рога. Построения Раши повлияли на таких влиятельных христианских теологов, как Петр Коместор в XII в. и Николай де Лира в XIV в. Последний предполагал, что «рогатое» сияние было ниспослано Моисею для устрашения евреев, которые в его отсутствие стали поклоняться идолам.

136 а (XVII). Рудольф Эмсский. Всемирная хроника. Германия, 1402 г. New York. Spencer Collection. Ms. 38. Fol. 100v

На одном и том же листе Моисей, общающийся с Господом и протягивающий израильтянам скрижали с десятью заповедями, показан и с рогами (слева), и с расходящимися от головы языками пламени, вокруг затылка Господа, чьего лица человеку узреть не дано (справа) (см. 340).

136 b. Зальцбургский служебник. Т. 3. Зальцбург (Австрия), XV в. München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm 15710. Fol. 3r

Сияние с двумя острыми «пиками», напоминающими два рога.

137 а. Рудольф Эмсский. Всемирная хроника. Цюрих (Швейцария), ок. 1300 г. St. Gallen. Kantonsbibliothek. Ms. VadSlg 302. Fol. 65r

Многие средневековые мастера пытались каким-то образом совместить рога и лучи. Насколько по-разному это можно было сделать, прекрасно видно по трем иллюстрациям к одному и тому же тексту – «Всемирной хронике» Рудольфа Эмсского. На первой миниатюре мы видим семь языков пламени, отчасти напоминающих формой рога; на второй – четырнадцать золотистых лучей и два изогнутых рога; на третьей – одиннадцать рогов (с огнем на концах), расходящихся в разные стороны, словно лучи.

137 b. Рудольф Эмсский. Всемирная хроника. Регенсбург (Германия), ок. 1400–1410 гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 33. Fol. 89v

137 c. Рудольф Эмсский. Всемирная хроника. Пассау (Германия), XIII в. München. Bayerische Staatsbibliothek. Cod. Germ. Monacensis 6406. Fol. 68r

138. Часослов семьи Спинола. Нидерланды, ок. 1510–1520 гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig IX 18. Fol. 93.

На исходе Средневековья и в раннее Новое время появляются визуальные интерпретации рогов как завитков волос, призванные показать, что настоящих рогов у пророка все же не было.

139. Иоанн Нас. Пятый век. Ингольштадт (Германия), 1570 г. Wolfenbüttel. Herzog August Bibliothek. Ms. 64.8° Helmst. Fol. 277r

Христофор-звероглавец

У псоглавцев (кинокефалов) в Средневековье была дурная репутация. Энциклопедии, хроники и трактаты о чудесах Востока, вслед за античными авторами, описывали их как свирепых варваров с окраин земли, которые питаются человеческим мясом и не признают никакого закона (140; см. 66). В многочисленных описаниях и изображениях Страстей римские воины и иудеи, которые истязали Христа, уподоблялись рычащим псам или представали в обличье кинокефалов (141). Самих демонов, подручных дьявола, тоже порой сравнивали с нечистыми псами (особенно в тех сюжетах, где святые, преодолев их козни, обращали их в бегство) и изображали с головами, похожими на собачьи.

Однако на немецкой миниатюре XII в., которая открывает эту главу (см. 105), мы видим великана со звериной (видимо, песьей) головой. Казалось бы, ничто не выдает в столь устрашающем создании святого – однако вокруг его головы нарисован нимб. Этот нетипичный для западной иконографии образ принадлежит св. Христофору – мученику, который родился в племени собакоголовых людоедов. На Востоке христианского мира изображения псоглавого Христофора в течение многих веков встречались чрезвычайно часто, однако на Западе так и не прижились (142). Так что эта миниатюра – возможно, единственный из дошедших от западноевропейского Средневековья образов Христофора в облике кинокефала.

140. Пасхальный, астрономический и исторический сборник. Великобритания, XI–XII вв. London. British Library. Ms. Cotton Tiberius B V/1. Fol. 80r

Средневековые легенды о кинокефалах опиралась на древние описания Востока, некогда сделанные греческими путешественниками и историками. Восток (и особенно Индия) воспринимался на Западе как пространство чудесного, где почти все возможно и обитает множество самых причудливых народов-монстров. В Средние века античные «свидетельства» о кинокефалах не просто копировали, а активно дополняли новыми, часто устрашающими, подробностями. Например, им стали приписывать способность изрыгать пламя:

«От Вавилона до города в Персии, где рождается перец, – 700 стадий, что составляет 620 лиг и половину мили. Эти места бесплодны по причине множества змей. Родятся там и кинокефалы, которых мы зовем конопенами. У них конские гривы, кабаньи зубы и собачьи головы. Дышат огнем и пламенем» (Чудеса востока, X в.; перевод С. Ксаверова).

141. Киевская псалтирь. Киев (Украина), 1397 г. Санкт-Петербург. Российская национальная библиотека. ОЛДП. F 6. Л. 28

На полях греческих и славянских Псалтирей часто повторяется сцена, где Спасителя обступают вооруженные люди с собачьими головами (один из них порой изображается сразу с двумя головами – песьей и человечьей). Эти образы иллюстрируют 21-й псалом, который в христианской традиции толковали как провозвестие Страстей и Распятия Христа: «Ибо окружило меня множество псов, сборище злодеев обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Пересчитали все кости мои, сами же наблюдали и взирали на меня. Разделили одежды мои себе и об одеянии моем бросали жребий. Ты же, Господи, не удали помощь Твою от меня, к заступлению меня обратись! Избавь от меча душу мою и из руки пса – одинокую мою. Спаси меня из пасти льва, и от рогов единорогов меня, смиренного» (Пс. 21:16-21).

На Западе тот же стих иллюстрировали иначе. Например, в Штутгартской псалтири (IX в.) Христа атакуют сами животные (псы, львы, тельцы, единороги), олицетворяющие его мучителей. В позднесредневековых трактатах, посвященных Страстям, римляне и иудеи (включая «архизлодеев»: царя Ирода и первосвященников Анну и Каиафу), которые всячески измывались над Христом, постоянно уподобляются псам. На многих сценах Бичевания, Поругания, Шествия на Голгофу и в других эпизодах Страстей немецкие и фламандские мастера XV–XVI вв., конечно, не изображая палачей-песьеглавцев, где-то в углу все равно рисовали собаку. Даже если в ее обличье не было ничего агрессивного, она, видимо, напоминала о библейской метафоре мучителей-псов, которые скрежещут зубами на Господа.

Культ св. Христофора зародился в Египте, а потом распространился по восточной части бывшей Римской империи: в Сирии, Палестине, Малой Азии и другим землям (143, 144). Древнейшая из известных легенд о звероголовом святом появилась в IV в. в египетском апокрифе под названием «Деяния апостолов Андрея и Варфоломея в городе парфян». В нем рассказывается о том, как Господь, дабы помочь ученикам Христа в их проповеднической миссии, отправил им в качестве помощника «человека, чье лицо походит на собачью морду». Ангел наставил этого свирепого каннибала с клыками кабана и когтями и гривой льва, что тот должен чтить единого Бога и во всем помогать апостолам, отвадил его от привычки есть людей и обучил человеческому языку, а чтобы псоглавец поверил в могущество Господа, его окружило небесное пламя. После этого он стал смиренным как агнец, однако не потерял устрашающего облика. Великан присоединился к компании миссионеров и назвал им свое имя – Хасум (т. е. «Безобразный»), которое тут же сменили на более подобающий вариант – Христиан. Когда странники прибыли в город парфян, чтобы проповедовать слово Божие, Сатана подговорил правителя схватить их и отдать на растерзание семи голодным львам, трем львятам, львице и двум тиграм. Христиан взмолился Господу, чтобы тот вернул ему прежнюю звериную свирепость и наделил необычайной силой. После этого кинокефал ринулся на диких зверей, убил всех до единого, вырвал их внутренности и пожрал плоть. Тогда жители города уверовали во Христа, а псоглавец Христиан при помощи молитвы снова был усмирен.

142. Сборник легенд и житий святых («Манускрипт Беовульфа»). Великобритания, X–XI вв. London. British Library. Ms. Cotton Vitellius A XV. Fol. 100r

В т. н. Манускрипте Беовульфа житие святого псоглавца Христофора соседствует с популярной в Средние века книгой «Чудеса Востока», где, в частности, рассказывается о племени собакоголовых людоедов. Сам Христофор описывается как «самый ужасный из всех диких зверей», гигант родом «из племени, где у людей собачьи головы, и они пожирают друг друга». Познакомившись с этим святым чудовищем, читатель, перевернув несколько страниц, мог подробнее узнать о псоглавцах и увидеть изображение одного из них. Ближе к концу рукописи идет текст англосаксонской поэмы «Беовульф» (VIII–IX вв.), в которой доблестный герой сражается с гигантом-людоедом Гренделем. Исследователи полагают, что образ этого монстра был вдохновлен как раз описаниями св. Христофора.

Многие исследователи полагают, что культ св. Христофора-псоглавца возник под влиянием древнеегипетской религии. Копты не могли не помнить о боге загробного мира Анубисе, которого изображали с головой шакала. Поскольку в течение долгого времени христианские образы существовали бок о бок с языческим наследием, египетские христиане, вероятно, перенесли на своего святого черты древнего божества.

143. Икона. Египет, XVIII в. Каир. Коптский музей

В Египте и Эфиопии тема собакоголовых святых получила неожиданное развитие. В житии св. Меркурия Абу-Сефейна упоминается о том, что его деда съели двое каннибалов-псоглавцев. Однако отец Меркурия усмирил и крестил их – и таким образом приобрел двух верных спутников, собакоголовых христиан. Он повелел кинокефалам служить своему сыну, воину Меркурию, и на время битвы в «смиренных агнцах» вновь просыпались хищники. В эфиопской традиции до сих пор популярны изображения сцены «сражения» Меркурия Абу-Сефейна и псоглавцев с Юлианом Отступником (361-363) – последним языческим императором Рима. По легенде, когда св. Василий Великий молился о гибели злого правителя у иконы Меркурия, тот сошел с изображения и помог христианам одолеть Юлиана. Иногда спутники Меркурия, как на этой коптской иконе XVIII в., изображались и вне сюжета о битве с тираном. Над их головами надпись: «Аракас и Огани с собачьими лицами».

Кроме того, в этом предании видятся отголоски древнего сюжета о собаке-помощнике. Пес, как самое первое одомашненное животное и самое умное из них всех, в древности часто наделялся магическими свойствами. Хотя собака и была самым верным и близким человеку из всех зверей, люди быстро подметили, что она, убежав из дома и скрещиваясь с волком, может легко одичать. Блуждая между дикой природой и человеком, чужим и домашним пространством, пес стал символическим воплощением границы. Вот почему про него сочиняли так много легенд, где он предстает в роли стражника потустороннего мира – достаточно вспомнить египетского Анубиса, греческого Цербера и скандинавского Гарма.

144 а (XVIII). Евангелия Тороса Рослина. Ромкла (Турция), 1262 г. Baltimore. The Walters Art Museum. Ms. W. 539. Fol. 379r

С XIII по XVII вв. в некоторых армянских и сирийских рукописях кинокефалы появляются на изображениях Пятидесятницы – нисхождения Святого Духа на апостолов, события, в котором видели краеугольный камень Вселенской Церкви.

Псоглавцы стоят в открытых дверях вместе с другими персонажами и, судя по жестам, что-то им рассказывают. Вид кинокефалов разнится от рукописи к рукописи: у них может быть одна, две или три головы; иногда они почти полностью обнажены (не считая набедренной повязки), иногда одеты в тунику и хламиду.

Этот сюжет, который восходит к «Деяниям апостолов Андрея и Варфоломея в городе парфян», демонстрирует, как кинокефал, обратившийся в христианство, проповедует слово Божье парфянам, мидийцам и эламитам (иногда вся эта масса народов изображается в виде монструозной химеры с тремя головами, стоящей среди апостолов). После того, как кинокефалы первыми из язычников приняли христианскую веру, порочное неистовство их собачьей природы преобразовалось в богоугодное рвение проповеди. На некоторых изображениях Пятидесятницы, помимо парфян, мидийцев и эламитов, псоглавец обращается и к другим «неверным» – чернокожим язычникам, мусульманам, иудеям и римским солдатам.

144 b. Сцены из жития Христа с подписями на сирийском и армянском языках. Мосул (Ирак), XVI в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Syriaque 344. Fol 7r

Боги с собачьими головами

В раннем Средневековье еще была жива память об эллинистическом божестве Германубисе – комбинации греческого Гермеса (римляне называли его Меркурием) и египетского Анубиса – оба они служили проводниками душ по загробному миру. В частности, о Германубисе упоминали энциклопедисты Исидор Севильский (ок. 560–636) и Рабан Мавр (ок. 780–856–857). Исидор писал, что люди некогда изображали этого бога с головой собаки оттого, что она – самое мудрое из животных. Похожие образы порой появлялись и в символике астрологии. На одних французских рисунках 1420–1430 гг. с изображением небесных тел планета Меркурий предстает в облике женщины с собачьей головой.

Попав в Европу, легенда о св. Христофоре продолжила трансформироваться и обрастать новыми деталями. В одной из ее английских версий (VIII–XI вв.) время действия переносится в середину III в., когда римский император Деций воздвиг гонение на христиан. В это время в Северной Африке шла война, римляне взяли в плен псоглавого великана, которого звали Репроб. Его привели к Децию, и тот отправил кинокефала служить в когорту с другими пленными. Однако он не знал латыни и решил вознести молитву к Богу, чтобы тот даровал ему этот дар. Просьба Репроба была удовлетворена – Господь поднял его с колен и вдохнул в него понимание местной речи. С тех пор псоглавый чужеземец стал проповедовать слово Божие среди всех угнетенных, однако, стесняясь своего внешнего вида, закрывал лицо плащом. Когда слуги императора выяснили, что он обличает языческих божеств, они решили, что Бог христиан послал своим почитателям этого монстра, чтобы помочь им сокрушить римлян. Потому они посоветовали Децию убить Репроба, пока тот не обратил всех в христианство. Когда императору описали внешность пленника, он решил, что тот настоящий демон: «Глава его ужасающа и похожа на собачью. Волосы очень длинные и сияют словно золото. Глаза же похожи на утренние звезды, а зубы напоминают кабаньи клыки. А как он велик – словами не описать». Деций приказал схватить псоглавца, однако тот уже успел совершить несколько чудес и многих обратил в христианство. Посланные за ним стражи также уверовали во Христа и позвали священника, чтобы тот крестил и самого Репроба. При крещении он получил имя Христофор, которое в переводе с греческого означает «носящий Христа» (в данном случае имелось в виду «разносящий по всему свету весть о Христе» или просто «христианин»). Христофор сам решил отправиться к императору, чтобы вразумить его и рассказать об истинном Боге, но Деций не стал слушать святого и приказал испытать его веру: к нему привели проституток, но и они после разговора с псоглавцем приняли христианство. После этого праведного псоглавца подвергли пыткам и в конце концов обезглавили.

Другая английская версия жития св. Христофора повествует о том, что чужеземец из народа кинокефалов прибыл в Сирию с некоего острова. После того, как ему было явлено видение Господа, он вознамерился проповедовать его слово по всей земле. Придя в город, где правил царь Дагний, Христофор начал молиться Богу, и за этим занятием его застала одна язычница. Она позвала всех людей посмотреть на диковинного псоглавца-великана, и когда они пришли, то узрели, как тот совершает чудо: его посох расцвел подобно кусту. Тогда многие приняли христианство. Царь испугался силы святого и отправил на его укрощение 400 солдат, однако вместо того, чтобы схватить его, те стали молиться вместе с Христофором. Он по своей воле встретился с Дагнием, который назвал святого «собакоголовым бунтовщиком, не поклоняющимся великим богам». Далее повторяются те же испытания, что и в предыдущем варианте легенды, однако тут Христофора не обезглавили: его пытались сжечь, расстрелять из луков, но ни одна казнь не приносила ему вреда. Одна из стрел даже сама собой полетела в сторону царя и ослепила его. Христофор рассказал Дагнию, как тот может исцелиться: для этого нужно собрать его (Христофора) кровь, сделать компресс и приложить к глазам. Святой принял мученичество, а царь вновь стал видеть и обрел христианскую веру, которую поклялся защищать и распространять.

Моральный смысл подобных преданий о святом чудовище состоял в том, что путь к спасению открыт для всякого человека, из какого бы он ни был племени и какой бы ни был наружности. Даже самый последний язычник, приняв веру Христову, способен подчинить свою «звериную» природу.

Более поздние западноевропейские легенды о св. Христофоре смягчили его звериные черты, и постепенно в его словесном «портрете» остался только гигантский рост, а о голове пса больше не вспоминали. В Средневековье часто случалось, что «катализатором» для создания новых преданий о святых подвижниках становилась этимология их имен. Так произошло и с Христофором. В «Золотой легенде» – популярнейшем сборнике житий, который ок. 1260 г. составил генуэзский архиепископ Иаков Ворагинский, – Христофор в самом буквальном смысле несет на себе Христа.

По версии «Золотой легенды», которая затем стала основой для бессчетного числа других текстов и образов, Христофор был уродливым гигантом из страны Ханаан (звучание этого слова похоже на латинское слово «canis» – «пес»: видимо, так повествователь решил «рационализировать» давнее представление о том, что Христофор был псоглавцем). Он мечтал служить самому могущественному в мире господину и сначала трудился на царя Ханаана, но затем выяснил, что тот боится дьявола. Уйдя в пустыню, Христофор нашел дьявола и поступил к тому в услужение. Однако спустя некоторые время гигант обнаружил, что тот бежит от святого Распятия, и понял, что Христос еще сильнее его. Тогда Христофор вознамерился служить Иисусу и встретился с отшельником, который сказал ему, что для него лучший способ сделать богоугодное дело – это помогать людям, переправляя их через бурную реку.

«Нужно здесь помянуть и тех, кто внушил себе глупое, но приятное убеждение, будто стоит человеку поглядеть на статую или икону Полифема-Христофора – и смерть не грозит ему в тот день; или, что, прочитав перед статуей св. Варвары некую молитву, он воротится цел и невредим с поля боя; или, что, ставя в известные дни свечки св. Эразму, он вскорости сделается богачом. Из св. Георгия люди эти создали себе нового Ипполита или Геракла, на его коня, благоговейно украшенного драгоценной попоной с кистями, они только что не молятся; стараясь заслужить его расположение, они то и дело подносят ему подарочки, а медным шлемом святого клянутся даже короли. А что сказать о тех, которые, якобы искупив свои грехи пожертвованием на церковь, безмятежно радуются и измеряют срок своего пребывания в чистилище веками, годами, месяцами, днями, часами – без малейшей ошибки, словно при помощи клепсидры или математической таблицы?».

Эразм Роттердамский. Похвала глупости. 1509 г.

(Перевод П. К. Губера)

В отличие от католиков, христиане восточных церквей как в Средневековье, так и в Новое время продолжали почитать Христофора таким, каким он был описан в ранних легендах. Например, в Валахии и Молдавии (территория современной Румынии) образы святого с головой пса стали особенно популярны в середине XVIII в. Возможно, это было связано с тем, что в ту пору, помимо дворян, среди заказчиков церквей появилось много купцов и ремесленников. Их религиозная культура отличалась от элитарной, и иконописцы получили большую свободу, чем до того. В храмах стало появляться все больше образов, которые соединяли христианское предание с народными культами и местным фольклором (145–147). Популярность зооантропоморфного Христофора можно объяснить тем, что в Румынии – со времен древних даков, предков румын, – было распространено почитание волков. После христианизации образ волка в фольклоре, конечно, сменил свой знак с позитивного на негативный. Христианство превратило языческих богов в демонов: румыны стали отождествлять черта и волка, причем зачастую черт даже боялся своего младшего собрата. Да и сами румынские черти чаще всего выглядели как собаки на задних лапах или люди с песьими головами. Однако св. Христофор стал фигурой, воплотившей в себе одновременно обе характеристики персонажей-псов: дьявольскую и сакральную.

Благодаря своему высокому росту Христофор без труда переносил путников с одного берега на другой, пока не взялся переправить одного ребенка. На середине реки малыш стал таким тяжелым, что гигант едва был в силах справиться с ношей. Когда, с великим трудом добравшись до берега, он спросил у ребенка, почему ему было так тяжело, тот ответил: «Не удивляйся, ибо ты нес того, кто создал весь мир. И имя мое – Иисус Христос». Из-за этого предания на абсолютном большинстве западноевропейских образов св. Христофор предстает как гигант с посохом, на плече у которого сидит младенец. Популярности этого святого в позднее Средневековье способствовало убеждение, что обращение к нему способно защитить от внезапной смерти, т. е. кончины без необходимых христианских приготовлений – исповеди, покаяния и последнего причастия. Скоропостижная смерть была так страшна, поскольку, не очистившись от грехов, христианин рисковал на том свете угодить в преисподнюю. Для того, чтобы заручиться поддержкой св. Христофора, следовало по меньшей мере раз в день взглянуть на его образ. Потому в позднесредневековой Европе фигуру гиганта столь часто изображали на огромных фресках внутри храмов, на их внешних стенах и на гравюрах, которые верующие вешали у себя дома.

145. Фреска из церкви Вознесения Господня. Корну-де-Сус (Румыния), ок. 1835 г.

Самое невероятное из румынских изображений Христофора – это святой с человеческим лицом спереди и собачьей пастью сзади. В этом образе христианские предания переплетаются с народными верованиями.

В румынском фольклоре существует поверье о кэпкэунах – мифических существах с двумя лицами, одно из которых смотрит вперед, а другое – назад. Лицо человека позволяет кэпкэуну скрывать свою животную сущность и поедать целиком зазевавшихся детей и домашний скот, а благодаря собачьему обонянию чудовище легко выслеживает свою добычу. Поедая жертву передней пастью, кэпкэун выплевывает кости задней.

Как считается, поверья о кэпкэунах появились в XVII в. благодаря переводу греческого романа о легендарных странствиях Александра Македонского по восточным странам, где, среди прочих народов-монстров, упоминались и двуликие кинокефалы.

На румынской почве образ людоеда-кэпкэуна был перенесен на св. Христофора, который, согласно разным преданиям, был уродливым великаном или псоглавцем-каннибалом. На этом изображении ангел вкладывает в пасть собаки дыхание Божье, что означает появление у Христофора речи (в другой интерпретации – обучение местному языку).

На румынских иконах и фресках этот подвижник изображался не только с головой собаки или волка (как это следовало из его жития), но и с козлиной, ослиной, овечьей или лошадиной головами (последние два варианта также встречаются на византийских и русских иконах). Такое разнообразие связано с народной версией легенды о Христофоре: святой был очень красивым юношей, и, дабы не отвлекаться от молитвы на любовные отношения, пожелал у Бога любым способом избавиться от докучавших ему красавиц. После того, как Господь поменял его человеческую голову на морду ягненка, любовный пыл девушек ослабел, и подвижник смог спокойно заняться служением Богу. Однако такие легенды распространялись изустно, были очень изменчивы, и где-то вместо головы кроткого агнца Христофору «приставляли» головы других копытных.

146. Лики св. Христофора на румынских фресках и иконах XVI–XVIII вв.: собачьи, волчьи, овечьи, козлиные, ослиные и лошадиные головы.

147. Один из самых редких образов св. Христофора – с человеческой головой на плечах и второй, звериной, на блюде, которое он держит в руках. Прежде чем стать христианином, Христофор был псоглавцем-людоедом. После крещения из дикого монстра он превратился в смиренного подвижника. Голова зверя, которую Христофор держит в руках, символизирует его прошлую, земную жизнь. В Царствии Небесном он показан уже в «совершенном» обличье – с человеческой головой. На одном из подобных изображений св. Христофор держит на блюде не песью, а конскую голову. Причина такой замены может быть как в путанице, возникшей при устной передаче легенды, так и в описании самого народа кинокефалов: по одной из версий, у них были собачьи головы с конскими гривами. Образ св. Христофора с «земной» головой в руках напоминает многочисленные иконы св. Иоанна Крестителя, где тот так же держит на блюде свою голову, отсеченную из-за козней царевны Иродиады, или западные образы святых-кефалофоров – мучеников, которым отрубили головы (см. 341–343).

Сверху – фрески из румынских монастырей Молдовица (1537 г.) и Сучевица (1601 г.), изображающие святого Христофора с головами пса и лошади.

Снизу – святые кефалофоры Феликс, Регула и Эксуперантий, защитники Цюриха, которые предстоят Иисусу (Швейцария, 1506 г.).

С XVI в. образы Христофора с головами пса, барашка или коня появляются и на Руси. До наших дней они сохранились в Москве (в Архангельском соборе Кремля и в нескольких старообрядческих церквях), Ростове, Ярославле, Суздале, Свияжске, Перми, Архангельске, Череповце и других городах. Иконы, фрески, а потом и печатные лубки с изображением святого кинокефала вовсе не были свидетельствами народного двоеверия. Образ Христофора был вполне «официально» зафиксирован в иконописных подлинниках (инструкциях, предназначенных для иконописцев): «Песья голова, волосы по плечам, как у девицы: вооружен в доспехе; в правой руке крест, а в левой копье; а копье у него процвело; риза багор красен, испод лазорь». Лишь в петровские времена образы псоглавца с нимбом были сочтены неблагопристойными. В 1722 г. Христофор с «песиею главою» был запрещен указом Синода вместе с другими «измышлениями от неискусных или злокозненных иконников, которые выдумали иконы противныя естеству, истории и самой истинне». На многих изображениях звериный лик древнего мученика был замазан, а вместо него нарисована голова человека.

Назад: Гибриды: От маргиналий к карикатуре

Дальше: II. Человеческое