Книга: 4891
Назад: VII. Бисквит
На главную: Предисловие

VIII. Курiнь

Образ жизни, обусловленный особенностям экономической системы, превращается в основополагающий фактор, определяющий характер человека, ибо властная потребность самосохранения вынуждает его принять условия, в которых ему приходится жить.
Эрих Фромм, «Бегство от свободы»
— Шайбу! Шайбу! — неожиданно доносится до меня. Крики летят из-за прочной, обитой новеньким белым дерматином двери, ведущей в небольшой аппендикс. За ней всего три или четыре квартиры, точно уже не скажу. Раньше бронедвери не было, а внутри, в самом дальнем конце коридора, располагался тот самый сортир, где после Перекраски заперлись Давидовичи, когда пилили лицевой счет Красноблока, докладывая о ходе распила в Пентхаус. Никаких памятных табличек, которые бы сообщали прохожим об этом знаменательном событии, не видать. Говорят, новый управдом Аппендикса, уважительно прозванный жильцами Бацькой, велел заколотить толчок досками сразу после того, как собственными руками утопил в нем подвернувшегося ему Давидовича, поклявшись повторить экзекуцию в отношении остальных двоих. Гнев, охвативший Бацьку, можно понять. По случаю окончания Перекраски всем троим Давидовичам посчастливилось поручкаться с самыми важными управдомами Западного крыла, Рональдом Альцгеймером и Маргарет Тучей. А те, пока наблюдали, затаив дыхание, как стройбаны собственными руками крушат ССанКордон, только и делали, что лихорадочно потирали ладони. Чесотка оказалась заразной, стоило Давидовичам обменяться рукопожатиями с лидерами Пентхауса, и их руки так нестерпимо зачесались, что они, не помня себя, ринулись к кладовкам с неприкосновенными запасами, копившимися агрессивными военруками на черный день, сбили кирпичами замки, и он настал.
Приступая к дележу накопленного военруками имущества, Давидовичи обещали, что процедура будет демократичной, прозрачной и на троих.
— Это Борису Николаевичу, это Леонид Макарычу, — приговаривали они, распаровывая первый комплект обмундирования, и куртка цвета хаки отошла Кур1ню. В соответствии с принятой логикой брюки достались Собору. Ну и пошло. Коснувшись этой щекотливой темы, замечу вскользь, методика, которой руководствовались Давидовичи, была не без изъяна, но такую уж разработал для них Джеффри Скунс, ведущий специалист по приватизации, специально командированный из Пентхауса, чтобы координировать этот сложный процесс. Кто думает, что он был простым, читайте нетленного «Золотого теленка».
Что дает основания предположить, будто в расчеты Скунса закралась досадная ошибка? А, помните, я уже описывал форму лейб-гусар? Им вовсе не от хорошей жизни пришлось позже шить гусарские доломаны, выкраивая средства из куцего бюджета, откуда и без того скоро стало нечего красть. Но, иного выбора не было, обмундирование-то распаровали. Все брюки достались Собору, все куртки Кур1ню, обратно не отмотаешь. Между тем, Давидовичи делили не одну амуницию, но и множество иных полезных вещей. Так, например, все гвозди стали собственностью Кур1ня, в то время как молотки увезли в Собор. Аналогичный ляп постиг тетрадки с ручками, резинки и карандаши, зубные щетки и пасту МЭРИ, гайки с болтиками, мыло и мыльницы, паяльники и припой. Педантизм, с каким Давидовичи исполняли рекомендации Скунса, порой невообразим. Добротные валенки дружинников были разделены на левые и правые, чтобы хоть как-то исправить этот фейк, позднее предлагалось ампутировать ополченцам конечности, не дожидаясь случая, послать их в бой, а по прибытии на призывные пункты. Бинокли распилили на коротенькие подзорные трубы. Впрочем, то еще что! Подсобки Возмездия на территории Кур1ня, остались без фитилей, их отписали Собору, представьте себе. Что же до Бацьки, то его, откровенно говоря, вообще прокатили. Сначала ему достались портянки, затем шнурки, а когда Давидовичи торжественно вручили Бацьке рассохшийся кожаный ремешок от командирских часов, его терпение лопнуло, и он пришел в состояние того самого неистового гнева, пребывая в котором, утопил одного из Давидовичей в резервуаре фекальной насосной. Обозвал его уцелевших собратьев жадными засранцами, каких Дом не видывал, а себя провозгласил пожизненным ответственным квартиросъемщиком Аппендикса, отгородившись от Содружества Непродыхаемых Газенвагенов бронедверью, гордо именовавшейся им Белой Вежей. Именно из-за нее рассерженные стенгазеты либерального толка немедленно окрестили Аппендикс Мятежным, а Бацьку — последним сатрапом СНГ. Чтобы соответствовать этому почетному званию, Бацьке пришлось публично насрать на мнение прессы, прилюдно подтершись наиболее критическими статьями. Держи марку, Бацька, подбадривал он себя. В довесок к бронедвери, Бацька велел законопатить все щели паклей. Демарш не остался незамеченным, после него на Бацьку ополчились все подряд. Управдомы Западного крыла обвинили его в том, что, дескать, восстанавливает ту часть красноблочного ССанКордона, что проходила по Аппендиксу в окаянные Домостроевские времена. Экологи пеняли Бацьке, что мучает своих стройбанов удушьем. Мазерфакелы подозревали его в неуважении к Маме Гуантанамаме и ее факелам, против которых он приберег незарегистрированный в установленном порядке огнетушитель. Даже у Особопутят Гелия Дупы, и у тех возникли специфические претензии к Бацьке, ему вменялось, в частности, создание пробки на Особом пути, связующем стройбанов с предначертанной им Голгофой. Наконец, самое страшное обвинение в адрес Бацьки бросили либерасты, заподозрившие его в геноциде педерастов. Это переполнило чашу терпения прогрессивной общественности, и она поставила Бацьке неутешительный диагноз — прогрессирующая агорафобия при отягчающих, иными словами, невротическая боязнь перед открытыми дверями. За амбулаторное лечение Бацьки взялись психотерапевты из ассоциации РАСПАХНУТЫЕ КВАРТИРЫ FOUNDATION, прославившейся исцелением аналогичного недуга, донимавшего Николае Чаошеску, управдома будулаек, чья болезнь была страшно запущена. Ciao, bambino, sorry, сказали врачи этому воображавшему себя графом Дракулой психу, и он тотчас вылез из гроба на свет батареи юпитеров, по яркости, он не уступал солнечному.
Однажды мне лично довелось стать свидетелем тому, как активисты РАСПАХНУТЫХ КВАРТИР пошли на штурм Мятежного аппендикса с ручными дрелями на аккумуляторных батареях. Планировались насверлить в стенах как можно больше дыр, сведя на нет упорные попытки Бацьки обособиться и сидеть в потемках. Акция звалась традиционно, ВЗДОХОМ СВОБОДЫ за порядковым номером, который я, естественно, не запомнил. Могу лишь сказать, что он был трехзначным.
— Идите вы нахуй! — летело из-за стены, Бацькин голос был вполне узнаваем. Отчаявшись просверлить дыры — стены аппендикса оказались гораздо толще, чем предполагалось, активисты ограничились тем, что приклеили на дверь ярлыки, среди которых выделялись символические повестки в Межэтажный Гадский трибунал, традиционно специализирующийся на осуждении одиозных управдомов по ранее утвержденным в Биллиардном клубе разнарядкам. Ярлыки провисели недолго, в ту же ночь подручные Бацьки предприняли дерзкую вылазку и тщательно вымыли дверь, смазав очищенную поверхность салом, чтобы к ней больше ничего не клеилось.
Подобная наглость окончательно вывела активистов из себя. И недели не прошло, как близкие к Опричнине стенгазеты в подробностях расписали, как Бацька, разжившись где-то стремянкой, влез на старый, проложенный еще при Домострое газопровод «Заколоченная лоджия — Западное крыло», проходивший через аппендикс транзитом, и, используя коловорот, пробурил в нем отверстие. Нарезал резьбу, ввернул вентиль и высосал как минимум тысячу литров сжиженного метана, чтобы перепродать на черном рынке. Публикуя резонансную статью, стенгазеты ссылались на известного балагура Вовку Жирондистского, служившего Опричнине рупором, когда ей требовалось озвучить какую-то гадость, за которую могли привлечь. Жирондистскому не грозила уголовная ответственность, справка о частичной психической невменяемости, выхлопотанная этим умником в институте имени Сербского, превратила его в неустрашимого оратора.
В тот раз Бацька предпочел смолчать. Проявленная им сдержанность была истолкована недоброжелателями как признание вины. К слову, никто действительно толком не знал, чем дышат обитатели Мятежного аппендикса. Циркулировали упорные слухи, что Бацька, дескать, возродил красноблочную уравниловку, но откуда он берет дыхсмесь, не уточнялось. Но она у него точно была, в спертой атмосфере в хоккей не поиграешь, а у Бацьки в эту настолку режутся все, включая грудных младенцев. Принято считать, у Бацьки под крылом уже выросли такие первоклассные форварды, защитники и голкиперы, что их бы с руками оторвали в НХЛ. Одна беда, Бацька своих не продает. Да и бронедверь в Аппендикс всегда закрыта.
Я как раз прохожу мимо нее, когда мятежники за стеной взрываются бурными овациями. Играет хоккейный орган. Видать, какой-то очередной, учрежденный Бацькой турнир. Неистово хлопая, болельщики, судя по грохоту, стучат ногами. Говорят, стукачество в аппендиксе снова в почете, оно объявлено проявлением бдительности, которая красит стройбана. Без бдительности им теперь никак. Ведь мятежники строят альтернативную Башню. Честно говоря, не пойму, как, ведь у нас над головами высится громадина Западного крыла, и эту неподъемную махину не сдвинешь, как ни пыжься, даже на микрон. Разве что, если снова сработают таинственные метафизические механизмы, как это случилось с катанами, о которых я уже рассказал. Так то катаны, они же полюбили джаз. Бацьку в Западном крыле никто не ждет, разве что, по повестке Гадского трибунала. С другой стороны, как знать, как знать. Может, Бацьке удастся задуманное, чего-чего, а упорства мятежникам не занимать. Ведь именно в здешних краях, если кто не знает, переломали ноги штурмовики Шпиля Грубого. Стройбаны из Аппендикса разобрали в коридоре паркет, понаставили повсюду капканов и вырубили свет. Швабры не сразу поняли, что нарвались…
Естественно, это в далеком прошлом. Сегодня паркет приклеен обратно, отциклеван и вскрыт несколькими слоями лака. Он в идеальном состоянии, не к чему придраться. Весь прилегающий к Мятежному аппендиксу коридор содержится в образцовом порядке, такова воля Бацьки. Особое внимание уделяется половичку, он аж сверкает, совестно топтать. Никому не советую делать это. Дверь в Аппендикс снабжена панорамным глазком. По противоположную сторону круглосуточно дежурят партизаны, посылают нафиг подозрительных гостей. Или делают вылазки, такое тоже случается.
Прямо над дверью — агитплакаты, вызывающие у стройбанов дежа вю. Первый из них гласит:
БАЦЬКА НИКОЛЫ НЕ СПЫТЬ…
Прямо как девочка-монстр из «Звонка» …
Ниже, буквами поменьше:
Трус не играет в хоккей!
Стучите, и вас услышат.
Не будете — и вас заберут.
И, прямо над самой притолокой:
С виду Зайчик, на поверку — ЗУБР.
Зайчик — это единица измерения объема воздуха, принятая в Мятежном Аппендиксе. О ней ничего сказать не берусь, поскольку мне даже неизвестно, откуда Бацька черпает дыхсмесь. Чуть правее, чем-то острым, вроде гвоздя или осколка стекла, выцарапано размашистой прописью:
Бацька — ебанный сатрап!
М-да. Тут явный недосмотр соглядатаев. Проморгали очередную злостную вылазку активистов РАСПАХНУТЫХ КВАРТИР. Царапать стены их фирменный подчерк. Внутренняя оппозиция их тоже, конечно, царапает, но с противоположной стороны. Считается, когда они пробуравят дыру навстречу друг другу, деспотия Бацьки падет.
Миновав Мятежный аппендикс, шагаю дальше. По мере удаления от двери, люстр под потолком становится все меньше, паркет снова держится на соплях. Он точно в таком виде, каким его оставили швабры. Да и уборщицы сюда не заглядывают, так что полов не видать из-за мусора. Он собирался годами, и почти готов к тому, чтобы превратиться в культурный слой, по которому о нас когда-нибудь станут судить пытливые археологи будущего. Если, конечно, они будут пытливыми, и, если будут вообще. Поскольку один Подрывник знает, чем закончится нынешний Воздушный Кризис. В стенгазетах пишут, ничего подобного по масштабу система подачи дыхсмеси еще никогда не переживала. Если не переживет, всему Дому — хана…
В тени, отбрасываемой толстостенной газовой трубой, мусора особенно много. На его фоне газопровод «Заколоченная лоджия — Западное Крыло» кажется искусно нарисованным, такой он ухоженный и опрятный. На него не пожалели ярко-желтой краски. Внутри трубы уютно шелестит метан, нагнетаемый из Заколоченной лоджии могучими компрессорами. Кругом — разруха, все сверстники трубопровода за ненадобностью, давным-давно сданы в утиль, а ему — хоть бы хны. Как связывал Заколоченную лоджию с Западным крылом, так и поныне связывает. Символичный получился тандем, не так ли? Даже не знаю, кстати, что для Дома важнее, газопровод или пневмопроводы Пентхауса. Спору нет, без воздуха жильцы долго не протянут. А без метана околеют, это тоже факт. Обе трубы переплетаются и дополняют друг друга, как гигантские легкие и пищевод. Есть еще, правда, балластные шахты, эдакий калоприемник, но мне не хочется о нем говорить.
Как самая большая ценность, оставшаяся в наследство от Красноблока, газопровод, со времени образования Содружества Непросыхаемых Газенвагенов, служит яблоком раздора между жильцами. Его никак не могут разделить, это и понятно, какой уважающий себя Газенваген без собственного газа, профанация одна, пустое и никчемное позерство. Поэтому за трубу у нас бьются все, начиная с управдомов. Давно бы дошло до смертоубийства, это большое благо, что переговорщики, делегируемые сторонами для урегулирования затяжного конфликта, практически не понимают друг друга, даже когда пускают в ход пантомиму.
Верховные трубадуры, как зовут смотрящих за трубой со стороны Собора, крайне заносчивы, как, впрочем, и все опричники высокого ранга. Стоит им только завидеть курца, спесь закипает в них, и они решительно отказываются понимать его без переводчика. Верховные бандуристы, их оппоненты с нашей стороны, тоже не полиглоты, чего греха таить, кроме того, они вечно взвинчены, работая у них такая, они же ходят по острию ножа. Отшельник говорит, само название этой ответственной должности этимологически связано с двумя однокоренными словами, банда и бандура, причем, последнее, не просто музыкальный инструмент, как вы, наверняка, подумали, а самое подходящее средство изгнать из Кур1ня преступное окружение сменяющих друг друга управдомов, чтобы рядовые курцы, наконец-то, зажили по-человечески. Чего мы только не предпринимали ради этого, кричали хором, БАНДУ ГЭТЬ, кричали и били в барабаны, кричали и жгли костры, хоть это дико дорого, памятуя об импортном воздухе. Ни одно из ухищрений не помогло. Теперь считается, есть приличные шансы выкурить проклятую банду посредством игры на бандуре по аналогии со старинной швабрской легендой про Гамельнского крысолова, выманившего полчища крыс с помощью магической флейты. Многие убеждены — должно сработать, швабры говна не предложат.
Бандуристы с трубадурами — на ножах. Не переносят друг друга на дух. Однажды, возвращаясь с Неприсоединившегося этажа, я стал свидетелем хозяйственного спора, разгоревшегося между ними у трубы. Спорщики находились на порядочном расстоянии, каждого охранял сильный конвой, гусары с казаками выстроились в два каре, сомкнув ряды и прикрыв начальство крышками от мусорных баков. И те, и другие были страшно напряжены.
— Эй, вы, недоумки чубатые, кончайте выпиливать газ из нашей трубы! — загремел на весь коридор верховный трубадур. Голос у него был зычным, хорошо поставленным. В круг его должностных обязанностей, помимо ежедневного наблюдения за трубой, входило регулярное исполнение на трубе официозного гимна Собора, написанного великим поэтом Сергеем Нахалковым еще для Красноблока и отредактированного впоследствии его великим сыном Никитой: Союз нерушимый застенков свободных, сплотила навеки родная труба…
— Шо там пыздыть цэй пацюк, хлопци?! — спросил у штатных толмачей Верховный бандурист, бешено вращая налитыми кровью глазами. — Вин шо, лаеться, падлюка?!
— Та не так, шобы шибко, батьку, — уклончиво отвечали те. Толмачей было трое, каждый из них попал на службу по протекции многочисленных кумовей самого Верховного бандуриста, тоже занимавших в Канцелярии некислые посты. Будучи протеже влиятельных чиновников, толмачи, естественно, никогда ничему не учились и ни черта не знали, получив дипломы по блату и, таким образом, ждать от них перевода было абсолютно бессмысленно. В итоге, Бандурист остался в неведении касаемо сыпавшихся на него обидных эпитетов. Тем не менее, он распалился, как пес, который, не понимая сути сказанного, прекрасно ориентируется в интонациях.
— Дай сюды мотыгальныка! — рявкнул Бандурист и, заполучив рупор, завопил: — Шо ты там гавкаешь, тварюка?! Це наша труба, йолоп! Чуешь, шо я кажу?!
Трубадур, естественно, расслышал каждое слово, сделанный в Подвале мегафон ревел, как иерихонская труба, пущенная в ход обетованцами, чтобы выгнать из квартиры каких-то приблудившихся туда бомжей. Однако, будучи умудренным опытом переговорщиком, он и бровью не повел, сказалась сноровка, приобретенная за годы службы опер-сексотом. По этикету, ему полагалось общаться с курцами исключительно через переводчика.
— Ну, казлины безрогие, вы у меня догавкаетесь! — пророкотал он.
— Пишов в жопу! — огрызнулся Бандурист. Время было к обеду, и его растянутый деликатесами желудок урчал все громче, настойчиво напоминая о себе, а слюна капала по подбородку, стекая за ворот украшенной бриллиантами вышиванки. Личный повар, которого Бандурист таскал за собой повсюду, уже приготовил ему излюбленных лобстеров под винным соусом. Внешне они были неотличимы от галушек, составлявших значительную часть его нацлица, он нашел его одним из первых.
— Что там болтает это животное?! — в негодовании кусая губу, Трубадур обернулся к переводчику. Тот был всего один. Когда агентура Опричнины, отвалив кучу воздуха, добыла инсайдерскую информацию о числе толмачей, прибывших на переговоры из Кур1ня, в Соборе сгоряча решили пригнать втрое больше переводчиков, чтобы показать, кто в Непросыхаемых Газенвагенах хозяин. Однако потом похерили эту затею, посчитав, слишком много чести. Посему, ограничились одним, подобрав на этот пост глухонемого, чтобы показывал оппонентам пальцы.
— Что болтает эта скотина, я спросил?! — повторил Трубадур, сверля глухонемого переводчика полным слепой ярости взглядом. Опричники позабыли ввести его в византийскую суть своего коварного замысла. Противоестественное поведение подчиненного стало для Трубадура неприятным сюрпризом. — Ты, что, блядь, глухой?! — взорвался он, так и не дождавшись ответа. — Или ты, блядь, немой, я че-то не понял?!
Сильно побледнев, переводчик продемонстрировал Трубадуру указательный палец правой руки.
— Ты, сука, че себе позволяешь?! — задохнулся Трубадур, почувствовав, что сейчас его хватит удар. — В Заколоченную лоджию захотел?!
Переводчик, съежившись, снова протянул ему указательный палец. Всего один скупой жест, но до Трубадура, наконец-то, дошло. Неслыханная дерзость халдея могла означать лишь одно: в Соборе грянула Цветная революция, которой Опричнине уже долго грозили из Пентхауса. Животная ярость, охватившая Трубадура, мгновенно улетучилась, сменившись острейшим приступом паники. Осознав, что кошмар, лишавший Опричнину сна по ночам, даже Jack Daniels не мог ей помочь, сделался явью, Трубадур едва не умер от страха. Он порывисто отшатнулся, выронил мегафон, выскользнувший из похолодевших пальцев и, что-то нечленораздельно промычав, неправдоподобно ловко для своей тучной комплекции махнул через баррикаду навстречу нашему Бандуристу, в надежде получить политическое убежище. Это был знаменитый прыжок в сторону, тщательно отрабатывавшийся всеми высокопоставленными опричниками наравне со стрельбой по-македонски.
Необъяснимые, никак внешне не мотивированные и, потому, показавшиеся чрезвычайно опасными действия Трубадура стали для Бандуриста полнейшим сюрпризом. Он совершенно неправильно истолковал их, вообразив, что сейчас его будут бить.
— Нэ чипай мэнэ, сука!!! — заверещал он, в свою очередь обронил мегафон и тяжело упал на пятую точку. Падение столь массивного, заплывшего салом тела совпало с непроизвольным выделением мочи. Это было весьма тягостное зрелище. — Хлопци, рятуйтэ! — крикнул Бандурист толмачам, и те, не сговариваясь, дружно кинулись наутек, путаясь в широченных сафьяновых шароварах, пошитых по спецзаказу на Неприсоединившихся этажах под крупный откат дыхсмеси. Трудно спрогнозировать, какими бы еще дипломатическими осложнениями обернулся этот досадный инцидент, но тут случилось непредвиденное, в Мятежном аппендиксе заворочался Бацька, отсыпавшийся перед ответственным матчем по настольному хоккею. Матч был приурочен к очередным перевыборам Бацьки на ответственный пост Бацьки. Бацька уже лидировал в командном зачете как самый результативный бомбардир, лучший защитник и непрошибаемый вратарь. Теперь Бацьке предстоял финал, где ему предстояло оспаривать у себя первое и второе места. Бронзу Бацька уже взял, вместе с постом председателя местного Комитета жильцов-соглядатаев.
Так вот, разбуженный самым беспардонным образом, Бацька, как был, то есть, в одних стрингах и ночном колпаке, выглянул в коридор, не позабыв вооружиться тяжелым совком для мусора. Представившаяся картина огорошила его. Толком не проснувшись, Бацька решил, будто на Аппендикс снова напали накачавшиеся шнапса швабры, как это уже было в сорок первом году.
— Шайбу!! — крикнул Бацька по привычке, закашлялся, опомнился, взмахнул совком, шлепнув по жирной ягодице одного из проносившихся мимо толмачей, и закричал могучим голосом без всякого микрофона:
— ТРЫВОГА!!! ПАДЪЕМ!!! ФАШИСТЫ ИДУЦЬ!!! — и, неистово размахивая совком, ринулся наружу. — СТАЯЦЬ!!! — кричал Бацька. — Асталопы! Зрадныкы!!!
Крики Бацьки не возымели никакого действия на толмачей, охваченные ужасом, они скрылись за ближайшим углом. Зато на его из Аппендикса высыпали взлохмаченные хоккеисты. Там уже ударили в набат, многие сжимали в руках клюшки, кое-кто успел облачиться в полную хоккейную экипировку.
— Швабры наших бьюць!! — возбужденно выкрикивали мятежники. — За сякеры! Да зброи!!!
Бацька, почувствовав себя хозяином положения, немного успокоился и сделал знак оруженосцу. Тот тотчас подал ему вратарский шлем с маской, изображавшей морду зубра. Водрузив его на голову, Бацька отбросил совок и принял из рук упавшего на одно колено пажа тяжелую, перемотанную изолентой клюшку.
— Да бою, — уже почти хладнокровно скомандовал Бацька своей команде. — Зараз яны у нас атрымаюць…
— А цэ шо за потвора? — простонал Бандурист. Ни жив, ни мертв, он растянулся вдоль плинтуса, решив изобразить неодушевленное тело. Это оказалось несложно, свою душу он сбыл с рук еще в Красноблоке, безусым юношей добровольно записавшись в опер-сексотскую ячейку КЖС.
К счастью, Бацька, наконец, сообразил, из-за чего разгорелся сыр-бор, понял, что боевая тревога ложная и предложил себя переговорщикам в качестве посредника.
— А ну пайшли прочь ад дзвери, дебаширы чертавы! — крикнул он. — Выспацца чалавеку не дадуць!!! — И так оживленно захлопнул дверь, что со стен посыпалась штукатурка. Вслед за ней на паркет спланировал картонный лозунг, сообщавший, что Бацька никогда не спит…
* * *
Заворачиваю за угол. Впереди, выхваченный из сумрака скупым конусом света, отбрасываемого тщедушной лампочкой — стол посреди прохода, оборудованный пластиковым шлагбаумом и знаком STOP. Ну вот, я практически дома, впереди казачий блокпост. Чтоб добраться до него, осталось преодолеть приличную лестницу, радует лишь то, что она рисованная. Причем, столь искусно, что, пока подошвы ходоков не затерли пущенные на это дело мелки, смотрелась весьма правдоподобно. Это чудо появилось на обломках старого красноблочного паркета стараниями Головы, самого головатого из наших управдомов, провозгласившего себя кашевым атаманом. Поговаривали, он за один присест легко убирал казан с гречкой. Причем, не из обжорства, как полагали злопыхатели, а ради восстановления запасов серого вещества, безбожно расходовавшегося им по ходу оживленных мыслительных процессов. Голова много думал, часто, без продыху. Иначе не изобрел бы свой знаменитый указ, приравнявший этажность Кур1ня отсеку швабров. Он, видите ли, на полном серьезе решил, это улучшит нам условия проживания. И, кстати, реально улучшил их себе и своей родне, принятой им на службу в Канцелярию. Не помню жалоб от кого-то из них. Не удивлюсь, Голова определенно был сведущ в нумерологии, о которой мне когда-то рассказывала Рита, просто его оккультной мощи не хватило, чтобы облагодетельствовать всех. Но он хотя бы пробовал. И не ломался, терпя неудачи. Продолжил экспериментировать с прикладной нумерологией, издав пару аналогичных декретов, каждый раз визируя их оттиском своего самого большого пальца, предварительно обмакнутого в пчелиный воск.
— Так-то оно будет надежнее, — приговаривал Голова, дожидаясь вознесения в кресле, пристегнувшись инерционным ремнем. Дождался, откровенно говоря, проблем, начавшихся у наших соседей из-за путаницы с номерами этажей. Первыми забили тревогу почтальоны, чехарда с адресами ударила по ним, в ведомстве участились досадные случаи доставки приглашений не по адресу. Самое досадное по ошибке доставили управдому пшиков Ляху Катыньскому, пригласив туда, куда ему было не надо. Вдобавок, в неисправном лифте. Почтальоны потребовали прекратить самоуправство, и Голова сдал назад. Но не успокоился, издав новый декрет, опустивший Собор ниже Подвала. Не была бы Опричнина Опричниной, если б спускала соседям подобные номера. К тому же, с нумерологией у нее тоже обстояло как надо. Стенгазеты, вывешенные в Соборе на следующий же день, запестрели иллюстрациями к известному роману «Скейтбордист без головы» знаменитого писателя Майна Ридера. Внешнее сходство с Головой было на лицо. Естественно, он понял намек и дал ответ. Так появилась рисованная лестница, круто поднимающаяся из Собора в Кур1нь. Специалисты по граффити, трудившиеся над ней за обещанную им приличную сумму воздуха, его Голове любезно ссудили в Федеральном Резервуаре, создали настоящий шедевр. Голова был в восторге. У Опричнины случился шок. Лестница выглядела столь правдоподобной, что в СОБРе едва не объявили траур по Гелию Дупе, заподозренном в сливе инфы про Особый путь. Безвременная кончина философа обещалась быть ужасной, с кульком на голове и с паяльником в сраке. К счастью для Дупы, опричники быстро вычислили настоящего виновника своего унижения и поклялись рассчитаться с ним. Они еще не знали, с кем связались…
* * *
Придерживаю шаг у казачьего поста, тщательно отрабатываю знак STOP, подвешенный на ржавом кронштейне. За нарушение правил коридорного движения казаки штрафуют безжалостно. Впрочем, могут оштрафовать и просто так, с прицелом на будущее, в качестве превентивной меры. Они — непревзойденные мастера по части профилактики нарушений. Искусство взыскивать штрафы — единственная дисциплина, изучаемая слушателями Академии патрульно-постового казачества, и это правильно, без узкой специализации не подготовишь спеца. Ну и что с того, если ее выпускники не имеют ни малейшего представления об этажности Дома, количестве комнат и прочей ерунде. Она им без надобности. Для казака главное — долг. Ему все должны, пока он с жезлом. Это самый важный для казака инструмент, он не расстается с ним даже в свободное от службы время, то теребит, то поглаживает его.
Поравнявшись с постом, опускаю глаза. Смотреть правохоронителям в лицо не рекомендуется, это их провоцирует, внушая подозрения, будто у прохожего завелись излишки воздуха, который надо отжать. За широченными спинами казаков — священные вилы, объявленные гербом после того, как Давидовичи распилили единый и неделимый лицевой счет, учредив Содружество Непросыхаемых Газенвагенов. Справедливости ради, хочу сказать, Вилы появились не вчера, как инструмент, они известны жильцам с давних пор, и гораздо древнее Красноблока. Этот факт не был секретом для соглядатаев, и они умышленно нивелировали метафизическое значение вил, сведя их до уровня вилки, обозначающей столовку общепита, где каждому стройбану по уставу гарантировали первое, второе компот из сухофруктов на десерт.
В принципе, ассоциировать Кур1нь с главным продуктовым складом красноблочного общепита, было логично со стороны членов Геронтобюро, при окаянном Домострое теплицы приказали долго жить на всех четырнадцати этажах, а на нашем, пятнадцатом, уцелели. Тоже, конечно, дышали на ладан, «спасибо» небезызвестному Востоковеду Замяткину-Загладкину, разжалованному в Агрономы после бесславного провала операции КРАСНЫЙ МЮРИД. Но, даже ему не удалось угробить их окончательно, и мы тут знали, как выглядит колбаса. Теплицы чудом устояли в Перекраску, они бы и дальше радовали нас, если бы не бесцеремонное вмешательство Головы, опробовавшего на них булаву, преподнесённую ему кумовьями по случаю инаугурации в Головы. Или в Голову, я точно не помню, в памяти отпечаталось лишь, как он пускал почтовых голубей. Подозреваю, в глубине души Голова не хотел их рушить, просто не ко времени подумал о ненавистной Опричнине, и кровь ударила ему в голову. Или куда-то еще…
— Не будем, любые друзи, на Опричнину въябувать, як раньше! — крикнул он в запале. — Вот им хуй, а не наши помидоры! Нехай свои шишки кедровые грызут! — И, как врежет булавой по стеклу. Оно, естественно, вдребезги.
— А шож будем делать, батька? — слегка оторопели кумовья. Звон осколков еще стоял в ушах.
— А шо угодно… — беспечно отмахнулся Голова.
— Но шо именно? — наседал самый мордатый кум.
— Будем кохаться, — после некоторой запинки отвечал Голова, неожиданно для себя припомнив крылатую фразу из Начертания, сказанную самим Архитектором, когда он учреждал наш кондоминиум.
— Ну, это мы запросто, — просияли кумовья, озираясь в поисках VIP половинок.
Дав родичам дельный совет, Голова сам тотчас последовал ему, окунувшись в процесс размножения с головой. И в самом скором времени достиг на этом поприще феноменальных успехов. Количество наследниц и наследников, которых ему удалось наплодить в сжатые сроки, перевалило все мыслимые пределы, отчего его отпрыски перестали помещаться в стандартный бронированный VIP-паланкин, и ему пришлось заказать себе у чайников новый, с удлиненной базой. Кроме яслей и детской кухни, технари из Подвала снабдили конструкцию уютным альковом, чтобы Голова не отрывался от любимого занятия даже на ходу, кохаясь в такт мощной, размеренной поступи дюжины носильщиков-качков. Бывало, они переходили по его требованию на бег трусцой или даже шли вприсядку. Изредка Голова выглядывал наружу, чтобы перевести дух и смахнуть пот. Если в этот момент на пути паланкина попадались прохожие, скажем, груженые тюками челноки, он окликал их и строго справлялся, кохаются ли они, как было велело.
— А то как же, многоуважаемый Голова, — откликались челноки, с опаской косясь на конвойных правохоронителей.
— От и добре, — сразу же успокаивался Голова, задергивал шторку и снова надолго исчезал из поля зрения. Кто бы сомневался, что при столь напряженном рабочем графике, Голова больше не вспомнит о выбитых в теплицах стеклах, это естественно, раз его голова была занята другим. Не знаю, сообщили ли ему, что кто-то, воспользовавшись случаем, выкорчевал и сдал в утиль проложенные для орошения водопроводные трубы. Позднее из теплиц исчез Чернозема. По слухам, кумовья Головы приделали ему ноги, и он собственным ходом побрел туда, где ему будут рады. Другие говорят, Чернозема не уходил, а был злодейски замучен каким-то злобным заезжим маньяком Рапсом из отсека швабров. Даже если предумышленное убийство имело место, его никто не расследовал. У Головы, при его режиме, просто не оставалось сил на подобные безделицы. Зато именно он вернул вилам их первоначальный священный смысл, злодейски нивелированный соглядатаями до уровня общепита. При этом, собственно вилки, не вышли из обихода, Голова лично проследил, чтобы этого не случилось, мы же не Опричнина какая-то, руками есть…
Увлекшись оздоровлением пищеварительных процессов населения, Голова рекомендовал ему пережевывать добытую пищу неторопливо и под хорошую музыку. Сам он, к слову, отдавал предпочтение ариям, сложенным одноименными жильцами на заре Домоздания, когда эти легендарные современники древних хургадян двинули вверх по лестницам, искать свой обетованный этаж. Арии звали его Ария-Вартой.
— Вартой? — переспросил Голова, встрепенувшись, когда об этом узнал. — Так это ж явно были наши казаки! Следили, шоб в помещение ариев не прокралась никакая опричная сволочь. А то, ее только впусти, она все холодильники мигом обожрет, как саранча, то есть, я хотел сказать, орда…
Первые сведения об Ария-Варте были почерпнуты Головой из книги известного в узких изотерических кругах маразматика профессора Ханыги, крупного специалиста по так называемым Трипперским культурам. Она попала к Голове по чистой случайности. Предыдущей его настольной книгой было богато иллюстрированное издание Камасутры, до этого он ничего не читал, даже Букварь, но Камасутру проглотил на одном дыхании. Его стремление к самосовершенствованию не знало границ. Оно же, чуть позже, сыграло с ним злую шутку, когда он, пытаясь укрепить истощенное либидо стволовыми клетками, подхватил какую-то хитрую хворь. Ну и занялся самолечением, как принято у курцов. Подкупил на раскладке пиратский экземпляр «Трипперских культур», открыл, бормоча под нос, помоги себе сам, а там, вместо рецептов, как сделать ванночку с содой, оказалась завораживающая история про древних ариев. Проштудировав книгу от корки до корки, Голова, совершенно позабыв о донимавших его резях, велел позвать автора для доверительной беседы. И, когда слегка взлохмаченный профессор Ханыга явился на зов, спросил прямо в лоб, уверен ли тот, будто арии пели арии с утра и до вечера.
— На все сто, — отвечал Ханыга убежденно. — И пели, и пили без просыху…
— Наши люди, — констатировал Голова. — Продолжай…
Следующие слова Ханыги послужили очередным подтверждением в пользу того, что Голова на правильном пути. Оказалось, арии верили не в одного Архитектора, как обетованцы или, скажем, арафатники, а сразу в троих…
— В троих?! — перебил Голова. — Поди ж ты! Видать, точно, шо пили не по-детски. Штормило конкретно…
Дальше всплыло, что молитвы ариев были неизмеримо эффективнее обетованских, поскольку гораздо чаще достигали архитекторских ушей. И даже не потому, что ушей было шесть против двух, хоть, это обстоятельство, понятно, тоже играло немаловажную роль. Главным же было то, что арии, не в пример обетованцам, знали своих архитекторов по именам, и, таким образом, обращались точно по адресу.
— И як же их звали? — невольно понизил голос Голова и мучительно сглотнул, ему просто не верилось, что он прямо сейчас приобщится к величайшей тайне Дома.
— Вшива, Брама и Вишня, — приставив ладонь ко рту, сообщил Ханыга.
— Вшива, Брама и Вишня?!! — воскликнул Голова и порывисто вскочил, с грохотом опрокинув стул. Имена были однозначно нашими. Профессор молча кивнул.
— Вшива, Брама и Вишня, — несколько раз повторил Голова, словно смакуя каждое имя на вкус. — Как в родной казарме оказался, — пробормотал он. — Вишню, часом, не Остапом звали?
— Остапом, — подтвердил Ханыга, и глазом не моргнув.
— Наш чоловьяга, точно! — аж расцвел Голова. — Гарные вирши писал!
— А я вам про шо, — подыграл атаману Ханыга, а потом в красках расписал Голове, как намучались арии, пока искали такое укромное местечко, где им не мешали петь.
— Опричники, суки, палки в смычки вставляли, это я понял, — откликнулся Голова.
— Суки еще те, — поддакнул Ханыга и, как бы невзначай, упомянул Раму, как звали поводыря, который был ариям за обетованского Моше.
— Без Рамы они бы точно заблукали. А у него — будто гирокомпас был в голове.
Едва услыхав это имя, Голова снова вскочил, как ошпаренный.
— Рама?! Вот те раз…
В далекой юности Головы, проведенной в Теплицах за окучиванием картошки, так звали бригадира, приглядывавшего, чтобы никто из аграрных стройбанов не отлынивал от работы. Сложение у Рамы было богатырским, собственно, именно благодаря внушительной комплекции он и заслужил свое уважительное прозвище.
— Тихо, хлопци, ша, Рама идет! Сейчас снова когось пыздыть будет! — испуганно восклицали стройбаны, стоило лишь исполинской фигуре бригадира замаячить в проходе.
Когда Голова узнал про Раму, у него отпали последние сомнения в правдивости рассказанной Ханыгой истории. Следующую, подкинутую ему, он схавал, не запивая. Она была про три семечки, оброненные Рамой в Кур1не, где они, позднее, дали всходы — три дивной красоты подсолнуха. Слушая Ханыгу, Голова столь лихорадочно потирал взопревшие ладони, что у него образовались волдыри. Между тем, то было только начало. Захватив воображение собеседника, Ханыга с легкостью доказал ему, что курцы и арии — ближайшие родичи, а Голова, соответственно, десятая по счету и последняя по списку реинкарнация Архитектора, воплощавшегося то Брамой, то Вишней, то Рамой, то Кришной, и вот теперь, наконец, обернувшегося Головой и, следовательно, Мессией, чье призвание, согласно пророчествам, положить конец омерзительным домостроевским порядкам, заведенным в восточной части Дома злой мучительницей богиней Кали с последующим восстановлением истинных дхарм. Большинство затурканных обитателей Кур1ня, как и следовало ожидать, почти ничего не поняли из путаного текста, опубликованного официальной стенгазетой «Кашевой Курьер». Правду сказать, курцам, к тому времени, порядком остохренели чудачества Головы вместе с его крепчавшим день ото дня маразмом.
А вот в Соборе заметно занервничали, с лету почувствовав, куда гнет коварный Ханыга. Кто в Доме, руководствуясь его неумолимой логикой, годился на роль злобной людоедки Кали, если не проклятущая Опричнина Собора! Дупа был не лыком шит и тотчас разгадал намек. Да и болтовня Ханыги про Особый путь под водительством Рамы рубанул его ниже пояса, ибо поставила под сомнение выдуманный им Особый путь для Особопутят. В общем, чтобы не флудить, скажу прямо: Гелий рвал и метал. С чем и созвал экстренную пресс-конференцию, намереваясь порвать Ханыгу, как Тузик грелку. Чтобы гарантировать себе численное превосходство разом с феерическим успехом, Гелий призвал своих самых высокооплачиваемых последователей, прославленных журналистов с телеканала KIFE | NEWS ВоFFку Соловья, Диму Кислоту и АрхиМамонта. Все трое приглашенных деятелей культуры были тяжеловесами. Случись им одновременно обрушиться на худощавого Ханыгу — от него не осталось бы мокрого места.
Расчет Дупы оправдался. Сначала обольстительный ВоFFка зачаровал зрителей своим париком и чисто соловьиными трелями, затем Кислота прожег их словом Правды до дымящихся дыр, обратив в ядреный радиоактивный пепел, на закуску АрхиМамонт раздавил их неподъемным грузом сопричастности. Когда на сцене появился Дупа, ему оставалось лишь расставить акценты. Он умел это, как никто другой. Начав с явно поддельной оранжевой плащаницы с пятнами высохшей крови Спасателя, якобы обнаруженной в квартире Головы, когда там перекладывали паркет, и оказавшейся на поверку измазанной томатным кетчупом «Чувак», Гелий перешел к богине Кали. И, разобрав эту бестию по частям, аргументированно доказал, что никакая она не Опричнина, а Мама Гуантанамама мазерфакелов, феминистка, лесбиянка и дрянь, каких поискать. Далее перепало Ария-Варте, которую профессор Ханыга напрямую ассоциировал с Кур1нем. Тут Дупа превзошел самого себя. Не стал отрицать факта привала, сделанного ариями у нас, но, с чисто византийским коварством, перевернул факты с ног на голову. Включая голову Головы.
— Было дело, не спорю, останавливались арии в Кур1не, — согласился Дупа, пряча торжествующую ухмылку под окладистой бородой, выгодно оттенявшей его приверженность Особому пути. — Я вам даже больше скажу, товарищи, кто ж еще мог надоумить бандеровцев лепить из соломы мазанки, не сами же они додумались. Подучили арии их немного, собрали манатки и двинули дальше, искать свою Ария-Варту. Только никакая она не Ария-Варта была, а испокон века звалась Арией-Ватой, по имени наших великих предков — славных сидней, которые, как вы знаете, предпочитали ватники другой одежде. Ария-Вата, други мои, и есть наше исконное Беловодочье, священное для всякого стройбана местечко, где столько белой, что белка гарантирована даже трезвенникам…
Присутствовавшие в зале репортеры затаили дыхание и навострили уши, в надежде услышать точные координаты сказочного этажа. Но, не дождались. Дупа, нахмурившись, заверил их, что он, однозначно, является органичной частью Собора, но это все, что он может сказать из соображений секретности, чтобы уцелевшие живчики не пронюхали координаты и не срисовали святыню, как случилось в Перекраску со всеми прочими стройбанскими ценностями, включая отдельные духовные.
— Только беспокоиться за Беловодочье не надо, — успокоил заволновавшуюся было публику Дупа, пояснив, что кладовка взята под охрану Опричниной, и отныне ей ничего не грозит. — Все в целости и сохранности, хранится надежнее, чем в Федеральном Резервуаре. И будет там лежать вплоть до часа «Ч», когда мы им завладеем на законных основаниях. И, уж поверьте мне, сестры и братья, арии вы мои истинные, соборные, и водочки, и закусок там от пуза, всем хватит. Но, сперва — в Особый путь, друзья…
Сразу по окончании пресс-конференции, Дупа, весьма довольный собой, уселся писать фундаментальный труд «Почему в Пентхаусе столько кипежа из-за Китежа». Говорят, книга имела феерический успех у знатоков, но я ее не читал, поэтому ничего сказать не могу.
* * *
Не знаю, как там по части семечек, оброненных Рамой на пути в Ария-Варту, но наши правохоронители на посту трескают их самозабвенно, сплевывая лузгу на пол. Ею замусорено все вокруг в диаметре нескольких метров. Семечки густо рассыпаны повсюду, даже на развороте обтрепанного журнала учета, куда постовые записывают имена курцов, покидающих Кур1нь или возвращающихся домой. Кроме журнала, он, кстати, является документом строгой отчетности, на столе забитая под ободок жестянка с окурками и колода карт. Вот, собственно, и весь натюрморт. Над импровизированной пепельницей плавает сизое облако табачного дыма, отчего темные силуэты правохоронителей кажутся размытыми и даже отчасти эфемерными. Конечно, это всего лишь оптическая иллюзия, правохоронители — исключительно конкретные жильцы, исповедующие материализм высочайшей пробы. Забыть об этом — непростительная ошибка.
— Эй, минуточку, — вскидывает голову один из них, развеяв теплившуюся во мне наивную надежду просочиться мимо поста незамеченным. Останавливаюсь. Опустив голову, гляжу на тяжелые кирзовые сапоги правохоронителей, доставшиеся им в качестве тяжелого наследия Клики агрессивных военруков. Недавно начальство велело им дорисовать шнуровку поверх голенищ. Таково властное веяние времени. У нас все, как в Западном крыле, а тамошние пожарные давно не носят сапог, они обуты в удобные берцы. Нам подобная роскошь не по карману, но не надо думать, будто кто-то втирает рисованной шнуровкой очки. Ее изобразили специально, чтобы подчеркнуть цивилизационный выбор курцов в пользу высоких стандартов Пентхауса, а, заодно, решительное отмежевание от лаптей, которые таскают рядовые лейб-гусары. Тут явно чувствуется влияние Ханыги, своей головой Голова бы до такого не допер. Зато он распорядился пошить правохоронителям красные сафьяновые шаровары, их выкроили из кумача, припасенного военруками для изготовления боевых знамен.
— Откуда идем, уважаемый? — осведомляются правохоронители, кидая выразительные взгляды на оттягивающий плечо баул.
— С Неприсоединившихся этажей, — четко отвечаю я. Вряд ли им известно, где именно они лежат, как я уже говорил, география не входит в курс лекций, прослушиваемых ими в академии. Что нисколько не мешает им ни на службе, ни в быту.
— И шо вы там забыли?
— Тапки, — искренне отвечаю я. Врать глупо, им не проблема проверить.
— А документы есть?
— Пока лезу за накладными в нагрудный карман, насиловики, подозрительно щурясь, осведомляются, не везу ли я, часом, контрабанду. Провозить ее не возбраняется, скорее, наоборот, поскольку тут расценки втрое выше обычных. Отрицательно мотаю головой. Жест явно расстраивает обоих.
— И сертификаты в порядке? — хмурятся они. Вот она, моя Ахиллесова пята, нащупали-таки. С приходом Головы на пост управдома с челноков велено требовать сертификаты на товары, которые они тащат с Неприсоединившихся этажей. А там даже слова такого никто не выговорит. При этом, на рядовых правохоронителей сердиться глупо, они же получают приказы от начальства. А оно ежедневно изобретает все новые изощренные способы придирок, каждый вечер анализируя результативность методик путем пересчета выручки. И, если касса у рядового правохоронителя пуста…
— Значит, нету сертификатов? — с довольным видом резюмируют постовые и глядят на меня с надеждой, почти тепло.
— Нету, — соглашаюсь я.
— Будем оформлять протокол?
Пора начинать торг. А то у них терпение — не резиновое, в отличие от растянутых желудков, страдающих из-за гипертрофированного на нервной почве аппетита. Борьба с Коррупцией, торжественно объявленная Головой, лишь усугубила эту проблему. Насиловики, разумеется, и раньше брали на лапу без зазрения совести. Но, поскольку не догадывались, каким жутким социальным недугом страдают, брали по-божески, как и полагается при легких формах мздоимства. А тут Голова со своим диагнозом: бац! В итоге, правохоронители, с перепугу, взвинтили расценки, как узнали, что неизлечимо больны. Часто, чтобы не продешевить, брали цифры прямиком с потолка. А своих коллег, работавших по старинке, сажали, чтобы не сбивали цен.
* * *
Практически безболезненно расставшись еще с двумя парами тапок, шагаю дальше, по-прежнему благоразумно держась под стенкой, не хватало еще угодить под колеса. Кругом темно, все лампы выбиты, паркет тот же, что и в Соборе, как говорится, родная кровь. Не видно ни рожна, кроме проносящихся мимо фар. Они мелькают угрожающе быстро. Не понимаю, что позабыл в Западном крыле Голова? Спортивные самокаты и скоростные скейтборды повышенной проходимости, летящие с такой бешеной скоростью, что у жмущихся к растрескавшейся кладке прохожих захватывает дух, обошлись своим владельцам в кучу воздуха. И хоть у нас считается неприличным интересоваться, чем гасить долги МВФ, осмелюсь заметить: таких навороченных моделей, как у нас, не повстречаешь даже на самых обеспеченных дыхсмесью этажах. Их обитатели предпочитают шлепанцы на босу ногу или кеды для бега трусцой, говорят, он полезен для здоровья. Если же куда-то опаздываешь, к твоим услугам скоростные эскалаторы, их в Западном крыле — по три штуки на каждого жильца, ими можно мигом добраться, куда угодно. Кроме того, передвигаясь на своих двоих, укрепляешь мышцы. В здоровом теле — здоровый дух, как говорили еще античные маслины. Тут у курцов диаметрально иной подход: здоровенному телу — по здоровенному борду. В противном случае есть риск прослыть голимым нищебродом, а это плохо для имиджа. Соответственно, на лакированные борды с полным приводом — ажиотажный спрос. Не меньший, чем у зажиточных нефтяников с этажа арафатников. Там в моде тот же лак. У кого лака мало — тот лох. В итоге, ведущие производители бордов клепают в Подвале, куда вынесены их мастерские, тяжелые жлобские тачки вместо эргономичных коньков, безвредных для ковровых покрытий. Про паркет я уже говорил…
Впрочем, любой самый тюнингованный борд — жалкая дешевка против VIP-паланкина. Это новшество пришло к нам из Собора, поскольку, как бы не был извилист и тернист Особый путь, Опричнина и шагу без паланкина не сделает.
Видели бы вы, что за великолепное зрелище — стремительно набирающий разгон бронированный паланкин. Сколько в нем мощи и гипнотизирующей неотвратимости. Даже спесивые владельцы бордов пугливо отруливают к плинтусам, когда в коридоре появляется это рукотворное чудо, а оно несется вперед под ритмичный топот десятков ног, и отсветы проблесковых маячков самокатов эскорта играют на могучих мышцах бодикиперов-носильщиков. Как правило, их не меньше дюжины по обеим сторонам, раздавить зазевавшегося зеваку, что высморкаться.
* * *
Если что радует глаз по мере продвижения вперед, так это солидные двери апартаментов класса VIP, за которыми проживают состоятельные курцы. Во-первых, они чрезвычайно прочные, поскольку изготовлены в Подвале с применением самых продвинутых технологий. При этом, внешняя отделка дверей — настоящее произведение искусства, впечатляющее изяществом линий и изысками дизайнерских решений. Я уж об использованных краснодеревщиками материалах промолчу. Чего тут только нет, от розового палисандра до пало негро, доставленных с самых экзотических этажей, куда доберется далеко не всякий турист. Дух захватывает, когда силишься вообразить, какие красоты откроются любопытствующему глазу внутри VIP-квартир. Наверное, именно поэтому, из соображений гуманности, туда не пускают посторонних. Рекомендации из Начертания, стучитесь, и вам отворят, в данном случае не работают. Даже пробовать не советую, могут побить. Правда, грозных предупредительных надписей вроде «ОТЛЕЗЬ, ГНИДА», вы больше нигде не увидите. Они вышли из употребления, когда Голова специальным декретом запретил использовать кириллицу при изготовлении дорожных знаков, заменив ее иероглифическим письмом. Да, да, не принятой в Пентхаусе латынью, такое решение Головы было вполне прогнозируемым, а именно иероглифами. Курцы долго терялись в догадках относительно мотивов, подвигших Голову на сей странный шаг. Пока не сообразили, его, оказывается, привлекли фаллические символы, широко представленные среди архаичных семантических знаков древних хургадян. Кстати, Камасутра здесь точно ни при чем, если вы вдруг о ней подумали. Голову подкупил глубокий символизм, свойственный логографическому письму. С помощью логограмм оказалось гораздо проще дать понять, что ожидает любого незваного гостя, вздумавшего обтирать пороги VIP-дверей. Они, кстати, оборудованы видеокамерами наружного наблюдения с инфракрасной оптикой, и включаются на движение. Аппаратура стоит дорого, куда дешевле было ввернуть в коридорах лампы, но с менталитетом избавившегося от цепей Домостроя стройбана не поспоришь, свое от чужого он отличает на уровне автоматического радиолокатора системы ПВО. Принято считать, безобразию в коридорах будет положен конец, когда полы законодательно передадут в частную собственность пузырям. И уж рачительные хозяева отполируют поверхности до зеркального блеска, компенсировав затраты путем установки турникетов. Я не тешу себя глупыми иллюзиями, отнюдь. Нисколько не сомневаюсь, когда это случится, турникеты станут единственным новшеством, которое получат курцы.
* * *
Вскоре шикарные двери остаются позади. Апартаментов VIP-класса в Кур1не — раз, два, и обчелся, всего пару процентов от числа камор. Проживающие за пределами коротенького аппендикса процветания курцы еле сводят концы с концами. Это не мудрено, ведь после сдачи в утиль оборудования мастерских, где ковалось Оружие Победы, мы практически ничего не производим. По крайней мере, такого, за что нам отвалят дыхсмесь. Исключение составляет водка, но ее расхлебывают еще по пути к дверям. Стенгазеты, рекламирующие пьянство, лишь сравнительно недавно убрали со стен. Якобы, до Головы, наконец, дошло, что его подопечные превратились в алкашей, и надо что-то делать, чтобы они протрезвели. Лично я думаю, это чушь, все куда банальнее. Скорее, нужда в дорогостоящей рекламе просто отпала, водку и без нее отлично метут.
Медленно миную руины теплиц. Некогда здесь разыгрывались жестокие бои, стройбаны под водительством титулованных агрономов бились насмерть за урожай. Теперь все тихо. Шершавые бетонные остовы растрескались, вместо водопроводных труб торчат бурые от ржавчины огрызки, почва безжизненная, как в пустыне, откуда арафатники качают нефть. Из этой — вряд ли кто высосет хотя бы каплю чего-то стоящего. С тех пор, как Рапс с этажа педантичных швабров прикончил нашего простодушного Чернозему, тут не приживается даже конопля, которую периодически пытаются культивировать местные нарики, пока их не накрывают насиловики. Ширка, производимая нариками кустарным способом в мизерных количествах, никуда не годится, а только нервирует пожарных мазерфакелов, наладивших оптовые поставки высококлассного опиума из-за Душменского дувала для нужд всего Западного крыла. С этой целью они проложили туда десяток шахт для грузовых лифтов. Понятно, наши нарики им не конкуренты, а их жалкие дилетантские грядки вянут сами, даже полоть не надо. Тем не менее, нариков хватают и швыряют в Балласт, никто не любит, когда болтаются под ногами.
За дальней, обвалившейся стеной парников валяется дюжина тел в изношенных робах. Это бывшие работники Мичуринских теплиц, такой у них теперь досуг, лежат здесь не первый год мертвецки пьяными, будто в коме, и почти не дышат, воздуха практически нет. Сразивший их этанол по убойной силе не уступает зарину, которым швабры пытались вытравить из Пентхауса наглосаксов, с тех пор он был категорически запрещен. Между тем, повторяю, этанол опаснее. Зарин, применявшийся швабрами, нуждался в эффективных средствах доставки, ими ему служили дальнобойные катапульты, швырявшие снаряды через бассейн Атлантик. Снаряды с этанолом — самонаводящиеся, стройбаны сами доставили их в расположение частей и применили в смертельных дозах, никто им из посторонних не подливал.
Осторожно переступаю через распростертые тела, чтобы ничего никому из них не отдавить, вдруг, когда понадобится. Кругом, словно стреляные гильзы, тускло поблескивают пустые бутылки. Названия с этикеток — словно проникновенные письма маркетологов, подсознанию алкоголиков, взывающие: налей. Одни зовут к истокам, где до сих пор звенит озорной детский смех, а под глазами нет желтушных мешков, среди брендов выделяются «Родненькая» и «Мамкин уголок», прямо машина времени какая-то. Другие полны спокойной уверенности, жизнь удалась, мне, например, симпатична фразема «Полная чаша». Третьи, их, пожалуй, подавляющее большинство, воплощение стабильности, «Эталон», «Абсолют», «Стандарт». «Афон», «Олимп» и «Кайлас», в качестве последней ступени эволюции, нечто вроде ключей от Светлого чердака, кстати говоря, относительно доступных.
Оступившись, легонько цепляю пустую бутылку с изображением смайлика. Поверх рисунка оттиснуто: Happy End. Бутылка, дребезжа, отскакивает в сторону. Поморщившись, толкаю дверь плечом. Наконец-то, я практически дома.
Перешагнув порог, оказываюсь в мрачном предбаннике. Тут темно, как в чулане. Раньше, когда квартира была казармой, рассчитанной на роту стройбанов, это помещение служило караулкой. Их возвели ударными темпами в разгар Голодной грызни, объявленной Пентхаусом Красноблоку. Межэтажная обстановка была такой напряженной, что по ночам было отчетливо слышно, как поскрипывают перекрытия. Проектантам, соответственно, было не до удобств. Их куда больше заботило, чтобы кубрики выдержали подрыв баллистических лифтов. В ожидании этого кошмарного события постоянно объявлялись учебные тревоги. «Газы!», неожиданно захлебывался воплем репродуктор, и стройбаны затыкали портянками рты, респираторов на всех не хватало. «Воздух!», неслось из раструба, и стройбаны, отчаянно толкаясь, ныряли под койки. «Вспышка справа!», рявкал невидимый инструктор, и стройбаны опрометью кидались за противоположный угол. Тренировки были изнурительными, стройбаны недосыпали, но на такие мелочи никто не глядел. Лишь много позже, с началом так называемой Разрядки межэтажной напряженности, казарму перевели в резерв и перестроили, накроив с помощью фанерных листов пару дюжин индивидуальных клетушек, по одной на молодую семью. Не ахти что, но неизбалованные стройбаны скакали от счастья. Кроссы в полной выкладке отменили, это тоже радовало. В караулке разобрали оружейные пирамиды, передав табельные лопаты на склад, а на освободившемся пространстве оборудовали лекторий. По выходным там выступали лекторы, перечислявшие нам наши успехи. И они, надо сказать, впечатляли. Например, наши достижения в фундаментальных науках. И еще, наши балерины, они повсюду пожинали аплодисменты. Наконец, радовали наши прославленные трюкачи. Советский цирк…
Сегодня бывший лекторий не узнать. Он забит хламом, который не годится даже на лом. С трудом протискиваюсь мимо баррикады из траченных молью маскировочных тулупов, заготовленных на случай ядреной зимы, она обещалась настать после обмена баллистическими лифтами. Инструкторы ГО предупреждали, мы сначала изжаримся, а потом околеем. Теперь перспектива превратиться в сосульки кажется смехотворной. Дому грозит глобальное потепление микроклимата, и тулупы никому не нужны. Остро нужны кондиционеры, но они ахово дорогие. Кстати, именно эти устройства, которыми злоупотребляют изнеженные обитатели Западного крыла, по мысли Полковника, превратили остальные помещения в раскаленную духовку.
— Про первое начало термодинамики слыхал?! — прорычал он однажды, отдуваясь и смахивая пот со лба. — Его даже тайное Домовое правительство хер отменит, кишка у него тонка. Да и не пороет оно против своих! Прикинь, сколько в Западном крыле компрессоров? Привыкли, млять, к комфорту! А куда отвести столько тепла? Вот и выходит, что на каждый сброшенный ими градус нам в казармы залетает по два. Вдобавок, высокая влажность из-за их сраного конденсата. Стены-то преют, оно, ж, блядь, прям на головы нам капает! Вот тебе и весь парниковый эффект!
Я не нашелся, что возразить. Влажная известка, бывает, отваливается в казармах целыми кусками. Мечешься ночью на узкой койке, безуспешно пытаясь уснуть, только не выходит. То соседи за убогими перегородками кашляют и чихают, то это проклятая штукатурка шлепается на пол, как средних размеров бомба. Положишь маску на лицо, подашь немного сэкономленного за день кислорода, а сон все равно не идет. Попробуй уснуть, когда рядом хнычут младенцы, тянут бледные восковые ручонки к загубнику. А там пусто, папы успели обменять выданные канцелярией пособия на водку…
Не заходя в казарму, сразу сворачиваю на общую кухню, туда ведет отдельный ход. Мечтаю о чашке кофе. Сдается, в жестянке, припрятанной на верхней полке, еще оставалась пригоршня зерен. Шансы, что зерна по-прежнему там, довольно высокие. Они же не семечки, кофе — не пиво, запросто могли уцелеть, хоть и лежали криво.
С этим лежащим криво, кстати, отдельная история. Оно отчего-то властно притягивает внимание жильцов. Словно, они стараются устранить дефект, вот и тянут, чтобы кривизна не резала глаз. Но кривизна появляется опять, словно не желая исчезать, воспроизводит себя повсюду. И, вопреки воровству, у нас в отсеке все кривое: кривые трехэтажные кровати, кривые дверные косяки, повешенные криво плазменные панели Кривоговорящих зеркал. Комната смеха какая-то…
— Дурак ты, если не понимаешь. Специальная оборонная технология, — важно пояснил мне однажды Полковник.
— Да вы что?! — изумился я.
— А ты думал! Древний маслин Эвклид, как ты знаешь, изобрел параллельные прямые. А один наш выдающийся стройбан, кандидат военруковских наук, между прочим, в противовес Эвклиду выдумал непараллельные непарные кривые и все прочие аналогичные косяки…
— Шутите?
— Сынок, такими вещами шутить нельзя, — мигом посуровел Полковник. — Военрука звали подполковником Неевклидом, а его изобретению нет цены. Он совершил натуральный научный подвиг, сильно поспособствовав укреплению нашей обороноспособности, за что ему позже посмертно присвоили генерал-военврала. А могли и Героя Красноблока дать! Во-первых, от нашей кривизны у любого агрессора в пять минут начиналось головокружение. Кроме того, ты попробуй в кривого стройбана попади, когда он даже в самый высокоточный прицел косит…
Не скажу, чтобы старый вояка меня убедил. Но, когда я попробовал расспросить о феномене кривизны Отшельника, тот буркнул нечто невразумительное, назвав совокупность кривых линий и плоскостей, свойственную всему, что сделано стройбанами, главенствующей сущностной парадигмой, появившейся эволюционным путем.
— Это как? — не понял я.
— Ну, это когда токарь знает, что, пока не опохмелится, деталь обязательно выйдет кривой.
— А, когда опохмелится? — спросил я зачарованно.
— Похмелившись, токарь о пустяках вроде кривизны просто не задумывается…
— И?
— И все, — Отшельник отвернулся, дав понять, что разговор окончен.
Назад: VII. Бисквит
На главную: Предисловие