VI. Слишком большая стирка

Снова перехожу на шаг, лишь окончательно выбившись из сил. По пути все чаще попадаются массивные амбарные двери, но они заперты и заколочены досками крест на крест. За ними — бывшие мастерские, где Клика агрессивных военруков ковала свои мечи. После Перекраски мечи сначала перековывали на орала, но потом плюнули и сдали в утиль вместе с наковальнями и прессами, переоборудовав помещения в таможенные склады для поступающего из Подвала ширпотреба. Благо, площадки грузовых лифтов были неподалеку. Но, сейчас Кризис, и склады опустели, а единственным напоминанием о кипевшей здесь бурной коммерческой деятельности служит разбитый грузовыми тележками пол. Бетонные стяжки, положенные военруками, растрескались и изобилуют выбоинами, один неверный шаг, и растяжение сухожилий гарантировано. А то и перелом, так что, надо держать ухо востро.

Риск споткнуться — не единственная причина поберечься. Постепенно движение в коридоре становится все более оживленным. Мимо на чудовищной скорости то и дело проносятся счастливые обладатели престижных роликовых коньков и скейтбордов повышенной проходимости, у них — рифленые колеса. Угодить под такие — раз плюнуть, последствия столкновения со скейтбордистами для пешеходов, как правило, фатальные, врежется на полном ходу — костей не соберешь. Скейтбордисты одевают специальные ударопрочные костюмы, на их головах — кевларовые шлемы, снабженные системами подачи обогащенной кислородом дыхсмеси и наушниками Dolby Surround, их сочетание называется полным фаршем. При столкновениях, фарш — это все, что остается от жильца, еще радоваться будешь, если просто с пола соскребут и швырнут в Балласт. А могут заставить родственников оплатить рихтовку алюминиевых труб, приделанных на носах скейтбордов специально ради таранов. После Перекраски всю территорию бывшего Красноблока провозгласили Правовым пространством. Применительно к нашим отсекам это словосочетание означало: у кого больше воздуха, тот и прав…

Другой верный признак приближения к обжитым помещениям — исчезновение остатков кумача со стен. Больше никаких неряшливых бурых пятен и выцветших лоскутьев с фрагментами лозунгов, заунывно призывающих стройбанов подтянуться. Это не потому, что здесь сделали капитальный ремонт. Просто все поверхности густо оклеены стенгазетами с рекламой. Они развешены повсюду, где есть хоть малейшая возможность их прилепить, включая общественные уборные.

Кое-кто из моих нынешних соседей по казарме до сих пор лелеет несбыточные мечты завладеть какой-нибудь, пускай, самой завалящей переборкой, чтобы сдавать ее рекламные площади в аренду рекламодателям и жить себе, припеваючи, как рантье. Утопия, конечно, все мало-мальски подходящие стены давным-давно разобраны живчиками, носу не всунешь. Только попробуй, и его сразу же прищемят. За тем, чтобы живчиков не тревожили, и они неторопливо обрастали жирком, следят селекционеры-опричники. Внедренный ими животноводческий механизм я уже описывал. Недавно, один наивный жилец, представьте себе подобную глупость, вздумал клеить рекламу прямиком на потолок. Мол, чего свободному месту пропадать? Видать, забыл, лопух, чья в СОБРе крыша. Ему мигом напомнили, больше недотепу никто не видел…

Многие стройбаны, на полном серьезе считают, будто рекламирующие всяческий шлак стенгазеты, в любом случае, презентабельнее своих предшественниц, кумачовых агиток красноблочной поры. Они хотя бы не однотонные, уже плюс. Что сказать, сегодня цветовая гамма представлена весьма широко, на уровне Радуги, которой нас искушал Консенсус. Признаю, своею палитрой, реклама несколько разнообразит унылый интерьер вчерашних казематов, хорошо приспособленных, чтобы выдерживать бессрочные осады. Делает ли она их уютнее? По всей видимости, отчасти, да. К тому же, реклама не призывает к чему-то порочному. И не лжет так беспардонно, как идеологи Домостроя, манившие стройбанов на свой химерический Чердак, где каждому дадут по потребностям. Морковки маркетологов — куда нагляднее, до них все же можно дотянуться зубами, если крупно повезет. По крайней мере — лизнуть. В конце концов, что зазорного в стремлении заполучить уютную, кондиционированную квартирку, роликовые коньки с подогревом подошв и модерновый, оборудованный парктроником скейтборд? Приземленная до пошлятины мечта, скажете мне вы? А что, умнее мечтать спалить половину Дома, как знаменитый революционный поэт Александр Блох. Это ведь он в разгар развязанного чрезвычайниками террора писал:

И что, стройбаны стали после пожара счастливее? Как бы не так. Сколько их полегло в нелепой погоне за лживыми химерами Основоположников, сулившими добравшимся до финиша счастливчикам сомнительное удовольствие «получить по потребностям»? Кто мог поручиться, что процедура получения не будет болезненной? Да еще в Красноблоке, где в открытую презирали анестезию? Прошу простить, но это даже не смешно. Тем паче, что идеологи Красноблока, убедившись на собственном печальном опыте в полнейшей неспособности обеспечить стройбанов при жизни хотя бы лопатами и сухарями, стали исподволь готовить подопечных к тому, что и на Светлом чердаке им, по всей видимости, не светит жировать, ибо обстановка там будет чисто спартанской. Но, успокаивали нас они, никто не ощутит дисбаланса всерьез, поскольку, по мере продвижения к Чердаку, сознательность стройбанов будет расти в прямо-пропорциональной зависимости к этажности, а их запросы, соответственно, в обратной. И, когда, наконец, будет перерезана вожделенная красная ленточка, уцелевшие счастливчики уже ничего не захотят. Лечь, да помереть, разве что…

Нет уж, современная реклама гораздо честнее. Да и сам принцип — иной. Соглядатаи самозабвенно врали про Чердак в надежде, что туда мало кто доползет и, соответственно, им не доведется делиться. Как в закрытых распределителях воздуха, к которым они себя приучили. Западные маркетологи, ежедневно шлифующие производимый ими контент о головы потребителей ради его полного соответствия концепту, преследуют диаметрально противоположные цели. Им надо, чтобы спрос отвечал предложению, а оно, в свою очередь, предвосхищало его. То есть, чтобы было, как с зеркалом, куда смотрится нарцисс, и ему хочется смотреться все больше, это залог устойчивого воспроизводства эндорфинов, а на них, как на клею, держится вся схема потребления. Без нее не создастся благоприятный инвестиционный климат, потребители не влезут в долги, начнется стагнация, и приехали.

Без привлечения инвестиций жильцам не заполучить разрекламированных благ, цены на них кусаются, как пираньи из аквариума живчика. Взять кредит не проблема, стены густо облеплены предложениями комбанок дать дыхсмесь взаймы под самые выгодные проценты. Другой вопрос: чем их гасить, если воздух реально производят одни Генераторы МВФ, а мы, то есть, все остальные, лишь потребляем его, порой, не зная меры. Вот, кстати, тоже загадка, на которую нет вразумительного ответа. Как воспроизвести то, чего не умеешь делать, причем, с набежавшими процентами…

Впрочем, о подобных пустяках в Кур1не говорить не принято, по крайней мере, вслух, это считается непристойным. Как сказано в старинной стройбанской пословице: дают, бери, а бьют — беги. Пока что бить не начинали, но мы уже руководствуемся ею в полной мере. Поэтому, по совокупности, висим МВФ астрономическую сумму дыхсмеси, прикидочно, примерно столько, сколько стоим все вместе, и то, не факт. И, я нисколько не удивлюсь, если рано или поздно кредиторы выставят нас на продажу с потрохами, не дожидаясь Второго пришествия Спасателя и Ссудного дня. Только сомнительно, чтобы отбили хотя бы половину долга, даже если сыщется реальный покупатель. Особопутейцы давно предупреждали: биржевые маклеры с Wall-flat нарочно занизили рыночную стоимость Кур1ня, и когда пустят его с молотка, аукцион не будет прозрачным.

— Не позволим злоебучим Сиамским хитрецам пустить братских курцов по Дому босиком и с голыми жопами! — недавно кричал с трибуны Гелий Дупа. — Не дадим превратить братьев в бомжей, сбив с Особого Соборного Пути, который предначертан нам Архитектором! Лучше мы их собственными руками до торгов поубиваем нахуй!!!

Наши, естественно, не согласны с подобной трактовкой. Лучше уж под суд, чем под кнут. Фиг с ним, где наша не пропадала? Чем не повод жить сегодняшним днем? А чем его, спрашивается, занять, как не лошадиными бегами по гиперлавкам, лихорадочно расходуя заемную дыхсмесь, пока ее не отобрали обратно. Все же лучше, чем, задрав лапки, ждать конца. Неисцелимое не стоит мысли, учил один выдающийся муршид по имени ибн Сено. Не могу не согласиться, гениальная мысль.

Можно, конечно, попробовать что-то украсть, но сие, с недавних пор, проблематично. Живчики еще в Перекраску подчистили кладовки, там решительно нечего брать. После нас хоть потоп, посмеивались они, не сомневаясь, что переждут катаклизм в Пентхаусе, он же, считай, на сваях. Так отчего бы не придаться инвестиционному пиру во время чумы, раз, так или иначе, все пропало…

Из сказанного выше вовсе не следует, будто неизбывная жажда, понуждающая бывших стройбанов осуществлять круглосуточный шопинг, мотаясь вверх по Лестницам Счастья с пеной у рта и хватая все, о чем им накануне поведали по ходу двадцатичетырехчасовой рекламной паузы, уникальное явление, чуждое обитателям Западного крыла. Как раз наоборот, в части потреблядства, западники дадут нашим фору, они тоже носятся по эскалаторам, будь здоров, не даром же словосочетание «высокие потребительские стандарты Пентхауса» сделалось нарицательным. Тут никому ничего доказывать не надо, жизнь все расставила по своим местам. Другое дело, что они привыкли иметь все, что шевелится или просто лежит по противоположную сторону витрин и воспринимают это как данность. А наши лишь учатся этому, страдая целым букетом детских болезней, включая так называемый потреблядский эксгибиционизм, развившийся на фоне прогрессирующего фетишизма, отягощенного порожденными Домостроевским прошлым комплекса неполноценности. Ну вот, например. Казалось бы, нет ничего проще, чем сделать заказ по иллюстрированному каталогу, и его доставят прямиком на порог, не надо сбивать каблуков. Но нет, несутся на лестницы ради удовлетворения эксгибиционистской составляющей шопинга. Дикари…

— Это из-за бешенства матки, — как-то изрек с умным видом Полковник.

— Шутите?! — помнится, удивился я.

— Разве ж такими вещами балуют, боец? — фыркнул старый пропойца, смерив меня пронзительным взглядом из-под кустистых седых бровей. Чувствовалось, Полковнику безумно хочется треснуть. — Пошевели мозгами, — продолжил отставник ворчливо. Если, конечно, тебе их Потреблядство еще не разъело нахуй…

Мне бы обидеться и уйти, но я уже привык к отличавшей Полковника прямолинейности, граничившей с хамством и легко переходившей эту условную черту. Больше того, начал потихоньку осознавать: по-своему старикан привязан ко мне и относится вполне благожелательно. Просто грубость для него — единственный доступный способ проявить в отношении салабона вроде меня отеческую заботу, подобающую бывалому военруку-наставнику, чья святая обязанность: учить желторотиков любить Родной Отсек. Даже если его давным-давно перекрасили…

— Я ж тебе, салаге, не об обычном бешенстве матки говорю, — проскрипел отставник, удостоверившись, что ему не дождаться вразумительного ответа. — А о так называемом бешенстве матки Гуантанаматки. Бациллы этой страшной инфекционной болячки поселяются у жильца, сам понял где, и свербят, сам додуешь, с какою силой, доводя до исступления в приступах жестокой потреблядской нимфомании. Штука, кстати, заразная до жути, и не лечится никакими антибиотиками. Подцепил — считай — каюк. Ее к нам за ССанКордон умышленно задули, как до этого — колорадского жука. Только жука в Пентхаусе вывели, чтобы он в Мичуринских теплицах всю картошку сожрал, какая после нашей бесхозяйственности чудом уцелела, а Потреблядскую лихорадку мазерфакелы изобрели, чтобы морочить головы до полного помутнения рассудка…

— Но ведь бактериологическое оружие строжайше запрещено Организацией Объединенных Отсеков! — напомнил я. Слышал, естественно, и без Полковника, страшилки про культуры кошмарных вирусов-мутантов, умышленно создававшиеся изуверами-микробиологами из секретных лабораторий Гуантанамамы для радикального сокращения числа жильцов на Неприсоединившихся этажах, где слишком высокая рождаемость, а пищи, соответственно, мало. Эти, не слишком обремененные доказательствами мрачные истории, одно время будоражили умы стройбанов. Но, чтобы всерьез поверить такому…

— Строжайше запрещены Организацией Объединенных Отсеков! — желчно передразнил Полковник. — Да кто на те запреты паршивые озирался в разгар Голодно-Холодной возни, когда мазерфакелы были готовы пойти на любую пакость, лишь бы нам нагадить. Сначала от центрального отопления отрезали, надеялись, суки, в сосульки превратить. А нам — хоть бы хны, спасибо ватникам, крепко тогда выручили. Потом перекрыли кислород заглушками конструкции двух хитрожопых маланцев, Бреттона с Вудом, но буй там, с нас снова, как с гуся вода. Только пояски затянули потуже, дыхание нормировали, и давай собственную дыхсмесь мешать. Думаешь, на этом они успокоились и оставили нас в покое? Как бы не так, блядь, мазерфакелы, они ж упорные. Избрали себе в управдомы Рональда Альцгеймера, редкостного клоуна, пообещавшего электорату в предвыборной программе прикончить нас к ебенемать с помощью Стратегически Охрененной инициативы или СОИ, как он звали ее для краткости. Суть СОИ состояла не в том, чтобы жрать колбасу из сои, если ты вдруг так подумал. Альцгеймер хотел в разы поднять производительность Воздухогенераторов МВФ…

— Это же обвалило бы цены на дыхсмесь! — удивился я.

— Именно того и добивался этот гандон, параллельно изобретая Альцгеймерономику, без которой ему бы ни за что не внедрить программу СОИ, она была чересчур дорогостоящей. Горло бы промочить… — выудив из кармана пустой граненый стакан, который он всегда таскал с собой на всякий случай, Полковник выжидающе поглядел на меня. Кивнув, я нырнул в шкафчик, где припас пол-литровую бутыль душистой сладкой водки Ракы, подаренную мне Муллой.

— Микстура? — протянул ветеран, подозрительно принюхиваясь.

— На спирту, — сказал я вкрадчиво.

— А, пойдет, — сказал отставник и, кривясь, сделал большой глоток. Поморщился, но тотчас расслабился, прослезившись. — Ничего так, — пробормотал он, смахнул слезинку и продолжил. — Альцгеймерономика, чтобы ты знал, представляла из себя особую разновидность экономики мобилизационного толка. Альцгеймер предложил радикально удешевить себестоимость воздуха, который шлепает МВФ, чтобы качать его в долгосрочный кредит сколько влезет и кому ни попадя, кроме, разумеется, нас. Таким образом планировалось решить сразу несколько фундаментальных задач. Будем нагнетать в демократических отсеках давление, пока его перепад не сплющит проклятый Красноблок, пока не станет плоским, как фиговый листок на божественном лобке нашей обожаемой Мамы Гуантанамамы, распинался этот петух со всех трибун, включая ту, что стояла в Совбезе ООО. Раздавить красных выродков переборками, как клопов, вот наша главная цель! Кроме того, из расчетов, сделанных дружками Альцгеймера, следовало, что, когда давление в Пентхаусе, идущем у него в фарватере Западном крыле и на той части Неприсоединившихся этажей, которые предали рабочее дело, превратившись в жалких марионеток мазерфакелов, достигнет определенной пороговой величины, их ставшие выпуклыми внешние стены приобретут форму Оф-шара, отломятся от расплющенных остатков Красноблока и воспарят на недосягаемую высоту, оставив нас далеко внизу. Вот это, собственно, и было Стратегически Охренительной инициативой Рональда Альцгеймера. Понял теперь?

Я кивнул.

— Тогда наливай, не тяни резину.

— Косвенным последствием дыхания сильно обогащенной кислородом смесью, — продолжил ветеран, прикончив второй стакан, — должно было стать сильнейшее, доходящее до состояния аффекта, головокружение от успехов у широких обывательских масс Западного крыла. По данным разведки, среди них было немало сочувствовавших Красноблоку жильцов, особенно, среди гастарбайтеров и чернорабочих. Альцгеймер надеялся нейтрализовать их, вызвав опьяненные халявой, которая, как ты понимаешь, носила исключительно временный характер. За долги-то МВФ все равно потом с процентами взыскал. Для нас, понятно, это было слабым утешением…

— Угроза была реальной? — спросил я.

— Как сказать, вздохнул отставник. — Думаю, Альцгеймер кидал понты. Я же говорил уже, он был большой мастак по части розыгрышей, артист сатирического жанра, одно слово, но члены Геронтобюро все равно перебздели не на шутку. Военруки, правду сказать, тоже наложили в галифе, — добавил он с большой неохотой. — У них были на то кое-какие основания. Понимаешь, мы к тому времени крепко отстали от мазерфакелов в области обычных вооружений, поэтому перешли к так называемой Стратегии Ядреного сдерживания. Она заключалась в том, что мы оборудовали внутри Красноблока засекреченные Кладовки Возмездия, заправили керосином и пригрозили мазерфакелам, что подорвем и себя, и их, к ебеням, если они вздумают на нас полезть. Такой вот был у нашего Генштаба стратегический оборонительный план. Поэтому, когда этот гад Альцгеймер начал хвастаться, что наши военруки смогут смело засунуть Подсобки Возмездия к себе в очко, поскольку, дескать, с превращением Пентхауса в Оф-шар, у них даже сейсмографы толчков не зарегистрируют, когда мы внизу совершим над собой суицид, тут было, над чем призадуматься. Не то, чтобы кто из военруков рассчитывал подрывать Подсобки Возмездия на полном серьезе, как никак, Высшее политическое руководство на словах выступало за Разрядку Межэтажной напряженности, зарабатывая авторитет у Неприсоединившихся жильцов. К тому же, после очередного неурожая в Мичуринских теплицах, мы скрытно выкачали оттуда весь керосин, чтобы потравить этих долбанных долгоносиков. Правда, это обстоятельство держалось в большом секрете. Теперь же вышло, нам совсем нечем крыть, — голос отставного вояки задрожал от обиды, и я поспешил подлить ему, не дожидаясь напоминаний.

— Короче, узнав про СОИ, Геронтобюро поставило перед военруками ответственную задачу в самые сжатые сроки дать Альцгеймеру взвешенный, но адекватный ответ. Такой, чтоб, получив его, он, гад паршивый, сам очутился в неадеквате. Чтобы, паразит, к своей Гуантанамамке под юбку спрятался и, как лобковая вошь, там сидел! Ну, что, приказ есть приказ, надо исполнять, — продолжил ветеран, сделав новый, судорожный глоток. — Хотя, врать не стану, долго ничего толкового не приходило на ум. Оборонка, та вообще вся извелась. Пока мы не вспомнили о вирусе Йобола…

— Может, Эбола? — осторожно заметил я.

— Сам ты Эбол! — взмахнул стаканом старикан. — Сказал: Йобола, и точка! Хотя мысль твою понял, молодец, хвалю. Ты ведь тот вирус имел в виду, от которого нигролы на Черных этажах в массовом порядке дохнут?

Я ограничился скупым кивком.

— В принципе, между штаммами Эбола и Йобола — много общего, — согласился Полковник, причмокнув губами. — Однако симптоматика у них все же разная. Вирус Эбола вызывает приступы ужасной геморрагической лихорадки, сопровождающиеся сильным жаром и, обыкновенно, заканчивающиеся летальным исходом с последующим полетом в Балласт. Доложу тебе: нам с тобой крупно повезло, что эта хрень не покидает Черных отсеков и вообще крайне редко поражает бледнокожих жильцов, мы к ней не восприимчивы, в отличие от бедолаг нигролов. Палочка Йобола — сходная вредоносная культура, только действует с точностью до наоборот. Нигролам с приматами она по фонарю, чего не скажешь о наглосаксах с мазерфакелами…

— Впервые слышу, чтобы жильцы Пентхауса в последнее время страдали от каких-то эпидемий, — заметил я.

— Еще как страдали, — заверил ветеран самоуверенно. — И сейчас страдают, и дальше будут, ты мне верь. Но, во-первых, все эпидемиологические сведения касаемо вируса Йобола засекречены. Это раз. Кроме того, сама болячка проявляет себя нестандартно. Жильцы не понимают, что с ними творится. А врачам запрещено ставить правильные диагнозы. Ослушавшихся сталкивают в Балласт. И потом, доктора сами, считай, поголовно инфицированы, просто у этой хвори инкубационный период долгий.

— Как протекает болезнь? — осведомился я.

— В острой форме жильца накрывает сильнейшая лихорадка, — сказал Полковник и загнул волосатый мизинец с грязным ногтем. — Но не геморрагическая, как при Эболе, а геморроидальная. Она на порядок страшнее, хотя, на первых порах, клиническая картина сходная. Сначала больного швыряет в жар. Потом он теряет ориентацию в пространстве, срывается с места и, со всех ног, куда-то несется…

— Куда?

— Хороший вопрос. Если ты про нигролов с Черных этажей спрашиваешь, этого тебе никто не скажет. У них там после избавления от цепей колониализма такой бардак развели, что и здоровые жильцы с концами пропадают на раз, тюрюх, и нету, и всем по бую. Пропал, ну и ебись в рот конем, сам, типа, виноват. Бабам проще нового жильца запузырить, чем пропажу искать, подошвы стаптывать, тем более, сам процесс пузырения несравнимо приятнее. Короче, станут рубероиды за взбесившимися соседями следить, нечего им больше делать. А инфицированные вирусом Йобола — те в суперлавку опрометью бегут…

— Зачем?

— Этого долго понять не могли, пока вскрытия не сделали. Летит инфицированный жилец в ближайшую суперлавку как ошпаренный, а что там позабыл, и сам не знает. Бывало, схватишь такого летуна за шиворот, да как тряхнешь хорошенько, чтоб зубами клацнул, да как гаркнешь прямо в ухо командирским голосом: а ну, отставить, мать твою, равняйсь, смирна, колись, сука, куда собрался, так не скажет ничего вразумительного, только мычит. Обмочится, разве что, если сильно трясти, чисто как лунатик после побудки. Только лично я ни разу не видел, чтобы хоть кому-то удалось больного палочкой Йобола разбудить. Да и с курса его не собьешь, хоть смирительную рубаху напяливай, ногами сучит, руками загребает, всем телом извивается, колотится прямо, глаза навыкате. Пустите в суперлавку, и все тут.

— Кошмар, — пробормотал я.

— А ты как думал?! И это только на ранней стадии, между прочим. Дальше — только хуже становилось, даже если санитары пропускали пациента в суперлавку, как он просил. Бедняга вдоль прилавков мечется и горячечный параноидальный бред несет, вау, мол, вау, хочу, хочу! И гребет из витрин все, что ни попадя. Затем обильное слюноотделение, геморроидальный понос и абзац жильцу, летальный исход прямо в суперлавке. Ты б, что ли, еще мне плеснул…

Вздрогнув, я оторопело уставился на стакан, пододвинутый мне Полковником.

— Не жмись, наука, тебе это не идет…

— Такая вот зараза, — добавил отставник, как только я исполнил просьбу. — В отдельных случаях температура мочи у инфицированных подскакивала до ста градусов по Цельсию, можешь себе такое вообразить? Кипятком на прилавки сцались…

— И эта дрянь просочилась к нам? — спросил я упавшим голосом, вспомнив, с каким воодушевлением мы крушили в Перекраску ССанКордон, выкорчевывая из кладки мудреные фильтры тонкой очистки и выплескивая в сливные отверстия бидоны с хлоркой, предназначавшиеся для регулярной дезинфекции прилегающих к Госпорогу помещений. Значит, и на мне лежала доля ответственности за все, случившееся позже…

— Просочилась, — сильно помрачнев, подтвердил мои наихудшие опасения ветеран.

— Обождите! — неожиданно всполошился я. — Минуточку! Но ведь вы же только что сами сказали, будто в Красноблоке о палочке Йобола вспомнили, только когда начальство велело дать Пентхаусу адекватный ответ на оборонную инициативу Альцгеймера?!

— Так и есть, — кусая губу, признал Полковник. — Этот гадский вирус всплыл, когда соглядатаи проводили негласное расследование в отношении Замяткина-Загладкина. Помнишь тот досадный инцидент, когда у нашего Востоковеда сознание раскололось надвое от одного вида полок в стандартной суперлавке, после чего он провалил к ебеням операцию «Мученики Джихада»? Так вот. Соглядатаям припекло узнать, в чем же причина облома. Как-никак, Востоковед был проверенным бойцом, активистом идеологической ячейки и положительно характеризовался в инстанциях…

— Я слышал, в наказание его сослали в Мичуринские теплицы…

— Ага, в качестве гумуса, — зло ухмыльнулся Полковник. — И он еще легко отделался, стервец. Только сперва из него выделили экстракт вирусов Йобола, из-за которых он заболел Потреблядством. Доложили наверх, так, мол и так, Джихад сорвался из-за инфекции, Востоковед, можно считать, не виноват, чихнул на него в Пентхаусе кто-то. Думали начальство успокоить. А то наоборот, от этой новости пало в ступор. Прикинуло, видать, что станется с Красноблоком, если палочка Йобола просочится через ССанКордон. Это ведь в любой момент могло произойти. Командировочные через Госпорог в то время шастали регулярно. Я уж о наших ополченцах помолчу, которых по Уставу полагалось массово кидать на Западное крыло, если бы у нас с мазерфакелами дошло до рук. Короче, в Геронтобюро так пересрали, что чуть не выбросили белый флаг. Еще немного, и сами бы упали перед Альцгеймером на колени, умоляя, чтобы скорей замуровал в рамках своей оборонной инициативы. И тут нарисовались два грамотных обетованских штемпа из ячейки юных натуралистов. Одного звали Кемп, другого — Дэвид. Толковые были пацаны, хоть и желторотые совсем допризывники. Подали в Комитет служебную записку. Нет поводов для беспокойства, говорят. Что Востоковед болячку в Пентхаусе подхватил, этого, мол, следовало ожидать. Он же был не привитый, вот и не уберегся, а чего вы хотели, если очаговые вспышки Потреблядской лихорадки известны в Доме, как минимум со времен управдома Ухогорлоносора, который, прошу пардона за мой лягушатский, был та еще потреблядь. Но эпидемии, дескать, хотя и оборачивались большими жертвами среди мирного населения, в конечном счете, продвигали исторический процесс с этажа на этаж. Именно под их влиянием, по мысли Кемпа и Дэвида, одни большие группы жильцов возносились на самый верх, в причердачные помещения, в то время как другие, избежавшие инфицирования путем самоизоляции, оказывались оттертыми на уровень цоколя. Как те же чайники, которые, при всей своей уникальной хваленой неприхотливости, более чем скромных запросах и минимизированных потребностях, выражающихся в способности питаться горсткой риса целым батальоном в течение месяца, сотни лет просидели в Подвале невыездными на воде и сухарях. И дальше будут сидеть, резюмировали Кемп и Дэвид, пока добровольно не предадутся Потреблядству.

— Логика есть, — пробормотал я ошарашенно.

— Ты б мне еще, что ли, налил… — сказал Полковник тихо. Я вытряс в стакан последние капли ракы и убрал пустую бутыль в мусорную корзину.

— Ну и шут с ними, узкоглазыми зверьками, — добавил старик, мигом разделавшись с остатками спиртного. — Кому они вообще интересны? Про наглосаксов, мазерфакелов и обетованцев, которые перебрались в Пентхаус, Кемп с Дэвидом сказали, что у них против вирусов Йобола давно выработался иммунитет. Переболели, дескать, еще когда почитали Воздушного дельца в незапамятные времена варварских языческих культов и, с тех пор, хворают Потреблядской лихорадкой на уровне насморка. При этом, являются главными переносчиками болезни, представь себе. Наши, как до этого абзаца в отчете дошли, все, думают, абзац, коли так. А Кемп с Дэвидом: отчаиваться, мол, рано, надо провести по всему Красноблоку поголовную вакцинацию стройбанов и, как говорится, спите спокойно дальше, товарищи. Можем, дескать, организовать это мероприятие. Соглядатаи дали добро, провели резолюцию через Геронтобюро, уполномочили Кемпа с Дэвидом возглавить Проект. Было даже предложение дать обоим авансом по званию Героя Красноблока, но потом решили не спешить, мол, всегда успеется, особенно, если давать посмертно.

— Это точно, — обронил я.

— Для начала, надо было решить, откуда взять жизнеспособные палочки Йобола для массового производства вакцины в масштабах Красноблока. Вирусы, добытые из Востоковеда Замяткина-Загладкина, для этого не годились. Они стали нежизнеспособными после того, как его, паразита, перед назначением в Агрономы, как следует обработали дустом. Пришлось искать альтернативные источники бацилл. Спасибо Ссанкордонной службе, выручила. Как оказалось, там давно вели негласный учет инфицированных, тех, кто подхватил заразу после длительного пребывания в Западном крыле. Стыдно сказать, но много переносчиков заболевания было выявлено среди активистов Ячейки дружбы между жильцами, которые, по роду службы, обороняли передовые идеологические рубежи, фактически ежедневно контактировали с носителями вируса Йобола и, соответственно, несли нешуточные потери, хотя контакт и не был огневым. Бывало, эти товарищи, ни с того, ни с сего, начинали переть через Госпорог всякое никчемное мещанское барахло, видики, шмыдики, шмотье, косметику, смотря, кто из них какой штамм подцепил. Хорошо, что у ССанкордонников взгляд был наметанным. Они его, кстати, специально тренировали, метая друг в друга в караулке и комнате отдыха. В общем, вопрос с донорами палочек Йобола, худо, бедно, решили. Выявляли инфицированных, и под конвоем в карантин, куда заранее доставляли добровольцев…

— Зачем?! — ахнул я.

— Как это, зачем?! Для тесного контакта с последующим заражением. Вспомни о масштабе поставленной Партией задачи, она же состояла в том, чтобы вакцины хватило на весь Красноблок! Поневоле пришлось культивировать вирусы искусственно, мобилизовав добровольцев из числа самых отчаянных стройбанов. От них, кстати, не было отбоя. Вам, сосункам, не понять, какой порыв к бескорыстному самопожертвованию охватывал представителей старших поколений, когда Родной Отсек объявляли в опасности! Скурвились вы после Перекраски, только о себе привыкли думать! Не понять вам, как люди осознанно шли на погибель. В изоляторе, куда их сажали под замок, все было пропитано мученической смертью через Потреблядство. Ничего общего с родимыми казармами! Ни запаха портянок, ни пирамид из табельных лопат. Кемп с Дэвидом оборудовали помещение на базе Выставки Достижений Народного Хозяйства, куда завезли дополнительное барахлишко из Пентхауса, выложили на полках красиво, чтобы было хоть чутка похоже на стандартную гиперлавку Западного крыла. Наши храбрецы подхватывали Потреблядство один за другим, и уходили в муках, ломая ногти о прилавки в попытке хоть что-нибудь купить. Невозможно было смотреть на это без слез. Но, нам надо было быть сильными. Поэтому, когда Кемп с Дэвидом, одев ОЗК, цедили из трупов героев Потреблядскую вытяжку, их глаза оставались сухими. В лаборатории установили автоклав, с его помощью субстанцию перегоняли в экстракт. Смесь, получавшаяся в итоге, была гремучей и валила с ног любого стройбана, и даже военрука первого ранга. Поэтому, для получения вакцины, концентрат Йобола около выдерживали в вакууме под красными фонарями с портретами Основоположников, чтобы лишить основных поражающих качеств. Но он и после световой обработки кусался не по-детски и мог легко убить ослабленный организм. Чтобы избежать лишних потерь при вакцинации, Кемп с Дэвидом сажали привитых стройбанов в новый карантин, обкуривая Дымом Отечества, метод гарантировал протекание лихорадки в легкой форме. Это что касаемо собственно вакцины, которая бы сделала стройбанов неуязвимыми к повторному заражению вирусом Йобола. Кроме того, уже в процессе работ, кому-то из высокопоставленных соглядатаев пришла блестящая идея. Применить концентрат палочек Йобола в качестве мощного психотропно-бактериологического оружия массового поражения для окончательной ликвидации Западного крыла. Это должно было стать тем самым адекватным ответом на Стратегически Охренительную Инициативу Рональда Альцгеймера вместе с его сцаной Альцгеймерономикой. Скрытно распылив концентрат потреблядства в отсеках вероятного противника, мы надеялись спровоцировать у наглосаксов с мазерфакелами приступ массового потреблядского психоза, взвинтив потреблядские настроения выше крыши. Впав в неистовство, потребляди бы мигом бы высосали из Федерального Резервуара весь кислород, а, заодно, вымели б все товары с полок супермаркетов, была б им Пятница 13-го, блядь! Альцгеймеру, чтобы не ударить мордой в грязь, довелось бы вводить в строй все новые и новые Воздухогенераторы МВФ, но их мощностей все равно не хватало бы. И так, блядь, до победного конца! Альцгеймер запускает очередной генератор, а мы ему новую партию концентрата порцию палочек Йобола, оба-на. Он — снова. И мы — опять. Он бы, сука, и квартала не протянул. Взяли б Пентхаус голыми руками, без единого выстрела, под предлогом оказания неотложной медицинской братской помощи в форме искусственного дыхания. Кинули б к ним свои трубопроводы с мухоморами, нас бы население цветами встречало. Сиамцев бы интернировали, и на операционный стол. А, заодно, под шумок, из тех кирпичей, которыми тамошние обыватели срались, в приступе затяжного потреблядского психоза, наши стройбаны выложили б пару внеплановых этажей!

— Лихо, — присвистнул я.

— Да уж, — с энтузиазмом подхватил Полковник. И сразу же помрачнел. — Эх, жаль, не выгорело ни буя. Из-за утечки секретной информации. Опер-сексотская ячейка налажала, Гуантанамать ее за ногу. В Мичуринских теплицах, как назло, случился новый неурожай. Из-за ебанной засухи…

— Проще сказать, когда там было благополучно, — холодно заметил я, но старикан не поднял перчатки.

— В тот год особенно припекло, — сообщил он невыразительным голосом. Водопроводная труба очень некстати сгнила, пока хватились, земля стала — что каменная. Пришлось покупать картошку в Пентхаусе, а советник Альцгеймера, хитрый старый хер Генри Кислый, Крыссинджер, заносчивый старый хер из Биллиардного клуба, уперся кием, и ни в какую. Шиш вам, красноперые, говорит, ни единого кукурузного початка от нас не дождетесь, пока всех обетованцев не выпустите к нам на ПМЖ. Списки спустил, кого выпускать, а кто им и даром не нужен. Прикидываешь, каков наглец. Кемпа с Дэвидом туда вписал втихаря, харя гнусная, а опер-сексоты пьяные были и прошляпили. Махнули обоих на два мешка пшеничной крупы. А, как хватились, поздно стало пить Боржоми, птичка выпорхнула, блядь. Сразу за ней полетели погоны, но кому от того легче? Кемп с Дэвидом все наши секретные наработки по подготовке Потреблядской пандемии выложили Федеральному Бюро Находок. Те, как разобрались, что им готовилось, схватились за голову. Осознали, суки находчивые, что по самому краю вместе со всем своим долбанным Федеральным Резервуаром А Кемп и Дэвид, парочка ренегатов, говорят: вот готовый рецепт экстракта палочек Йобола, у стройбанов против них иммунитета нет, если грянет эпидемия, Домострою, с его плановым потреблением воздуха и лимитированными фондами дыхсмеси — кырдык. Надо только про пьянящий воздух свободы у ГосПорога покричать, и понеслась. Стройбаны в угаре свой ССанКордон сами по камешку разнесут, а потом мы их быстренько Шоковой терапией угомоним. Что дальше было, без меня знаешь, нашим же оружием — нас под орех…

— А как же прививки от Потреблядства? — напомнил я. — Вы же говорили, будто вакцину удалось разработать?

— Так ведь Кемп с Дэвидом увезли с собой всю проектную документацию. Она в довесок к крупе пошла. Хоть бери, сызнова начинай…

— А в чем проблема? Неужели среди военруков не нашлось никого, кто бы заменил Кемпа с Дэвидом?

— Дело не в том, мог или нет, — неохотно сказал Полковник, отчего я понял: таких не нашлось. Просто, взвесив последствия вакцинации, программу закрыли.

— Почему? — не сдавался я.

— Помнишь, я тебе рассказывал, как инфицированные неслись в гиперлавки, а найти причины такому странному поведению долго никто не мог. Разобрались, только когда о микроскопе вспомнили, его пришлось в Западном заказать. Сделали вскрытие одного загнувшегося от Потреблядства активиста, заглянули в окуляр, а там… мать честная… Оказалось, долбаная палочка Йобола оквадрачивает извилины в мозгу, аккурат по форме Кривоговорящих зеркал.

— Оквадрачивает? — переспросил я, не став скрывать недоумения.

— Ты что, уши с утра не мыл?

— Мыл, — заверил я. — Но как такое возможно?

— Какое-такое?! Если ты про уши, то очень даже запросто! С тех пор, как собака Консенсус, гад плешивый, отменил утренние построения, я, блядь, уже ничему не удивлюсь! Кто сейчас за чистотой ушей следит? Каждый второй мудак — в наушниках, а что под ними — догадайся сам! По кило серы, я тебе гарантирую! Гаркнешь такому, а ну, подровнялся, слюнтяй, смирррна, кругом, шагом марш, а он и ухом не ведет…

— Я про оквадрачивание извилин, — терпеливо пояснил я.

— Если б только их одних! — воскликнул Полковник и шлепнул тяжелой волосатой ладонью по столу. — Оквадрачивание незаметно, с нейронов начиналось, а уже дальше шло по нарастающей. Первым оквадрачивался продолговатый мозг, который отвечает за дыхательный ритм, вследствие чего дыхание сильно учащалось. Заглянет такой жилец в цветной каталог какого-нибудь буевого магазина МЕТРО, и все, колотит его, будто за голый электрокабель схватился. Это был первый звонок. Затем начинались необратимые изменения в гипофизе, и давай он потреблядскими гормонами фонтанировать, от которых жильца — то в жар, то в холод. Лихорадка, шутка ли дело. Тем временем, процесс оквадрачивания перекидывался на гипоталамус, и у жильца из всех мыслей, лишь одна оставалась, как бы ему скорей в гиперлавку попасть. Следом оквадрачивание поражало мозжечок, а он отвечает за моторику. Стало быть, вот тебе и лунатизм, над которым мы долго ломали головы. Глянешь, бывало, на такие пострадавшие мозги, сразу ясно становится, отчего бедняга при жизни ни единого нормального слова вымолвить не мог, ни так точно, тебе, ни упал-отжался, а только это свое ВАУ-ВАУ-ВАУ засраное. Ну а страшнее всего то, что на последних стадиях заболевания даже череп форму менял, из горшкоподобной на квадратную! Причем, даже у тех стройбанов, кого успели привить! Вроде как в полном порядке боец, годен к строевой, а как его в армию забреешь, если у него башка — что кирпич?! Где ему, мутанту нестандартному, квадратную каску взять?! А сотню касок?! Это что же получается, всю амуницию на складах — коту под хвост?! И давай не будем о способностях прямоугольных поверхностей к рикошету…

— Это правда? — спросил я позднее у Отшельника. Он был единственным во всем Кур1не жильцом, с кем я мог позволить себе поговорить на столь щекотливую тему. Когда-то давно, при Домострое, он был Главным инженером установок ПОЛЫНЬ и, в этом качестве, начальником Отца. Когда случился взрыв, и Отец погиб, Отшельника не было на службе, он уехал в отпуск. Вернулся сразу, как только узнал, командовал ликвидацией последствий аварии и так сильно отравился ядами, что едва не умер в санчасти. Врачи предрекали ему будущее в инвалидной коляске, но он, едва смог ходить, отказался от курса реабилитации, удрал в Запретную Зону или Запретку, как у нас стали звать оставшиеся от цехов руины, и поселился там. Изредка я тайком пробирался к нему, минуя кордоны охранявших Зону дружинников, ходить туда было запрещено. Старик, хоть и избрал добровольно одиночество, был рад мне. Беседовать с ним, сидя у догорающего костра, было одним из тех редких удовольствий, которые выпадали мне в последнее время. Я сказал, у костра? Вы не ослышались, это так и есть. Развести в Доме костер могли лишь самые состоятельные жильцы, которых в коридорах не встретишь, члены элитного Биллиардного клуба да высокопоставленные Опричники, отобравшие камине у пузырей, где те сжигали драгоценные ассигнации. Отшельник не принадлежал ни к первым, ни ко вторым. И, тем не менее, шиковал, представьте…

— Ты о вирусах Йобола спрашиваешь? — уточнил старик, протягивая ладони к огню. К ночи в Запретке становилось зябко. — Да, Полковник тебе не солгал. Жаль только, позабыл упомянуть, что, если бы его дружки не полоскали стройбанам мозгов концентрированным раствором хлорки, потреблядская пандемия не приобрела бы столь уродливых форм…

— Военруки промывали мозги хлоркой? — переспросил я, хоть не слишком-то удивился, при Домострое случалось и не такое.

— Ну, они, главным образом, занимались ополченцами. Считалось, эта процедура способствовала закреплению в головах новобранцев параграфов боевого устава, предписывающих биться до последнего вздоха, это должно было придать подразделениям устойчивости под огнем. В масштабах всего Красноблока, эта новаторская идея отрабатывалась соглядатаями, в их ведении находилось и гражданское население, и сами военруки по линии контрразведки СМЕРШ.

— Зачем им было отбеливать стройбанам мозги?

Отшельник почесал висок.

— У них просто не было иного выбора, — изрек он, немного подумав. — Ведь Красный блок изначально, с самого первого дня своего существования, строился на сакральных представлениях о Светлом чердаке, куда стройбанам надлежало пробиваться любой ценой, не глядя на потери и лишения. В краткосрочной перспективе это работало, но, по мере того, как носители слепой веры в непогрешимый выбор Основоположников были выбиты по ходу Гражданской войны или сошли с ума, после того, что натворили вслепую, чрезвычайникам что-то понадобилось на замену. При Большом Брате, Отце и Учителе стройбанов, прекрасной альтернативой слепой веры в Чердак стал неизбывный страх перед Заколоченной лоджией по пути к нему, стимулируемый посредством массовых репрессий, чтобы никто, включая чрезвычайников из числа конвоиров и солдат заградотрядов, не чувствовал себя в безопасности, это, знаешь ли, бодрило. Провозглашавшиеся день через день трудовые почины, авралы и марш-броски с полной выкладкой в условиях, максимально приближенных к боевым, тоже не давали стройбанам закиснуть. Однако, ничто не вечно под Крышей, даже абсолютная власть Большого Брата. Конечно, сменившему этого рябого вурдалака Волюнтаристу удавалось, некоторое время, поддерживать интерес бойцов всяческими экзальтированными выходками и чудачествами, швыряясь валенками на Совбезе ООО или грозясь снести Пентхаус к ебенемать при помощи нашего легендарного сверхоружия, заправленных керосином Кладовок Возмездия, но, эта клоунада не имела былого продолжительного успеха. Репрессии, чтобы по-настоящему напугать, должны быть всеохватными, а клоунада довольно быстро приедается, оборачиваясь стандартно: Застоем Воздуха в отсеках. На фоне разгула всеобщего потреблядства за стеной, организованного при помощи Альцгеймерономики, наши стройбаны совсем приуныли. И, их было весьма непросто взбодрить. Прежние, опробованные старшими поколениями соглядатаев инструменты, не действовали, они устарели морально, как ни пытались вдохнуть в них новую жизнь. Взять хотя бы провалившуюся затею с готовыми мыслештампами…

— Как это? — не понял я.

— Справедливо квалифицировав мышление, как процесс осознания объективной реальности, соглядатаи пришли к заключению, что избавят стройбанов от лишних хлопот, передоверив эти функции себе. То есть, при посредстве послушных стенгазет будут рисовать такую реальность, которую сочтут нужной, а стройбанам останется лишь усвоить выжимки, заучив главные тезисы наизусть. Как говорится, все гениальное — просто. Не спорю, недурно было придумано, снабдить стройбанов стандартным набором идеологических клише, чтобы служили на все случаи жизни, в качестве четких, аргументированных ответов на любой, самый каверзный вопрос, включая даже провокационные из Пентхауса. Снабженный таким мыслемеханизмом стройбан мог спокойно трудиться на стройке, не опасаясь, что его застанут врасплох. Например, когда его спрашивали, отчего это у вас в Красноблоке такая спертая атмосфера, уж не Застой ли, часом, начался, он без запинки чеканил: повышенное содержание диоксида углерода стимулирует фотосинтез, что есть залог высоких урожаев в Мичуринских теплицах, которые служат житницей Красноблока. И отворачивался, давая понять: разговор окончен. Или, в идеале, переводил мяч на половину противника, напомнив провокатору об мрачной участи безработных, обреченных господствующими эксплуататорскими классами Пентхауса на вечные муки от голода и хронической гипоксии. Способного дать столь суровую отповедь стройбана при Застое награждали почетным красным флажком, его полагалось крепить к табельной кирке, но, даже с ним он не превращался в хорошего работника, способного хоть что-то сделать не криво. И этого нельзя было исправить ни одним методом из арсенала соглядатаев. Ничто не помогало, представь себе. Ни отправка в профилакторий к спецдантистам, на оздоровительную рассверловку зубов, ни другие административные меры точечного характера. А, повторяю, гнать отказников в Заколоченную Лоджию, как водилось при Отце и Учителе, было нельзя из имиджевых опасений. Прогрессивная общественность Западного крыла немедленно била в набат, обвиняя соглядатаев в том, что пользуются гражданскими правами стройбанов вместо дефицитной туалетной бумаги. Гневные ответные коллективные письма стройбанов, уверявших, что с правами — порядок, они здесь никому не надо, не воспринимались в Западном крыле всерьез. Пугать западников ужасами Ядреной зимы побоялись. Как-никак, члены Геронтобюро, перепуганные стратегическими инициативами Рональда Альцгеймера, вступили в бескомпромиссную борьбу за Разрядку Межэтажной напряженности. Им, кровь из носу, хотелось доказать всему Дому, что Альцгеймер возводит на Красноблок напраслину, никакой мы не Отсек Зла, а вполне презентабельные жильцы. Считалось, если прогрессивная общественность поверит, то не позволит Альцгеймеру раздавить нас переборками, как он обещал. А тут, как на зло, западники пронюхали про наших спецдантистов в галифе с голубыми лампасами. Им задрали белые халаты, убедились, что так и есть, и с позором вытурили из Межэтажной ассоциации стоматологов коленом под зад. В довершение всех бед, Западное крыло объявило эмбарго на поставки метана из Заколоченной лоджии, а он был нашим единственным востребованным экспортным товаром, все прочее вызывало у западников смех. Принимая в учет очередную засуху в Мичуринских теплицах, положение сразу же стало отчаянным.

— Похоже, мы в тисках обстоятельств, товарищи гипертоники, гм, — еле шевеля пухлыми губами, констатировал тогдашний генеральный секретарь Геронтобюро на внеочередном пленуме, экстренно созванном в палате для престарелых жильцов. Коллегиальное руководство обосновалось там ради маскировки. В случае внезапного нападения пожарных Гуантанамамы это было самое безопасное местечко в Красноблоке. Там-то членов Геронтобюро никто не додумался бы искать…

— Правильно я говорю или нет, маразматики мои дорогие? — справился генсек и надсадно закашлялся, рискуя справить нужду в памперс. Из-за конспирации ему приходилось строить из себя выжившего из ума старикана, изнемогающего от целого букета неизлечимых болячек, внешним проявлением которых считался гипертрихоз, то есть, избыточные волосяные покровы на лице. Тяжелые накладные брови, в три пальца толщиной, клеившиеся опытными гримерами перед выходом на люди, чтобы никто не усомнился в диагнозе, приносили генсеку неисчислимые страдания.

— Правильно или нет, спрашиваю, гм? — повторил он с нажимом, делая знак коллегам включить слуховые аппараты

— Как всегда, в самую точку попал, незаменимый ты наш Леонид Ильич, — противным писклявым голоском кастрата со стажем поддакнул главный идеолог Красноблока по фамилии Сусло. Согласно легенде прикрытия, придуманной им для самого себя на всякий пожарный случай, идеолог просидел в Домкоме так долго, что застал самого Отца и Учителя стройбанов, легендарного В.В., который, кстати, высоко ценил заслуги Суслы в деле организации массовых репрессий. Проверить этого, правда, никто не мог, репрессии были столь масштабными, что мало кто уцелел, за исключением самого Отца В.В., да и тот протянул недолго. Зато ни у кого из членов Геронтобюро не вызывал сомнений сволочной характер главного идеолога. Чтобы поддерживать имидж дряхлого, похожего на высохшую воблу скопца с морщинистым лицом желтушного оттенка, Сусле доводилось месяцами сидеть на жесткой диете. Неизбывное чувство голода терзало его днем и ночью, отчего идеолог, без всякого притворства, был до тошноты сварлив, необычайно мелочен и маниакально кровожаден. В качестве дополнительной нагрузки по линии профкома Сусле вменялось в обязанности служить секретарю Геронтобюро мрачной тенью, вечно плетущей козни и нашептывающей патрону на ухо всякие гадости про товарищей. Считалось, без тени авторитет у генсека будет не тот, вот Суслу и прикрепили. Вынужденный повсюду таскаться за шефом в инвалидной коляске на жестких рессорах, Сусло нажил устрашающих размеров геморрой, отчего окончательно обозлился на весь Дом.

— Какие у кого будут предложения, товарищи, гм? — промочив горло минералкой, спросил генсек и несколько раз смачно причмокнул губами. — Или кто-то из вас не согласен, что у Альцгеймера, Гуантанамать его за ногу, все козыри на руках?

— У какого Альцгеймера, Леонид Ильич? — чуть склонил трясущуюся голову набок главбух Красноблока. Его звали Косухой, он страдал от выпадения памяти и Паркинсона, вследствие чего ровным счетом ничего не помнил и вибрировал, когда ему на это пеняли.

— Тот, гм, о котором ты сам мне вчера талдычил, что у него, кроме козырной масти, припасено, гм, по тузу в каждом рукаве, — терпеливо, но со страдальческой миной, напомнил генсек и шумно высморкался.

— Не могу знать, — пробормотал Косуха и попытался промокнуть уголок трясущейся губы слюнявчиком, но, разумеется, вместо рта попал в нос.

— Как это, ты не помнишь? — молвил генсек с вялым упреком. — Я тебе о том Альцгеймере докладываю, который грозится мою дорогую Экономную Экономику своею Альцгеймерономикой мотовской на хрен натянуть и слить в унитаз…

— Каков наглец, — пробормотал Косуха и завибрировал.

— Без тебя в курсе, — откликнулся генсек язвительно. — Что будем делать, товарищи? Какие настроения в народе, товарищ, гм, Андроид?

— Стройбаны ропщут, — доложил, чуть привстав на великолепных, заказанных в Пентхаусе протезах, обер-соглядатай Красноблока. — Кто-то пустил провокационный слушок, что потребительская корзина рядового стройбана против той, что обещал обывателям Альцгеймер, по объему не дотягивает даже до уровня сумки от противогаза, полагающейся к ношению по Уставу…

— Клевета, — по-змеиному зашипел Сусло и закатил холодные рыбьи глаза под лоб. — Распустились. Раньше, при Отце и Учителе, незабвенном нашем В.В., за такие клеветнические речи в Заколоченную лоджию высылали…

— Еще по отекам перешептываются, что наш усредненный доход на душу населения… — продолжил обер-соглядатай, нервно поправив массивные очки в солидной роговой оправе, придававшие его грозному облику еще больше солидности.

— Ересь! — звонким фальцетом перебил Сусло. — Наш среднестатистический стройбан — атеист до мозга костей! У него нет и даже теоретически не может быть души! Инсинуации! Распустил ты стройбанов, Юрий Владимирович, совсем они у тебя потеряли…

— Надо бы дисциплину подтянуть, — нахмурился генсек. — Слыхал, товарищ Андроид, о чем тебе партия гутарит? Раз дисциплина хромает, сформируй из хромцов колонны, и на субботник в Заколоченную лоджию, снег, гм, разгребать. Остальных кто станет отлынивать — к зубному…

— Правильно, — главный идеолог Сусло захлопал в полупрозрачные ладоши. — Надо срочно порядок навести. А то, разболтались стройбаны совсем, Отца не чтят…

— Старые победитовые сверла давно затупились… — вздохнул Андроид, снимая очки.

— Новые завези, — свел свои внушительные брови генсек. — Мне тебя арифметике учить?!

— Инвалюты нет, — горестно покачал головой обер-соглядатай. — Пентхаус наш газ бойкотирует.

— Гады, — скрипнул зубными протезами импортного производства главбух Косуха. — Я вам об этом печальном факте, кажется, докладывал, Леонид Ильич…

— К тому же, моих самых отборных дантистов исключили из Ассоциации стоматологов, — закончил мысль обер-соглядатай. — Нам больше не отпускают сверла. Эмбарго…

— Это империалистический сговор! — пискнул Сусло.

— С Заколоченной лоджией тоже проблемы, — добавил обер-соглядатай мрачно. — Прогрессивная общественность требует, чтобы мы заколотили ее гвоздями.

— Это неслыханно! — задохнулся главный идеолог. — Какое беспардонное вмешательство во внутренние дела! Где же нам полоскать свое грязное белье?!

— Пока ультиматума не выполним, дырки от бублика не получим, не то, что клонированных куриных окорочков, — подвел невеселые итоги обер-соглядатай.

— Без Лоджии и дантистов — пропадем, — протянул генсек. Лицо его стало совсем потерянным. Инвалиды потупились.

— Без Лоджии попробуем обойтись, — энергично протерев линзы батистовым платком с вензелями, обер-соглядатай решительно вернул их на переносицу.

— Чем же ты ее заменишь, товарищ Андроид? — в слезящихся глазах генсека затеплилась робкая надежда.

— Буду ставить провинившихся в угол…

— И все?! — ахнул Сусло. — Ты в своем уме, товарищ Андроид. Мы тебя на кровавую Гэбню поставили, а не в яслях, сопливые носы утирать!

— Это будет не простой угол, а пятый, — с достоинством отвечал Андроид, внимательно изучая свои холеные ногти. — Его сначала понадобится найти. Поиски будут долгими и крайне болезненными, это я вам гарантирую, товарищи геронтократы.

— Вот это славненько! — воспрянул духом идеолог Сусло, и старцы оживленно зашептались.

— Не пойдет, — осадил их главбух Косуха.

— Это еще почему?!

— Оборудование пятых углов в казармах ляжет на наше народное хозяйство непосильным бременем. А оно и так — на ладан дышит…

В комнате для престарелых жильцов повисла зловещая тишина, прерывавшаяся хриплым астматическим дыханием старцев.

— А давайте радикально сократим число едоков? — подал раскатистый командирский басок верховный главнокомандующий кликой Агрессивных военруков. Как профессиональный военврал высочайшего ранга, он всегда был настроен весьма решительно и нередко колотил по столу для совещаний клюкой, на которую опирался при ходьбе.

— Каким это образом, товарищ Устим? — генсек с трудом приподнял натруженную левую бровь. Слишком массивная, она еле держалась на клею. — Скоро отпадет, — думал генсек с тревогой.

— Объявим Освободительный поход и бросим массы ополченцев на Пентхаус. Или к чайникам в Подвал. Так даже лучше будет, до Пентхауса они вряд ли доберутся, уж больно крутой там подъем. Подвал будет — в самый раз. Оттуда еще никто не возвращался живым. Сгинут с концами, это я могу вам гарантировать, — отчеканил старый вояка.

— Давно пора чайников приструнить, — пискнул из своего инвалидного кресла Сусло. — Достали уже своим ревизионизмом идей Основоположников…

— А как же наша с Леонидом Ильичом борьба за взаимопонимание и добрососедские отношения между жильцами? — всполошился член Геронтобюро Горемычный, возглавлявший Ячейку Дружбы между этажами. — Вы о ней подумали, товарищ Сусло? Что будет с Разрядкой Межэтажной напряженности, за которую мы взялись?!

— Точно, — кивнул генсек, метнув в идеолога враждебный взгляд. — Ты, товарищ Сусло, вообще уже, гм! Ври, гм, да не завирайся!

Вздрогнув, идеолог втянул голову в щуплые плечи и несколько раз нервно приложился к кислородной подушке.

— Если положение с Мичуринскими теплицами не выправится, а оно не выправится, это я вам, товарищи, могу обещать, число стройбанов радикально сократится и без Освободительного похода в Подвал, — заметил Консенсус, будущий Прораб Перекраски. Его лишь недавно кооптировали в состав Геронтобюро, поставив куратором над сельским хозяйством, и еще не успели загримировать, как следует. Оставшись до неприличия моложавым на вид, Консенсус, чтобы не быть белой вороной, строил из себя полного идиота, что, впрочем, было обычным состоянием всех главных агрономов. Вплотную ознакомившись с положением дел в Мичуринских теплицах, самые стрессоустойчивые из них играючи трогались умом. В выпавшей ему роли юродивого нашлись свои выгоды, причем, немалые. Как невменяемому, Консенсусу позволялось вопиюще нарушать субординацию, перебивая старших товарищей по коллегиальному руководству. Кроме того, он получил уникальную возможность резать старцам горькую правду-матку.

— Что ты имеешь в виду, товарищ Консенсус? — почти ласково осведомился Генсек и протянул свою подрагивавшую, изуродованную полиартритом ладонь с явным намерением потрепать пионера по затылку.

— Скоро стройбаны от голода пухнуть начнут, — потерев впечатляющее пятно на лбу, бесстрашно выпалил будущий Прораб Перекраски.

— Кто тебя завербовал и когда?! — захлебнулся слюной идеолог Сусло. — Эй, кто-нибудь, принесите, пожалуйста, мой станочек для вырывания ногтей!

— Да он, видать, мазерфакелами подкупленный?! — страшно побагровев, взревел верховный военрук и предпринял попытку огреть Консенсуса клюкой. — Да я прямо сейчас отдам приказ подорвать все Кладовки Возмездия, которые стоят на боевом дежурстве. Мы этот чванливый Пентхаус к еханной Гуантанамаме снесем!

— Не выйдет, — сказал Консенсус, отпрянув.

— Это еще почему?!

— Керосина нет…

— А куда он, по-твоему, подевался?! — взревел верховный военрук.

— Слили мы его еще в позапрошлом заготовительном сезоне, когда бросили все силы на борьбу с долгоносиком, — отвечал Консенсус со спокойным достоинством.

— Врешь! — прохрипел командующий ополченцами и попытался вскочить, позабыв, что его давно парализовало ниже пояса.

— Остынь, Устим, — вскинул руку генсек. — Охолони, кому сказано! — И добавил, обернувшись к Консенсусу: Давай, пацан, продолжай. Что ты хотел сказать, гм…

Выступив вперед на собственных ногах, а Консенсус был единственным из членов Геронтобюро, кто мог позволить себе такую роскошь, главный агроном важно изрек:

— Новое МЫшление!

— Чего-чего?! — поперхнулся Сусло. — Ты что, курил натощак, пионер?!

— Мы тут головы ломаем, как нам принудить стройбанов печатать мыслешаг, — на висках военврала взбугрились сизые вены. Даже товарищ Андроид, самый пытливый из них, решил, что надо бы подвергнуть Консенсуса пытке в застенках.

— Я же не сказал — мышление, — поспешил успокоить переполошившихся старцев Консенсус. — Я сказал — МЫшление. От слова МЫшь. Речь — о принципиально ином процессе, я вам, товарищи, сейчас все объясню.

Как только до членов Геронтобюро дошла суть задуманной Консенсусом хитрости (что, кстати, случилось далеко не сразу, он охрип, пока им втолковывал), руководство облегченно вздохнуло. Судя по всему, изворотливый Консенсус нашел-таки выход из крайне затруднительной ситуации, в которую Красноблок загнал сам себя. Или его туда загнал Пентхаус, старикам из Геронтобюро было гораздо приятнее считать именно так. В любом случае, жесткие требования управдомов Западного крыла были приняты ими практически безоговорочно, старперы поупирались чисто для проформы, чтобы в Пентхаусе ничего не заподозрили. Поморщились перед телекамерами, проглатывая горькую пилюлю, тайно облеченную лучшими кондитерами Красноблока в сладчайшую глазурованную оболочку, запили минеральной водой, поклявшись уволить соглядатаев-дантистов, а Заколоченную лоджию вообще в перспективе снести. В Пентхаусе не нарадовались, слегка озадаченные покладистостью членов Геронтобюро, обыкновенно те артачились до последнего. Мазерфакелам с наглосаксами, разумеется, было невдомек, что старцы, по совету Консенсуса, сделали ставку на его Новое МЫшление, подмахнув секретный циркуляр, предписывавший перенести всю тяжесть идеологической борьбы из зубоврачебных кабинетов в прачечную особого назначения. Установленная там большая автоматическая стиральная машина «Хрюндиг», была закуплена у швабров через подставных лиц с Неприсоединившихся этажей и скрытно доставлена в Красноблок окольными путями. Машину тащили через Госпорог по частям, соблюдая все мыслимые меры предосторожности. Внешне никто не отличил бы ее от обычной барабанной стиралки, да и не было у стройбанов, привыкших обходиться ребристыми досками, соответствующего опыта. Однако отличия все же были, поскольку главным предназначением аппарата было прополаскивание мозгов по решению судей, выдававших себя за работников химчистки. Приговор, вступавший в силу немедленно после вынесения, выглядел примерно так:

К слову, вышеприведенный образчик служит лишним подтверждением тому, что приговоры, выносившиеся работниками химчисток запятнавшим себя стройбанам, были в Застойную пору на редкость гуманными. Могли ведь и щелочи в бак сыпануть, и выварить с добавлением отбеливателя «Мечта», и отжать на полутора тысячах оборотов, чтобы очищенный стройбан даже не заикался, а до конца дней помалкивал в тряпочку. Сеанс отбеливания порошком «Мечта» по терапевтическому эффекту не уступал лоботомии, а ведь этот метод избавления от привычки задавать неудобные вопросы вплоть до недавнего времени практиковался в Пентхаусе.

Когда Перекраска достигла апогея, а обличение преступлений Домостроя из крайне небезопасного занятия сделалось модным, зловещую соглядатайскую стиралку искали все, кому только не лень. И живчики, чтобы выгодно перепродать, и либералы, как важную улику для грядущего Межэтажного трибунала над Домостроем, и просто сочувствующая общественность. Искали всем Домом и, похоже, на совесть, наглосаксы с карманными фонариками, мазерфакелы с факелами, а бывшие стройбаны, как у нас водится, наощупь. Больше остальных старались Особопутейцы, их движение только набирало силу, они еще не определились, куда идти, но не сомневались: экспонат, в случае своего обнаружения, станет важной вехой Особого пути на Голгофу. Даже соглядатаи из обслуживавшего прачечную персонала, и те рыли носами паркет, уверяя, что осознали свои досадные ошибки и хотят исправиться как можно скорее.

— Покайтесь, други! — взывали политруки, опередившие на этом поприще рядовых стройбанов и пожалованные за быстроту реакции капелланскими рясами. — Покайтесь, и откроется вам, где машинку ироды заханырили! — поисковики истово осеняли себя крестными знамениями, впрочем, проку от этого было мало. Тайна осталась неразгаданной.

— Наверное, ее давно вывезли за пределы СНГ, — предположил, в конце концов, один из главных поисковиков, смахнув со лба пот парчовым рукавом украшенного жемчугами терлика, поверх которого был наброшен боярский кафтан из сафьяна. Повсюду пылали факелы мазерфакелов из группы поддержки, в коридорах стояла чудовищная духота, но новоявленный боярин стоически терпел мучения, поскольку лишь недавно обрел новое нацлицо и теперь очень опасался его снова потерять. Прежняя рабочая униформа боярина — заляпанный человеческими жидкостями прорезиненный фартук дознавателя оперативно-сексотской ячейки, висел в глубине платяного шкафа.

— Кто вывез?! Куда?! — наседали репортеры.

— Обратно к Гуантанамаме, видать, — неудачно пошутил боярин, и его немедленно турнули с поста, заменив другим, не столь болтливым экс-сексотом. Благо, их тогда много по родному блоку мыкалось, не зная, куда приткнуться…

После досадного инцидента разговоры о стиралке, как отрезало, вскоре упоминать ее в приличном обществе стало неэтичным.

— Куда же она подевалась? — спросил я Отшельника.

— Никуда, — поморщился старик. — Стоит у всех на виду. Это самый лучший способ маскировки, описанный еще великим наглосаксонским писателем Артуром Конан Дулей. Метод действует безотказно, если глаза жильцов хорошенько замылены.

— Кем замылены?

— А всеми, кто сидит на проценте от акций компании «Прохор & Гей», а таких большинство и среди членов межэтажного Пена-Клуба, которые строят из себя писателей, на деле методично задувая пену в глаза читателям, и среди стряпающих Мыльные оперы режиссеров. Думаешь, даром Мыло с утра до ночи крутят по Кривоговорящим зеркалам? Это означает: спецпрачечная работает круглосуточно…

— Намекаете, что машину извлекли из тайника…

— Да никто ее никуда не прятал! Помнишь ток-шоу «Большая стирка», запущенное сразу по окончании Перекраски? Вот там она и пахала на износ из года в год. С тех пор в ней уже раз пять меняли приводные ремни и, как минимум, дважды — водяную помпу, столько мозгов она успела прополоскать, отбелить и выкрутить до полной прозрачности, работая по двадцать четыре часа в сутки. Что тут скажешь, надежную технику швабры делали, пока к ним люля-кебабы не понаехали…

— По-вашему, машину продолжают использовать, вместо того, чтобы представить Трибуналу над Домостроем в качестве вещественного доказательства злодеяний, совершенных соглядатаями против инакомыслящих?

— А разве это не очевидно? Машине, между прочим, до лампочки, кому в баке поласкать мозги, стройбанам или членам Consumer society. Только охват целевой аудитории сейчас такой, что старички-соглядатаи нервно курят в сторонке. Раньше-то, как было: заподозрят стройбана в инакомыслии, и только тогда в прачечную волокут, и то, не сразу, а после вынесения соответствующего диагноза. Это ж сколько волокиты, включая ту, что в прямом смысле этого слова? Теперь же мозги полощут всем без разбору авансом вперед везде, где висят Кривоговорящие зеркала, то есть, буквально повсюду. Так что объемы работ даже сравнивать бессмысленно, комитетчики против нынешних маркетологов — шпана…

— Думаете, если бы соглядатаи не полоскали стройбанам мозгов, они бы не оказались столь беззащитными перед маркетологами с их Потреблядской лихорадкой?

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — кивнул старик. — Хлорка подавила в организмах стройбанов иммунную систему, неудивительно, что они от Потреблядства пластом полегли…

К сожалению, старик не сгущал красок, именно так и обстояли дела. Отбеливание с хлорированием — процедуры нешуточные, без последствий не проходят. Образно говоря, в заполненную тетрадь, при всем желании, много текста не впишешь. Чего не скажешь об отбеленной, туда — пиши, не хочу. Кому-то может показаться некорректным уподобление мозга жильца канцелярской тетрадке. С другой стороны, почему бы и нет, если оба эти предмета выступают носителями информации. Конечно, и я тут не спорю, тетрадь не обладает уникальными способностями систематизировать свое содержимое, анализировать его и делать выводы путем переосмысливания. Разрешите спросить: а стройбан такими качествами наделен?

Зато редкостное дарование к перевоплощению, у нашего брата, стройбана, в крови. Вот это признаю безоговорочно. Однажды, на исходе Перекраски, обессиленные, но счастливые от одного вида разрушенного нами ССанКордона, мы забылись в казармах тяжким сном, не позабыв спустить осточертевший всем красный флаг. А, когда разлепили веки поутру, обнаружили себя на Карнавале. Мы в недоумении терли глаза, не веря им, ибо мимо нас, прямо вдоль проходов между коек, прогуливались невиданные доселе персонажи. Надменные бояре в высоких мурмолках и соболиных шубах до пят в сафьяновых сапогах. Гонористые гетманы в шитых золотом жупанах, их искусственные, выписанные в Подвале чубы были уложены лучшими парикмахерами. Одетые как денди пузыри оживленно обсуждали между собой размеры черных откатов, их бодикиперы выглядывали киллеров, пуская к патронам одних попов, спешивших благословить пузырей не за дешево. Перемещавшиеся от группы к группе рэкетиры в однотипных спортивных костюмах, методично обкладывали участников представления мздой, дружинники взирали на все это свысока, они же почувствовали себя криминальной крышей.

— Что за блядская клоунада? — растерянно бормотали недотепы, из-за нерасторопности застрявшие в линялых тельняшках стройбанов. Они безуспешно вглядывались в лица артистов, но под многими слоями грима было уже не узнать вчерашних соседей по казармам. Лишь устойчивый запах нестиранных портянок дезавуировал их, он потом еще долго преследовал распрощавшихся с кирзой стройбанов, лучшие парфюмы оказались против него бессильны.

Позже, когда Опричнина назначила Гелия Дупу прокладывать стройбанам Особый путь, в пертурбациях огульно обвинили либерастов, как стали с презрением звать либералов, склеивших ласты в Пентхаус из-за страха перед неминуемым возмездием. По версии Дупы, именно либерасты, подговорив доверчивого Консенсуса назначить их главредами ведущих стенгазет, которым у нас привыкли верить безоглядно, устроили диверсию, чтобы сбить стройбанов с верного пути путем осмеяния всех наших главных Домостроевских ценностей. Начали кампанию с развенчания Основоположников, чьи фундаментальные труды обозвали высером маразматиков, продолжили злобными нападками на Светлый Чердак, ну а уж потом шельмованию подверглось буквально все, что считалось у нас святым. И производившаяся у нас дыхсмесь, ее классифицировали, как провоцирующую силикозы, и наши потолки, в одночасье оказавшиеся смехотворно низкими, и даже сделанные в наших мастерских машины. Помните, к примеру, снятый в Пентхаусе ужастик «Кошмар на улице ВАЗов»? Так вот, Дупа уверял, он появился неспроста, а имел в контексте явно выраженный вредительский подтекст. Стоило крутануть эту гадость, а сеансы раз за разом собирали аншлаги, и стройбаны устыдились обувать роликовые коньки отечественных марок, а ведь буквально вчера они считались у них престижными и доставались, кстати, не всем, а лишь счастливчикам, имевшим доступ к инвалютным магазинам Березка.

Стыдно сказать, но я был, частично, согласен с Дупой. В его рассуждениях имелось рациональное зерно. При этом, не берусь судить, что было первым, яйцо или курица. То есть, это стенгазеты морочили стройбанам мозги по тайной указке Биллиардного клуба, или они просто пели нам то, что мы, стройбаны, хотели услышать, поскольку Красноблок у нас в печенках сидел, а их перевели на самоокупаемость, только и всего. Никакого заговора, просто Рынок и, соответственно, Просто Мария…

Как только перекрашенный Красноблок приказал долго жить, поток разоблачений иссяк, словно искусственный фонтан, отрезанный от водопровода. Вчерашние рупоры Перекраски, гневные обличители гнойных язв Домостроя, слаженно угомонились, сделавшись бесконечными рекламными площадями для упорядоченного выгула потреблядских стад. Из острых блюд на потребу дня остались только «Сумерки» — культовый сериал, снятый одной одаренной домохозяйкой по мотивам бестселлера, написанного другой на радость широкой аудитории с сопоставимым интеллектом. Ликантропы тоже плачут, вот, пожалуй, и все, в чем состоял лейтмотив этого выносящего мозг произведения искусства. Если следовать логике Дупы, то, похоже, в Биллиардном клубе было решено показать оборотня с человеческим лицом, дескать, ничто человеческое вампирам не чуждо. На фоне нового концепта о шоковых терапевтах перестали заикаться, а Егор Объегоркин-Голый был без лишнего шума отозван в Пентхаус, якобы, на курсы повышения квалификации ликантропов. Проездные документы подмахнул сам месье Шенген. И бровью, говорят, не повел…

Он уехал, Сумерки остались. Как и оборотни, которых он наплодил или разбудил. Или они были и до него, а он лишь придал им новый рыночный вектор. Ничего не попишешь, условия проживания в целом по Дому далеки от тепличных. В отсеках по преимуществу душно и тесно, а снаружи — не разгуляешься. Там, за Внешними стенами — Ядовитая среда, смертоносное Застеночное пространство. И, таким образом, единственный способ спастись — карабкаться наверх, расталкивая остальных, а для этого чрезвычайно полезны мощные острые локти.

Понятно, будь среди жильцов одни ликантропы, и история Дома закончилась бы, не начавшись, как у посаженных в банку пауков. Мы все разные, и это большое благо. Одни готовы убивать конкурентов при первой возможности, другие, под воздействием асфиксии, склонны впадать в равной степени трогательные и наивные фантазии про Светлые чердаки, где сам Архитектор раскинул объятия в ожидании их, третьих, самых лучших из нас, обстоятельства принуждают браться за кельмы, чтобы гнать новые, спасительные этажи. На эти помещения у ликантропов всегда повышенный спрос, они захватывают их без зазрения совести, достаточно вспомнить хотя бы негодяя Ухогорлоносора, отжавшего у обетованцев кровное жилье. Впрочем, что тоже весьма характерно для Дома, нажитое неправедно добро тотчас ушло к другим, еще более свирепым ликантропам, почуявшим свежий сквознячок и явившимся на смену Ухогорлоносору, не успевшему толком обжиться в захваченной квартире. Он только-только начал строить небезызвестные Сады Семирамиды, которые, очевидно, следует признать одной из первых в истории попыток осуществить регенерацию дыхсмеси. Она оказалась неудачной, ну и пес с ней, я только хотел показать, отчего именно воздух с самых незапамятных времен приобрел в глазах населения Дома первостепенную ценность, став универсальным мерилом всего, чем только могли похвастать жильцы, служа, одновременно, яблоком раздора для множества агрессоров, оспаривавших друг у друга право владеть им с оружием в руках. Сколько при этом полегло жильцов, теперь не скажет никто. Как населению Дома удалось уцелеть, не пав жертвой разгерметизации отсеков, известно одному Архитектору. Я не шучу, представьте себе, в Эпоху Средидомья, например, как не дико это прозвучит сейчас, верхние этажи расстраивались хаотически, без малейшего намека на сопромат и Генплан. Да и свободного доступа на крышу никто не ограничивал. Таким образом, фактически любой феодал, петух с гипертрофированными амбициями и интеллектом питекантропа, по собственному почину разбирал потолки, чтобы воздвигнуть личную, персональную башенку, часто из фанеры, соломы и глины, зато свою. Конкуренты, понятно, не оставались в долгу, в итоге, Дом расстраивался хаотически, то тут, то там, над его аляповатой крышей вздымались хлипкие, косые башенки, каждая из них могла упасть от порыва ветра. Или от лассо, наброшенного конкурентами на шпиль. Риск разгерметизации был чудовищным. Собственно, она периодически случалась, это счастье, что в ту пору пригодные для дыхания воздушные слои выдавливались все выше тяжелой ядовитой атмосферой у поверхности и, таким образом, на уровне крыши было, чем дышать. Однако, так не могло продолжаться вечно. Из-за местечковых амбиций недалеких вожаков, звать этих малообразованных спесивцев управдомами у меня лично не повернется язык, бездарно разбазаривались производственные силы, ресурсы таяли, а строители, фактически, топтались на месте. Такой подход к домостроительству никуда не годился и, слава Архитектору, изжил себя, когда в Пентхаусе, наконец, утвердились наглосаксы, заставив потесниться своих предшественников, бритых. Кем были бритые — я вам не скажу. Этого сегодня никто не знает наверняка. По некоторым сведениям, бритые были искусными садовниками, они разбили в Пентхаусе отличный сад и вели беседы с деревьями, что, на мой взгляд, с головой выдает в них конченных наркоманов.

Подчинив бритых, те почти не оказали сопротивления и, я нисколько не удивлюсь, если именно они, слившись с наглосаксами, стали далекими предками скинов, новые хозяева Пентхауса объявили себя ответственными за Крышу, а ведущие туда люки заперли на замки, пообещав казнить каждого, кто только попробует их сбить. Незаконное строительство было ими так же строжайше запрещено, а новые правила, силой навязанные наглосаксами остальным, гласили, что, отныне, Пентхаус безоговорочно признается высшей отметкой Дома, и, кто бы ни строил новые этажи, любой из них автоматически прибавляет этажность занятым ими помещениям. Уложение было принято под угрозой применения наглосаксами вооруженной силы, они гордо именовали его Novus Ordo Domus — Новым Домовым Порядком.

За тем, чтобы остальные жильцы неукоснительно соблюдали его, бдительно присматривала учрежденная наглосаксами инстанция, всесильная Гильдия Вольных Штукатуров, без санкции которых, с тех пор, в стены не укладывался ни единый кирпич. Конечно, можно сказать, подобный ход превратил наглосаксов в своеобразных строительных рантье, поднимавшихся вместе с Пентхаусом, пальцем о палец не ударив, за счет других жильцов. Это справедливый упрек, и по адресу, я не спорю. С другой стороны, не будем забывать об агрессивной внешней среде, буквально наступавшей строителям Дома на пятки. Рано или поздно, если бы не прекратился бардак, ядовитые испарения захлестнули бы Дом, и его обитатели задохнулись в муках. Именно благодаря введенным наглосаксами жестким правилам Дом с тех самых пор растет вертикально вверх с приличной скоростью, приумножаемой консолидированными усилиями стройбанов, суммирующимися вне зависимости от того, на каком из многочисленных этажей они пашут. Зато, проделанные на самом верху люки, откуда в Дом поступает живительный кислород, вне опасности, и жильцы больше не рискуют захлебнуться.

При этом, да, признаю: именно упомянутые выше воздушные люки, доставшиеся наглосаксам вместе с Пентхаусом (все прочие отверстия они тут же велели закупорить под предлогом неотложных мер безопасности), обеспечили их, как фактически единоличных распорядителей всего поступающего в Дом кислорода, такими широкими полномочиями и таким влиянием, о каких все прочие прописанные у нас жильцы не смели даже мечтать. Доминирующее положение наглосаксов стало вообще незыблемым, когда они изобрели высокопроизводительные дутьевые вентиляторы с электромеханическими приводами, способные нагнетать такие объемы воздуха, чтобы его хватало другим отсекам, причем, не одним только примыкающим к Пентхаусу квартирам, но и весьма удаленным этажам. Их жильцы составляли соответствующие заявки на воздухоснабжение, отправляли наглосаксам по почте, и те, если находили нужным, выгодным и целесообразным, протягивали по указанным адресам прочные пожарные рукава. Не бесплатно, разумеется, а в обмен на дефицитные товары, в которых нуждались сами. Так наглосаксы получали специи и финики с карийского этажа, зеленый чай из Подвала, пиццу и лапшу, в приготовлении которых не знают себе равных лапшисты, механические безделушки, склепанные умельцами-швабрами, и все прочее, что только можно возжелать, просто указав на приглянувшуюся вещь перстом. Ее без промедления притаскивали, потому как воздух — ценнее всего остального, эта прописная истина известна всем.

В общем, не будет преувеличением сказать: внедрив свое воздушное ноу-хау, наглосаксы зажили припеваючи, питаясь по первому разряду, объедаясь деликатесами, потягивая дорогие кальвадосы и быстро приучившись помыкать остальными жильцами, которых они и за жильцов-то скоро отвыкли считать. А к чему? Если кто-то пытался бузить или, не приведи Архитектор, качал права, разговор у наглосаксов был коротким: бунтарям, несколькими энергичными оборотами вентилей, перекрывали кислород. И все, но это была весьма действенная мера принуждения. Или мятежники одумывались, утихомиривались и начинали колотить по батареям, сигнализируя, что сдаются на поруки, или дохли как мухи, чего уж там ходить вокруг да около.

Вседозволенность вскружила наглосаксам головы, иначе и быть не могло. Тем не менее, прежде чем система окончательно устаканилась и заматерела, им все же довелось пережить несколько бурь, едва не стоивших им этих самых голов.

Первыми против диктата наглосаксов восстали лягушатники, их ближайшие соседи, проживавшие по противоположную сторону бассейна Атлантик. Вспышка лягушатников в целом понятна. Потребление напоказ, которым баловали себя соседи без перерывов на обед, распалило в душах лягушатников испепеляющую, доводящую до исступления зависть. В этом постыдном чувстве не было ни малейшего намека на сострадание к карийцам или чайникам, обобранным наглосаксами буквально до нитки. Как раз наоборот. Единственной мыслью, обуревавшей лягушатников, было стремление любыми доступными методами избавиться от наглосаксов, чтобы, вписавшись в Пентхаус, дать копоти всем остальными. У лягушатников, к слову, это почти что вышло, когда их управдомом стал Бисквит, выдающийся кулинар, любитель бульонов из лягушек и непримиримый противник сетей быстрого питания фаст-фуд. Именно протест против засилья этих забегаловок, после посещения которых у лягушатников пучило животы, был использован Бисквитом как предлог, чтобы вступить в борьбу за Пентхаус. Не мог же он допустить, чтобы они сразу же догадались об его истинных мотивах. Тогда ему бы мигом прикрутили кислород, и его затея провалилась бы на стартовой решетке.

Конечно, в ту давнюю пору, целиком отрезать от воздуха целый этаж, да еще, располагавшийся в непосредственной близости от Пентхауса, у наглосаксов бы вряд ли получилось в полной мере. Изоляционные материалы того времени все же были ни чета нынешним, да и воздуховоды были далеки от совершенства, так что, хоть что-нибудь, обязательно просочилось бы к лягушатникам самотеком. Но Бисквит не хотел рисковать, слишком многое было поставлено на карту. Поэтому он упорно строил из себя гурмана, ценителя утонченных яств из лягушатины, глубоко возмущенного наступлением сетей фаст-фуд. Те и вправду развили бурную деятельность, их забегаловки открывались на каждом углу, тесня заведения национальной кухни. В моду вошли новинки, завозившиеся прожженными франчайзерами из Пентхауса, у лягушатников от одного их вида срывало крышу. Аналогичная картина наблюдалась с горячительными напитками. Старые, проверенные временем бренды отвергались общественностью с какой-то необъяснимой нетерпимостью. Что сказать, своему последнему управдому лягушатники отсекли голову в хлеборезке только за то, что его фамилия была Бурбон. Бедняга даже любимую устрицу дожевать не успел.

— Свободы, равенства и гамбургеров! — бушевали лягушатники, играя в футбол головками дорогущего сыра Рокфор. — Долой чревоугодничество аристократии! Долой гастрономические привилегии дворян и попов!!

Скрытые дирижеры процесса, хитрющие хозяева сетей «McDolban’s», «Shitway» и «Burger Death», потирали руки, нисколько не сомневаясь в том, что, или навсегда отобьют у аристократии аппетит, или застят глотать картошку фри и говорить мерси. К тому на самом деле продвигалось семимильными шагами. Вскоре маркетологи нанесли гурманам новый сокрушительный удар, учредив для завсегдатаев бонусы, от которых не отказался бы и вегетарианец. Так, сети «Shitway» обязались за свой счет снаряжать завсегдатаев в последний путь, упаковывая их в пластиковые мешки, украшенные логотипом «Shitclub». Правда, чтобы удостоиться столь высокой чести, надлежало доказать, что смерть наступила от цирроза печени, язвы желудка или по аналогичным гастроэнтерологическим причинам. Остальные сети не остались в стороне. В «Burger Death», например, обещали провожать усопших завсегдатаев под Марсельезу в исполнении самых популярных на этаже шансонье. Они пели:

В общем, для рестораций, где подавали традиционные для лягушатников кушанья, луковый суп, шампиньоны под соусом бешамель и сыр камамбер, настали не лучшие денечки. Конечно, недовольных гастрономическим беспределом на этаже хватало, но они помалкивали из страха перед гильотиной, как звали хлеборезку для отсечения голов. У заправил из фаст-фуд с этим было запросто. Чик, и жилец оставался без башки, откуда, после отсечения, уже нельзя было произносить зажигательных речей. Не дрогнул один Бисквит. Будучи настоящим сорвиголовой, он храбро пошел ва-банк.