Глава 49. Вальтер
Стоило ему заиграть на флейте, как приглушенный гул голосов стих. Головы посетителей развернулись в сторону музыканта, выдыхающего из полого кусочка дерева чарующие звуки, руки с кубками замерли. Своды келлера, отражая звук, перекатывали его дальше, резонировали. Такого здесь еще не слышали. Но спокойствие продолжалось недолго. Звук усилился, мелодия набрала темп, канделябры в нишах завибрировали, свет свечей заплясал и в такт ему заходили в притопе ноги под столами. Самые нетерпеливые из посетителей выбежали в центр зала и заплясали вокруг вертела с жарящимся ягненком. Вальтер сыграл одну мелодию, за ней еще две и отложил флейту в сторону.
– Это просто чудо. Сыграешь еще?
Вальтер повернул голову и с удивлением посмотрел на стоящую рядом с ним женщину в кошачьей маске, закрывающей, как и у остальных посетителей, верхнюю половину лица. На высокую грудь свисали несколько рядов бус, шею и руки украшали золотистые обручи, еще один похожий обруч стягивал на лбу легкий узорчатый чепец, плохо скрывающий пышную копну темных волос, рассыпанных по закрытым светлой полупрозрачной тканью плечам. Легкое коричневое платье, перетянутое поясом с золотыми наконечниками, только подчеркивало стройность женской фигуры с гордой, поистине королевской осанкой. Только знатные дамы не посещали келлер. А красотки, которые могли появиться в подобном заведении, выглядели по-другому.
– У меня был длинный день. Я устал и хочу уйти в свою комнату. Так мы договорились с хозяином.
– С кем? С тем, что стоит в монашеской рясе у входа?
– Он сказал, что…
– Я здесь хозяйка. Пожалуйста. Хотя бы одну песню.
– Но я правда устал.
– А с виду ты крепкий мужчина. Что если мы подкрепим твои силы кубком эля?
– Нет. Я…
– Тогда двумя кубками.
– Нет. Обойдемся без эля. И я даже не знаю, как тебя зовут.
– Зара.
– За-ара… – Вальтер с растяжкой повторил ее имя, будто пробуя его на вкус, и улыбнулся. – Хорошо. Я не могу отказать такой женщине, как ты. Никто, наверное, не может. Сыграю еще одну мелодию и сразу уйду. Договорились?
– Эй, эй! – рассмеялась она и игриво погрозила пальцем. – А ты не простой человек. Такого я и искала. Сюда не приходят простолюдины. Наши гости – это богатые купцы, мастера, даже рыцари. Спой для них. Ты еще не играл на гитерне. У тебя такой удивительный голос. Если ты поешь так же хорошо, как играешь, мы удвоим твою плату. Вся Рига придет сюда.
– А почему они в масках? И ты тоже? Я не вижу здесь других женщин.
– Эй, для музыканта ты задаешь слишком много вопросов. Ладно. Раз уж ты будешь здесь играть, тебе следует знать, что у нас все не так, как кажется на первый взгляд. Кроме одного – я действительно хозяйка заведения. А маски – это такая игра. Кому не хочется хоть немного побыть тем, кем он никогда не станет? Хотя бы на короткое время. Каждый думает, что его никто не узнает, и потому он может делать все, что захочет. Ну почти все.
– И ты сама все это придумала?
– А ты считаешь, придумывать под силу только мужчинам?
– Ты удивительная женщина. Может, стоит надеть маску и мне?
– Ты быстр на язык, – признала она. – Но я еще не слышала твой настоящий голос.
– Так послушай, – сказал он и потянулся к гитерну.
И вновь, теперь уже ожидаемо, при первых же аккордах наступила тишина. Из лучше освещенного центра зала, где сидел Вальтер, полускрытые колоннами альковы с посетителями в звериных масках походили на пещеры с затаившимися хищниками. Казалось, стоит ему сделать неловкое движение, и они выскочат из логова, чтобы разорвать неосторожную жертву. А остановить их может только одно.
Вальтер крепче сжал свое оружие. Каждая струна гитерна была словно тетива натянутого лука в руках Иво. Каждое слово – точно направленной в цель стрелой.
От горя мне дышать и жить невмочь,
Не обошла меня беда…
привычно завел он, не отрывая взгляда от глаз Зары, долгую песню о жене рыцаря, отправившегося в Крестовый поход, о ее сомнениях и надеждах, об ее отчаянии и всепобеждающей любви. С каждым его словом в лице Зары что-то менялось, словно он пел именно о ней и от каждого его слова зависела сама ее жизнь.
Благо той жене,
Чей милый образ друг с собой возьмет
Туда, в заморские края.
А в родной стране
Ждать будет рыцаря она за годом год,
Печаль привычную тая.
Лишь о тебе одном она грустит:
«Где мой любимый? Жив или убит?
Кто сотворил его таким прекрасным,
Пускай хранит его
В походе долгом и опасном!»
Гитерн смолк. Напряженная тишина повисла в келлере. Глаза хозяйки заведения, окаймленные прорезями в маске, сверкали, как два ограненных бриллианта.
– Браво! – прошептала она. И вдруг, уже в полный голос, повернувшись лицом к альковам-пещерам, выкрикнула, – Браво!
– Браво, браво! – подхватили посетители. Многие из них повскакивали с насиженных мест, выбираясь в залу, в которой совсем недавно отплясывали под звуки флейты, не обращая внимания на самого музыканта. У каждого из них в далекой Германии остались у кого родители, у кого брат или сестра, у кого жена. Песня тронула их за живое, и теперь им хотелось разглядеть певца ближе, пригласить к своему столу, словно он мог, хоть на мгновение, вернуть их в родной край. Но когда самый нетерпеливый, первым обогнув стоящую на пути хозяйку заведения, шагнул к пылающему за ее спиной очагу, сиденье миннезингера было пусто.